Они не были еще арестованы, а уже точно знали- идут. И народ не станет возражать.
Так и случилось.
Арест солдатами, демонстративное шествие по городу в цепях, чтобы люди точно видели, что происходит и с кем. Камера…
По иронии судьбы, их и посадили в одну камеру. Разбирательств не было. Пришел только дознаватель и спросил:
-Виновны? Признаетесь?
-В чем? – спросил маркиз. – Я ни в чем признаваться не буду.
-А это неважно, - пожал плечами дознаватель и обратился к графу. – Признаетесь?
-Мне не в чем признаваться, я ничего дурного не сделал.
Дознаватель пожал плечами и вышел прочь, чтобы написать положенный документ. У него было четкое распоряжение – подписать от имени преступников их признания. Сам же факт того, что признания не было, никого не волновал. На бумаге все блестело от правды.
-Казнят, - без сомнения сказал Шенье.
-Думаю, что завтра, - Моран прикинул в уме, как быстро казнили других советников. – Но ты знаешь, что мы не могли ничего сделать. Другие..пытались.
Другие пытались, да. И получали куда более тяжелые казни и даже пытки. Все равно добывались признания, только их потомство еще впадало в немилость. Словом, Мирас, да будут дни его долги, истреблял всех, кто был глуп, чтобы понять, что нужно уйти; и карал тех, кто понимал и принимал смиренно.
Это маркиз и граф обсудили давно. Достаточно наблюдали и решили, что уйдут смирно, не жалуясь на судьбу и не обвиняя.
-Ожидание невыносимо, - сообщил маркиз.
-Потерпи, еще немного. Это тяжело, время будто бы восстает против нас, но все кончается.
-Я не о том. Я о том, что мы могли помириться раньше. Ожидать перемирия было невыносимо.
Граф с изумлением взглянул на Шенье.
-Так пришел бы сам просить мира!
-А я только сейчас понял, - маркиз вдруг улыбнулся. По-настоящему улыбнулся, как улыбался еще тогда, мальчишкой, с азартом следуя на ту роковую охоту.
-Тугодум, - буркнул Моран, но не удержался и сам от улыбки.
-Мне страшно. Очень страшно идти туда. Я боюсь не выдержать. Многие теряют сознание…их вносят, - маркиз прикрыл глаза, чтобы не видеть тюремных решеток.
-Мне тоже страшно. Станем держаться вместе и, может быть, выдержим это достойно. Так, чтобы народ знал, что погибают невиновные, но погибают достойно.
Граф протянул руку для рукопожатия. Маркиз Шенье, словно угадав, открыл глаза и пожал с уважительной теплотой эту руку.
А на следующий день, когда за ними пришли, поднимаясь к дверям тюрьмы, граф Моран и маркиз Шенье, не сговариваясь, остановились, и вдруг тепло обнялись на прощание. Стража не препятствовала, не отвлекала, потому что состояла из людей и твердо верила в то, что даже преступники заслуживают милосердия.
А потом была дорога. Тяжелая прощальная дорога, на которую высыпал любопытный народ. и эшафот. Первым казнили Морана.
-Обошёл…- со странным чувством облегчения и мрачности заметил маркиз Шенье, но не был услышан. – Снова обошел! Надо было пропустить меня вперед.
Но на этот раз никто перед ним бы за это уже не извинился. На этот раз уже не было возможности к вражде.
Так и случилось.
Арест солдатами, демонстративное шествие по городу в цепях, чтобы люди точно видели, что происходит и с кем. Камера…
По иронии судьбы, их и посадили в одну камеру. Разбирательств не было. Пришел только дознаватель и спросил:
-Виновны? Признаетесь?
-В чем? – спросил маркиз. – Я ни в чем признаваться не буду.
-А это неважно, - пожал плечами дознаватель и обратился к графу. – Признаетесь?
-Мне не в чем признаваться, я ничего дурного не сделал.
Дознаватель пожал плечами и вышел прочь, чтобы написать положенный документ. У него было четкое распоряжение – подписать от имени преступников их признания. Сам же факт того, что признания не было, никого не волновал. На бумаге все блестело от правды.
-Казнят, - без сомнения сказал Шенье.
-Думаю, что завтра, - Моран прикинул в уме, как быстро казнили других советников. – Но ты знаешь, что мы не могли ничего сделать. Другие..пытались.
Другие пытались, да. И получали куда более тяжелые казни и даже пытки. Все равно добывались признания, только их потомство еще впадало в немилость. Словом, Мирас, да будут дни его долги, истреблял всех, кто был глуп, чтобы понять, что нужно уйти; и карал тех, кто понимал и принимал смиренно.
Это маркиз и граф обсудили давно. Достаточно наблюдали и решили, что уйдут смирно, не жалуясь на судьбу и не обвиняя.
-Ожидание невыносимо, - сообщил маркиз.
-Потерпи, еще немного. Это тяжело, время будто бы восстает против нас, но все кончается.
-Я не о том. Я о том, что мы могли помириться раньше. Ожидать перемирия было невыносимо.
Граф с изумлением взглянул на Шенье.
-Так пришел бы сам просить мира!
-А я только сейчас понял, - маркиз вдруг улыбнулся. По-настоящему улыбнулся, как улыбался еще тогда, мальчишкой, с азартом следуя на ту роковую охоту.
-Тугодум, - буркнул Моран, но не удержался и сам от улыбки.
-Мне страшно. Очень страшно идти туда. Я боюсь не выдержать. Многие теряют сознание…их вносят, - маркиз прикрыл глаза, чтобы не видеть тюремных решеток.
-Мне тоже страшно. Станем держаться вместе и, может быть, выдержим это достойно. Так, чтобы народ знал, что погибают невиновные, но погибают достойно.
Граф протянул руку для рукопожатия. Маркиз Шенье, словно угадав, открыл глаза и пожал с уважительной теплотой эту руку.
А на следующий день, когда за ними пришли, поднимаясь к дверям тюрьмы, граф Моран и маркиз Шенье, не сговариваясь, остановились, и вдруг тепло обнялись на прощание. Стража не препятствовала, не отвлекала, потому что состояла из людей и твердо верила в то, что даже преступники заслуживают милосердия.
А потом была дорога. Тяжелая прощальная дорога, на которую высыпал любопытный народ. и эшафот. Первым казнили Морана.
-Обошёл…- со странным чувством облегчения и мрачности заметил маркиз Шенье, но не был услышан. – Снова обошел! Надо было пропустить меня вперед.
Но на этот раз никто перед ним бы за это уже не извинился. На этот раз уже не было возможности к вражде.
