Говорите правду в лицо, а мы будем стоять за вашей спиной, придавая вам сил и направляя ваши слова и действия”.
— Говорить правду в лицо, проявляя твёрдость и честность, — проговорила я себе под нос, обдумывая прочитанное послание.
Почему-то сегодня на сердце было одновременно легко и тяжело. Легко — от того, что Петербург перестал вызывать сопротивление и смятение внутри, обернувшись, наконец, просто красивым городом. Тяжесть — от смутного предчувствия, что мы увидимся с ним ещё нескоро.
Понедельник. Ровно 8.00. Тянуть больше некуда.
Я замерла перед кабинетом, сжимая в руках изрядно смятый от волнения лист бумаги — написанное заранее дома заявление на увольнение. И открыла дверь, спокойно пройдя до стола начальницы, мягко опускаясь на стул рядом с ней и кладя ей на стол заявление с мягким вопросом:
— Можем поговорить?
Она посмотрела на лист и подняла на меня испуганные глаза. Её яркие рыжие волосы сегодня были непривычно растрепанными.
— Что случилось?
— Давай обсудим в переговорной? — со спокойной улыбкой ответила я.
Я не чувствовала никакой угрозы или волнения — наоборот, поняла, что сегодня день, когда точка будет бесповоротно поставлена.
Мы прошли в маленький кабинет переговорной, закрылись изнутри и опустились за стол.
— Что случилось? — повторила она, всё ещё веря, что может меня переубедить.
Я посмотрела ей в глаза.
— Каждая причина имеет имя, фамилию и отчество.
Я была в курсе, что она догадывается о нашей с Лео связи.
Почувствовала, что терять больше нечего. Все всё знают, а сегодня ещё и день, откуда пойдёт обратный отсчёт моей работы в Петербурге. Поняла, что хочу быть честной и показать доверие, несмотря на происходившие в последнее время конфликты.
— Мы расстались в декабре, и я все эти почти четыре месяца боролась с собой. Или не боролась, а старалась себе помочь? Не важно. Ходила к психотерапевту, пила антидепрессанты. Но, — я почувствовала, как всё внутри снова сжимается в комок от боли, — он не пришёл на свою собственную лекцию! Так нагло наплевать на меня и свою работу! Это стало последней каплей.
Я подняла взгляд и увидела, как у начальницы покраснели светло-зелёные глаза — она готова была заплакать, но держалась. Я почувствовала, как в горле встаёт ком.
— Это потому что человек просто трус, вот и всё. Я понимаю тебя, Кира… Но не можешь ли ты абстрагироваться? Не получается? — мягко спросила она.
В этот момент казалось, что она понимает меня по-настоящему, как женщина. И очень надеялась, что сегодня точно так же поймёт Ева Швайн — мы не виделись с сентября, но сегодня последний разговор точно состоится. Я расскажу ей, как было на самом деле, и она отпустит меня с миром. Ведь не держу на неё зла.
— Я не могу. Не могу. Слишком сильно любила. Не могу его видеть и знать, что он выбрал другую женщину, — я почувствовала, как в уголках глаз собираются слёзы, но не собиралась плакать — хотела сохранить благородную выдержку. — Ходит мимо нашего кабинета по коридору, смотрит на меня каждый день через эту стеклянную стену… Да даже возвращаясь домой, я вижу эту квартиру, куда он приезжал по утрам, беря отгул, — я отметила, как она этих словах глаза начальницы удивлённо округлились. — Я так больше не могу, прости. В пятницу после работы я чётко решила уйти, а через полтора часа мне позвонили и пригласили на работу в одну московскую айти-корпорацию. Позавчера мы с подругой уже сняли квартиру, внесли деньги. Пятнадцать минут пешком до работы.
Я в смятении постучала пальцами по столу.
— Понимаю, это не профессионально — уходить с работы из-за личных проблем. Но я тоже живая, я тоже женщина. Я обещаю, что эти две недели отработки я буду даже оставаться после работы, чтобы помочь быстрее закрыть горящие задачи по оптимизации рекламных кампаний.
Она едва покачала головой и росчерком ручки подписала мне заявление. Мы встали из-за стола и обнялись — в этом чувствовалось искреннее понимание и прощение.
Мы вернулись в кабинет обе с улыбками на лицах. Начальница обратилась ко всем коллегам:
— Друзья, у меня для вас новость. Кира покидает нас — уезжает в Москву. Давайте порадуемся за человека, за её рост и новые возможности!
