Отношения с отцом у Яны не заладились с самого детства. Александр Михайлович был человеком жёстким, как кровать без матраса, упрямым, как тысяча горных баранов, и непримиримым, как конфликт между Израилем и Палестиной.
И всё бы ничего, но Яна пошла в отца и как только научилась выражать свои мысли, сразу начала с ним спорить по любому вопросу. Сколько конфет можно съесть после обеда, по какой дороге идти в парк, нужно ли брать с собой на прогулку зонт, и так далее.
Росла Яна – росли и конфликты с Александром Михайловичем. Очень редко в них вмешивалась Анна Николаевна, её мама. Но чаще всего она стояла в стороне и наблюдала, по её собственному выражению, за противостоянием двух баранов. На это сравнение Яна в детстве даже немного обижалась, потому что она действительно была похожа на барашка или овечку из-за кудрявых волос. Ну а давно полысевший Александр Михайлович не обращал на эти сравнения внимания. Нет, не потому что ему было совсем уж безразлично, а просто из упрямства.
Труднее всего стало, когда Яна из маленькой девочки превратилась в подростка. Если для Анны Николаевны, как для любой матери, это превращение было постепенным, то для Александра Михайловича – слишком резким.
И однажды утром он обнаружил у Яны грудь.
- Ты не пойдёшь в этом гулять! – заявил Александр Михайлович строго и непримиримо, как обычно, и с громким хрустом откусил от бутерброда с колбасой.
Яна искренне возмутилась.
- Почему это? Нормальная майка, как раз для такой жаркой погоды!
- Не пойдёшь, и всё тут!
- Да почему?! – Яна оглядела себя. – Она же чистая! Что тебе не нравится, пап?!
Александр Михайлович засопел, но признаться, что ему не нравится вовсе не майка, а то, что она просвечивает, он не мог. При всей своей жёсткости, строгости и непримиримости он был уверен, что про «женские штучки», как он их называл, с дочерьми должны говорить жены.
И прибег к своему последнему аргументу:
- Аня! Скажи ей!
Яна была крайне удивлена – обычно отец не сдавался так быстро и настаивал на своём до тех пор, пока не становился похожим на раздутую от возмущения свёклу.
Анна Николаевна, до этой секунды весело, но молчаливо наблюдающая за противостоянием своих баранчиков, кивнула и сказала:
- Я тебе вчера спортивное бельё купила, поддень под майку и иди куда хочешь.
Яна поначалу надулась, но парой секунд спустя поняла, что это неплохой компромисс, и согласилась.
С этого дня непримиримые конфликты между ней и Александром Михайловичем участились, основанные в первую очередь на Янином взрослении. И к помощи Анны Николаевны приходилось прибегать всё чаще и чаще. Яна сердилась, Яна топала ногами, Яна бунтовала, как все подростки – но мама, к её искреннему удивлению, чаще стала поддерживать папу, которого Яна в то время называла не иначе как Монстро.
Монстро категорически запрещал ей гулять после девяти, краситься, надевать обтягивающие шорты и не надевать лифчик.
- У меня там два прыща! – кричала Яна, и от такого позорного признания слёзы выступали у неё на глазах. – Не то, что у Светки Арбузовой! Вот у неё – два арбуза!
- Светкины арбузы – это её проблемы! – орал Александр Михайлович, багровея от таких сравнений. – А твои… в общем, надевай там, что надо! Аня, скажи ей!!!
Анна Николаевна, улыбаясь, разводила дочь и мужа по разным концам квартиры и объясняла обоим простые истины. Яне – что нужно делать девочке в её возрасте, а Александру Михайловичу – как общаться с подростками. Яна иногда слушалась, а вот Александр Михайлович – нет. Он, конечно, кивал. Но потом, когда доходило до дела, забывал всё сказанное женой и вновь начинал давить на дочь, как бульдозер.
А после пришла пора первой любви. С ней Яна припозднилась – остальные её подруги влюблялись ещё в школе, а вот к Яне это чувство пришло лишь на первом курсе института. И было оно, на её счастье, взаимным, поэтому Яна стала долго гулять по вечерам, витать в облаках, скатилась по учёбе и активно переживала из-за лишнего веса, которого Александр Михайлович в упор не видел.
