–Умер, – прохрипела Марта и зашлась слезами.
Она хотела прокричать своему мужу о том, что это его вина, что её семья так развалилась! Что потеряла она сына, что не нашлось у них средства от горячки и средств на целителя. И остались они вдвоём с дочерью, и выскочила Ниса замуж, чтобы с матерью не пропасть, и помогала сейчас, хоть и сама жила плохо, и скрывала, появляясь перед измученной старой матерью, синяки под одеждами и взгляда на неё не поднимала.
–Умер? – бессмысленно переспросил Тобиас, пытаясь постичь смысл этого слова. И эту новую несправедливость.
И он, и сын его, и дочь, и Марта – все они не были замешаны в делах трона! Они не лезли в политику, не говорили о том, что происходит в столицу, жили землёй и в итоге…
Четыре месяца сломали семью. Не стало их молодости и крепости. Не стало крепкого дома – прохудилась крыша, шатались от ветров стены. Марта истончилась душой, лицо её шло белыми пятнами, иссохлось тело. Он – поседел, постарел, ныли перебитые пальцы, и почему-то ныло под сердцем, там зарождалась болезнь. Его сын умер, сошёл в землю в его отсутствие, на глазах у несчастных, загнанных жизнью матери и сестры. А его дочь…
Тобиас – человек смирения, человек земли, почувствовал едкую, страшную горечь. Ему захотелось встать, размять затёкшие ноги, простуженные в тюрьме, и идти. идти куда-то, что-то делать. Куда и что он не знал, но это что-то должно было привести его к зданию Трибунала, к трону, он должен был кричать, и его должны были услышать.
–Эй вы! Вы отняли мою семью! Вы её отняли, слышите? – он хотел бушевать и громить.
Всегда мирный человек готов был к войне. Он готов был говорить о том, что игнорировал и действовать там, где никогда действовать не хотел.
И Тобиас даже сорвался с места, и выскочил в скрипучие двери на улицу, окрылённый безумной идеей: заставить их себя слышать! ведь они сломали его мир. Они нанесли ему неизмеримый болью урон. Они разрушили всё. А почему?
Он был безобиден. Да, был, но не будет больше!
Но Марта бросилась следом. Она оставалась на воле и знала, какой вес имеет железная воля короля Мираса (да будут дни его долги), и она знала, что не вернуть того, что было, а важнее – не навлечь на себя гнев новый, страшный. Слышала Марта уже о казнях, слышала об истреблении прежних соратников короны, слышала о пытках…
Время поменялось. Марта поменялась с ним, и она, не помня себя, бросилась следом за мужем в чём была, кинулась, преграждая путь, взмолилась, не криком, а шёпотом, чем сразу его парализовала:
–Не губи нас, не губи…
Тобиас ещё мгновение или два пытался её подвинуть, но она стояла насмерть, а он был ослаблен. Что могли они даже в лучшие дни противопоставить железной руке короля Мираса? Да будут дни его долги. и что могли уже тем более сейчас?
Он остановился. Она с облегчением упала на снег, понимая что победила. Он рухнул рядом, понимая, как слаб и как беспомощен по сравнению с нею, пережившей ужасы здесь, на свободе, но в ещё более страшном заточении неизвестности и безысходности.
–Не ходи, не ходи…– шептала Марта в исступлении. Слабая, она дрожала от холода и страха за то, что могло произойти, если не удержала бы она Тобиаса.
–Куда ж я пойду…– отвечал Тобиас, поднимаясь сам и поднимая её, тут же вцепившуюся ему в перебитую руку до новой боли. Но он не отрывал её руки от своей, и терпел, – куда же я пойду? Я вернулся. Вернулся домой, Марта.
И лишь один вопрос не мог оставить Тобиаса: куда девать прозрение?
Может быть, неразрешение этого вопроса однажды и натолкнет его на дерзость: не выдавать врага короля – памфлетиста, некоего Эмиса, который посмел усомниться во всей власти, и подлежал не просто тюрьме, но казни, и приютить беглеца на ночь?
–Я всё равно пострадал как и ты, – скажет тогда Тобиас молчащей Марте. – И дети наши. Так сколько же можно глухоты?
Марта не возразит и торопливо соберет Эмису на стол поесть из собственных их долей на завтра, и соберет ему узелок из жалких остатков…
Но всё похоронит Маара в своей памяти.
(*) рассказ принадлежит моей вселенной «Теней», включающей в себя двулогию («Тени перед чертой» и «Гильдия Теней»), а также рассказы-мостики этой вселенной.
