–И я пойду, – вдруг решил Берит, слушая, как океан внутри его души, отзывается довольным рокотом.
–Это война для тех, кто умеет держать меч, – виконт усмехнулся, – ты оставайся. Мне ни к чему опора в твоём лице.
В ту пору виконт дорвался до чтения памфлета, суть которого сводилась к тому, что всякий человек должен прожить одиноко, ни на кого душою не опираясь, полагаться только на себя и тогда, только тогда добьётся он успеха. Виконт прочёл сие и тотчас проникся, как проникался легко к любой идее, которая точно бы не понравилась его отцу.
Берит мог бы остаться, но океан в его душе роптал, требовал действовать, действовать и действовать. Руки тряслись от напряжения, ладони жгло – энергия молодости достигла пика и не знала, куда деться ей из слабого тела Берита из рода Стигов.
Прометавшись, Берит вспомнил, что давным-давно Саллес рассказывал ему о пользе радикальных мер:
–Если у человека начинает гнить нога, лекари отрубают её, потому что иначе гниль заберёт всё тело. Так и во всём. Если хочешь чего-то добиться, отрезай то, что отравляет, и тогда тело будет спасено. Именно так!
Берит вспомнил это и понял: ответ найден! – он поедет в столицу и убьёт короля Мираса, и тем самым спасёт Маару, народ и Луала от гнили, которую источает противный человек, братоубийца и клятвопреступник!
Это было помутнение рассудка, но Бреиту оно понравилось. В одно мгновение он ощутил себя важным и значимым, и, не оставляя никакого шанса на колебание, он выдвинулся с первой же возможностью в столицу.
В столице, которая затихла, и ждала своего рока, его пыл должен был бы угаснуть. Он должен был встретить испуг и стремительное нежелание беседовать о происходящем и понять: союзников тут нет, может быть ещё нет, и будут чуть позже, когда правление Мираса обретёт чёткие черты, но сейчас точно нет.
Но Берит добирался тяжело и мрачно. Сквозь ветра, грубые слухи, запахи крови и смерти только одно удерживало его на пути: жажда свершения настоящего деяния.
Бериту уже виделось, как виконт Саллес признаёт свою неправоту и величие Берита, как рукоплещет ему толпа, освобождённая от захвата Мирасом, как Бериту предлагают роскошь и власть, а он гордо отказывает, выбирая величие свободного духа. Помутнение в нём нарастало и становилось одержимостью, а между тем, путь продолжался и в пути он заболел горячкой, которая очень странно отразилась на его организме – он не мог лежать, и хоть тело его горело, и перед глазами прыгали тени – решимость не покидала Берита даже с болезнью.
Более того, болезнь лишь убедила Берита в его правоте, ведь Саллес говорил ему про то, что на пути к настоящей цели всегда будут препятствия, которые неодолимы, или, вернее, кажутся такими…
И Берит добирался до столицы, укрепляясь верой в своё правосудие.
Исполнить вой замысел Берит решил на городской проповеди, которую, как все говорили, обещался посетить сам король Мирас, да будут дни его долги. Берит тщательно подготовился: он спрятал в рукаве нож, который рассчитывал пустить в дело в ту самую минуту, когда король проходил среди народа, приветствуя его. Он шёл с охраной, но был шанс…и Бериту казалось, что этот шанс будет только его, и обязательно будет удачным.
Он стоял в первых рядах, от напряжения вытянув шею, бледностью выдавая болезненность и даже не понял, что за сила вдруг его схватила за шиворот и тряхнула.
–Что вы себе…
–Ну-ка пойдём…– перебило настоящее чудовище, мощное, с тяжеленными кулаками, на три головы выше и в четыре раза толще Берита.
–Вы не понимаете! – яростно заверещал Берит и предпринял решительную попытку освободиться из хватки бывшего дознавателя, ныне покорного слуги Трибунала, который переодетый в городское платье стоял для безопасности в толпе, и который узрел напряжение и инстинктивно ощутил болезненность Берита.
Попытка вырваться оказалась роковой. Из рукава выскользнул, громко брякнув на очищенную от снега и льда мостовую, нож. Кто-то охнул, кто-то дёрнулся, а король Мирас, да будут дни его долги, едва кивну в сторону несостоявшегося убийцы, прошёл мимо, решительно не заметив произошедшего.
Это потом, кончив шествие, Мирас призовёт своих верных соратников и потребует полного отчёта по этому делу, но народ увидит одно: король не боится смерти, а значит – сам Луал хранит его.
