..Еще утром, сойдя с поезда в Т., я не знал, что сегодняшний мой день будет посвящен улыбкам. Но когда первые капли дождя, легкого, стеснительного, словно он боялся потревожить нас и раздумывал, спускаться ему с неба или нет, когда эти первые капли упали мне на щеку и на ладонь идущей навстречу девушки с веснушками, и когда счастливая улыбка вспыхнула на ее лице, я вдруг с пронзительной ясностью понял во что я буду сегодня играть: собирать улыбки. Конечно же, сразу возникло и необходимое число, которое мне подсказала припаркованная напротив книжного магазина машина. На ее номерном знаке было написано: 28-5 LED. Итак, решено, я должен буду собрать ровно двадцать восемь улыбок, ни одной улыбкой меньше, и сделать это я должен до 5 часов дня. Только тогда, загадал я, весь месяц пройдет правильно, а мне очень нужно было, чтобы месяц до 16 июня прошел правильно, потому что в этот день я собирался... Впрочем, это не относится к теме дня.
Итак, первая улыбка была у меня в кармане, я мысленно поблагодарил так и не начавшийся дождь и улыбнулся девушке с веснушками. Осталось двадцать семь улыбок. Собирать улыбки – нехитрое дело, если вы находитесь в большом западном городе. И действительно, зашел в любой магазин, и, пожалуйста, улыбка летит к тебе сама, летит на услужливых крылышках миловидной продавщицы, которая согласна подарить тебе хоть сто таких улыбок, если ты купишь что-нибудь в этом магазине, где сверкающие зеркала, а длинные ряды разноцветных блузок, юбок, платьев шевелятся, как живые, потому что сквознячок вдыхает в них будущую жизнь, и они наполняются предчувствием тела, как еще не воплотившиеся души.
Да, в современном мегаполисе это легко, но что прикажете делать в маленьком городишке, где всего две главные улицы, которые сходятся под углом 45 градусов к площади с круглым фонтаном, и где все магазины, – сколько их, десять, двенадцать? – можно обойти за один час? И потом, я поставил себе жесткое, но непременное условие: улыбка засчитывается только в том случае, если она адресована персонально мне. Все остальные улыбки, случайно перехваченные в пространстве, в копилку не идут.
«Ну что ж, – подумал я, – будем решать задачу поэтапно: от простого к сложному». И я зашел в первый же, попавшийся мне по дороге, магазинчик, тихий, почти пустой. В нем продавались писчебумажные принадлежности на любой вкус, и когда я, рассеянно перелистывая ежедневники в кожаных обложках (сколько историй в них появится, сколько слез и восторгов лишат невинности их чистые белые страницы!), как бы случайно посмотрел на продавщицу, я получил в ответ вторую улыбку, лучезарную, мимолетную, почти стесняющуюся саму себя. «Должен ли я платить за улыбки?» – подумал я, выходя из лавки с пустыми руками. После этого последовали другие большие и маленькие магазинчики, в каждом из которых улыбки словно ждали моего прихода. Попадались и весьма урожайные бутики. Например, в «Нексте» мне удалось собрать целых четыре улыбки, и все они были разные. Кстати, очень скоро я вдруг понял (хотя всегда, как любой человек, подсознательно знал это), что улыбка улыбке рознь. В «Джон Льюисе» высокая стройная продавщица модельной внешности взглянула на меня с легким удивлением, а потом одарила меня такой уничтожающей улыбкой, что мне захотелось выбросить ее сразу, даже не кладя в мысленную копилку. Но я все-таки не сделал этого, подумав, что сейчас для меня каждая улыбка на вес золота. В магазине женского белья (я постоял немного у входа в нерешительности) мне подарили, как и следовало ожидать, иронично-снисходительные улыбки, целых две: продавщица за кассой, маленькая, в каких-то нелепых очках и с удивительно юным лицом, и ее напарница, пожилая тетка, чья улыбка была смесью насмешки и изысканейшей вежливости (только англичане умеют так улыбаться!).