С сердца будто спал камень. Я морально готовилась к тому, что момент, когда я сообщу об увольнении, будет труднее во всех смыслах.
Затем начальница заправила за ухо светлую рыжую прядь и растерянно повернулась ко мне, будто что-то вспомнив:
— А твоё заявление на практику для университета? Будешь тогда отзывать?
— Выходит, да, — пожала я плечами. — Прости, что поспешила с его составлением. Пройду практику уже в другом месте.
Коллеги зааплодировали — сначала тихо и несмело, потом — более уверенно, видя, как расцветает улыбка на моём лице, покрасневшем от приятного волнения.
Рома подошёл и слегка притянул за рукав к себе:
— Выйдем в переговорку?
Мы прошли в маленький кабинет, одну из стен которого полностью занимало панорамное окно с видом на покрытую снежным покровом Неву. Он сел на край белого стола и резко выставил мне очередь вопросов по делу:
— Сколько тебе предложили денег? Где сняла квартиру? За сколько?
Я ответила на череду его вопросов и, заметив плохо скрываемое отчаяние в его глазах, осторожно подошла ближе и положила руку ему на плечо, сдерживаясь, чтобы не обнять его:
— Ром…
— Всё хорошо. Мне нужно просто пережить. Я почти смирился. Дай мне побыть одному, — рублеными фразами ответил он мне, отвернувшись и пряча взгляд. — Тебе предложили очень хорошие условия. Я рад, что ты переезжаешь за лучшей жизнью.
Я медленно кивнула, отодвинулась от него и бесшумно выскользнула из комнаты. Вернувшись в кабинет, я открыла рабочий блокнот и стала набрасывать список дел, который нужно успеть сделать за две недели отработки.
Вдруг — звонок от начальницы.
— Кира, поднимись к Еве Швайн.
«Вот и настал этот час. Речь так и не отрепетировала. Не беда — слова, сказанные от сердца, намного лучше», — думала я, остановившись на пару секунд у зеркала. На седьмом этаже всё так же витал сладковатый запах дезинфицирующего средства, всё так же пылилось пианино и стекло витрины, за которым стояли многочисленные кубки и грамоты.
“Сейчас я искренне поблагодарю за совместную работу, сдержанно расскажу настоящую причину ухода, а там посмотрим. Хочу быть честной”, — глубоко вздохнула я, прежде чем войти в хорошо знакомый кабинет, в котором когда-то бывала слишком часто.
— Ева Швайн, — сдержанно кивнула я, опускаясь на стул за круглым столом.
Однако её взгляд меня насторожил - слишком скептичный.
— Ну, рассказывай, Кира, как так вышло? — начала она, будто подкрадываясь. — Как ты вышло, что ты уходишь к московским конкурентам?
Я выпрямила спину и посмотрела ей в глаза. Рядом сидела начальница с моим заявлением в руках. В полной уверенности, что она уже рассказала Еве Швайн настоящую причину, я ответила:
— Поняла, что больше не могу находиться в таких условиях, и ещё в январе попробовала искать работу. Сначала я прошла собеседование с этой айти-корпорацией, но почувствовала, что это не совсем моё. Но прошло уже почти три месяца, и я в пятницу решила уйти в никуда, без денег. Переехать в Москву и всё. Но тут же мне позвонили из компании и пригласили на работу. Я тоже человек, мне нужно на что-то жить. Я приняла предложение, ведь лучше переезжать с работой, чем без неё.
Начальница опустила голову и вся будто сжалась. Ева Швайн, напротив, рывком привстала с кресла и будто нависла над столом, неотрывно глядя мне в глаза.
Странно. В её я взгляде я не почувствовала гнева или ненависти — скорее, разочарование и растерянность. Но в речи она пыталась показать другое.
— Мне не нужны твои объяснения! Мне не интересна твоя лирика! — выпалила она. — Одна! Без денег! Другой город! Почему ты нам сразу в январе не пришла и не сказала, что тебе плохо? Если тебе нравится жить в позиции жертвы — вот и оставайся в ней сколько угодно!
“Жертва? Разве жертва просто берёт, решает оставить стабильную работу и уехать просто так в столицу строить новую жизнь?” — я удивлённо округлила глаза, но решила пока не перебивать Швайн. После того, как она на входе потребовала от меня объяснений, а затем сказала, что они ей не нужны, я почувствовала скепсис.
