Глава 1, в которой месье де Кераньяк знакомится с капитаном "Сирены"
Дезире де Кераньяк в очередной раз пробежал глазами письмо. Плотная бумага заскрипела и смялась под судорожно сжатыми пальцами. Дезире сам не знал, зачем перечитывает послание, — ему вполне хватило одного ознакомления с ним. Незачем было растравлять и без того пылающую рану. И все же взгляд его вновь скользнул по ровным черным строчкам, вышедшим из-под безупречного пера секретаря.
«Многоуважаемый месье де Кераньяк!
Примите искренние уверения в нашем глубочайшем уважении. Мы с супругой безмерно польщены той честью, которую вы оказали нам, и благодарим вас за столь любезное предложение. Несомненно, вы вправе полагать себя лицом благородным и именитым; ваши обширные владения на Эспаньоле свидетельствуют о вашем умении искусно вести дела подобно вашим почтенным отцу и деду, мир их праху. Однако, с прискорбием вынужден сообщить вам, что этого, увы, недостаточно для того, чтобы получить руку единственной моей дочери и наследницы Кэтрин, равно как и ее приданое, которое, несомненно, и является главной целью вашего сватовства. Спешу уверить вас, что дочь моя уже обручена с достойным человеком, способным составить ее счастье, их помолвка состоялась, день свадьбы назначен. Посему я вынужден отказать вам и посоветовать вести поиски невесты среди людей своего круга.
Примите мои глубочайшие уверения, и прочая, и прочая.
Сэр Чарльз Сомерсет.
168… год, Порто-Мария, Ямайка»
Издевку в этих словесных зарослях не увидел бы разве что полный дурень. Руки Дезире сжались крепче, смятый комок бумаги полетел на дорогой ковер, подпрыгивая, точно мяч для игры. Сам же молодой человек вцепился пальцами в волосы и рухнул в кресло.
Со стены на несчастную жертву неразделенной любви и обманутых надежд величаво взирал портрет мисс Кэтрин Сомерсет. Немало трудов стоило Дезире раздобыть этот портрет; пришлось подкупить французского художника, который работал на семью Сомерсет. Это дело, как и все подобные, молодой месье де Кераньяк поручил своему компаньону, Луи дю Равалю, человеку весьма отчаянного нрава и бурной жизни. Именно его шаги слышались сейчас за дверью, пока Дезире предавался отчаянью под взором холодных, голубых, как вест-индское небо, глаз красавицы-англичанки.
— Этот надутый английский индюк отказал вам, сударь? — промолвил дю Раваль, тихо притворяя за собой резную дверь из кампешевого дерева.
Одной лишь фразы оказалось довольно, чтобы таившийся в душе Дезире гнев фонтаном вырвался наружу.
— Да, черт бы его побрал! — Дезире подскочил, словно одержимый. Ярость не давала стоять на месте, и он бешено заходил туда-сюда по кабинету, точно зверь в клетке. — Не понимаю, чем я ему не угодил? Никто не скажет ничего дурного о моей семье. Я богат, умею приумножать богатство и распоряжаться им с умом. У меня нет пристрастий ни к хмельному, ни к играм, ни к распутным женщинам. Неужели я был бы таким уж скверным мужем для его дочери? — Дезире злобно пнул смятое письмо. Упругий комок откатился в угол. — И он еще смеет упрекать меня в погоне за ее приданым!
— Но я знаю, в чем дело, — продолжил он, сделав еще несколько кругов по кабинету. Дю Раваль вежливо посторонился, взгляд его метался между письмом и портретом на стене. — Этот чванный аристократ считает ниже своего достоинства породниться с потомком честных тружеников, да к тому же французов! Мои предки, так же, как и его собственные, прибыли сюда, в Вест-Индию, в поисках счастья и добились его. Но Сомерсеты — дворяне по рождению, тогда как я…
Дезире с горечью махнул рукой, не докончив. Чутьем он угадал истинную причину отказа. Его дед, Кристиан Кераньяк, сын лавочника-гугенота, шестьдесят лет назад отплыл из Франции в Вест-Индию на поиски лучшей доли. Отыскать ее оказалось не так-то просто: дед собственноручно коптил мясо для моряков, пытался заняться торговлей, трудился на плантациях Доминики, пока не осел здесь, на Эспаньоле. И долгие годы упорного труда принесли стократные и тысячекратные плоды. Из нищего странника дед превратился в богатого плантатора; тогда-то к славному имени Кераньяк и пристала дерзко и самовольно частица «де». Умирая, дед передал своему наследнику, отцу Дезире, вместе со всеми нажитыми богатствами и немалую гордость, которая возрастала с каждым поколением, точно пышные побеги душистого табака под тропическим солнцем.