- Какой ещё лишний вес? – спрашивал он с недоумением, оглядывая дочь. – Тебя надо кормить лёжа! Манной кашей и пирогами!
- Не надо! Мне надо сесть на диету! – спорила с ним Яна, хватаясь за живот. – Вот, смотри, сколько складок!
Александр Михайлович, у которого на животе была одна большая круглая складка, хмыкал, фыркал и смеялся, возмущая этим Яну до глубины души. А потом он как назло – хотя почему «как»? Конечно, назло! – приносил из магазина её любимый торт «Три шоколада» и начинал есть его при ней.
- Ну папа!! – кричала Яна, глотая слюну. – Мне же нельзя!
- А при чём тут ты? – округлял глаза Александр Михайлович. – Это нам с мамой.
- Мама торты не любит!
- Разве? – притворно удивлялся Александр Михайлович. – Ладно. Тогда это всё мне. Или тебе оставить?
- Нет! – решала проявить стойкость характера Яна, но после, когда отец уходил с кухни, тайком доставала торт и отрезала себе маленький кусочек…
В общем, похудеть у неё никак не получалось.
И когда она рассталась со своим первым мальчиком, так и заявила Александру Михайловичу, что это всё – из-за него. Из-за отца, в смысле.
- Совсем обалдела? При чём тут я?!
- Ты мешал моей диете! Кто покупал торты?!
- Так ты бы не ела! Придумала тоже! А вот в магазине торты тебе тоже мешают?!
Яна чуть смутилась, но всё-таки ответила:
- Да!
От подобной наглости Александр Михайлович на пару секунд онемел. А когда дар речи вернулся, сказал:
- Знаешь, что, дочь, не наглей. Не надо обвинять меня в том, в чём я не виноват! И вообще, не нужна тебе никакая диета. Просто Егор твой – дурак.
- Он не дурак, он хороший!
- Посмотрим, что ты скажешь через полгода.
Через полгода Яна уверилась в том, что папа, пожалуй, был прав. Вот только Александру Михайловичу она об этом не сказала. Чтобы не задавался!
Перед Яниным восемнадцатым днём рождения Александр Михайлович уехал в командировку в другой город. И, услышав от жены по телефону, что натворила дочь, пока его не было, схватился за голову.
- Вы что там, совсем все с ума посходили, пока меня нет?!
- Ну Саша, ты пойми, у неё новый мальчик, Стасик зовут…
- При чём тут это?!
- Ну как, при чём… Первая любовь там, все дела…
- Первая любовь у неё была в прошлый раз! С этим… Григорием!
- С Егором. Нет, там была не любовь, там было увлечение. Так Яна говорит. А теперь – любовь. И в знак этой любви…
- Аня!!! – орал Александр Михайлович в то ли напряжённо, то ли ехидно молчащую трубку. – Да я его… Да я этого… Терпеть я не могу ЭТО, ты же знаешь! Ненавижу просто! Я ЭТО выкину в окно! Раздавлю! Придушу! Да я… Да не надо мне ТАКОГО в доме!!!
Анна Николаевна только молча кивала. Ну да, конечно, не надо. Конечно, конечно. А Яне надо. С Яной разберёмся как-нибудь. Конечно-конечно.
- ЧТО он сделает? – обомлела Яна, услышав мамин пересказ телефонного разговора. – ЧТО-О-О?!
- Выкинет в окно, - повторила Анна Николаевна невозмутимо-философским тоном. – Раздавит. Придушит. И что-нибудь ещё. Придумает, что.
- Мама! – Яна задохнулась от ужаса. – Да если он… Да я… УБЬЮ!
- Никто никого не убьёт, - отмахнулась Анна Николаевна, но, задумавшись, добавила: - Только Стасика пока отцу не показывай. Вот его убить он может.
Через неделю приехал Александр Михайлович. Мрачный, как грозовая туча, со сведёнными полуседыми бровями, он обвёл строгим взором коридор и вопросил:
- Ну? И где ЭТО?
- Вот, - ответила Яна не менее грозно, отходя в сторону. Отец опустился на скамейку, глядя на крошечного, с ладонь, белого котёнка с розовым носом и ушками. Котёнок припустил из комнаты навстречу Александру Михайловичу. Сел рядом с его ботинком – огромным ботинком, которым можно было раздавить такое маленькое существо за секунду! – и начал играть лапкой со шнурками.
