Её затошнило сразу же, как пришёл рассвет. Сложило пополам, перемотав все змеиные кольца в причудливую восьмёрку, перемутило, отнимая всё.
–Да за что же…– в перерывах между тошнотой Змеиная Дева может ещё воззвать непонятно к какой силе. Вроде бы всё сделано, поддалась она желаниям, и что же? опять не так?!
–За что же?
Она так долго сопротивлялась, а теперь опять не так, опять страдание, только на этот раз ей кажется (хоть и с облегчением), что она умрёт.
–Да ответь ты! – она рыдает, задыхается от тошноты, от спазмов желудка, от боли, что прошивает её такое длинное и такое сильное, и однозначно чужое тело.
–Зачем? – голос, что в ночи имел паукообразную форму и скрывался во тьме, в сером болезненном свете дня имеет образ хищной птицы. Гордой, неподвластной всяким слабостям, мощной, беспощадной.
–За что я наказана? – спрашивает Змеиная Дева, тошнота сменяется отчаянием.
–Не за что, а для чего, – голос отзывается с неожиданной податливостью.
У неё обмирает пустота, вплавленная в её плоть вместо сердца. Неужели сейчас она услышит великий смысл всех своих страданий? Неужели сейчас узнает всю правду? Неужели…
–И для чего?
Ей кажется, что сейчас она всё простит. Всё простит тьме, голоду. Ведь должно же быть что-то, объясняющее, милосердное, посланное высшей волей? Ради чего она терпела?..
–Для моего развлечения, – отвечает голос, и свет дня становится тусклее. – Признаться честно, мне в какой-то момент стало скучновато, но ты повеселила меня – ты долго сопротивлялась, и я подумывал, что пора отпустить тебя на свободу. Чуть пари не проиграл!
Голос осекается, кажется, и даже ему не всё можно сказать.
Пари? Развлечение? Что? это всё?
–Это больше, чем ты думаешь. Ради развлечения можно и мир создать, и человека явить, и войну.
Она в отчаянии. Такое отчаяние не давал даже голод – всегда была надежда, что это либо справедливая кара, либо замысел, либо испытание, а оказалось?
–Кто ты? – она кричит, не замечая, что из её пасти исходит только шипение. – Кто же ты, почему ты думаешь, что можешь так обойтись со мной? ты дьявол?
–Был бы Дьяволом, ставил бы на твою устойчивость, – усмехается голос с какой-то тоской. – Тебе не поможет знание, живи, жри, пей кровь, пока можешь. Пока ещё можешь.
Теперь усмехается уже она. Усмехается и расплетает обессиленные кольца, чтобы переплести их опять.
–Ну и что это за новость? – равнодушно интересуется голос. – Ты можешь жить долго.
–Но не стану, – теперь за её спиной нет спасающий темноты, и она удавливает своими же кольцами собственную, ещё людскую шею. Чтобы не жить, чтобы не видеть, чтобы не испытывать больше разочарования. Жестокость, в которую её окунули, была для чьего-то развлечения, имела ли она смысл? Причину? Этого Змеиной Деве не дано было определить, но можно было определить исход, теперь, когда она провалилась, она душила саму себя, и так обретала спасительное ничто, в котором не было голода.
И бессмысленности тоже не было.
–Занятно, – признаёт голос, и это последнее, что слышит Змеиная Дева, и успевает увидеть, как в небо взмывает большая серая птица, всё выше и выше, наверное, к самому своему повелителю.
А потом приходит спасающая темнота.
–Да за что же…– в перерывах между тошнотой Змеиная Дева может ещё воззвать непонятно к какой силе. Вроде бы всё сделано, поддалась она желаниям, и что же? опять не так?!
–За что же?
Она так долго сопротивлялась, а теперь опять не так, опять страдание, только на этот раз ей кажется (хоть и с облегчением), что она умрёт.
–Да ответь ты! – она рыдает, задыхается от тошноты, от спазмов желудка, от боли, что прошивает её такое длинное и такое сильное, и однозначно чужое тело.
–Зачем? – голос, что в ночи имел паукообразную форму и скрывался во тьме, в сером болезненном свете дня имеет образ хищной птицы. Гордой, неподвластной всяким слабостям, мощной, беспощадной.
–За что я наказана? – спрашивает Змеиная Дева, тошнота сменяется отчаянием.
–Не за что, а для чего, – голос отзывается с неожиданной податливостью.
У неё обмирает пустота, вплавленная в её плоть вместо сердца. Неужели сейчас она услышит великий смысл всех своих страданий? Неужели сейчас узнает всю правду? Неужели…
–И для чего?
Ей кажется, что сейчас она всё простит. Всё простит тьме, голоду. Ведь должно же быть что-то, объясняющее, милосердное, посланное высшей волей? Ради чего она терпела?..
–Для моего развлечения, – отвечает голос, и свет дня становится тусклее. – Признаться честно, мне в какой-то момент стало скучновато, но ты повеселила меня – ты долго сопротивлялась, и я подумывал, что пора отпустить тебя на свободу. Чуть пари не проиграл!
Голос осекается, кажется, и даже ему не всё можно сказать.
Пари? Развлечение? Что? это всё?
–Это больше, чем ты думаешь. Ради развлечения можно и мир создать, и человека явить, и войну.
Она в отчаянии. Такое отчаяние не давал даже голод – всегда была надежда, что это либо справедливая кара, либо замысел, либо испытание, а оказалось?
–Кто ты? – она кричит, не замечая, что из её пасти исходит только шипение. – Кто же ты, почему ты думаешь, что можешь так обойтись со мной? ты дьявол?
–Был бы Дьяволом, ставил бы на твою устойчивость, – усмехается голос с какой-то тоской. – Тебе не поможет знание, живи, жри, пей кровь, пока можешь. Пока ещё можешь.
Теперь усмехается уже она. Усмехается и расплетает обессиленные кольца, чтобы переплести их опять.
–Ну и что это за новость? – равнодушно интересуется голос. – Ты можешь жить долго.
–Но не стану, – теперь за её спиной нет спасающий темноты, и она удавливает своими же кольцами собственную, ещё людскую шею. Чтобы не жить, чтобы не видеть, чтобы не испытывать больше разочарования. Жестокость, в которую её окунули, была для чьего-то развлечения, имела ли она смысл? Причину? Этого Змеиной Деве не дано было определить, но можно было определить исход, теперь, когда она провалилась, она душила саму себя, и так обретала спасительное ничто, в котором не было голода.
И бессмысленности тоже не было.
–Занятно, – признаёт голос, и это последнее, что слышит Змеиная Дева, и успевает увидеть, как в небо взмывает большая серая птица, всё выше и выше, наверное, к самому своему повелителю.
А потом приходит спасающая темнота.