Удар же по этой гордости, словно индейское мачете, подрубил под корень все ростки надежды Дезире.
— Быть может, все к лучшему, сударь, — попытался утешить его дю Раваль. — Зачем вам эта англичанка? Неужели здесь, на Эспаньоле, мало сыщется богатых красавиц из добрых французских семейств?
— Может, и немало, Луи, — отозвался Дезире, — но все намного сложнее. Хотя… ты взгляни на нее! — Он горестно всплеснул руками, указывая на портрет мисс Кэтрин. — Кто из мужчин по доброй воле откажется от такой женщины? Но дело не только в красоте. Помнится, отец советовал мне жениться на англичанке из хорошей семьи и желательно с Ямайки.
— А почему непременно с Ямайки? — Дю Раваль небрежно прикурил длинную сигару об огонек свечи.
— Потому что ее губернатор раздает английским пиратам каперские патенты, и они грабят нас — вспомни, два наших последних корабля даже не смогли выйти в океан по милости этих разбойников. Но, если я породнюсь с теми, кто в чести у губернатора, он запретит своим собакам нападать на мои суда. А семья Сомерсет как раз из таких. — Дезире вздохнул; пестрый узор ковра под ногами показался вдруг противным, и он в сердцах пнул мягкий ворс. — Подумать только, из-за того, что его предки прибыли в Вест-Индию на сто лет раньше моих и перерезали добрую часть индейцев, я не гожусь в женихи его дочери!
— М-да… — протянул дю Раваль, пока Дезире продолжал предаваться отчаянию, упав в кресло. Голова его поникла, густые черные волосы скрыли измученное лицо. — Значит, вы не намерены отказываться от этой дамы, сударь?
— Черт меня подери, если я откажусь! — вскричал Дезире, вновь подскакивая. — Но… что я могу сделать? — Глаза его опять погасли, руки сжались в кулаки.
— На мой взгляд, — по обыкновению неспешно заговорил дю Раваль, — вы изначально выбрали неверную тактику. Вы написали отцу дамы — и получили отказ. Его отказ. Кто знает, что ответила бы вам мадемуазель Катрин, если бы вы спросили ее самое?
— А кто стал бы ее спрашивать? — с горечью отозвался Дезире. Взгляд его вновь упал на комок бумаги, бывший недавно письмом. — Сомерсет пишет, что уже подыскал ей жениха — достойного человека, как он изволил выразиться! Ха, выходит, что я — недостойный?
— Не горячитесь напрасно, сударь, это вам не поможет.
— Твои слова тоже не слишком-то помогают. Если тебе нечего мне сказать, кроме как упрекать меня, лучше ступай. И прикажи подать вина.
— Я прикажу. — Дю Раваль не двинулся с места. — И вместе с вином подам хороший совет. Вашему несостоявшемуся тестю, очевидно, нет дела до чувств дочери. Вы говорите, что она уже обручена? О, я готов поклясться, что жених раза в два старше ее, что у него огромная лысина, толстое брюхо, а лицо изуродовано оспой…
— Замолчи…
— Нет, сперва дослушайте. Какое сравнение может выдержать подобный образ рядом с вами — с вашей великолепной шевелюрой, стройным станом, чистой кожей и чудесным здоровьем, которому так способствуют морской воздух и тропическое солнце…
— Не знал, что ты нанялся ко мне лекарем, Луи, — поморщился Дезире.
