– Не торопись шибко, а то опять упадешь.
Когда я, взбудораженная неожиданным приключением, выбежала во двор, крестьянские дети, ожидавшие там, радостно завизжали и кинулись ко мне. Они, перебивая друг друга, принялись рассказывать о том, как я упала с развалин и потеряла сознание, а также о том, как они увидели огромную лужу крови, вытекавшую из-под моей спины, и ужасно перепугались, так как подумали, что я умерла. Они хотели уже бежать за помощью в деревню, когда вдруг, словно из ниоткуда, появилась бабушка Марселла. Оказалось, что она жила на опушке леса, совсем рядом с теми развалинами, где мы искали следы призрака старой ведьмы. Крестьянские дети вместе со старушкой принесли меня в ее домик, но она приказала им всем ждать снаружи, а сама же скрылась внутри вместе со мной и некоторое время не выходила. Потом она все-таки вышла, вынесла им парного молока и сказала, что со мной все будет хорошо, что я уже сплю и что им придется подождать до того момента, пока я сама не проснусь.
– А вы действительно колдунья? – едва сдерживая восторг, спросил один из крестьянских мальчишек, когда бабушка Марселла вслед за мной вышла во двор.
Она вынесла еще один кувшин с молоком и отдала его детям, которые с удовольствием, отпивая по чуть-чуть, стали передавать его друг другу.
– Почему ты так решил? – лукаво улыбаясь, спросила она у задавшего ей вопрос мальчишки.
– Ну… – протянул он, не зная, как лучше ответить, чтобы не обидеть ее и не нарваться случайно на превращение в какую-нибудь жабу.
Ему на выручку пришла деревенская девчонка, его двоюродная сестра, которая была на пару лет старше и, соответственно, сообразительнее всех остальных детей, толпившихся во дворе бабушки Марселлы.
– Потому что вы живете одна на опушке леса, – сказала она, принимая вид знатока. – Потому что вы появились так внезапно, когда Марьюшка упала. И еще потому что мы думали, что Марьюшка умерла, а вы ее исцелили, и теперь она жива, как и прежде.
– И еще потому что, – добавил, осмелев после слов сестры, крестьянский мальчишка, который первым задал этот вопрос старушке, – потому что мы прислушивались у окна, когда вы с Марьюшкой были внутри, и слышали, как вы что-то шептали возле нее.
Слушая рассуждения детей, бабушка Марселла лишь загадочно улыбалась. Она могла бы легко опровергнуть каждый из доводов этих ребят, но не хотела этого делать. Много позже я узнала, что причиной этому была искренняя ее любовь к детскому воображению. Именно эту детскую способность – благодаря своей всеобъемлющей фантазии видеть намного больше того, что способен разглядеть взрослый, – бабушка Марселла ценила больше всего на свете. Она пронесла ее в себе сквозь долгие годы жизни и старалась питать ее во мне все последующие годы нашего знакомства.
– А что вы делали возле тех развалин? – спросила она после того, как дети, выжидая ее ответа, немного умолкли.
– Мы ходили посмотреть разрушенный дом старой ведьмы, – ответил кто-то из детей.
При этом каждый из нас почувствовал какую-то странную неловкость и смущение, словно мы, сами того не желая, оскорбили старушку. Но бабушка Марселла как будто и не заметила нашего смущения.
– Ведьмы? – удивленно переспросила она.
– Да, – чуть более уверено добавила старшая девочка. – Взрослые ребята говорили, что давным-давно там жила ведьма.
Тут бабушка Марселла засмеялась, и ее смех напомнил мне перезвон тысячи маленьких колокольчиков.
– Много они знают, твои ребята! – воскликнула она, все еще смеясь. – Вот фантазеры!
– Так там не жила ведьма? – удивилась я.