Но всё это будет потом, а пока Берита, скрутив с лёгкостью, волокли к здание Трибунала, подпинывая его для успокоения своих душ.
–Зачем вы это сделали? – Берита допрашивали двое: мужчина и женщина. Женщина сидела за столом, и, хотя лица её Берит из-за заплывшего от удара глаза почти не видел, он всё-таки разобрал молодость черт и непомерную усталость.
Мужчина стоял у окна и в допросе почти не участвовал, позволяя женщине спрашивать самой.
–Он зло! – отозвался Берит, закашлялся, сплёвывая тоненькую струйку крови. Его ещё не пытали, нет, так, слегка побили за намерение и попытку сопротивления, но Берит досадовал на боль и чувствовал себя отвратительно, ему казалось, что вся несправедливость мира сошлась здесь, в нём, в ноющей челюсти, в заплывшем глазу… – Он должен умереть. Он должен…
–Ещё разок, – спокойно заметил мужчина и кто-то, стоявший за спиной Берита, подошёл к нему, грубо схватил за шею и приложил прямо к столешнице лицом. Хрустнула, ломаясь, переносица, боль заполнила весь мир Берита, он почувствовал, как рот наполняется кровью.
–Мне теперь всё переписывать! – расстроено обронила женщина, шелестя над уплывающей головой Берита бумагами, – ну сколько ж можно-то?
–Он без сознания? – спросил мужчина тихо, игнорируя расстройство женщины.
–Нет, – отозвалась она, – просто в шоке. Вряд ли допрос продолжится. Ему нужно с четверть часа, чтобы в себя прийти.
–Это слишком много, – мужчина не одобрил. – Ну-ка, ведром его.
–Подальше от моих документов! – встревожилась женщина, и Берит снова безвольно повис в чьих-то руках, его швырнули на пол, огорошили ведром ледяной воды, он взвыл, закашлялся, зарыдал.
–Кто за вами стоял? Кто был в сговоре? – спросила женщина.
Берит не понимал её слов. Боль, кровь, вода, несправедливость – всё смешалось в нём, он забормотал что-то о роскоши, от которой должен отказаться, о свободном духе…
–Арахна, я тебя умоляю! – мужчина где-то над головой Берита рассмеялся, – никто за этим чучелом не стоял. Так неорганизованно, так глупо. Он просто безумец. Повесить его и дело с концом. Завтра, на рассвете, с его же северянами.
–Как знаешь, – легко согласилась означенная Арахна и Берита, видимо по её знаку, рванули вверх и вышвырнули куда-то в темноту, где он благополучно потерял сознание.
Спит Маара. Тяжёлым снегом укрыта как одеялом. К чему ей пробуждаться? Бегают дети, довольные светлым зимним днём, чинно прохаживаются взрослые, тянет сладким запахом мёда и теста – сейчас пойдёт угощение.
И не тревожит праздник даже мрачная виселица, которую ещё не убрали от рассветной казни с площади, и болтающиеся на ней тела, промерзшие настолько, что даже чернота пошла по их коже. Лица страшные, мерзкие, глаза стеклянные…
–«Предатели трона и народа», – читает вихрастый мальчишка, не утерпев в любопытстве. Он ещё ребёнок. Для него смерть – это просто состояние, он не знает, что это навсегда, не знает душой.
–Орас! – окрикивает мать, подбегает к мальчишке, закрывает ему глаза, – я тебе говорила, чтоб ты не на шаг. Говорила?
Она даёт ему лёгкий подзатыльник. Орасу не больно, но он хнычет.
–Не дури, Ребекка, – утешает другая женщина, – пусть знает, что бывает с предателями трона и народа и остерегается всякого зла для Маары. Мирас, да будут дни его долги, справедилив.
Ребекка хочет возразить что-то, но осекается, машет рукой. Женщина же протягивает ей и Орасу по куску сладкого горячего пирога – положено, праздник явления Луала сегодня!
И наплевать толпе, не заметит она с мудростью ни виселицы, ни повешенных рядком северян, среди которых и граф Саллес, и его сын – виконт, и Берит, и ещё двое гордецов северного дом, отказавшихся служить Мааре. К полудню этих тел не будет на площади, их вывезут к общей яме, в ней же и схоронят, наспех присыпят снегом и ветвями, чтобы назавтра дополнить яму телами.
