Приедается все,
Лишь тебе не дано примелькаться.
Дни проходят, и годы проходят,
И тысячи, тысячи лет.
В белой рьяности волн,
Прячась в белую пряность акаций
Может, ты-то их, море,
И сводишь, и сводишь на нет...
Эти стихи крутились в моей памяти уже давно. Глаза были закрыты. Я почти наяву видел совершенно белый, при ярком полуденном солнце песок, на который нехотя накатывали небольшие, неестественно прозрачные волны. Пляж был днем. Вечером в увитой лозой беседке ждал ужин и кувшин сухого белого вина из того самого винограда, что обвивал беседку...
Все-таки странный мы народ. Бомж, промышляющий собиранием пустых бутылок, грезит синим морем. Бред. Самая махровая обломовщина. Осталось еще только повздыхать о судьбах русской интеллигенции. Вместо того, чтобы встать да идти зарабатывать. Сейчас, в жару, в самый разгар пивного сезона, человеку моей профессии, если можно так назвать сей незатейливый промысел, терять время на романтические грезы было до идиотизма глупо. Тем более что мечту о теплом море я просто обязан был осуществить. Причем нужно это было не столько мне самому, сколько...
Еще в полудреме почувствовал, что на опустевшем после недавней электрички перроне подмосковного вокзала появился кто-то еще. Это был страж порядка. Он стоял метрах в двадцати и пристально смотрел в мою сторону. Паспорта у меня не было, так что возможная проверка документов была крайне нежелательна. Нарочито громко тряхнув рюкзаком, я спустился с перрона и медленно пошел через пути. Видимо, определившись с родом моих занятий, мент потерял ко мне интерес.
По пути с содроганием думал о том, что предстояло делать вечером. Я совершенно не выносил визгливого скрежета ножа, очищающего сковородку. Недавно оказалось: скрежет ножа по бутылке - еще омерзительнее. Легче было с еврофунфыриками. Обычно их принимали прямо с наклейками. Если нет - ничего не стоило отмочить бумажки в кадушке. Без труда смывались и этикетки с водочных бутылок. Но, к сожалению, не со всех. Совершенно не поддавалась воде "левая" "Смирновская".
В этом городке бутылки из-под "смирновки" не брал ни один приемный пункт. Но я, тем не менее, специализировался именно на них. В столице за эти склянки "влет" давали по пятерке, а если везло, то и по семь рублей. В Москву их возить не было необходимости. Из столицы сюда периодически приезжали сборщики нестандартной посуды. Платили не так щедро, но все же неизмеримо больше, чем здесь можно было выручить за еврофунфырики. С одним из гонцов меня обещал в ближайшие дни свести знакомый приемщик стеклотары.
Сегодня везло на "смирновку". В рюкзаке позвякивали уже четыре нестандартные, емкостью в одну двенадцатую ведра, бутылки. А еще - десяток еврофунфыриков. Все последние дни были удачными. Я сумел скопить целый четвертной. Теперь намеревался его спустить. Просто так, под настроение. Сегодня вечером решил приготовить себе сытный ужин. Не с сухим вином, разумеется, но уж со шкаликом водки и парой пива - непременно.
Глаза привычно шарили по грязной траве. И, как часто в последнее время, я предавался воспоминаниям. Точнее, уныло посмеивался над собой. Не ирония ли судьбы? Когда-то, лет в четырнадцать, именно собиранием пустых бутылок я заработал свои первые деньги. Потом купил бутылку "бормотухи", выпил ее в парке прямо из горлышка, закусил ворованными яблоками, набрался смелости и пошел на танцы. И вот, четверть века спустя, вновь оказался, как сейчас говорят, "в этом бизнесе". Углубившись в воспоминания, я не заметил, как оказался там, где "смирновки" не могло быть в принципе, - в густых зарослях репейника. Если здесь и можно было что-то найти, так это флакон из-под "Тройного" одеколона или небезопасное приключение.
Оглядевшись, я заметил неподалеку тропинку, которая, судя по всему, вела к расположенной за вокзалом старой части города. Но прежде надо было обогнуть кирпичные развалины.