– Конечно, нет! – бабушка Марселла легким движением руки смахнула слезинки, выступившие у нее на глазах от смеха. – Много лет назад, когда я была заметно моложе, чем сейчас, там жил старый лесничий. Потом он умер, но ничего сверхъестественного в его смерти не было. Он был уж старик и умер так, как и полагает умирать всем старикам. Как только это случилось, в деревне выбрали нового лесничего, который имел семью и не захотел переезжать в отдаленный дом. Новый лесничий остался жить в деревне, а дом старого лесничего так и остался пустым и никому не нужным. А когда человек покидает этот мир, то и дом его умирает вслед за ним. Вот и вся история.
Глядя на старушку, я подумала о том, что у нее удивительные глаза. Они были прекрасны, приветливы и поразительно молоды, а еще они словно светились изнутри ярко-синим лучистым светом. Я не знаю, как это произошло, но в тот день бабушка Марселла как-то сразу покорила мою душу и привязала меня к себе.
– А вы настоящая… – спохватившись, я оборвала себя на полуслове.
– Ведьма? Ты это хотела сказать? – бабушка Марселла все еще улыбалась, загадочно глядя на меня.
Я смутилась и не смогла ничего ответить. Лицо у меня раскраснелось от стыда, но старушка, видя мое смущение, сказала, слегка наклонившись ко мне и пристально вглядевшись в мои глаза:
– А что бы ты хотела услышать в ответ на свой вопрос?
Сгорая от стыда, я пожала плечами и опустила взгляд на землю, что была под ногами у старушки. Действительно, а что я хотела бы услышать? Что она – настоящая ведьма? Но я никогда не желала иметь знакомства с ведьмами. Меня учили страшиться их, а бояться бабушку Марселлу мне совсем не хотелось. Скорее, мне хотелось с ней дружить. В то же время, если бы старушка сказала, что она – всего лишь обычная крестьянка, я бы тоже расстроилась, ибо мое детское воображение уже вознесло ее на пьедестал всего самого необычного из того, что довелось мне увидеть за всю свою недолгую жизнь. Видя мою искреннюю растерянность, старушка не стала меня больше мучить и сказала, обращаясь не только ко мне, но и ко всем детям, что собрались у нее во дворе:
– Некоторые не очень разбирающиеся в таких делах взрослые и правда называют таких, как я, ведьмами. Но мне не нравится это слово, потому что оно грубое и злое. Нет, я не ведьма. Ведьмы убивают и проклинают, а я же лечу и спасаю жизни. Это совершенно другое. Я – целительница, а не ведьма. Вот ты, – она указала на меня, – ты когда-нибудь видела новорожденного ребенка?
Я расстроенно покачала головой. В тот момент мне было так стыдно за свои нелепые вопросы, что я боялась даже говорить.
– Человек, который хоть раз в жизни принимал роды или видел новорожденного, не сможет проклясть или убить никого. Ни животное, ни человека.
– Почему? – осторожно спросила я.
– Потому что все мы желаем жить, – старушка улыбнулась, желая подбодрить меня. – И это желание пылает в нас столь мощным огнем, что невозможно найти в себе силы погасить его. С возрастом, конечно, мы учимся скрывать этот огонь и даже гасить его внутри себя. Именно поэтому я и заговорила с вами о новорожденных, так как у них этот огонь особенно силен. У них он настоящий. Никогда не забывайте про этот огонь. Дайте ему волю, и он изменит всю вашу жизнь.
Сказав последние слова, она легонько ткнула меня в грудь и внимательно, будто сомневаясь в том, поняла ли я ее, посмотрела в глаза. Мне показалось, что она читает мои мысли, но я и сама толком не знала, о чем думаю. Мне было и страшно, и любопытно, и еще очень стыдно от того, что мне было и страшно, и любопытно. Деревенские ребята, кажется, тоже разделяли эти чувства, так как все они притихли и замерли, слушая слова старушки. Каждый из них думал о своем, чувствуя внутри себя безудержный детский огонь стремления к жизни.