В двухэтажном магазине «GAP» мой урожай составил три улыбки: по одной с каждого этажа плюс еще одна мне перепала возле эскалатора, где у меня случилось столкновение с лунатично передвигающейся девушкой. Последовало стандартное «Sorry…» плюс рассеянно-извиняющаяся улыбка, чуть припухшие губы, влажные глаза серого цвета, высокий открытый лоб... Прямо перед собой в правой руке она держала мобильник и смотрела на его экран с таким сосредоточенным видом, словно это был компас, указывающий ей путь из лабиринта, в котором, судя по ее мимолетному взгляду, она блуждала уже довольно давно. Мне вдруг захотелось спросить, что у нее случилось, но это был бы перебор. Я лишь посмотрел ей вслед, испытывая острое любопытство, и только сделав несколько шагов, решился, наконец, осторожно, словно раненного зверька, положить ее улыбку в свою коробочку без стенок.
Я бросил взгляд на часы, висевшие над входом – без четверти три. Больше, чем полдня позади, и у меня уже собрано 19 улыбок. В этот момент мой желудок напомнил о себе тихим урчанием – он был явно недоволен тем, что я забыл про него, переключившись на странное занятие по сбору улыбок. «Но ведь можно совместить приятное с полезным», – подумал я, заходя в первое попавшееся кафе. Я сел за столик, и через пару минут еще одна улыбка лежала у меня в кармане: миленькая итальянка (судя по акценту) с маленьким блокнотиком в руках подарила мне самую лучезарную и очаровательную улыбку из всех тех, что уже были в моей коллекции. Я сделал заказ и задумался над серьезным вопросом: если один человек улыбнется мне два раза, то вторую улыбку можно засчитывать или нет? Вопрос не праздный. Вот сейчас Моника (нетрудно было прочитать ее имя на бейджике) подойдет с моим обедом и, наверняка, улыбнется. Это будет считаться двадцать первой улыбкой или нет?..
Солнечный день продолжал беспечно наполняться неведомыми мне событиями и разговорами, которые тихо журчали вокруг моего столика. В ожидании заказа я развернул местную газету, оставленную кем-то на соседнем стуле, и погрузился в решение судоку, в котором, впрочем, три цифры уже были написаны рукой неведомого мне читателя. И цифры эти были: двойка, восьмерка и единица. Пока я размышлял над странным мистическим совпадением и о том, какие же теперь цифры мне следует вписать в пустые клеточки судьбы, появилась Моника с подносом в руках и улыбкой на лице.
– Двадцать первая, – вдруг произнес я вместо «спасибо».
Девушка посмотрела на меня вопросительно. Я улыбнулся и ответил на ее немой вопрос:
– Вы мне подарили сейчас двадцать первую улыбку. У меня такая игра: я должен собрать двадцать восемь улыбок, причем, сделать это я должен до 5 часов вечера.
Моника засмеялась, и по ее смеху я понял, что ей не привыкать к причудам клиентов: мало ли в мире людей со странностями.
– В таком случае, – сказала она, – у вас еще куча времени.
Я кивнул и улыбнулся в ответ. Когда Моника удалилась, я вписал в одну из пустых клеточек семерку, отложил газету, взял в руки нож и вилку... И вдруг в лучезарной идиллии весеннего дня что-то треснуло, и в эту трещину уверенной и неторопливой походкой палача вошло мое прошлое: я увидел тебя.