— Тысяча чертей, так я и вправду лекарь — только врачую не тело, а душу. И сейчас я как раз ставлю диагноз. Вы совершили ошибку, сударь, спросив отца, а не дочь. Теперь же вы должны исправиться, спросив ее саму.
— Но как? Отправиться на Ямайку? Сейчас у меня слишком много неотложных дел. И, кроме того, как мне пробраться к ней?
— Зачем же вам — на Ямайку? Можно и наоборот: девицу — сюда.
Дезире замер, потрясенный. Смысл слов компаньона не сразу дошел до него. Сердце глухо ударило где-то в горле, по спине сбежали струйки пота. Должно быть, он ослышался.
— Т-ты хочешь сказать, — выдавил Дезире, — увезти ее?
— Да, сударь. — Дю Раваль крепче затянулся сигарой, медленно выпустил струю ароматного дыма. — Именно это я хочу сказать. Если вы столь…
— И ты предлагаешь мне, наследнику славного семейства де Кераньяк, ввязаться в подобное? — перебил Дезире. Дю Раваль подавился очередной затяжкой и закашлялся. — Ведь это же не что иное, как похищение!
— Именно, сударь. — Компаньон уже оправился. — Вы прервали меня на самом важном. Так вот, если вы столь страстно желаете заполучить мадемуазель Катрин, — он отвесил насмешливый поклон портрету, — вас не должны смущать никакие меры. Если же нет, не обессудьте, смиритесь и поищите себе другую невесту.
Дезире не ответил, пальцы его стиснули подбородок, а задумчиво нахмуренные брови сошлись в одну линию. Он знал, что должен решиться, но не мог — словно колебался перед прыжком с отвесной скалы высотой в триста футов.
— Если так… — медленно заговорил он, отирая лоб рукавом. — Хорошо, Луи. Как ты себе это представляешь? Кто сможет это сделать?
— О, не беспокойтесь, сударь, исполнителей можно отыскать без труда. В порту Кап-Франсе, как и в любом другом, найдется немало людей, готовых на все ради звонких монет. Не поручишь же такое, э-э, сомнительное дело тому, кто хорошо знает вас. Нет, это должен быть человек посторонний. Я мог бы отправиться сегодня же и разузнать…
— Постой-постой, но ведь… это нужно будет сделать быстро… и без лишнего шума…
— Да, поэтому в первую очередь я поинтересуюсь кораблем — и заодно нравом его хозяина. Вы ведь не хотите, чтобы ваш наемник взял деньги и уплыл восвояси или хуже того — скверно обошелся с вашей избранницей? Вижу по вашему лицу, что нет. Значит, нам нужен надежный человек, который хоть самому черту рога свернет, но выполнит то, что ему поручили.
— Хорошо. — Дезире подавил очередной глубокий вздох, от которого колыхнулось пышное жабо на его груди. — Предположим, ты найдешь такого человека. Предположим, он, гм, исполнит поручение. И что потом?
— А потом все зависит от вас, сударь. — Дю Раваль поклонился уже без всякой издевки. — Насколько мне известно, мадемуазель Катрин — особа вполне совершеннолетняя и имеет право вступить в брак по собственной воле. Значит, вам останется одно — сделать так, чтобы она этого пожелала.
— О да, клянусь честью! — Дезире тряхнул волосами, руки его возбужденно сжались. Он вновь заходил туда-сюда по кабинету, приминая ковер. — Я докажу ей свою любовь! Я окружу ее такой роскошью, какой она не видела в родительском доме! Я буду исполнять любой ее каприз, чего бы она ни пожелала! И тогда она сама подаст мне руку и согласится сделаться моей женой. Ни одна женщина не устоит перед таким преклонением.
— Стало быть, решено, сударь? — Дю Раваль взялся за шляпу, которую бросил на столик, когда вошел. — Я могу отправляться в порт?
— Да-да, поспеши. Но, Луи… — Дезире вновь замялся. — Ты же понимаешь, что, как это ни назови, похищение останется похищением. Мне бы не хотелось пачкать свое имя подобными… инцидентами. Поэтому не болтай лишнего и будь начеку.