С тех пор я часто навещала бабушку Марселлу. Временами деревенские ребята приходили вместе со мной, но чаще я заглядывала к ней одна, так как моим крестьянским друзьям родители строго запрещали разговаривать с женщиной, которую все в деревне называли ведьмой. Мама тоже не находила особой радости в нашем знакомстве, но я, будучи единственным и горячо любимым ребенком, смогла внушить ей то, что в моем общении с этой старушкой нет и не может быть ничего плохого. К тому же весть о том, что бабушка Марселла по-настоящему спасла мне жизнь, заметно смягчила маму и улучшила ее мнение о ней.
Мне очень нравилось общаться с бабушкой Марселлой. Я любила слушать истории о ее молодости и о тех временах, когда ее самой еще не было на этом свете. Необразованная, в том смысле этого слова, в котором меня с раннего детства учили его понимать, она знала бессчетное множество легенд и сказаний. Иногда мне даже казалось, что бабушка Марселла знает ответы на любые вопросы, какие только могли бы возникнуть в моей голове. Как-то я сказала ей о том, что считаю ее самой умной женщиной из всех тех, кого я знаю, но старушка на это замечание засмеялась своим искристым смехом и сказала, что она совсем не умна и многое знает не оттого, что ученая, а потому что пожила много и видела всякое. Тогда, будучи еще совсем ребенком, я не вполне поняла то, что она имела в виду, и решила, что старушка просто ко всем прочим своим заслугам еще и обладает невероятной скромностью.
Помню, что в первый раз, приходя к ней в одиночестве, я испытывала неописуемый страх при мысли о том, что мне нужно будет подойти одной так близко к лесу. Мне казалось невероятно жутким жить в одиночку столь близко к диким лесным животным, и я, конечно же, сказала об этом бабушке Марселле, но в ответ она сначала снова засмеялась, а потом, вдруг неожиданно посерьезнев, сказала с какой-то непонятной для меня глубокой душевной скорбью:
– Люди бывают куда как пострашнее зверей.
Отчего-то эти слова врезались в мою память, хотя и помню, что в тот момент я готова была с ней не согласиться. Люди, что окружали меня в детстве, всегда были очень добры, в то время как от диких животных, как мне казалось, можно было ожидать чего угодно.
Узнав про этот лесной страх, бабушка Марселла решила помочь мне с ним справиться и поэтому стала водить меня в лес, учила говорить с ним и слышать его песню. Она показала мне тайные тропы, проходящие через самые глухие чащи, и маленькие, никому неизвестные озера, окруженные плотными кольцами труднопроходимых зарослей. Никогда не забуду эти волшебные часы, проведенные наедине со старушкой глубоко в лесной чаще. Благодаря бабушке Марселле я очень быстро перестала бояться леса и животных, которые обитали в нем. Удивительно, что и они совсем не боялись меня и никогда не пытались выражать агрессию. Многие из них смело подходили к бабушке Марселле и брали еду из ее рук. Вскоре и я смогла подкармливать оленей и даже гладить шустрых кроликов, в обилии обитавших в нашем лесу. Тогда же я узнала, что старушка лечила не только людей, но и животных, если в том была необходимость.
Помню, как я впервые увидела раненого зверька. Мы нашли его случайно, когда бродили по лесу в поисках грибов, которые можно было бы засушить на зиму. Сначала мы услышали протяжный, словно зовущий на помощь писк, а потом увидели и само животное. Это был маленький, испуганный бельчонок, что повредил заднюю лапку, выпав из дупла высокого дуба. Бабушка Марселла подняла его и приласкала, а он сжался в комочек, дрожа от боли и страха перед нами. Мое сердце трепетало от жалости к этому крохотному созданию.
– Надо бы забрать его домой, – сказала старушка, внимательно осмотрев лапку бельчонка.