Почему в нашей жизни случаются события, которые с легкостью опрокидывают все законы теории вероятности? Почему судьба так насмешлива и так любит сменить маску в тот момент, когда мы меньше всего ожидаем от нее этого? Моя рука с вилкой застыла в воздухе, словно кто-то остановил кадры кинохроники для того, чтобы получше рассмотреть линии на ладонях беглеца. Наивный, я надеялся сбежать от прошлого, а оно уже здесь, совсем рядом, через столик. Но не только это бросило меня в дрожь и заставило мою спину взмокнуть от предательского холодка. Было и другое, было то, от чего на глаза у меня навернулись слезы, когда я вдруг понял, почему ты держишь под руку мужчину, и почему ты так отстраненно, не снимая черные очки, смотришь только в одну сторону. Ты изменилась за эти годы и не изменилась. Другой цвет волос и прическа, другие движения рук, другой мужчина рядом – разве все это имело значение? Это все были жалкие попытки времени спрятать тебя не столько от меня, сколько от себя самой. Я узнал бы тебя в любом обличии и в любом зеркале. И сейчас, когда я смотрел, как ты на ощупь находишь на столе пачку сигарет, а твой спутник, статный, седовласый, подносит зажигалку и зачитывает тебе меню, я вдруг понял, что мне нужно бежать из этого города. Бежать, пока не поздно, оставив обед, улыбки, радужные облака и еще один оплаченный день в гостинице. Потому что любая задержка привела бы к опозданию в будущее. Я мог увязнуть в прошлом и не прийти вовремя туда, где меня ждали. И разве Аня виновата в том, что в моей жизни время постоянно меняет знаки, превращая меня в нечто мнимое, снимое, невещественно-зыбкое, как игра тени и света на поверхности реки?
На тебе было короткое темно-красное платье, на ногах – серые колготки, а я смотрел на тебя и на мужчину, сидящего рядом с тобой, и пытался понять, кто он: твой муж, спутник, поводырь в этом мире, навсегда погрузившем тебя в ночь звуков, запахов и прикосновений. Аристократические черты лица, прямая осанка, длинные тонкие пальцы. В его глазах было спокойствие человека, который уже знает о жизни ровно столько, сколько нужно знать, чтобы быть с ней в ровных дружеских отношениях. Впрочем, ведь это все мои фантазии и домыслы. Реальность, конечно, совсем другая, и вряд ли я смогу ее угадать. Вам принесли пиццу и греческий салат, а я вдруг подумал, что было бы, если бы ты не была слепой и увидела меня за соседним столиком. Конечно, ты бы притворно-вежливо обрадовалась и представила меня своему спутнику как старинного друга. И мы бы сидели втроем и поглощали эту еду и фальшивые улыбки, играя в пинг-понг пустыми шариками слов о том, какие красивые здесь места и какой великолепный пейзаж открывается на другом берегу реки. А потом мы бы распрощались, и твой спутник сказал, что рад был бы видеть меня в гостях.
Я ел, не замечая, что ем, не чувствуя вкуса еды и не понимая, что мне делать дальше. А ты, глядя невидящими глазами поверх времени, неторопливо нащупывала вилкой кусочки заботливо нарезанной для тебя пиццы и обсуждала со спутником планы на вечер («…давай лучше пойдем на концерт в соборе, там все-таки программа интереснее…») – до меня доносились отдельные слова, и через некоторое время я уже знал, что вы заехали в этот город на один день, чтобы осмотреть (осмотреть?!) какой-то старинный замок. Мне даже показалось, что я вместе с тобой ощутил вкус красного вина, которое ты отпивала маленькими глотками из бокала на высокой тонкой ножке, и один раз он чуть не упал, потому что ты поставила его на самый край столика, но твой муж, не знаю почему, но мне казалось, что это именно так (и как выяснилось позже, я не ошибся), быстрым привычным движением поймал его и поставил на середину стола. В какой-то момент, когда я слишком пристально смотрел на тебя, ты на мгновение замерла, и по твоему лицу прошла тревожная тень, словно ты почувствовала мое присутствие. Я быстро отвел глаза, мне стало не по себе. Мой взгляд блуждал, как в тумане, а я силился и никак не мог понять, сколько раз нужно было бросить десять костей, чтобы на всех выпало одно и то же число, и мы пересеклись в этом чистеньком захолустье за десять тысяч километров от другого города, где когда-то часами бродили по центру, взявшись за руки, как дети. Потому что вероятность этой встречи была такой же, как выпадение одного числа на десяти кубиках одновременно, а может быть, и того меньше.