— Почему ты сразу не сказала, что уходишь к конкурентам – другой айти-корпорации, тем более международной?! В моей компании честность — главное качество! — всё больше распалялась она.
— Я честно говорю: в пятницу вечером я решила уйти и меня пригласили, в понедельник утром я об этом сообщаю.
— Да ты знаешь, к кому ты уходишь? Это не просто конкуренты, какая-то айти-компания — это мои враги! — она стукнула кулаком по столу, на котором когда-то долгие месяцы бережно хранилась моя открыта, подаренная ей на новый год, а затем незаметно пропала. — Они пытались у меня отобрать моих сотрудников! Но я их отстояла!
“Так уж и отобрать? Взять в плен? Или просто предложили им более интересные проекты и выгодные условия, и они по своей воле решили уйти в эту компанию?” — выгнула бровь я, но всё ещё не хотела лезть на рожон. Ева Швайн сейчас не в том состоянии, чтобы меня услышать.
— Мне нужны здесь люди навсегда! — продолжала она смотреть мне в глаза: я слышала её крики, но не видела во взгляде настоящего гнева. — Когда я брала тебя, мы договорились, что ты остаёшься здесь надолго, и я в тебя вкладываюсь!
Я сжала губы, сдерживая слова, которые вертелись на кончике языка: “Крепостное право отменили ещё во второй половине девятнадцатого века. Со мной никто не договаривался - меня молча оставили в штате после защиты итоговых проектов по стажировке, и всё. Подход “оставить навсегда” сейчас не очень актуален — каждый сотрудник как свободная личность вправе распоряжаться своей жизнью. Он же не раб. Что за угрозы и выворачивание фактов?”.
— Да ты знаешь, что с тобой сделают на новой работе, как только ты придёшь? Знаешь, зачем они тебя взяли? За твои так называемые знания и опыт? Нет! Ты придёшь, тебя посадят перед собой и скажут: “Рассказывай, как всё было у вас устроено в Питере!” Да ты не знаешь, что я с тобой сделаю! — она сорвалась под конец.
Я посмотрела на неё и перевела уставший взгляд за окно, на холодную Неву. Отношения с Лео измотали меня, а антидепрессанты притупили эмоции. И вроде нужно было разозлиться или испугаться — но я чувствовала лишь желание скорее уйти из кабинета. Оставаться две недели для отработки теперь казалось не лучшей идеей, но другого выхода нет.
— Кира! — вновь привлекла она моё внимание. — Я вынуждена заключить с тобой соглашение о неразглашении на шестизначные суммы!
Она повернулась к начальнице и жестом попросила мой лист с заявлением на увольнение.
— Киру мы отпустим пораньше, уже завтра. Не хочу её больше ни во что вовлекать!
— Но нам нужен сотрудник, чтобы быстрее завершить задачи на квартал!.. — попыталась было возразить начальница.
— Нет! Мы справимся и без её помощи, — с презрением отрезала та и протянула ей подписанный лист, затем повернулась ко мне. — Уходи! Ты свободна.
Я встала, подошла к двери, взялась за золочёную ручку и на мгновение замерла, повернувшись и посмотрев Еве Швайн в глаза. В голове клубился рой мыслей, но они никак не хотели превращаться в слова.
За эти доли секунды перед глазами промелькнули моменты, которые однажды смутили меня, но я постаралась не обращать на них внимания.
Начало декабря. Я иду по узкому коридору второго этажа и сталкиваюсь с выходящей из-за угла Евгенией Петровной. Радостно улыбаюсь и здороваюсь. Раньше она первая через весь коридор первая махала мне рукой и кричала: “Кира, привет!” Сейчас же она растерянно подняла глаза и тихо проговорила, отведя взгляд в сторону: “Здравствуйте”.
— Рома, представляешь, сегодня Швайн как-то странно со мной поздоровалась, — я кратко рассказала ему про этот случай, вернувшись в кабинет.
— Ну ты сегодня такая деловая! Атласная зелёная блузка, чёрный пиджак, - он встал из-за стола, улыбаясь и поправляя мне лацканы пиджака. — Я бы тебя тоже не узнал.
Через пару дней мы собрались на заседание редколлегии, в которой я состояла как автор статей, чтобы обсудить темы нового номера. Ева Швайн вошла в переговорную и опустилась на стул рядом со мной. Целый час мы всей группой из десяти человек живо обсуждали возможные темы номера и обменивались идеями. В конце, когда начали распределять задачи, Ева Швайн взяла слово:
— А про продуктовую стратегию на следующий году напишет… - она как бы невзначай повернулась ко мне, сидящей рядом. — Кто тут у нас? А, Кира. Ты и пиши.