Мы поспешили вернуться в избушку бабушки Марселлы, где она положила бельчонка на стол и, приказав мне приглядывать за ним, принялась суетиться, разводя огонь в очаге и доставая из маленького сундучка какие-то травы и снадобья. Я с любопытством наблюдала за тем, с какой тщательностью она перебирает разные склянки и коробочки в поисках того, что могло бы пригодиться ей для лечения несчастного бельчонка. Несмотря на свой преклонный возраст, старушка двигалась очень быстро, ловко и без малейшей тени усталости, словно бы какая-то мощная живительная сила питала ее изнутри. Бельчонок тоже притих и свернулся в клубочек, исподтишка наблюдая за нами. Бабушка Марселла, вскоре закончив все приготовления, вернулась к столу. Осторожно взяв в руки бельчонка, она еще раз ощупала и осмотрела его лапку. Бельчонок при этом пронзительно запищал не то от боли, не то от испуга.
– Ну-ну, чего ты? – сказала ему старушка. – Не так уж и больно-то, поди. И похуже видывали. На-ка, золотушечка, подержи-ка его.
Бабушка Марселла передала мне бельчонка и показала, как его нужно держать, чтобы не причинить боли. Сама же она осторожно промыла теплой водой ранку на его лапке, обработала ее какой-то неизвестной мне мазью и аккуратно перевязала обрывком тонкого голубоватого платочка. Потом старушка набрала в маленькую ложечку несколько капель травяного отвара и дала его выпить бельчонку.
– Ну вот, – сказала она, отодвигая в сторону склянку с отваром, – скоро совсем поправишься.
Из остатков платочка и старых тряпок мы сделали бельчонку кроватку, где он, удобно обосновавшись, быстро заснул. Он прожил у бабушки Марселлы около месяца, а затем, достаточно оправившись и окрепнув, отправился покорять лесные просторы. Помню, мне было очень жалко отпускать его, но старушка сказала, что на воле ему будет намного лучше, и мне пришлось согласиться.
Часто, гуляя по лесу или выходя в поле, мы собирали травы, обладавшие, по словам бабушки Марселлы, целебными свойствами. Старушка учила меня различать их, правильно сушить и делать из них отвары и настои, снимающие боли в тех или иных частях тела. Некоторые травы она выращивала в своем саду, который одной стороной примыкал к дальней стене ее дома, а другой почти уходил в лес. Садик этот казался мне очень маленьким, но, несмотря на это, в нем можно было найти много всего. Овощи, цветы и целебные травы росли там в дружном соседстве и строгом порядке, и я всегда поражалась удивительной ухоженности этого сада. Там не было ни единой сорной травы, а мелко взрыхленные грядки казались мне настолько ровными и аккуратными, что я невольно задумывалась над тем, сколько же времени уходило у бабушки Марселлы на их создание. Я заметила, что работа в саду нисколько не утомляла старушку. Как раз напротив, она говорила, что физический труд питает ее силы и дает ей долголетие.
Помню, как однажды, собирая в поле целебные травы, я увидела цветок. Конечно же, в своей жизни я видела много цветов, но этот почему-то особенно привлек мое внимание. Сквозь сочные зеленые оттенки летних трав на меня глядели ярко-голубые, словно весеннее небо, цветы. Они были такими маленькими и такими нежными, что казалось невозможным отвести от них глаз. И их было так много вокруг! Я нагнулась, чтобы сорвать один из них, но вместо этого лишь порезала руку о его стебель. Сколь нежен был цветок, столь прочен, тверд и даже груб оказался его стебелек.
– Все в нашей жизни вот так, – услышала я за своей спиной голос старушки.
Как и всегда, бабушка Марселла подошла ко мне совершенно неслышно. Она держала в руках большую охапку трав и смотрела на меня своими лучистыми голубыми глазами, такими же яркими, как и цветок, который я только что пыталась сорвать.
– Что ты имеешь в виду? – спросила я у нее.
– Я видела, как ты удивилась твердости стебелька, – бабушка Марселла всегда поучала меня шелковым ласкающим голосом. – Увидев маленький хрупкий цветочек, мы часто хотим его сорвать. Не со зла, а просто так, потому что он нам нравится. Многие цветы поддаются нашей силе, и лишь некоторые способны сопротивляться.