Игра в улыбки была напрочь забыта, и когда Моника принесла мне счет, улыбнулась и сказала: «Держите двадцать вторую!», я взглянул на нее с недоумением, пытаясь понять, что она имеет в виду. Наверное, у меня было очень глупое лицо в тот момент, потому что она снова улыбнулась, на этот раз по-настоящему, и напомнила: «Вы еще собираете улыбки?» Я только кивнул и сказал: «Это уже двадцать третья. Сколько я за них должен?» «Не знаю, сколько не жалко», – она кокетливо пожала плечами и взяла у меня карточку. Я оставил на чай два фунта.
Следующий час я провел, как в тумане, почти не отдавая отчета в своих действиях. В какой-то момент у меня появилось сильное искушение встать и подойти к вам, заговорить с тобой, представиться мужу, пожать его холеную руку и насладиться тревожным удивлением в глазах, которые будут сканировать меня с головы до ног на предмет контрабандного прошлого. Но я не хотел осложнений, хотя, с другой стороны, чего именно я хотел, сформулировать тоже не получилось. Я знал лишь одно: мне нужно обязательно поговорить с тобой наедине, мне нужно объяснить тебе, как нелепо все получилось тогда, восемь лет назад… Мысли разбегались в разные стороны, и трудно было угнаться даже за одной.
Вы сидели долго, и мне пришлось заказать еще один кофе, прочитать почти всю газету и проверить свою почту в телефоне: несколько спамов, сообщение от сослуживца, короткое письмо от Ани с напоминаем не забыть позвонить ее сестре и встретиться с ней на обратном пути – ничего особенного. В конце письма Ани немного неловко пристроилось прозрачное «скучаю», и я положил его в карман рядом с другими улыбками, пусть пообщается с ними. «Да, да, конечно, не забуду…» – успеваю написать я, но не успеваю отправить, потому что вы, наконец, расплачиваетесь и встаете, оставив на столике две пустые чашки, пару монет на чай и салфетку со следами губной помады. «Хорошо, что я рассчитался заранее», – говорю я самому себе, чувствуя себя сумасшедшим и с отчетливым ужасом понимая, что с этого момента мой разум уже потерял всякую связь с моим сердцем и переведен в режим отстраненного ожидания. «Просто наблюдай!», – сказал я ему, не подозревая, как двусмысленно прозвучали эти слова.
Ваш отель «Белый кит», куда вы направились после трапезы (я послушно, как собака, следовал за вами на расстоянии восьми лет, в течение которых я не видел тебя), находился в самом центре, и всеми открытыми окнами разглядывал полукруглую площадь, золотисто поблескивая стеклами в закатных лучах медленно приземляющегося солнца. Впрочем, отель – это слишком громкое название для небольшого трехэтажного здания викторианской эпохи с каменным фасадом, украшенным поднимающимся до самой крыши плющом.
Вы исчезли в лифте, а я, безумец, возомнивший, что сможет перехитрить время, устроился на открытой террасе паба напротив входа в отель, заняв идеальный наблюдательный пункт. Как же мне нравились этот стол из некрашеных досок и простая скамья, словно перенесенные в наше время из XVIII-го века! У пива при всех его недостатках есть одно неоспоримое достоинство: оно помогает замедлить движение часовых стрелок, уменьшая скорость опустошения стакана до бесконечно малых величин. Время становится резиновым и тягучим, и ты как бы медленно проваливаешься вместе с ним в некую область, где мир тебя обтекает, не пытаясь сделать частичкой своего хаоса. Два часа прошло или, может, два с половиной? Разве это так важно? По ходу дела я снова вспомнил про улыбки, и еще две сами собой упали в мой карман: девушка за барной стойкой и старик, худой, небритый, почти облысевший, подарил мне блаженную улыбку, делясь своим скудным счастьем забвения. Он сидел через пару столов от меня, покачивал головой в такт музыке и смотрел на полупустой бокал, склонив голову налево: нечто среднее между обитателем дома скорби и гениальным математиком, который положил жизнь на доказательство великой теоремы.