Проходя вдоль полуразрушенной стены, неожиданно услышал характерные звонкие и отрывистые шлепки. Те самые. Помните, у Ронсара: "В час, когда мы бедра в бедра, грудь на грудь возились бодро». Я отнюдь не считал себя чрезмерно любопытным. Скорее от неожиданности непроизвольно повернул голову и увидел в узком проломе задранные вверх розовые грязноватые пятки и кусок ритмично двигавшейся мужской спины. Остальное дорисовало воображение: в этой позе мужчина, упираясь руками в землю, широко раздвигал и поднимал вверх ноги женщины, достигая тем самым наиболее глубокого проникновения.
Что ж, всюду жизнь. Ни на мгновение не замедлив шага, я миновал проем и поспешил было дальше по тропе, но явственно услышал из-за стены сдавленное мужское ругательство. Занимаясь любовью, если это можно назвать так, люди могут произносить в экстазе слова ненормативной лексики, особенно если других в их словаре просто не существует. Но то, что мне довелось услышать, явно не было вызвано порывом страсти.
Справедливо говорят, что человек сам находит свои неприятности. "Не обращаю внимания, спокойно иду дальше, - мысленно скомандовал я себе, - и вообще, по статистике большинство всех изнасилований провоцируется самими пострадавшими".
Я не считал себя законченной сволочью, но и чужие проблемы мне были не нужны.
Неожиданно тропинка свернула в пролом. Я остановился у стены среди сплошных зарослей репейника. Решая, как отсюда выбраться, услышал из-за стены тот же раздраженный голос:
- Придушу, сука!
Явно, это была не пустая угроза. Продолжая, правда уже менее успешно, внушать себе, что порядочная женщина ни за что не позволила бы заманить себя в эти развалины, я опустил рюкзак на землю. Не глядя, достал за горлышко верхнюю из лежавших в нем бутылок. Осторожно двинулся назад.
Заглянув в тот самый пролом, я убедился, что это и на самом деле было изнасилование, причем явно несовершеннолетней. Мужиков, судя по всему, законченных бомжей, было двое. Один, приспустив штаны до колен, все с тем же звонким шлепаньем насиловал девчонку лет тринадцати-четырнадцати. Ее сарафан был задран почти до подмышек. Второй удерживал жертву за руки и тряпкой затыкал ей рот.
Девчонка отчаянно сопротивлялась и норовила укусить его за пальцы. Ни тот, ни другой меня не заметили. Первое, что пришло на ум, - оттащить насильника за волосы. Но в этом случае мне затем пришлось бы иметь дело сразу с двумя. Дать для начала хорошего пинка в самое уязвимое место? Могла пострадать и девчонка. Верное и, по-моему, вполне справедливое решение пришло почти мгновенно.
Кажется, у Бродского где-то сказано, что человек есть, по сути, испытатель боли. "Дай бог, чтобы этот отморозок, лишившись надолго, если не навсегда, одной из главных своих радостей, сделал для себя правильные философские выводы», - сгруппировавшись для прыжка, подумал я.
В следующее мгновение, перемахнув через пролом, я бросился к насильнику, ухватил его за яйца, оторвал от девчонки и швырнул на кучу битых кирпичей. Прежде мне не доводилось слышать, как ревут раненые звери. Теперь - знаю. В этом хриплом и одновременно визгливом жутком звуке слились невыносимая боль, недоумение, беспомощность, отчаяние, и что-то еще, непередаваемое словами.
Продолжая рычать, он начал извиваться и царапать ногтями щебенку. Глаза его были мутны. Вряд ли он видел, кто причинил ему то, что было выше боли.
Но это я отметил мельком. Мое внимание было приковано уже ко второму. Отпустив девчонку, тот мгновенно поднялся на ноги и, сунув руку в карман, достал нож. Последовал щелчок. Из рукоятки выскочило стальное лезвие.
Девчонка отодвинулась к стене и расширившимися глазами наблюдала за происходящим. Находясь, вероятно, в шоке, она даже не одергивала сарафан, и все еще держала раскинутыми полусогнутые в коленях ноги.