Мрачность стекала с лица Александра Михайловича, как вода вытекает из грозовой тучи, делая её тучей обычной.
- Красивый… котёнок.
- Это она, - сказала Яна, настороженно наблюдая за отцовскими руками и ботинками. – Мася, Масечка.
- Ага, - пробормотал Александр Михайлович.
- Пошли, - прошептала Анна Николаевна и за руку утянула Яну на кухню. – Не мешай ему думать.
- А вдруг…
- Т-с-с.
В квартире стояла полнейшая тишина. Анна Николаевна молчала спокойно и выжидающе, Яна – напряжённо, а Александр Михайлович… он просто молчал. Иногда так бывает, когда молчишь просто потому что не знаешь, что сказать. И он молчал.
А потом Яна, стоя на кухне, увидела в отражении зеркала комнатного шкафа, как Александр Михайлович осторожно кладёт Масечку на кресло и, опускаясь рядом на колени – прямо на пол! В своих любимых брюках! – гладит её по голове.
- Мам-м-ма… - сказала Яна тихо. Она с детства уяснила, что отец терпеть не может кошек, поэтому ей никогда не разрешали их заводить – это был, как говорила Анна Николаевна, «принципиальный вопрос». И вдруг…
А как же принципы?
Анна Николаевна тоже посмотрела в зеркало и, улыбнувшись, пошла в комнату.
- Саш?
- А? – Александр Михайлович поднял умилённые глаза. Лицо его было расслабленным и мягким, как подушка.
- Я смотрю, ты на старости лет встретил свою первую настоящую любовь, - засмеялась Анна Николаевна, глядя, как Масечка – вот подлиза! – обнимает лапками ладонь мужа. – И кажется, она взаимная…
Яна расхохоталась, нарушая тишину и разбивая то напряжение, которое не отпускало её с тех пор, как Стасик подарил ей котёнка.
- Первая любовь… Ну ты, мам, скажешь тоже!
- А что? – пожала плечами Анна Михайловна. – Не у всех она, как у тебя, в семнадцать лет…
- В восемнадцать!
- … случается. У некоторых, вон, ближе к пенсии.
А Александр Михайлович всё молчал.
И на этот раз он делал это вовсе не из вредности.
И всё бы ничего, но Яна пошла в отца и как только научилась выражать свои мысли, сразу начала с ним спорить по любому вопросу. Сколько конфет можно съесть после обеда, по какой дороге идти в парк, нужно ли брать с собой на прогулку зонт, и так далее.
Росла Яна – росли и конфликты с Александром Михайловичем. Очень редко в них вмешивалась Анна Николаевна, её мама. Но чаще всего она стояла в стороне и наблюдала, по её собственному выражению, за противостоянием двух баранов. На это сравнение Яна в детстве даже немного обижалась, потому что она действительно была похожа на барашка или овечку из-за кудрявых волос. Ну а давно полысевший Александр Михайлович не обращал на эти сравнения внимания. Нет, не потому что ему было совсем уж безразлично, а просто из упрямства.
Труднее всего стало, когда Яна из маленькой девочки превратилась в подростка. Если для Анны Николаевны, как для любой матери, это превращение было постепенным, то для Александра Михайловича – слишком резким.
И однажды утром он обнаружил у Яны грудь.
- Ты не пойдёшь в этом гулять! – заявил Александр Михайлович строго и непримиримо, как обычно, и с громким хрустом откусил от бутерброда с колбасой.
Яна искренне возмутилась.
- Почему это? Нормальная майка, как раз для такой жаркой погоды!
- Не пойдёшь, и всё тут!
- Да почему?! – Яна оглядела себя. – Она же чистая! Что тебе не нравится, пап?!
Александр Михайлович засопел, но признаться, что ему не нравится вовсе не майка, а то, что она просвечивает, он не мог. При всей своей жёсткости, строгости и непримиримости он был уверен, что про «женские штучки», как он их называл, с дочерьми должны говорить жены.
И прибег к своему последнему аргументу:
- Аня! Скажи ей!
Яна была крайне удивлена – обычно отец не сдавался так быстро и настаивал на своём до тех пор, пока не становился похожим на раздутую от возмущения свёклу.