Итак, первая улыбка была у меня в кармане, я мысленно поблагодарил так и не начавшийся дождь и улыбнулся девушке с веснушками. Осталось двадцать семь улыбок. Собирать улыбки – нехитрое дело, если вы находитесь в большом западном городе. И действительно, зашел в любой магазин, и, пожалуйста, улыбка летит к тебе сама, летит на услужливых крылышках миловидной продавщицы, которая согласна подарить тебе хоть сто таких улыбок, если ты купишь что-нибудь в этом магазине, где сверкающие зеркала, а длинные ряды разноцветных блузок, юбок, платьев шевелятся, как живые, потому что сквознячок вдыхает в них будущую жизнь, и они наполняются предчувствием тела, как еще не воплотившиеся души.
Да, в современном мегаполисе это легко, но что прикажете делать в маленьком городишке, где всего две главные улицы, которые сходятся под углом 45 градусов к площади с круглым фонтаном, и где все магазины, – сколько их, десять, двенадцать? – можно обойти за один час? И потом, я поставил себе жесткое, но непременное условие: улыбка засчитывается только в том случае, если она адресована персонально мне. Все остальные улыбки, случайно перехваченные в пространстве, в копилку не идут.
«Ну что ж, – подумал я, – будем решать задачу поэтапно: от простого к сложному». И я зашел в первый же, попавшийся мне по дороге, магазинчик, тихий, почти пустой. В нем продавались писчебумажные принадлежности на любой вкус, и когда я, рассеянно перелистывая ежедневники в кожаных обложках (сколько историй в них появится, сколько слез и восторгов лишат невинности их чистые белые страницы!), как бы случайно посмотрел на продавщицу, я получил в ответ вторую улыбку, лучезарную, мимолетную, почти стесняющуюся саму себя. «Должен ли я платить за улыбки?» – подумал я, выходя из лавки с пустыми руками. После этого последовали другие большие и маленькие магазинчики, в каждом из которых улыбки словно ждали моего прихода. Попадались и весьма урожайные бутики. Например, в «Нексте» мне удалось собрать целых четыре улыбки, и все они были разные. Кстати, очень скоро я вдруг понял (хотя всегда, как любой человек, подсознательно знал это), что улыбка улыбке рознь. В «Джон Льюисе» высокая стройная продавщица модельной внешности взглянула на меня с легким удивлением, а потом одарила меня такой уничтожающей улыбкой, что мне захотелось выбросить ее сразу, даже не кладя в мысленную копилку. Но я все-таки не сделал этого, подумав, что сейчас для меня каждая улыбка на вес золота. В магазине женского белья (я постоял немного у входа в нерешительности) мне подарили, как и следовало ожидать, иронично-снисходительные улыбки, целых две: продавщица за кассой, маленькая, в каких-то нелепых очках и с удивительно юным лицом, и ее напарница, пожилая тетка, чья улыбка была смесью насмешки и изысканейшей вежливости (только англичане умеют так улыбаться!).