Противник был моложе меня лет на десять, ниже, шире в плечах. Судя по тому, как он держал выставленный вперед для устрашения нож, передо мной был настоящий уголовник.
Я наискось ударил бутылкой по стене и мгновенно обрел весьма коварное средство защиты. Бомж сделал первый выпад. Я отпрыгнул. Его нож чиркнул по воздуху. Но при этом я оказался припертым к стене. Противник злорадно ухмыльнулся, теперь уже не сомневаясь в победе. Он повторил удар, энергичнее и решительней. И опять, к своему недоумению, безрезультатно. Хуже того. Совершенно неожиданно для бомжа я оказался сбоку от него. Ничего не понимая, он вновь пошел на меня, угрожающе выставив нож.
Говорят, урки в старые времена в совершенстве владели техникой поединка на бутылках без донышка. Среди знатоков такое оружие считалось даже более опасным, чем финка. Возможно. Однако в данном случае все решало не оружие, а реакция. Она же у этого подонка отсутствовала напрочь.
Разумеется, его следовало проучить. Вопрос только, в какой степени?
Я был уверен, что он еще не успел попользоваться девчонкой. Следовательно, его вина была меньшей.
Блокировав локтем левой руки его очередной выпад и мгновенно уведя руку с ножом в сторону, правой я наотмашь чиркнул острием стекла по поясу его брюк. Ремень разрезать не смог, но кровь ему все же пустил.
Бомж, начиная что-то понимать, удивленно глянул на меня. Только осознал, очевидно, еще не все. Потому что в следующее мгновение, буквально озверев, с ревом бросился вперед. Увернувшись от удара, я оказался позади нападавшего. Два раза наискось резанул острием разбитой бутылки по ягодицам. Мужик вскрикнул от боли. Он, пусть с опозданием, но все же сообразил, что я с ним играю, как тореадор с быком.
- Ты че? - встав в оборонительную позу, испуганно спросил бомж.
Не отвечая, я пошел на него. Мужик начал отступать, едва не споткнулся и затем, резко повернувшись, бросился прочь, в заросли репейника и крапивы.
Отбросив в сторону ненужную больше склянку и мельком глянув на продолжавшего завывать и корчиться насильника, я подошел к девчонке. Она по-прежнему сидела в той же неприличной позе, и тупо смотрела на кружившую над ее раздвинутыми ногами большую муху. Я выбросил руку вперед. Поймав муху в кулак, сразу же отшвырнул ее в сторону. Девчонка, словно выйдя из оцепенения, удивленно посмотрела на меня и, подобрав оказавшийся ее трусиками кляп, начала брезгливо обтирать тыльные стороны бедер. Мне стал, наконец, понятен тот странный окрас вопля насильника. Я стаскивал его в тот самый момент, когда он кончал. Девчонке и в самом деле вряд ли было больше четырнадцати. Детское личико контрастировало с вовсе не по-детски смотревшими глазами.
Я вспомнил вдруг, что мне было столько же, когда обыкновенная муха резко изменила мою жизнь. Как-то на уроке физкультуры я потешал одноклассников тем, что ловил мух на лету. На это обратил внимание преподаватель, в прошлом - известный спортсмен. Он сказал, что у меня удивительная реакция, и что я просто обязан заниматься боксом...
Закончив свой туалет, девчонка отбросила трусики, поднялась, оправила свой оказавшийся вызывающе коротким сарафан. Сунула ноги в валявшиеся рядом дешевые пластиковые шлепки, выжидательно посмотрела на меня.
Только теперь я позволил себе вглядеться в нее. Приоткрытые пухлые губки, точеный, капризно вздернутый носик, высокие красивые брови. Глаза - две перевернутые лодочки, светло-голубые, внимательные, завораживающие. Пшеничные волосы - растрепаны, на грязноватых щеках - высохшие полоски недавних слез. Ноги и руки в нескольких местах поцарапаны, острые коленки - содраны. Зато осанка... В общем, несмотря ни на что, она была отчаянно красива. И еще: сквозь слой грязи от нее веяло чем-то очень домашним. Впрочем, все это меня совершенно не касалось.