Она хотела прокричать своему мужу о том, что это его вина, что её семья так развалилась! Что потеряла она сына, что не нашлось у них средства от горячки и средств на целителя. И остались они вдвоём с дочерью, и выскочила Ниса замуж, чтобы с матерью не пропасть, и помогала сейчас, хоть и сама жила плохо, и скрывала, появляясь перед измученной старой матерью, синяки под одеждами и взгляда на неё не поднимала.
–Умер? – бессмысленно переспросил Тобиас, пытаясь постичь смысл этого слова. И эту новую несправедливость.
И он, и сын его, и дочь, и Марта – все они не были замешаны в делах трона! Они не лезли в политику, не говорили о том, что происходит в столицу, жили землёй и в итоге…
Четыре месяца сломали семью. Не стало их молодости и крепости. Не стало крепкого дома – прохудилась крыша, шатались от ветров стены. Марта истончилась душой, лицо её шло белыми пятнами, иссохлось тело. Он – поседел, постарел, ныли перебитые пальцы, и почему-то ныло под сердцем, там зарождалась болезнь. Его сын умер, сошёл в землю в его отсутствие, на глазах у несчастных, загнанных жизнью матери и сестры. А его дочь…
Тобиас – человек смирения, человек земли, почувствовал едкую, страшную горечь. Ему захотелось встать, размять затёкшие ноги, простуженные в тюрьме, и идти. идти куда-то, что-то делать. Куда и что он не знал, но это что-то должно было привести его к зданию Трибунала, к трону, он должен был кричать, и его должны были услышать.
–Эй вы! Вы отняли мою семью! Вы её отняли, слышите? – он хотел бушевать и громить.
Всегда мирный человек готов был к войне. Он готов был говорить о том, что игнорировал и действовать там, где никогда действовать не хотел.
И Тобиас даже сорвался с места, и выскочил в скрипучие двери на улицу, окрылённый безумной идеей: заставить их себя слышать! ведь они сломали его мир. Они нанесли ему неизмеримый болью урон. Они разрушили всё. А почему?
Он был безобиден. Да, был, но не будет больше!
Но Марта бросилась следом. Она оставалась на воле и знала, какой вес имеет железная воля короля Мираса (да будут дни его долги), и она знала, что не вернуть того, что было, а важнее – не навлечь на себя гнев новый, страшный. Слышала Марта уже о казнях, слышала об истреблении прежних соратников короны, слышала о пытках…
Время поменялось. Марта поменялась с ним, и она, не помня себя, бросилась следом за мужем в чём была, кинулась, преграждая путь, взмолилась, не криком, а шёпотом, чем сразу его парализовала:
–Не губи нас, не губи…
Тобиас ещё мгновение или два пытался её подвинуть, но она стояла насмерть, а он был ослаблен. Что могли они даже в лучшие дни противопоставить железной руке короля Мираса? Да будут дни его долги. и что могли уже тем более сейчас?
Он остановился. Она с облегчением упала на снег, понимая что победила. Он рухнул рядом, понимая, как слаб и как беспомощен по сравнению с нею, пережившей ужасы здесь, на свободе, но в ещё более страшном заточении неизвестности и безысходности.
–Не ходи, не ходи…– шептала Марта в исступлении. Слабая, она дрожала от холода и страха за то, что могло произойти, если не удержала бы она Тобиаса.
–Куда ж я пойду…– отвечал Тобиас, поднимаясь сам и поднимая её, тут же вцепившуюся ему в перебитую руку до новой боли. Но он не отрывал её руки от своей, и терпел, – куда же я пойду? Я вернулся. Вернулся домой, Марта.
И лишь один вопрос не мог оставить Тобиаса: куда девать прозрение?
Может быть, неразрешение этого вопроса однажды и натолкнет его на дерзость: не выдавать врага короля – памфлетиста, некоего Эмиса, который посмел усомниться во всей власти, и подлежал не просто тюрьме, но казни, и приютить беглеца на ночь?
–Я всё равно пострадал как и ты, – скажет тогда Тобиас молчащей Марте. – И дети наши. Так сколько же можно глухоты?
Марта не возразит и торопливо соберет Эмису на стол поесть из собственных их долей на завтра, и соберет ему узелок из жалких остатков…
Но всё похоронит Маара в своей памяти.
(*) рассказ принадлежит моей вселенной «Теней», включающей в себя двулогию («Тени перед чертой» и «Гильдия Теней»), а также рассказы-мостики этой вселенной.