И не встревожится Маара от гибели Саллесов и какого-то Берита, как не встревожится от гибели многих, как не встревожилась и раньше, потому что укутал её зимний сон, и снег навалился одеялом, и засыпает Маара, затихает…
–Это война для тех, кто умеет держать меч, – виконт усмехнулся, – ты оставайся. Мне ни к чему опора в твоём лице.
В ту пору виконт дорвался до чтения памфлета, суть которого сводилась к тому, что всякий человек должен прожить одиноко, ни на кого душою не опираясь, полагаться только на себя и тогда, только тогда добьётся он успеха. Виконт прочёл сие и тотчас проникся, как проникался легко к любой идее, которая точно бы не понравилась его отцу.
Берит мог бы остаться, но океан в его душе роптал, требовал действовать, действовать и действовать. Руки тряслись от напряжения, ладони жгло – энергия молодости достигла пика и не знала, куда деться ей из слабого тела Берита из рода Стигов.
Прометавшись, Берит вспомнил, что давным-давно Саллес рассказывал ему о пользе радикальных мер:
–Если у человека начинает гнить нога, лекари отрубают её, потому что иначе гниль заберёт всё тело. Так и во всём. Если хочешь чего-то добиться, отрезай то, что отравляет, и тогда тело будет спасено. Именно так!
Берит вспомнил это и понял: ответ найден! – он поедет в столицу и убьёт короля Мираса, и тем самым спасёт Маару, народ и Луала от гнили, которую источает противный человек, братоубийца и клятвопреступник!
Это было помутнение рассудка, но Бреиту оно понравилось. В одно мгновение он ощутил себя важным и значимым, и, не оставляя никакого шанса на колебание, он выдвинулся с первой же возможностью в столицу.
***
В столице, которая затихла, и ждала своего рока, его пыл должен был бы угаснуть. Он должен был встретить испуг и стремительное нежелание беседовать о происходящем и понять: союзников тут нет, может быть ещё нет, и будут чуть позже, когда правление Мираса обретёт чёткие черты, но сейчас точно нет.
Но Берит добирался тяжело и мрачно. Сквозь ветра, грубые слухи, запахи крови и смерти только одно удерживало его на пути: жажда свершения настоящего деяния.
Бериту уже виделось, как виконт Саллес признаёт свою неправоту и величие Берита, как рукоплещет ему толпа, освобождённая от захвата Мирасом, как Бериту предлагают роскошь и власть, а он гордо отказывает, выбирая величие свободного духа. Помутнение в нём нарастало и становилось одержимостью, а между тем, путь продолжался и в пути он заболел горячкой, которая очень странно отразилась на его организме – он не мог лежать, и хоть тело его горело, и перед глазами прыгали тени – решимость не покидала Берита даже с болезнью.
Более того, болезнь лишь убедила Берита в его правоте, ведь Саллес говорил ему про то, что на пути к настоящей цели всегда будут препятствия, которые неодолимы, или, вернее, кажутся такими…
И Берит добирался до столицы, укрепляясь верой в своё правосудие.
***
Исполнить вой замысел Берит решил на городской проповеди, которую, как все говорили, обещался посетить сам король Мирас, да будут дни его долги. Берит тщательно подготовился: он спрятал в рукаве нож, который рассчитывал пустить в дело в ту самую минуту, когда король проходил среди народа, приветствуя его. Он шёл с охраной, но был шанс…и Бериту казалось, что этот шанс будет только его, и обязательно будет удачным.
Он стоял в первых рядах, от напряжения вытянув шею, бледностью выдавая болезненность и даже не понял, что за сила вдруг его схватила за шиворот и тряхнула.
–Что вы себе…
–Ну-ка пойдём…– перебило настоящее чудовище, мощное, с тяжеленными кулаками, на три головы выше и в четыре раза толще Берита.
–Вы не понимаете! – яростно заверещал Берит и предпринял решительную попытку освободиться из хватки бывшего дознавателя, ныне покорного слуги Трибунала, который переодетый в городское платье стоял для безопасности в толпе, и который узрел напряжение и инстинктивно ощутил болезненность Берита.
Попытка вырваться оказалась роковой. Из рукава выскользнул, громко брякнув на очищенную от снега и льда мостовую, нож. Кто-то охнул, кто-то дёрнулся, а король Мирас, да будут дни его долги, едва кивну в сторону несостоявшегося убийцы, прошёл мимо, решительно не заметив произошедшего.
Это потом, кончив шествие, Мирас призовёт своих верных соратников и потребует полного отчёта по этому делу, но народ увидит одно: король не боится смерти, а значит – сам Луал хранит его.