Поняв, что я ее разглядываю, девчонка запустила пальцы в волосы и небрежно тряхнула головой. Густая пшеничная волна едва не наполовину прикрыла лицо.
Первые же произнесенные ею слова меня шокировали. Переминаясь с ноги на ногу, она смачно сплюнула сквозь зубы, и как-то буднично спросила, не найдется ли у меня закурить. Я отрицательно покрутил головой.
Пока она, сидя у стены, вытиралась, я старался не смотреть на нее, но теперь сразу вспомнил, что мой мимолетный взгляд не отметил тогда на ее бедрах даже следов крови. Неужели я напрасно вмешался в эту историю?
Не дождавшись ответа, девчонка подошла к бомжу, наклонилась, почти полностью показав свою обнаженную попку с прилипшими к очаровательным округлостям песчинками, и начала шарить в карманах бомжа. Достала смятую пачку "Примы", раскрыла ее. Убедившись, что единственная сигарета превратилась в труху, разочарованно отшвырнула пачку. Потом сняла с правой ноги шлепку, повернулась к лежавшему спиной и со всей силы ударила его пяткой в пах. Тот дернулся и сразу обмяк. На какое-то мгновение у меня даже появилось к нему чувство сострадания. И уж тем более я не собирался быть свидетелем убийства.
Схватив девчонку, явно собиравшуюся повторить удар, за локоть, я оттащил ее, уловив при этом крепкий запах перегара. Она безуспешно попыталась вырваться, потом вдруг судорожно наклонилась, и сразу из ее рта забил настоящий фонтан. Я успел отскочить в сторону, а вот она изрядно забрызгала себе ноги. Затем, распрямившись, виновато и вместе с тем вызывающе посмотрела на меня. Я достал из кармана давно уже несвежий носовой платок, протянул ей.
"Все с тобой, девочка, ясно, - подумал я, - ссора с мамой и папой, хлопок дверью, первый глоток свободы, встреча с уверенными в себе романтиками - бродягами, стакан портвейна в кустах. Остальное известно".
Я решил вывести ее на остановку, посадить в такси и отправить домой. Если она примет душ, возможно, ей удастся избежать нежелательных последствий случившегося.
Но прежде надо было как можно быстрее убраться отсюда. Едва дождавшись, пока девчонка приведет себя в порядок, я велел ей идти за мной. Не оглядываясь, стал выбираться из развалин. Через щель в заборе мы вышли на захолустную улицу и направились в сторону нового микрорайона.
Редкие прохожие поглядывали на нас с плохо скрываемым любопытством. Я вполне понимал их. Парочка была что надо: папаша - бомж и дочка - замызганная юная шлюшка. Хотя, вполне возможно, папашей меня встречные вовсе не считали. В этом случае мне тем более следовало побыстрее избавиться от своей слишком откровенно выглядевшей спутницы.
Когда мы добрались до стоянки такси, я вздохнул с облегчением. Остановился у ближайшей машины, сунул своей подопечной в руку десятку. На прощание посоветовал немедленно отправляться домой и обязательно принять душ с мылом. А сам пошел в сторону нового микрорайона. Там я еще не был. Его исследовать собирался как раз сегодня.
Пройдя метров пятьдесят, стал обходить выступавшую на тротуар стеклянную витрину магазина. Неожиданно заметил в отражении знакомую фигурку. Эта девчонка шла за мной как приклеенная!
Я остановился. Моему возмущению не было предела. Потупив
глаза, она виновато приблизилась.
- Вот что, красавица, мне тебя нянчить некогда. Немедленно отправляйся домой! - скомандовал я.
Она, словно не слыша меня, ковыряла носком шлепанца землю. Прошла минута. Другая... Может, ей и на самом деле некуда идти? Или она боится? Но я здесь при чем?
Надо было что-то решать. Силком усадить ее в такси и отвезти домой? Но я не знал ее адреса, и не был уверен, что она мне его назовет. Воспользоваться такси, чтобы уехать самому? Наверное, это было бы жестокое, но в тот момент самое разумное решение.