В двухэтажном магазине «GAP» мой урожай составил три улыбки: по одной с каждого этажа плюс еще одна мне перепала возле эскалатора, где у меня случилось столкновение с лунатично передвигающейся девушкой. Последовало стандартное «Sorry…» плюс рассеянно-извиняющаяся улыбка, чуть припухшие губы, влажные глаза серого цвета, высокий открытый лоб... Прямо перед собой в правой руке она держала мобильник и смотрела на его экран с таким сосредоточенным видом, словно это был компас, указывающий ей путь из лабиринта, в котором, судя по ее мимолетному взгляду, она блуждала уже довольно давно. Мне вдруг захотелось спросить, что у нее случилось, но это был бы перебор. Я лишь посмотрел ей вслед, испытывая острое любопытство, и только сделав несколько шагов, решился, наконец, осторожно, словно раненного зверька, положить ее улыбку в свою коробочку без стенок.
Я бросил взгляд на часы, висевшие над входом – без четверти три. Больше, чем полдня позади, и у меня уже собрано 19 улыбок. В этот момент мой желудок напомнил о себе тихим урчанием – он был явно недоволен тем, что я забыл про него, переключившись на странное занятие по сбору улыбок. «Но ведь можно совместить приятное с полезным», – подумал я, заходя в первое попавшееся кафе. Я сел за столик, и через пару минут еще одна улыбка лежала у меня в кармане: миленькая итальянка (судя по акценту) с маленьким блокнотиком в руках подарила мне самую лучезарную и очаровательную улыбку из всех тех, что уже были в моей коллекции. Я сделал заказ и задумался над серьезным вопросом: если один человек улыбнется мне два раза, то вторую улыбку можно засчитывать или нет? Вопрос не праздный. Вот сейчас Моника (нетрудно было прочитать ее имя на бейджике) подойдет с моим обедом и, наверняка, улыбнется. Это будет считаться двадцать первой улыбкой или нет?..
Солнечный день продолжал беспечно наполняться неведомыми мне событиями и разговорами, которые тихо журчали вокруг моего столика. В ожидании заказа я развернул местную газету, оставленную кем-то на соседнем стуле, и погрузился в решение судоку, в котором, впрочем, три цифры уже были написаны рукой неведомого мне читателя. И цифры эти были: двойка, восьмерка и единица. Пока я размышлял над странным мистическим совпадением и о том, какие же теперь цифры мне следует вписать в пустые клеточки судьбы, появилась Моника с подносом в руках и улыбкой на лице.
– Двадцать первая, – вдруг произнес я вместо «спасибо».
Девушка посмотрела на меня вопросительно. Я улыбнулся и ответил на ее немой вопрос:
– Вы мне подарили сейчас двадцать первую улыбку. У меня такая игра: я должен собрать двадцать восемь улыбок, причем, сделать это я должен до 5 часов вечера.
Моника засмеялась, и по ее смеху я понял, что ей не привыкать к причудам клиентов: мало ли в мире людей со странностями.
– В таком случае, – сказала она, – у вас еще куча времени.
Я кивнул и улыбнулся в ответ. Когда Моника удалилась, я вписал в одну из пустых клеточек семерку, отложил газету, взял в руки нож и вилку... И вдруг в лучезарной идиллии весеннего дня что-то треснуло, и в эту трещину уверенной и неторопливой походкой палача вошло мое прошлое: я увидел тебя.