Анна Николаевна, до этой секунды весело, но молчаливо наблюдающая за противостоянием своих баранчиков, кивнула и сказала:
- Я тебе вчера спортивное бельё купила, поддень под майку и иди куда хочешь.
Яна поначалу надулась, но парой секунд спустя поняла, что это неплохой компромисс, и согласилась.
С этого дня непримиримые конфликты между ней и Александром Михайловичем участились, основанные в первую очередь на Янином взрослении. И к помощи Анны Николаевны приходилось прибегать всё чаще и чаще. Яна сердилась, Яна топала ногами, Яна бунтовала, как все подростки – но мама, к её искреннему удивлению, чаще стала поддерживать папу, которого Яна в то время называла не иначе как Монстро.
Монстро категорически запрещал ей гулять после девяти, краситься, надевать обтягивающие шорты и не надевать лифчик.
- У меня там два прыща! – кричала Яна, и от такого позорного признания слёзы выступали у неё на глазах. – Не то, что у Светки Арбузовой! Вот у неё – два арбуза!
- Светкины арбузы – это её проблемы! – орал Александр Михайлович, багровея от таких сравнений. – А твои… в общем, надевай там, что надо! Аня, скажи ей!!!
Анна Николаевна, улыбаясь, разводила дочь и мужа по разным концам квартиры и объясняла обоим простые истины. Яне – что нужно делать девочке в её возрасте, а Александру Михайловичу – как общаться с подростками. Яна иногда слушалась, а вот Александр Михайлович – нет. Он, конечно, кивал. Но потом, когда доходило до дела, забывал всё сказанное женой и вновь начинал давить на дочь, как бульдозер.
А после пришла пора первой любви. С ней Яна припозднилась – остальные её подруги влюблялись ещё в школе, а вот к Яне это чувство пришло лишь на первом курсе института. И было оно, на её счастье, взаимным, поэтому Яна стала долго гулять по вечерам, витать в облаках, скатилась по учёбе и активно переживала из-за лишнего веса, которого Александр Михайлович в упор не видел.
- Какой ещё лишний вес? – спрашивал он с недоумением, оглядывая дочь. – Тебя надо кормить лёжа! Манной кашей и пирогами!
- Не надо! Мне надо сесть на диету! – спорила с ним Яна, хватаясь за живот. – Вот, смотри, сколько складок!
Александр Михайлович, у которого на животе была одна большая круглая складка, хмыкал, фыркал и смеялся, возмущая этим Яну до глубины души. А потом он как назло – хотя почему «как»? Конечно, назло! – приносил из магазина её любимый торт «Три шоколада» и начинал есть его при ней.
- Ну папа!! – кричала Яна, глотая слюну. – Мне же нельзя!
- А при чём тут ты? – округлял глаза Александр Михайлович. – Это нам с мамой.
- Мама торты не любит!
- Разве? – притворно удивлялся Александр Михайлович. – Ладно. Тогда это всё мне. Или тебе оставить?
- Нет! – решала проявить стойкость характера Яна, но после, когда отец уходил с кухни, тайком доставала торт и отрезала себе маленький кусочек…
В общем, похудеть у неё никак не получалось.
И когда она рассталась со своим первым мальчиком, так и заявила Александру Михайловичу, что это всё – из-за него. Из-за отца, в смысле.
- Совсем обалдела? При чём тут я?!
- Ты мешал моей диете! Кто покупал торты?!
- Так ты бы не ела! Придумала тоже! А вот в магазине торты тебе тоже мешают?!
Яна чуть смутилась, но всё-таки ответила:
- Да!
От подобной наглости Александр Михайлович на пару секунд онемел. А когда дар речи вернулся, сказал:
- Знаешь, что, дочь, не наглей. Не надо обвинять меня в том, в чём я не виноват! И вообще, не нужна тебе никакая диета. Просто Егор твой – дурак.
- Он не дурак, он хороший!
- Посмотрим, что ты скажешь через полгода.
Через полгода Яна уверилась в том, что папа, пожалуй, был прав. Вот только Александру Михайловичу она об этом не сказала. Чтобы не задавался!
Перед Яниным восемнадцатым днём рождения Александр Михайлович уехал в командировку в другой город. И, услышав от жены по телефону, что натворила дочь, пока его не было, схватился за голову.
- Вы что там, совсем все с ума посходили, пока меня нет?!