Лишь тебе не дано примелькаться.
Дни проходят, и годы проходят,
И тысячи, тысячи лет.
В белой рьяности волн,
Прячась в белую пряность акаций
Может, ты-то их, море,
И сводишь, и сводишь на нет...
Эти стихи крутились в моей памяти уже давно. Глаза были закрыты. Я почти наяву видел совершенно белый, при ярком полуденном солнце песок, на который нехотя накатывали небольшие, неестественно прозрачные волны. Пляж был днем. Вечером в увитой лозой беседке ждал ужин и кувшин сухого белого вина из того самого винограда, что обвивал беседку...
Все-таки странный мы народ. Бомж, промышляющий собиранием пустых бутылок, грезит синим морем. Бред. Самая махровая обломовщина. Осталось еще только повздыхать о судьбах русской интеллигенции. Вместо того, чтобы встать да идти зарабатывать. Сейчас, в жару, в самый разгар пивного сезона, человеку моей профессии, если можно так назвать сей незатейливый промысел, терять время на романтические грезы было до идиотизма глупо. Тем более что мечту о теплом море я просто обязан был осуществить. Причем нужно это было не столько мне самому, сколько...
Еще в полудреме почувствовал, что на опустевшем после недавней электрички перроне подмосковного вокзала появился кто-то еще. Это был страж порядка. Он стоял метрах в двадцати и пристально смотрел в мою сторону. Паспорта у меня не было, так что возможная проверка документов была крайне нежелательна. Нарочито громко тряхнув рюкзаком, я спустился с перрона и медленно пошел через пути. Видимо, определившись с родом моих занятий, мент потерял ко мне интерес.
По пути с содроганием думал о том, что предстояло делать вечером. Я совершенно не выносил визгливого скрежета ножа, очищающего сковородку. Недавно оказалось: скрежет ножа по бутылке - еще омерзительнее. Легче было с еврофунфыриками. Обычно их принимали прямо с наклейками. Если нет - ничего не стоило отмочить бумажки в кадушке. Без труда смывались и этикетки с водочных бутылок. Но, к сожалению, не со всех. Совершенно не поддавалась воде "левая" "Смирновская".
В этом городке бутылки из-под "смирновки" не брал ни один приемный пункт. Но я, тем не менее, специализировался именно на них. В столице за эти склянки "влет" давали по пятерке, а если везло, то и по семь рублей. В Москву их возить не было необходимости. Из столицы сюда периодически приезжали сборщики нестандартной посуды. Платили не так щедро, но все же неизмеримо больше, чем здесь можно было выручить за еврофунфырики. С одним из гонцов меня обещал в ближайшие дни свести знакомый приемщик стеклотары.
Сегодня везло на "смирновку". В рюкзаке позвякивали уже четыре нестандартные, емкостью в одну двенадцатую ведра, бутылки. А еще - десяток еврофунфыриков. Все последние дни были удачными. Я сумел скопить целый четвертной. Теперь намеревался его спустить. Просто так, под настроение. Сегодня вечером решил приготовить себе сытный ужин. Не с сухим вином, разумеется, но уж со шкаликом водки и парой пива - непременно.
Глаза привычно шарили по грязной траве. И, как часто в последнее время, я предавался воспоминаниям. Точнее, уныло посмеивался над собой. Не ирония ли судьбы? Когда-то, лет в четырнадцать, именно собиранием пустых бутылок я заработал свои первые деньги. Потом купил бутылку "бормотухи", выпил ее в парке прямо из горлышка, закусил ворованными яблоками, набрался смелости и пошел на танцы. И вот, четверть века спустя, вновь оказался, как сейчас говорят, "в этом бизнесе". Углубившись в воспоминания, я не заметил, как оказался там, где "смирновки" не могло быть в принципе, - в густых зарослях репейника. Если здесь и можно было что-то найти, так это флакон из-под "Тройного" одеколона или небезопасное приключение.
Оглядевшись, я заметил неподалеку тропинку, которая, судя по всему, вела к расположенной за вокзалом старой части города. Но прежде надо было обогнуть кирпичные развалины.