“Это ещё более странно”, — я всё ещё держала в голове прошлый случай.
— Она всё ещё тебя не узнаёт, - продолжал шутить Рома, чтобы сгладить волнение.
И ещё один момент — совсем недавно она собрала управление по маркетингу, чтобы вручить небольшие презенты на восьмое марта. Протягивая коробочку конфет мне, она демонстративно отвернулась и смотрела в сторону.
Эти моменты пронеслись перед глазами и сложились в единую картину в эти пару секунд, пока я стояла у двери. “Ну конечно! Как я могла не понять? Отношение человека не может резко поменяться за одно утро. Очевидно, Ева Швайн перестала хорошо ко мне относиться раньше, возможно, ещё в сентябре. Но я не хотела этого признавать, а она не хотела явно показывать”.
— До свидания, — кивнула я и вышла из кабинета.
Лишь спустившись на первый этаж и оказавшись в привычном кресле, я почувствовала, как спадает маска невозмутимости.
Стало страшно.
— Кира? — меня осторожно позвали коллеги. — Как прошло?
— Ева Швайн сказала, что подпишет со мной соглашение на крупную сумму. На меня повесят долг, получается? У меня нет таких денег. Мне угрожали. Мне страшно. После всего, что я сделала по работе — я ведь искренне старалась, — пробормотала я, всё ещё пытаясь окончательно понять, что меня теперь ждёт.
— А ты можешь не подписать это соглашение? - выглянула из-за монитора коллега.
— Нет, боюсь, меня без него не отпустят, — я покачала головой.
Зазвонил телефон. Начальница.
— Кира, зайди, пожалуйста, в департамент по безопасности, — мягко проговорила она.
Выхода не было. Я собрала папку, в которую для вида положила несколько бумаг и блокнот, между которыми спрятала свой рабочий телефон - тонкий смартфон, включив на нём на всякий случай диктофон. Пять минут до кабинета с железной дверью казались бесконечно долгими.
— Здравствуйте, — вежливо улыбнулась я начальнику департамента.
У меня всегда было к нему настороженное отношение. Поговаривали, что он и его подчинённые - бывшие сотрудники спецслужб, которые имеют доступ к невообразимым обычному человеку технологиям. Поэтому они могут читать даже личные переписки сотрудников и отслеживать всю информацию, которая приходит на компьютеры и распечатывается с них. Каждый раз, когда он смотрел на меня, интуиция подсказывала, что он что-то знает.
Он жестом пригласил меня сесть за стол и пододвинул мне экземпляр соглашения о неразглашении. Увидев пропечатанную жирным шрифтом сумму, я облегчённо выдохнула.
— Так мало? На меня хотели повесить в несколько раз больше, — я склонила голову и задумчиво посмотрела ему в глаза.
— Да, что-то Ева Швайн разошлась. Я убедил её, что на уровне вашей должности предусмотрена сумма в разы меньше.
— Говорить правду в лицо, проявляя твёрдость и честность, — проговорила я себе под нос, обдумывая прочитанное послание.
Почему-то сегодня на сердце было одновременно легко и тяжело. Легко — от того, что Петербург перестал вызывать сопротивление и смятение внутри, обернувшись, наконец, просто красивым городом. Тяжесть — от смутного предчувствия, что мы увидимся с ним ещё нескоро.
***
Понедельник. Ровно 8.00. Тянуть больше некуда.
Я замерла перед кабинетом, сжимая в руках изрядно смятый от волнения лист бумаги — написанное заранее дома заявление на увольнение. И открыла дверь, спокойно пройдя до стола начальницы, мягко опускаясь на стул рядом с ней и кладя ей на стол заявление с мягким вопросом:
— Можем поговорить?
Она посмотрела на лист и подняла на меня испуганные глаза. Её яркие рыжие волосы сегодня были непривычно растрепанными.
— Что случилось?
— Давай обсудим в переговорной? — со спокойной улыбкой ответила я.
Я не чувствовала никакой угрозы или волнения — наоборот, поняла, что сегодня день, когда точка будет бесповоротно поставлена.
Мы прошли в маленький кабинет переговорной, закрылись изнутри и опустились за стол.
— Что случилось? — повторила она, всё ещё веря, что может меня переубедить.
