В тот день я впервые ударила Гастона. По-человечески ударила, не задумавшись даже о магии, потому что в тот день я была еще человеком. Настоящим человеком, по воле случая владеющим магическим искусством.
Гастон тогда застыл, он с изумлением смотрел на меня: ученица подняла руку на наставника. Ради чего? Ради кого?
Все мы люди.
Он – уязвленный, жаждущий восхищения, страдающий от того, что не может открыть свою магию кому-то, кроме меня, так не имеет никого из магов под рукой – наш род скрытный.
Я – полюбившая человека и наплевавшая на все вокруг.
-Сатор…- уже без крика, без ссоры, с усталостью, в которой звучат столетия хорошо спрятанного людского чувства.
-Прошу тебя, - в моем голосе нет стольких столетий, но усталость есть, - срок, который ему отпущен, пусть он будет рядом со мной. Я не стану продлевать ему жизнь и не откроюсь ему, но, пожалуйста…
-Хорошо, - проходит миг слабости и усталости нет. Есть только нехорошо сверкнувший взгляд.
Через пару месяцев моя любовь отправляется на гильотину и я, наблюдавшая за его казнью, надеявшаяся уловить хоть один взгляд в мою сторону, пропитываюсь ненавистью, которая тоже идет от людского рода.
Когда глухо свистит падающее лезвие, я едва не теряю чувство, но чья-то рука поддерживает меня. я вцепляюсь в нее, как в спасение и только потом поднимаю глаза вверх, чтобы увидеть, в кого я так вцепилась и вижу Гастона.
-Люди, - с презрением замечает он.
И в тот момент вся моя благодарность закипает с новым оттенком. Я прекрасно понимаю в одночасье, как и кем, было устроено судилище моей любви. Через вторые или третьи руки, через воздействие ли, но он лишил меня моего сердца, моей любви, моей веры и моей человечности.
-Ничего не сказала? – повторяет Гастон, - вообще?
Я больше не хочу лгать. Я вспоминаю, как сама стояла на площади, там, и чувствовала, как внутри меня что-то умирает. И я хочу, чтобы он испытал то же самое:
-Звала тебя. Просила спасти ее.
Гастон срывается с места.
Мне донесли о последних часах моей любви. Мне донесли, что он звал меня, мучаясь от температуры и лихорадки, коснувшейся его жизни. было то нервным или совпадением, но он звал меня, ничком лежа на каменном холодном полу, а я не знала и ничего не могла сделать.
И даже то, что тогда я не убила Гастона… нет, убивать его я не хотела. Это все пустяки – вся эта смерть. А вот попробуй-ка ты пожить, когда у тебя отнимают то, что тебе дорого! Попробуй…
Научись хранить в себе кладбище. Научись не проклинать свою долгую жизнь. Тогда и поговорим, обязательно поговорим.
Никогда не могла бы подумать, что Гастон полюбит. Но это свершилось – его душу захватила Луиза. Светлая, нежная, молодая Луиза, которая, казалось, чувствовала, что Гастону нужна любовь и нежность, нужно восхищение и дала ему это с лихвой.
Он захотел жениться.
-А как же смертные и запрет? – я не отошла и не отойду никогда от своей утраты, а потом хотела быть язвительной и жестокой.
-Это все лишь бумажный запрет, - отозвался Гастон, - Луиза, она… мы будем счастливы. К тому же, она и к тебе привязалась, как к сестре!
Это было правдой. Доверчивая, мягкая и обходительная Луиза смотрела на меня с восхищением и называла в письмах сестрой.
«Дорогая моя сестра!»– писала она, желая спросить обо всех моих делах, выслушать мое сердце, но я молчала. Я выдумывала сладкие сказки, не могла же, я в самом деле. Посвятить ее в свое сердце и пригласить прогуляться по кладбищу своей разбитой любви?
Она доверяла мне. Когда Гастон объявил день свадьбы, я поняла – время пришло.
Яды давались мне легко, игры – тоже. Я притворялась, и Гастон расслабился, решил, что я забыла уже своего революционера, ненавистного ему.
Луиза была доверчива. Она верила мне как родной сестре, и мне удалось отравить девушку без труда. Яд подействовал не сразу. Он начал медленно сжигать ее внутренности.