Проходя вдоль полуразрушенной стены, неожиданно услышал характерные звонкие и отрывистые шлепки. Те самые. Помните, у Ронсара: "В час, когда мы бедра в бедра, грудь на грудь возились бодро». Я отнюдь не считал себя чрезмерно любопытным. Скорее от неожиданности непроизвольно повернул голову и увидел в узком проломе задранные вверх розовые грязноватые пятки и кусок ритмично двигавшейся мужской спины. Остальное дорисовало воображение: в этой позе мужчина, упираясь руками в землю, широко раздвигал и поднимал вверх ноги женщины, достигая тем самым наиболее глубокого проникновения.
Что ж, всюду жизнь. Ни на мгновение не замедлив шага, я миновал проем и поспешил было дальше по тропе, но явственно услышал из-за стены сдавленное мужское ругательство. Занимаясь любовью, если это можно назвать так, люди могут произносить в экстазе слова ненормативной лексики, особенно если других в их словаре просто не существует. Но то, что мне довелось услышать, явно не было вызвано порывом страсти.
Справедливо говорят, что человек сам находит свои неприятности. "Не обращаю внимания, спокойно иду дальше, - мысленно скомандовал я себе, - и вообще, по статистике большинство всех изнасилований провоцируется самими пострадавшими".
Я не считал себя законченной сволочью, но и чужие проблемы мне были не нужны.
Неожиданно тропинка свернула в пролом. Я остановился у стены среди сплошных зарослей репейника. Решая, как отсюда выбраться, услышал из-за стены тот же раздраженный голос:
- Придушу, сука!
Явно, это была не пустая угроза. Продолжая, правда уже менее успешно, внушать себе, что порядочная женщина ни за что не позволила бы заманить себя в эти развалины, я опустил рюкзак на землю. Не глядя, достал за горлышко верхнюю из лежавших в нем бутылок. Осторожно двинулся назад.
Заглянув в тот самый пролом, я убедился, что это и на самом деле было изнасилование, причем явно несовершеннолетней. Мужиков, судя по всему, законченных бомжей, было двое. Один, приспустив штаны до колен, все с тем же звонким шлепаньем насиловал девчонку лет тринадцати-четырнадцати. Ее сарафан был задран почти до подмышек. Второй удерживал жертву за руки и тряпкой затыкал ей рот.
Девчонка отчаянно сопротивлялась и норовила укусить его за пальцы. Ни тот, ни другой меня не заметили. Первое, что пришло на ум, - оттащить насильника за волосы. Но в этом случае мне затем пришлось бы иметь дело сразу с двумя. Дать для начала хорошего пинка в самое уязвимое место? Могла пострадать и девчонка. Верное и, по-моему, вполне справедливое решение пришло почти мгновенно.
Кажется, у Бродского где-то сказано, что человек есть, по сути, испытатель боли. "Дай бог, чтобы этот отморозок, лишившись надолго, если не навсегда, одной из главных своих радостей, сделал для себя правильные философские выводы», - сгруппировавшись для прыжка, подумал я.
В следующее мгновение, перемахнув через пролом, я бросился к насильнику, ухватил его за яйца, оторвал от девчонки и швырнул на кучу битых кирпичей. Прежде мне не доводилось слышать, как ревут раненые звери. Теперь - знаю. В этом хриплом и одновременно визгливом жутком звуке слились невыносимая боль, недоумение, беспомощность, отчаяние, и что-то еще, непередаваемое словами.
Продолжая рычать, он начал извиваться и царапать ногтями щебенку. Глаза его были мутны. Вряд ли он видел, кто причинил ему то, что было выше боли.
Но это я отметил мельком. Мое внимание было приковано уже ко второму. Отпустив девчонку, тот мгновенно поднялся на ноги и, сунув руку в карман, достал нож. Последовал щелчок. Из рукоятки выскочило стальное лезвие.
Девчонка отодвинулась к стене и расширившимися глазами наблюдала за происходящим. Находясь, вероятно, в шоке, она даже не одергивала сарафан, и все еще держала раскинутыми полусогнутые в коленях ноги.