Почему в нашей жизни случаются события, которые с легкостью опрокидывают все законы теории вероятности? Почему судьба так насмешлива и так любит сменить маску в тот момент, когда мы меньше всего ожидаем от нее этого? Моя рука с вилкой застыла в воздухе, словно кто-то остановил кадры кинохроники для того, чтобы получше рассмотреть линии на ладонях беглеца. Наивный, я надеялся сбежать от прошлого, а оно уже здесь, совсем рядом, через столик. Но не только это бросило меня в дрожь и заставило мою спину взмокнуть от предательского холодка. Было и другое, было то, от чего на глаза у меня навернулись слезы, когда я вдруг понял, почему ты держишь под руку мужчину, и почему ты так отстраненно, не снимая черные очки, смотришь только в одну сторону. Ты изменилась за эти годы и не изменилась. Другой цвет волос и прическа, другие движения рук, другой мужчина рядом – разве все это имело значение? Это все были жалкие попытки времени спрятать тебя не столько от меня, сколько от себя самой. Я узнал бы тебя в любом обличии и в любом зеркале. И сейчас, когда я смотрел, как ты на ощупь находишь на столе пачку сигарет, а твой спутник, статный, седовласый, подносит зажигалку и зачитывает тебе меню, я вдруг понял, что мне нужно бежать из этого города. Бежать, пока не поздно, оставив обед, улыбки, радужные облака и еще один оплаченный день в гостинице. Потому что любая задержка привела бы к опозданию в будущее. Я мог увязнуть в прошлом и не прийти вовремя туда, где меня ждали. И разве Аня виновата в том, что в моей жизни время постоянно меняет знаки, превращая меня в нечто мнимое, снимое, невещественно-зыбкое, как игра тени и света на поверхности реки?
На тебе было короткое темно-красное платье, на ногах – серые колготки, а я смотрел на тебя и на мужчину, сидящего рядом с тобой, и пытался понять, кто он: твой муж, спутник, поводырь в этом мире, навсегда погрузившем тебя в ночь звуков, запахов и прикосновений. Аристократические черты лица, прямая осанка, длинные тонкие пальцы. В его глазах было спокойствие человека, который уже знает о жизни ровно столько, сколько нужно знать, чтобы быть с ней в ровных дружеских отношениях. Впрочем, ведь это все мои фантазии и домыслы. Реальность, конечно, совсем другая, и вряд ли я смогу ее угадать. Вам принесли пиццу и греческий салат, а я вдруг подумал, что было бы, если бы ты не была слепой и увидела меня за соседним столиком. Конечно, ты бы притворно-вежливо обрадовалась и представила меня своему спутнику как старинного друга. И мы бы сидели втроем и поглощали эту еду и фальшивые улыбки, играя в пинг-понг пустыми шариками слов о том, какие красивые здесь места и какой великолепный пейзаж открывается на другом берегу реки. А потом мы бы распрощались, и твой спутник сказал, что рад был бы видеть меня в гостях.
Я ел, не замечая, что ем, не чувствуя вкуса еды и не понимая, что мне делать дальше. А ты, глядя невидящими глазами поверх времени, неторопливо нащупывала вилкой кусочки заботливо нарезанной для тебя пиццы и обсуждала со спутником планы на вечер («…давай лучше пойдем на концерт в соборе, там все-таки программа интереснее…») – до меня доносились отдельные слова, и через некоторое время я уже знал, что вы заехали в этот город на один день, чтобы осмотреть (осмотреть?!) какой-то старинный замок. Мне даже показалось, что я вместе с тобой ощутил вкус красного вина, которое ты отпивала маленькими глотками из бокала на высокой тонкой ножке, и один раз он чуть не упал, потому что ты поставила его на самый край столика, но твой муж, не знаю почему, но мне казалось, что это именно так (и как выяснилось позже, я не ошибся), быстрым привычным движением поймал его и поставил на середину стола. В какой-то момент, когда я слишком пристально смотрел на тебя, ты на мгновение замерла, и по твоему лицу прошла тревожная тень, словно ты почувствовала мое присутствие. Я быстро отвел глаза, мне стало не по себе. Мой взгляд блуждал, как в тумане, а я силился и никак не мог понять, сколько раз нужно было бросить десять костей, чтобы на всех выпало одно и то же число, и мы пересеклись в этом чистеньком захолустье за десять тысяч километров от другого города, где когда-то часами бродили по центру, взявшись за руки, как дети. Потому что вероятность этой встречи была такой же, как выпадение одного числа на десяти кубиках одновременно, а может быть, и того меньше.