- Ну Саша, ты пойми, у неё новый мальчик, Стасик зовут…
- При чём тут это?!
- Ну как, при чём… Первая любовь там, все дела…
- Первая любовь у неё была в прошлый раз! С этим… Григорием!
- С Егором. Нет, там была не любовь, там было увлечение. Так Яна говорит. А теперь – любовь. И в знак этой любви…
- Аня!!! – орал Александр Михайлович в то ли напряжённо, то ли ехидно молчащую трубку. – Да я его… Да я этого… Терпеть я не могу ЭТО, ты же знаешь! Ненавижу просто! Я ЭТО выкину в окно! Раздавлю! Придушу! Да я… Да не надо мне ТАКОГО в доме!!!
Анна Николаевна только молча кивала. Ну да, конечно, не надо. Конечно, конечно. А Яне надо. С Яной разберёмся как-нибудь. Конечно-конечно.
- ЧТО он сделает? – обомлела Яна, услышав мамин пересказ телефонного разговора. – ЧТО-О-О?!
- Выкинет в окно, - повторила Анна Николаевна невозмутимо-философским тоном. – Раздавит. Придушит. И что-нибудь ещё. Придумает, что.
- Мама! – Яна задохнулась от ужаса. – Да если он… Да я… УБЬЮ!
- Никто никого не убьёт, - отмахнулась Анна Николаевна, но, задумавшись, добавила: - Только Стасика пока отцу не показывай. Вот его убить он может.
Через неделю приехал Александр Михайлович. Мрачный, как грозовая туча, со сведёнными полуседыми бровями, он обвёл строгим взором коридор и вопросил:
- Ну? И где ЭТО?
- Вот, - ответила Яна не менее грозно, отходя в сторону. Отец опустился на скамейку, глядя на крошечного, с ладонь, белого котёнка с розовым носом и ушками. Котёнок припустил из комнаты навстречу Александру Михайловичу. Сел рядом с его ботинком – огромным ботинком, которым можно было раздавить такое маленькое существо за секунду! – и начал играть лапкой со шнурками.
Мрачность стекала с лица Александра Михайловича, как вода вытекает из грозовой тучи, делая её тучей обычной.
- Красивый… котёнок.
- Это она, - сказала Яна, настороженно наблюдая за отцовскими руками и ботинками. – Мася, Масечка.
- Ага, - пробормотал Александр Михайлович.
- Пошли, - прошептала Анна Николаевна и за руку утянула Яну на кухню. – Не мешай ему думать.
- А вдруг…
- Т-с-с.
В квартире стояла полнейшая тишина. Анна Николаевна молчала спокойно и выжидающе, Яна – напряжённо, а Александр Михайлович… он просто молчал. Иногда так бывает, когда молчишь просто потому что не знаешь, что сказать. И он молчал.
А потом Яна, стоя на кухне, увидела в отражении зеркала комнатного шкафа, как Александр Михайлович осторожно кладёт Масечку на кресло и, опускаясь рядом на колени – прямо на пол! В своих любимых брюках! – гладит её по голове.
- Мам-м-ма… - сказала Яна тихо. Она с детства уяснила, что отец терпеть не может кошек, поэтому ей никогда не разрешали их заводить – это был, как говорила Анна Николаевна, «принципиальный вопрос». И вдруг…
А как же принципы?
Анна Николаевна тоже посмотрела в зеркало и, улыбнувшись, пошла в комнату.
- Саш?
- А? – Александр Михайлович поднял умилённые глаза. Лицо его было расслабленным и мягким, как подушка.
- Я смотрю, ты на старости лет встретил свою первую настоящую любовь, - засмеялась Анна Николаевна, глядя, как Масечка – вот подлиза! – обнимает лапками ладонь мужа. – И кажется, она взаимная…
Яна расхохоталась, нарушая тишину и разбивая то напряжение, которое не отпускало её с тех пор, как Стасик подарил ей котёнка.
- Первая любовь… Ну ты, мам, скажешь тоже!
- А что? – пожала плечами Анна Михайловна. – Не у всех она, как у тебя, в семнадцать лет…
- В восемнадцать!
- … случается. У некоторых, вон, ближе к пенсии.
А Александр Михайлович всё молчал.
И на этот раз он делал это вовсе не из вредности.