Противник был моложе меня лет на десять, ниже, шире в плечах. Судя по тому, как он держал выставленный вперед для устрашения нож, передо мной был настоящий уголовник.
Я наискось ударил бутылкой по стене и мгновенно обрел весьма коварное средство защиты. Бомж сделал первый выпад. Я отпрыгнул. Его нож чиркнул по воздуху. Но при этом я оказался припертым к стене. Противник злорадно ухмыльнулся, теперь уже не сомневаясь в победе. Он повторил удар, энергичнее и решительней. И опять, к своему недоумению, безрезультатно. Хуже того. Совершенно неожиданно для бомжа я оказался сбоку от него. Ничего не понимая, он вновь пошел на меня, угрожающе выставив нож.
Говорят, урки в старые времена в совершенстве владели техникой поединка на бутылках без донышка. Среди знатоков такое оружие считалось даже более опасным, чем финка. Возможно. Однако в данном случае все решало не оружие, а реакция. Она же у этого подонка отсутствовала напрочь.
Разумеется, его следовало проучить. Вопрос только, в какой степени?
Я был уверен, что он еще не успел попользоваться девчонкой. Следовательно, его вина была меньшей.
Блокировав локтем левой руки его очередной выпад и мгновенно уведя руку с ножом в сторону, правой я наотмашь чиркнул острием стекла по поясу его брюк. Ремень разрезать не смог, но кровь ему все же пустил.
Бомж, начиная что-то понимать, удивленно глянул на меня. Только осознал, очевидно, еще не все. Потому что в следующее мгновение, буквально озверев, с ревом бросился вперед. Увернувшись от удара, я оказался позади нападавшего. Два раза наискось резанул острием разбитой бутылки по ягодицам. Мужик вскрикнул от боли. Он, пусть с опозданием, но все же сообразил, что я с ним играю, как тореадор с быком.
- Ты че? - встав в оборонительную позу, испуганно спросил бомж.
Не отвечая, я пошел на него. Мужик начал отступать, едва не споткнулся и затем, резко повернувшись, бросился прочь, в заросли репейника и крапивы.
Отбросив в сторону ненужную больше склянку и мельком глянув на продолжавшего завывать и корчиться насильника, я подошел к девчонке. Она по-прежнему сидела в той же неприличной позе, и тупо смотрела на кружившую над ее раздвинутыми ногами большую муху. Я выбросил руку вперед. Поймав муху в кулак, сразу же отшвырнул ее в сторону. Девчонка, словно выйдя из оцепенения, удивленно посмотрела на меня и, подобрав оказавшийся ее трусиками кляп, начала брезгливо обтирать тыльные стороны бедер. Мне стал, наконец, понятен тот странный окрас вопля насильника. Я стаскивал его в тот самый момент, когда он кончал. Девчонке и в самом деле вряд ли было больше четырнадцати. Детское личико контрастировало с вовсе не по-детски смотревшими глазами.
Я вспомнил вдруг, что мне было столько же, когда обыкновенная муха резко изменила мою жизнь. Как-то на уроке физкультуры я потешал одноклассников тем, что ловил мух на лету. На это обратил внимание преподаватель, в прошлом - известный спортсмен. Он сказал, что у меня удивительная реакция, и что я просто обязан заниматься боксом...
Закончив свой туалет, девчонка отбросила трусики, поднялась, оправила свой оказавшийся вызывающе коротким сарафан. Сунула ноги в валявшиеся рядом дешевые пластиковые шлепки, выжидательно посмотрела на меня.
Только теперь я позволил себе вглядеться в нее. Приоткрытые пухлые губки, точеный, капризно вздернутый носик, высокие красивые брови. Глаза - две перевернутые лодочки, светло-голубые, внимательные, завораживающие. Пшеничные волосы - растрепаны, на грязноватых щеках - высохшие полоски недавних слез. Ноги и руки в нескольких местах поцарапаны, острые коленки - содраны. Зато осанка... В общем, несмотря ни на что, она была отчаянно красива. И еще: сквозь слой грязи от нее веяло чем-то очень домашним. Впрочем, все это меня совершенно не касалось.