Но всё это будет потом, а пока Берита, скрутив с лёгкостью, волокли к здание Трибунала, подпинывая его для успокоения своих душ.
***
–Зачем вы это сделали? – Берита допрашивали двое: мужчина и женщина. Женщина сидела за столом, и, хотя лица её Берит из-за заплывшего от удара глаза почти не видел, он всё-таки разобрал молодость черт и непомерную усталость.
Мужчина стоял у окна и в допросе почти не участвовал, позволяя женщине спрашивать самой.
–Он зло! – отозвался Берит, закашлялся, сплёвывая тоненькую струйку крови. Его ещё не пытали, нет, так, слегка побили за намерение и попытку сопротивления, но Берит досадовал на боль и чувствовал себя отвратительно, ему казалось, что вся несправедливость мира сошлась здесь, в нём, в ноющей челюсти, в заплывшем глазу… – Он должен умереть. Он должен…
–Ещё разок, – спокойно заметил мужчина и кто-то, стоявший за спиной Берита, подошёл к нему, грубо схватил за шею и приложил прямо к столешнице лицом. Хрустнула, ломаясь, переносица, боль заполнила весь мир Берита, он почувствовал, как рот наполняется кровью.
–Мне теперь всё переписывать! – расстроено обронила женщина, шелестя над уплывающей головой Берита бумагами, – ну сколько ж можно-то?
–Он без сознания? – спросил мужчина тихо, игнорируя расстройство женщины.
–Нет, – отозвалась она, – просто в шоке. Вряд ли допрос продолжится. Ему нужно с четверть часа, чтобы в себя прийти.
–Это слишком много, – мужчина не одобрил. – Ну-ка, ведром его.
–Подальше от моих документов! – встревожилась женщина, и Берит снова безвольно повис в чьих-то руках, его швырнули на пол, огорошили ведром ледяной воды, он взвыл, закашлялся, зарыдал.
–Кто за вами стоял? Кто был в сговоре? – спросила женщина.
Берит не понимал её слов. Боль, кровь, вода, несправедливость – всё смешалось в нём, он забормотал что-то о роскоши, от которой должен отказаться, о свободном духе…
–Арахна, я тебя умоляю! – мужчина где-то над головой Берита рассмеялся, – никто за этим чучелом не стоял. Так неорганизованно, так глупо. Он просто безумец. Повесить его и дело с концом. Завтра, на рассвете, с его же северянами.
–Как знаешь, – легко согласилась означенная Арахна и Берита, видимо по её знаку, рванули вверх и вышвырнули куда-то в темноту, где он благополучно потерял сознание.
***
Спит Маара. Тяжёлым снегом укрыта как одеялом. К чему ей пробуждаться? Бегают дети, довольные светлым зимним днём, чинно прохаживаются взрослые, тянет сладким запахом мёда и теста – сейчас пойдёт угощение.
И не тревожит праздник даже мрачная виселица, которую ещё не убрали от рассветной казни с площади, и болтающиеся на ней тела, промерзшие настолько, что даже чернота пошла по их коже. Лица страшные, мерзкие, глаза стеклянные…
–«Предатели трона и народа», – читает вихрастый мальчишка, не утерпев в любопытстве. Он ещё ребёнок. Для него смерть – это просто состояние, он не знает, что это навсегда, не знает душой.
–Орас! – окрикивает мать, подбегает к мальчишке, закрывает ему глаза, – я тебе говорила, чтоб ты не на шаг. Говорила?
Она даёт ему лёгкий подзатыльник. Орасу не больно, но он хнычет.
–Не дури, Ребекка, – утешает другая женщина, – пусть знает, что бывает с предателями трона и народа и остерегается всякого зла для Маары. Мирас, да будут дни его долги, справедилив.
Ребекка хочет возразить что-то, но осекается, машет рукой. Женщина же протягивает ей и Орасу по куску сладкого горячего пирога – положено, праздник явления Луала сегодня!
И наплевать толпе, не заметит она с мудростью ни виселицы, ни повешенных рядком северян, среди которых и граф Саллес, и его сын – виконт, и Берит, и ещё двое гордецов северного дом, отказавшихся служить Мааре. К полудню этих тел не будет на площади, их вывезут к общей яме, в ней же и схоронят, наспех присыпят снегом и ветвями, чтобы назавтра дополнить яму телами.
И не встревожится Маара от гибели Саллесов и какого-то Берита, как не встревожится от гибели многих, как не встревожилась и раньше, потому что укутал её зимний сон, и снег навалился одеялом, и засыпает Маара, затихает…