Луиза свалилась в горячке. Я примчалась с испугом и принялась за «исцеление». На самом деле, если бы во мне проснулось милосердие, я бы спасал Луизу без труда. Но его не было.
Гастон не просил прощения, лишь просил о ее жизни. а что мне до жизни какой-то там девицы?
Я дала ей умереть, ни разу не облегчив ее симптомов. Стояла и смотрела за ее агонией, за метаниями, в которых она пыталась дозваться до Гастона, до молитв, обращенных к Господу – жалких и обрывочных.
Стояла и ничего не чувствовала.
А потом она затихла, сдалась. И я выждала еще несколько минут прежде, чем пойти к Гастону и объявить, что его любовь мертва ровно так, как мертва моя.
-Дрянь! – в руках Гастона вспыхнул зеленоватый огонек. Он схватил меня за горло, но я и не думала сопротивляться – жизнь или смерть потеряли значение уже давно, а когда живешь так долго и последние годы мучаешься в тоске по утраченному чувству, плевать и подавно.
Он не смог. Я была уверена, что он сможет, но он только швырнул меня из кресла на пол, и я закашлялась, возвращая себе дыхание, пока Гастон отошел к окну.
-Дрянь…- процедил маг, отворачиваясь от меня.
-Она…человек, - кашель жег горло, но я едва удерживалась от смеха. – ты…так…
Гастон круто повернулся ко мне.
-Ты сказал! – я с трудом села, засмеялась, хотя горло еще жгло. – Ты сказал!
-Она не была виновата, - Гастон швырнул в мою сторону подсвечник, но тот пролетел совсем мимо меня. оказывается, мой соратник н е хотел меня убивать. Или не мог.
-Он тоже не был! – в ярости напомнила я и даже не заметила боль в горле.
-Он отправлял на казнь других, - возразил Гастон.
-Нам не должно быть дела до людских дел!
-Я любил Луизу!
-Я тоже любила! – слезы…все-таки я их не сдержала. Заплакала помимо воли, хотя и обещала себе, что буду сильной.
Гастон отвернулся вновь, позволяя мне справиться с нахлынувшими чувствами. Когда же я взяла себя в руки, он подошел, протянул руку и помог мне подняться с пола.
-Какие же мы…люди! – с отвращением промолвил он. – Жалкие, слабые люди…
Гастон тогда застыл, он с изумлением смотрел на меня: ученица подняла руку на наставника. Ради чего? Ради кого?
Все мы люди.
Он – уязвленный, жаждущий восхищения, страдающий от того, что не может открыть свою магию кому-то, кроме меня, так не имеет никого из магов под рукой – наш род скрытный.
Я – полюбившая человека и наплевавшая на все вокруг.
-Сатор…- уже без крика, без ссоры, с усталостью, в которой звучат столетия хорошо спрятанного людского чувства.
-Прошу тебя, - в моем голосе нет стольких столетий, но усталость есть, - срок, который ему отпущен, пусть он будет рядом со мной. Я не стану продлевать ему жизнь и не откроюсь ему, но, пожалуйста…
-Хорошо, - проходит миг слабости и усталости нет. Есть только нехорошо сверкнувший взгляд.
Через пару месяцев моя любовь отправляется на гильотину и я, наблюдавшая за его казнью, надеявшаяся уловить хоть один взгляд в мою сторону, пропитываюсь ненавистью, которая тоже идет от людского рода.
Когда глухо свистит падающее лезвие, я едва не теряю чувство, но чья-то рука поддерживает меня. я вцепляюсь в нее, как в спасение и только потом поднимаю глаза вверх, чтобы увидеть, в кого я так вцепилась и вижу Гастона.
-Люди, - с презрением замечает он.
И в тот момент вся моя благодарность закипает с новым оттенком. Я прекрасно понимаю в одночасье, как и кем, было устроено судилище моей любви. Через вторые или третьи руки, через воздействие ли, но он лишил меня моего сердца, моей любви, моей веры и моей человечности.
***
-Ничего не сказала? – повторяет Гастон, - вообще?
Я больше не хочу лгать. Я вспоминаю, как сама стояла на площади, там, и чувствовала, как внутри меня что-то умирает. И я хочу, чтобы он испытал то же самое:
-Звала тебя. Просила спасти ее.
Гастон срывается с места.