Поняв, что я ее разглядываю, девчонка запустила пальцы в волосы и небрежно тряхнула головой. Густая пшеничная волна едва не наполовину прикрыла лицо.
Первые же произнесенные ею слова меня шокировали. Переминаясь с ноги на ногу, она смачно сплюнула сквозь зубы, и как-то буднично спросила, не найдется ли у меня закурить. Я отрицательно покрутил головой.
Пока она, сидя у стены, вытиралась, я старался не смотреть на нее, но теперь сразу вспомнил, что мой мимолетный взгляд не отметил тогда на ее бедрах даже следов крови. Неужели я напрасно вмешался в эту историю?
Не дождавшись ответа, девчонка подошла к бомжу, наклонилась, почти полностью показав свою обнаженную попку с прилипшими к очаровательным округлостям песчинками, и начала шарить в карманах бомжа. Достала смятую пачку "Примы", раскрыла ее. Убедившись, что единственная сигарета превратилась в труху, разочарованно отшвырнула пачку. Потом сняла с правой ноги шлепку, повернулась к лежавшему спиной и со всей силы ударила его пяткой в пах. Тот дернулся и сразу обмяк. На какое-то мгновение у меня даже появилось к нему чувство сострадания. И уж тем более я не собирался быть свидетелем убийства.
Схватив девчонку, явно собиравшуюся повторить удар, за локоть, я оттащил ее, уловив при этом крепкий запах перегара. Она безуспешно попыталась вырваться, потом вдруг судорожно наклонилась, и сразу из ее рта забил настоящий фонтан. Я успел отскочить в сторону, а вот она изрядно забрызгала себе ноги. Затем, распрямившись, виновато и вместе с тем вызывающе посмотрела на меня. Я достал из кармана давно уже несвежий носовой платок, протянул ей.
"Все с тобой, девочка, ясно, - подумал я, - ссора с мамой и папой, хлопок дверью, первый глоток свободы, встреча с уверенными в себе романтиками - бродягами, стакан портвейна в кустах. Остальное известно".
Я решил вывести ее на остановку, посадить в такси и отправить домой. Если она примет душ, возможно, ей удастся избежать нежелательных последствий случившегося.
Но прежде надо было как можно быстрее убраться отсюда. Едва дождавшись, пока девчонка приведет себя в порядок, я велел ей идти за мной. Не оглядываясь, стал выбираться из развалин. Через щель в заборе мы вышли на захолустную улицу и направились в сторону нового микрорайона.
Редкие прохожие поглядывали на нас с плохо скрываемым любопытством. Я вполне понимал их. Парочка была что надо: папаша - бомж и дочка - замызганная юная шлюшка. Хотя, вполне возможно, папашей меня встречные вовсе не считали. В этом случае мне тем более следовало побыстрее избавиться от своей слишком откровенно выглядевшей спутницы.
Когда мы добрались до стоянки такси, я вздохнул с облегчением. Остановился у ближайшей машины, сунул своей подопечной в руку десятку. На прощание посоветовал немедленно отправляться домой и обязательно принять душ с мылом. А сам пошел в сторону нового микрорайона. Там я еще не был. Его исследовать собирался как раз сегодня.
Пройдя метров пятьдесят, стал обходить выступавшую на тротуар стеклянную витрину магазина. Неожиданно заметил в отражении знакомую фигурку. Эта девчонка шла за мной как приклеенная!
Я остановился. Моему возмущению не было предела. Потупив
глаза, она виновато приблизилась.
- Вот что, красавица, мне тебя нянчить некогда. Немедленно отправляйся домой! - скомандовал я.
Она, словно не слыша меня, ковыряла носком шлепанца землю. Прошла минута. Другая... Может, ей и на самом деле некуда идти? Или она боится? Но я здесь при чем?
Надо было что-то решать. Силком усадить ее в такси и отвезти домой? Но я не знал ее адреса, и не был уверен, что она мне его назовет. Воспользоваться такси, чтобы уехать самому? Наверное, это было бы жестокое, но в тот момент самое разумное решение.