Игра в улыбки была напрочь забыта, и когда Моника принесла мне счет, улыбнулась и сказала: «Держите двадцать вторую!», я взглянул на нее с недоумением, пытаясь понять, что она имеет в виду. Наверное, у меня было очень глупое лицо в тот момент, потому что она снова улыбнулась, на этот раз по-настоящему, и напомнила: «Вы еще собираете улыбки?» Я только кивнул и сказал: «Это уже двадцать третья. Сколько я за них должен?» «Не знаю, сколько не жалко», – она кокетливо пожала плечами и взяла у меня карточку. Я оставил на чай два фунта.
Следующий час я провел, как в тумане, почти не отдавая отчета в своих действиях. В какой-то момент у меня появилось сильное искушение встать и подойти к вам, заговорить с тобой, представиться мужу, пожать его холеную руку и насладиться тревожным удивлением в глазах, которые будут сканировать меня с головы до ног на предмет контрабандного прошлого. Но я не хотел осложнений, хотя, с другой стороны, чего именно я хотел, сформулировать тоже не получилось. Я знал лишь одно: мне нужно обязательно поговорить с тобой наедине, мне нужно объяснить тебе, как нелепо все получилось тогда, восемь лет назад… Мысли разбегались в разные стороны, и трудно было угнаться даже за одной.
Вы сидели долго, и мне пришлось заказать еще один кофе, прочитать почти всю газету и проверить свою почту в телефоне: несколько спамов, сообщение от сослуживца, короткое письмо от Ани с напоминаем не забыть позвонить ее сестре и встретиться с ней на обратном пути – ничего особенного. В конце письма Ани немного неловко пристроилось прозрачное «скучаю», и я положил его в карман рядом с другими улыбками, пусть пообщается с ними. «Да, да, конечно, не забуду…» – успеваю написать я, но не успеваю отправить, потому что вы, наконец, расплачиваетесь и встаете, оставив на столике две пустые чашки, пару монет на чай и салфетку со следами губной помады. «Хорошо, что я рассчитался заранее», – говорю я самому себе, чувствуя себя сумасшедшим и с отчетливым ужасом понимая, что с этого момента мой разум уже потерял всякую связь с моим сердцем и переведен в режим отстраненного ожидания. «Просто наблюдай!», – сказал я ему, не подозревая, как двусмысленно прозвучали эти слова.
Ваш отель «Белый кит», куда вы направились после трапезы (я послушно, как собака, следовал за вами на расстоянии восьми лет, в течение которых я не видел тебя), находился в самом центре, и всеми открытыми окнами разглядывал полукруглую площадь, золотисто поблескивая стеклами в закатных лучах медленно приземляющегося солнца. Впрочем, отель – это слишком громкое название для небольшого трехэтажного здания викторианской эпохи с каменным фасадом, украшенным поднимающимся до самой крыши плющом.
Вы исчезли в лифте, а я, безумец, возомнивший, что сможет перехитрить время, устроился на открытой террасе паба напротив входа в отель, заняв идеальный наблюдательный пункт. Как же мне нравились этот стол из некрашеных досок и простая скамья, словно перенесенные в наше время из XVIII-го века! У пива при всех его недостатках есть одно неоспоримое достоинство: оно помогает замедлить движение часовых стрелок, уменьшая скорость опустошения стакана до бесконечно малых величин. Время становится резиновым и тягучим, и ты как бы медленно проваливаешься вместе с ним в некую область, где мир тебя обтекает, не пытаясь сделать частичкой своего хаоса. Два часа прошло или, может, два с половиной? Разве это так важно? По ходу дела я снова вспомнил про улыбки, и еще две сами собой упали в мой карман: девушка за барной стойкой и старик, худой, небритый, почти облысевший, подарил мне блаженную улыбку, делясь своим скудным счастьем забвения. Он сидел через пару столов от меня, покачивал головой в такт музыке и смотрел на полупустой бокал, склонив голову налево: нечто среднее между обитателем дома скорби и гениальным математиком, который положил жизнь на доказательство великой теоремы.