Когда я, взбудораженная неожиданным приключением, выбежала во двор, крестьянские дети, ожидавшие там, радостно завизжали и кинулись ко мне. Они, перебивая друг друга, принялись рассказывать о том, как я упала с развалин и потеряла сознание, а также о том, как они увидели огромную лужу крови, вытекавшую из-под моей спины, и ужасно перепугались, так как подумали, что я умерла. Они хотели уже бежать за помощью в деревню, когда вдруг, словно из ниоткуда, появилась бабушка Марселла. Оказалось, что она жила на опушке леса, совсем рядом с теми развалинами, где мы искали следы призрака старой ведьмы. Крестьянские дети вместе со старушкой принесли меня в ее домик, но она приказала им всем ждать снаружи, а сама же скрылась внутри вместе со мной и некоторое время не выходила. Потом она все-таки вышла, вынесла им парного молока и сказала, что со мной все будет хорошо, что я уже сплю и что им придется подождать до того момента, пока я сама не проснусь.
– А вы действительно колдунья? – едва сдерживая восторг, спросил один из крестьянских мальчишек, когда бабушка Марселла вслед за мной вышла во двор.
Она вынесла еще один кувшин с молоком и отдала его детям, которые с удовольствием, отпивая по чуть-чуть, стали передавать его друг другу.
– Почему ты так решил? – лукаво улыбаясь, спросила она у задавшего ей вопрос мальчишки.
– Ну… – протянул он, не зная, как лучше ответить, чтобы не обидеть ее и не нарваться случайно на превращение в какую-нибудь жабу.
Ему на выручку пришла деревенская девчонка, его двоюродная сестра, которая была на пару лет старше и, соответственно, сообразительнее всех остальных детей, толпившихся во дворе бабушки Марселлы.
– Потому что вы живете одна на опушке леса, – сказала она, принимая вид знатока. – Потому что вы появились так внезапно, когда Марьюшка упала. И еще потому что мы думали, что Марьюшка умерла, а вы ее исцелили, и теперь она жива, как и прежде.
– И еще потому что, – добавил, осмелев после слов сестры, крестьянский мальчишка, который первым задал этот вопрос старушке, – потому что мы прислушивались у окна, когда вы с Марьюшкой были внутри, и слышали, как вы что-то шептали возле нее.
Слушая рассуждения детей, бабушка Марселла лишь загадочно улыбалась. Она могла бы легко опровергнуть каждый из доводов этих ребят, но не хотела этого делать. Много позже я узнала, что причиной этому была искренняя ее любовь к детскому воображению. Именно эту детскую способность – благодаря своей всеобъемлющей фантазии видеть намного больше того, что способен разглядеть взрослый, – бабушка Марселла ценила больше всего на свете. Она пронесла ее в себе сквозь долгие годы жизни и старалась питать ее во мне все последующие годы нашего знакомства.
– А что вы делали возле тех развалин? – спросила она после того, как дети, выжидая ее ответа, немного умолкли.
– Мы ходили посмотреть разрушенный дом старой ведьмы, – ответил кто-то из детей.
При этом каждый из нас почувствовал какую-то странную неловкость и смущение, словно мы, сами того не желая, оскорбили старушку. Но бабушка Марселла как будто и не заметила нашего смущения.
– Ведьмы? – удивленно переспросила она.
– Да, – чуть более уверено добавила старшая девочка. – Взрослые ребята говорили, что давным-давно там жила ведьма.
Тут бабушка Марселла засмеялась, и ее смех напомнил мне перезвон тысячи маленьких колокольчиков.
– Много они знают, твои ребята! – воскликнула она, все еще смеясь. – Вот фантазеры!
– Так там не жила ведьма? – удивилась я.