***
Мне донесли о последних часах моей любви. Мне донесли, что он звал меня, мучаясь от температуры и лихорадки, коснувшейся его жизни. было то нервным или совпадением, но он звал меня, ничком лежа на каменном холодном полу, а я не знала и ничего не могла сделать.
И даже то, что тогда я не убила Гастона… нет, убивать его я не хотела. Это все пустяки – вся эта смерть. А вот попробуй-ка ты пожить, когда у тебя отнимают то, что тебе дорого! Попробуй…
Научись хранить в себе кладбище. Научись не проклинать свою долгую жизнь. Тогда и поговорим, обязательно поговорим.
Никогда не могла бы подумать, что Гастон полюбит. Но это свершилось – его душу захватила Луиза. Светлая, нежная, молодая Луиза, которая, казалось, чувствовала, что Гастону нужна любовь и нежность, нужно восхищение и дала ему это с лихвой.
Он захотел жениться.
-А как же смертные и запрет? – я не отошла и не отойду никогда от своей утраты, а потом хотела быть язвительной и жестокой.
-Это все лишь бумажный запрет, - отозвался Гастон, - Луиза, она… мы будем счастливы. К тому же, она и к тебе привязалась, как к сестре!
Это было правдой. Доверчивая, мягкая и обходительная Луиза смотрела на меня с восхищением и называла в письмах сестрой.
«Дорогая моя сестра!»– писала она, желая спросить обо всех моих делах, выслушать мое сердце, но я молчала. Я выдумывала сладкие сказки, не могла же, я в самом деле. Посвятить ее в свое сердце и пригласить прогуляться по кладбищу своей разбитой любви?
Она доверяла мне. Когда Гастон объявил день свадьбы, я поняла – время пришло.
Яды давались мне легко, игры – тоже. Я притворялась, и Гастон расслабился, решил, что я забыла уже своего революционера, ненавистного ему.
Луиза была доверчива. Она верила мне как родной сестре, и мне удалось отравить девушку без труда. Яд подействовал не сразу. Он начал медленно сжигать ее внутренности.
Луиза свалилась в горячке. Я примчалась с испугом и принялась за «исцеление». На самом деле, если бы во мне проснулось милосердие, я бы спасал Луизу без труда. Но его не было.
Гастон не просил прощения, лишь просил о ее жизни. а что мне до жизни какой-то там девицы?
Я дала ей умереть, ни разу не облегчив ее симптомов. Стояла и смотрела за ее агонией, за метаниями, в которых она пыталась дозваться до Гастона, до молитв, обращенных к Господу – жалких и обрывочных.
Стояла и ничего не чувствовала.
А потом она затихла, сдалась. И я выждала еще несколько минут прежде, чем пойти к Гастону и объявить, что его любовь мертва ровно так, как мертва моя.
***
-Дрянь! – в руках Гастона вспыхнул зеленоватый огонек. Он схватил меня за горло, но я и не думала сопротивляться – жизнь или смерть потеряли значение уже давно, а когда живешь так долго и последние годы мучаешься в тоске по утраченному чувству, плевать и подавно.
Он не смог. Я была уверена, что он сможет, но он только швырнул меня из кресла на пол, и я закашлялась, возвращая себе дыхание, пока Гастон отошел к окну.
-Дрянь…- процедил маг, отворачиваясь от меня.
-Она…человек, - кашель жег горло, но я едва удерживалась от смеха. – ты…так…
Гастон круто повернулся ко мне.
-Ты сказал! – я с трудом села, засмеялась, хотя горло еще жгло. – Ты сказал!
-Она не была виновата, - Гастон швырнул в мою сторону подсвечник, но тот пролетел совсем мимо меня. оказывается, мой соратник н е хотел меня убивать. Или не мог.
-Он тоже не был! – в ярости напомнила я и даже не заметила боль в горле.
-Он отправлял на казнь других, - возразил Гастон.
-Нам не должно быть дела до людских дел!
-Я любил Луизу!
-Я тоже любила! – слезы…все-таки я их не сдержала. Заплакала помимо воли, хотя и обещала себе, что буду сильной.
Гастон отвернулся вновь, позволяя мне справиться с нахлынувшими чувствами. Когда же я взяла себя в руки, он подошел, протянул руку и помог мне подняться с пола.
-Какие же мы…люди! – с отвращением промолвил он. – Жалкие, слабые люди…