— Разумеется, сударь. Я постараюсь быть осторожнее, но кто знает? Вдруг я что-то напутаю? Кроме того, вашему наемнику придется явиться сюда, чтобы взглянуть на портрет дамы — иначе как он потом опознает ее? Как ни крути, вы должны будете сами встретиться с тем, кого я выберу.
— Хорошо, — вздохнул Дезире. Неприятно было ощущать превосходство над собой дю Раваля, но иного выхода не оставалось. Кроме того, каков бы ни был этот авантюрист, в его преданности сомневаться не приходилось. — Когда ты выберешь подходящих людей, я встречусь с ними. И вот еще что: не скупись на награду, но сразу скажи им, что они получат только половину вперед. Остальное — когда мадемуазель Кэтрин окажется в моем доме.
— Верно, сударь, с такими людьми иначе нельзя. Думаю, мне посчастливится отыскать судно, способное при попутном ветре доплыть до Ямайки и обратно не больше, чем за две недели. А вы пока набирайтесь терпения и не забудьте пригласить юриста Венсана, чтобы он уладил все формальности с бумагами.
— Да, Венсан скоро должен вернуться. Думаю, на будущей неделе мы с ним займемся документами. Кстати, он часто бывает на Ямайке и знаком с семьей Сомерсет. А теперь поспеши и постарайся вернуться к обеду.
— Тут уж как получится, сударь, — сверкнул озорной улыбкой дю Раваль. В его шагах, даже в скрипе двери, которую он притворил за собой, слышалась твердая уверенность в успехе.
Дезире опять вздохнул, борясь с дрожью во всем теле. Он сам не верил в то, что намеревался сделать: он, честный плантатор, приказывает похитить молодую девушку. Но потом ему вспомнилась история деда, и на губах его поневоле вспыхнула усмешка — поразительно, что делает с людьми голос крови! В самом деле, разве не поступил когда-то дед, всегда служивший Дезире примером во всем, точно так же?
Да, отплывая из гавани Гавр-де-Грас, Кристиан Кераньяк взял с собой не только благословение отца и неплохую сумму денег. Некая Луиза Шанте, незаконная дочь дворянина и трактирщицы, к тому же католичка, не один месяц перед тем поливала его презрительными взглядами, пока он тщетно пытался завоевать ее гордое сердце подарками и нежными речами. И тогда, перед самым отплытием, Кристиан самолично похитил ее, запер в каюте, а потом, по его собственным словам, живо и доступно доказал ей, чья вера истинная. «Она повизжала для вида, а потом сама же и обняла меня», — рассказывал дед юному внуку, усмехаясь, словно пребывая мысленно в далекой молодости. И во всех своих странствиях по островам Вест-Индии, во всех нуждах, удачах и неудачах он всегда держал при себе жену и постоянно растущее потомство. Хотя из всех детей, рожденных ему Луизой, выжил один только Ксавье, будущий отец Дезире, брак оказался по-настоящему счастливым. Бабушка умерла еще до рождения Дезире, но со слов отца он знал, что она никогда не жаловалась ни на какие тяготы жизни.
«Но у меня все будет по-другому», — твердил себе Дезире, пока ветер доносил в распахнутое окно удаляющийся цокот конских копыт. — «Я не применю к ней никакого насилия. Кто знает, как ей живется в отчем доме; судя по письму мистера Сомерсета, он не способен на подлинные человеческие чувства. И тогда я подарю ей то, чего она никогда прежде не знала».
Уверенность дю Раваля поневоле заразила самого Дезире. Лицо его прояснилось, разгладились скорбные морщины, засияли глаза. Взгляд остановился на прекрасных, гордых чертах взирающей с полотна девушки.
— Клянусь, — произнес Дезире, опускаясь на колено перед портретом, — не пройдет и месяца, Кэтрин, как вы станете моей женой. И вы не пожалеете об этом.
***
— Что ты сказал, акулий потрох?
В этот вечер Жан Дани явно хватил в таверне лишку, поэтому слишком поздно понял свою ошибку. Не каждого стоит толкать и не каждому стоит говорить: «Пошел прочь, сукин сын».