– Конечно, нет! – бабушка Марселла легким движением руки смахнула слезинки, выступившие у нее на глазах от смеха. – Много лет назад, когда я была заметно моложе, чем сейчас, там жил старый лесничий. Потом он умер, но ничего сверхъестественного в его смерти не было. Он был уж старик и умер так, как и полагает умирать всем старикам. Как только это случилось, в деревне выбрали нового лесничего, который имел семью и не захотел переезжать в отдаленный дом. Новый лесничий остался жить в деревне, а дом старого лесничего так и остался пустым и никому не нужным. А когда человек покидает этот мир, то и дом его умирает вслед за ним. Вот и вся история.
Глядя на старушку, я подумала о том, что у нее удивительные глаза. Они были прекрасны, приветливы и поразительно молоды, а еще они словно светились изнутри ярко-синим лучистым светом. Я не знаю, как это произошло, но в тот день бабушка Марселла как-то сразу покорила мою душу и привязала меня к себе.
– А вы настоящая… – спохватившись, я оборвала себя на полуслове.
– Ведьма? Ты это хотела сказать? – бабушка Марселла все еще улыбалась, загадочно глядя на меня.
Я смутилась и не смогла ничего ответить. Лицо у меня раскраснелось от стыда, но старушка, видя мое смущение, сказала, слегка наклонившись ко мне и пристально вглядевшись в мои глаза:
– А что бы ты хотела услышать в ответ на свой вопрос?
Сгорая от стыда, я пожала плечами и опустила взгляд на землю, что была под ногами у старушки. Действительно, а что я хотела бы услышать? Что она – настоящая ведьма? Но я никогда не желала иметь знакомства с ведьмами. Меня учили страшиться их, а бояться бабушку Марселлу мне совсем не хотелось. Скорее, мне хотелось с ней дружить. В то же время, если бы старушка сказала, что она – всего лишь обычная крестьянка, я бы тоже расстроилась, ибо мое детское воображение уже вознесло ее на пьедестал всего самого необычного из того, что довелось мне увидеть за всю свою недолгую жизнь. Видя мою искреннюю растерянность, старушка не стала меня больше мучить и сказала, обращаясь не только ко мне, но и ко всем детям, что собрались у нее во дворе:
– Некоторые не очень разбирающиеся в таких делах взрослые и правда называют таких, как я, ведьмами. Но мне не нравится это слово, потому что оно грубое и злое. Нет, я не ведьма. Ведьмы убивают и проклинают, а я же лечу и спасаю жизни. Это совершенно другое. Я – целительница, а не ведьма. Вот ты, – она указала на меня, – ты когда-нибудь видела новорожденного ребенка?
Я расстроенно покачала головой. В тот момент мне было так стыдно за свои нелепые вопросы, что я боялась даже говорить.
– Человек, который хоть раз в жизни принимал роды или видел новорожденного, не сможет проклясть или убить никого. Ни животное, ни человека.
– Почему? – осторожно спросила я.
– Потому что все мы желаем жить, – старушка улыбнулась, желая подбодрить меня. – И это желание пылает в нас столь мощным огнем, что невозможно найти в себе силы погасить его. С возрастом, конечно, мы учимся скрывать этот огонь и даже гасить его внутри себя. Именно поэтому я и заговорила с вами о новорожденных, так как у них этот огонь особенно силен. У них он настоящий. Никогда не забывайте про этот огонь. Дайте ему волю, и он изменит всю вашу жизнь.
Сказав последние слова, она легонько ткнула меня в грудь и внимательно, будто сомневаясь в том, поняла ли я ее, посмотрела в глаза. Мне показалось, что она читает мои мысли, но я и сама толком не знала, о чем думаю. Мне было и страшно, и любопытно, и еще очень стыдно от того, что мне было и страшно, и любопытно. Деревенские ребята, кажется, тоже разделяли эти чувства, так как все они притихли и замерли, слушая слова старушки. Каждый из них думал о своем, чувствуя внутри себя безудержный детский огонь стремления к жизни.
Глава 3
С тех пор я часто навещала бабушку Марселлу. Временами деревенские ребята приходили вместе со мной, но чаще я заглядывала к ней одна, так как моим крестьянским друзьям родители строго запрещали разговаривать с женщиной, которую все в деревне называли ведьмой. Мама тоже не находила особой радости в нашем знакомстве, но я, будучи единственным и горячо любимым ребенком, смогла внушить ей то, что в моем общении с этой старушкой нет и не может быть ничего плохого. К тому же весть о том, что бабушка Марселла по-настоящему спасла мне жизнь, заметно смягчила маму и улучшила ее мнение о ней.
Мне очень нравилось общаться с бабушкой Марселлой. Я любила слушать истории о ее молодости и о тех временах, когда ее самой еще не было на этом свете. Необразованная, в том смысле этого слова, в котором меня с раннего детства учили его понимать, она знала бессчетное множество легенд и сказаний. Иногда мне даже казалось, что бабушка Марселла знает ответы на любые вопросы, какие только могли бы возникнуть в моей голове. Как-то я сказала ей о том, что считаю ее самой умной женщиной из всех тех, кого я знаю, но старушка на это замечание засмеялась своим искристым смехом и сказала, что она совсем не умна и многое знает не оттого, что ученая, а потому что пожила много и видела всякое. Тогда, будучи еще совсем ребенком, я не вполне поняла то, что она имела в виду, и решила, что старушка просто ко всем прочим своим заслугам еще и обладает невероятной скромностью.
Помню, что в первый раз, приходя к ней в одиночестве, я испытывала неописуемый страх при мысли о том, что мне нужно будет подойти одной так близко к лесу. Мне казалось невероятно жутким жить в одиночку столь близко к диким лесным животным, и я, конечно же, сказала об этом бабушке Марселле, но в ответ она сначала снова засмеялась, а потом, вдруг неожиданно посерьезнев, сказала с какой-то непонятной для меня глубокой душевной скорбью:
– Люди бывают куда как пострашнее зверей.
Отчего-то эти слова врезались в мою память, хотя и помню, что в тот момент я готова была с ней не согласиться. Люди, что окружали меня в детстве, всегда были очень добры, в то время как от диких животных, как мне казалось, можно было ожидать чего угодно.
Узнав про этот лесной страх, бабушка Марселла решила помочь мне с ним справиться и поэтому стала водить меня в лес, учила говорить с ним и слышать его песню. Она показала мне тайные тропы, проходящие через самые глухие чащи, и маленькие, никому неизвестные озера, окруженные плотными кольцами труднопроходимых зарослей. Никогда не забуду эти волшебные часы, проведенные наедине со старушкой глубоко в лесной чаще. Благодаря бабушке Марселле я очень быстро перестала бояться леса и животных, которые обитали в нем. Удивительно, что и они совсем не боялись меня и никогда не пытались выражать агрессию. Многие из них смело подходили к бабушке Марселле и брали еду из ее рук. Вскоре и я смогла подкармливать оленей и даже гладить шустрых кроликов, в обилии обитавших в нашем лесу. Тогда же я узнала, что старушка лечила не только людей, но и животных, если в том была необходимость.
Помню, как я впервые увидела раненого зверька. Мы нашли его случайно, когда бродили по лесу в поисках грибов, которые можно было бы засушить на зиму. Сначала мы услышали протяжный, словно зовущий на помощь писк, а потом увидели и само животное. Это был маленький, испуганный бельчонок, что повредил заднюю лапку, выпав из дупла высокого дуба. Бабушка Марселла подняла его и приласкала, а он сжался в комочек, дрожа от боли и страха перед нами. Мое сердце трепетало от жалости к этому крохотному созданию.
– Надо бы забрать его домой, – сказала старушка, внимательно осмотрев лапку бельчонка.
Мы поспешили вернуться в избушку бабушки Марселлы, где она положила бельчонка на стол и, приказав мне приглядывать за ним, принялась суетиться, разводя огонь в очаге и доставая из маленького сундучка какие-то травы и снадобья. Я с любопытством наблюдала за тем, с какой тщательностью она перебирает разные склянки и коробочки в поисках того, что могло бы пригодиться ей для лечения несчастного бельчонка. Несмотря на свой преклонный возраст, старушка двигалась очень быстро, ловко и без малейшей тени усталости, словно бы какая-то мощная живительная сила питала ее изнутри. Бельчонок тоже притих и свернулся в клубочек, исподтишка наблюдая за нами. Бабушка Марселла, вскоре закончив все приготовления, вернулась к столу. Осторожно взяв в руки бельчонка, она еще раз ощупала и осмотрела его лапку. Бельчонок при этом пронзительно запищал не то от боли, не то от испуга.
– Ну-ну, чего ты? – сказала ему старушка. – Не так уж и больно-то, поди. И похуже видывали. На-ка, золотушечка, подержи-ка его.
Бабушка Марселла передала мне бельчонка и показала, как его нужно держать, чтобы не причинить боли. Сама же она осторожно промыла теплой водой ранку на его лапке, обработала ее какой-то неизвестной мне мазью и аккуратно перевязала обрывком тонкого голубоватого платочка. Потом старушка набрала в маленькую ложечку несколько капель травяного отвара и дала его выпить бельчонку.
– Ну вот, – сказала она, отодвигая в сторону склянку с отваром, – скоро совсем поправишься.
Из остатков платочка и старых тряпок мы сделали бельчонку кроватку, где он, удобно обосновавшись, быстро заснул. Он прожил у бабушки Марселлы около месяца, а затем, достаточно оправившись и окрепнув, отправился покорять лесные просторы. Помню, мне было очень жалко отпускать его, но старушка сказала, что на воле ему будет намного лучше, и мне пришлось согласиться.
Часто, гуляя по лесу или выходя в поле, мы собирали травы, обладавшие, по словам бабушки Марселлы, целебными свойствами. Старушка учила меня различать их, правильно сушить и делать из них отвары и настои, снимающие боли в тех или иных частях тела. Некоторые травы она выращивала в своем саду, который одной стороной примыкал к дальней стене ее дома, а другой почти уходил в лес. Садик этот казался мне очень маленьким, но, несмотря на это, в нем можно было найти много всего. Овощи, цветы и целебные травы росли там в дружном соседстве и строгом порядке, и я всегда поражалась удивительной ухоженности этого сада. Там не было ни единой сорной травы, а мелко взрыхленные грядки казались мне настолько ровными и аккуратными, что я невольно задумывалась над тем, сколько же времени уходило у бабушки Марселлы на их создание. Я заметила, что работа в саду нисколько не утомляла старушку. Как раз напротив, она говорила, что физический труд питает ее силы и дает ей долголетие.
Помню, как однажды, собирая в поле целебные травы, я увидела цветок. Конечно же, в своей жизни я видела много цветов, но этот почему-то особенно привлек мое внимание. Сквозь сочные зеленые оттенки летних трав на меня глядели ярко-голубые, словно весеннее небо, цветы. Они были такими маленькими и такими нежными, что казалось невозможным отвести от них глаз. И их было так много вокруг! Я нагнулась, чтобы сорвать один из них, но вместо этого лишь порезала руку о его стебель. Сколь нежен был цветок, столь прочен, тверд и даже груб оказался его стебелек.
– Все в нашей жизни вот так, – услышала я за своей спиной голос старушки.
Как и всегда, бабушка Марселла подошла ко мне совершенно неслышно. Она держала в руках большую охапку трав и смотрела на меня своими лучистыми голубыми глазами, такими же яркими, как и цветок, который я только что пыталась сорвать.
– Что ты имеешь в виду? – спросила я у нее.
– Я видела, как ты удивилась твердости стебелька, – бабушка Марселла всегда поучала меня шелковым ласкающим голосом. – Увидев маленький хрупкий цветочек, мы часто хотим его сорвать. Не со зла, а просто так, потому что он нам нравится. Многие цветы поддаются нашей силе, и лишь некоторые способны сопротивляться.