Я посмотрела ей в глаза.
— Каждая причина имеет имя, фамилию и отчество.
Я была в курсе, что она догадывается о нашей с Лео связи.
Почувствовала, что терять больше нечего. Все всё знают, а сегодня ещё и день, откуда пойдёт обратный отсчёт моей работы в Петербурге. Поняла, что хочу быть честной и показать доверие, несмотря на происходившие в последнее время конфликты.
— Мы расстались в декабре, и я все эти почти четыре месяца боролась с собой. Или не боролась, а старалась себе помочь? Не важно. Ходила к психотерапевту, пила антидепрессанты. Но, — я почувствовала, как всё внутри снова сжимается в комок от боли, — он не пришёл на свою собственную лекцию! Так нагло наплевать на меня и свою работу! Это стало последней каплей.
Я подняла взгляд и увидела, как у начальницы покраснели светло-зелёные глаза — она готова была заплакать, но держалась. Я почувствовала, как в горле встаёт ком.
— Это потому что человек просто трус, вот и всё. Я понимаю тебя, Кира… Но не можешь ли ты абстрагироваться? Не получается? — мягко спросила она.
В этот момент казалось, что она понимает меня по-настоящему, как женщина. И очень надеялась, что сегодня точно так же поймёт Ева Швайн — мы не виделись с сентября, но сегодня последний разговор точно состоится. Я расскажу ей, как было на самом деле, и она отпустит меня с миром. Ведь не держу на неё зла.
— Я не могу. Не могу. Слишком сильно любила. Не могу его видеть и знать, что он выбрал другую женщину, — я почувствовала, как в уголках глаз собираются слёзы, но не собиралась плакать — хотела сохранить благородную выдержку. — Ходит мимо нашего кабинета по коридору, смотрит на меня каждый день через эту стеклянную стену… Да даже возвращаясь домой, я вижу эту квартиру, куда он приезжал по утрам, беря отгул, — я отметила, как она этих словах глаза начальницы удивлённо округлились. — Я так больше не могу, прости. В пятницу после работы я чётко решила уйти, а через полтора часа мне позвонили и пригласили на работу в одну московскую айти-корпорацию. Позавчера мы с подругой уже сняли квартиру, внесли деньги. Пятнадцать минут пешком до работы.
Я в смятении постучала пальцами по столу.
— Понимаю, это не профессионально — уходить с работы из-за личных проблем. Но я тоже живая, я тоже женщина. Я обещаю, что эти две недели отработки я буду даже оставаться после работы, чтобы помочь быстрее закрыть горящие задачи по оптимизации рекламных кампаний.
Она едва покачала головой и росчерком ручки подписала мне заявление. Мы встали из-за стола и обнялись — в этом чувствовалось искреннее понимание и прощение.
Мы вернулись в кабинет обе с улыбками на лицах. Начальница обратилась ко всем коллегам:
— Друзья, у меня для вас новость. Кира покидает нас — уезжает в Москву. Давайте порадуемся за человека, за её рост и новые возможности!
С сердца будто спал камень. Я морально готовилась к тому, что момент, когда я сообщу об увольнении, будет труднее во всех смыслах.
Затем начальница заправила за ухо светлую рыжую прядь и растерянно повернулась ко мне, будто что-то вспомнив:
— А твоё заявление на практику для университета? Будешь тогда отзывать?
— Выходит, да, — пожала я плечами. — Прости, что поспешила с его составлением. Пройду практику уже в другом месте.
Коллеги зааплодировали — сначала тихо и несмело, потом — более уверенно, видя, как расцветает улыбка на моём лице, покрасневшем от приятного волнения.
Рома подошёл и слегка притянул за рукав к себе:
— Выйдем в переговорку?
Мы прошли в маленький кабинет, одну из стен которого полностью занимало панорамное окно с видом на покрытую снежным покровом Неву. Он сел на край белого стола и резко выставил мне очередь вопросов по делу:
— Сколько тебе предложили денег? Где сняла квартиру? За сколько?
Я ответила на череду его вопросов и, заметив плохо скрываемое отчаяние в его глазах, осторожно подошла ближе и положила руку ему на плечо, сдерживаясь, чтобы не обнять его:
— Ром…
— Всё хорошо. Мне нужно просто пережить. Я почти смирился. Дай мне побыть одному, — рублеными фразами ответил он мне, отвернувшись и пряча взгляд. — Тебе предложили очень хорошие условия. Я рад, что ты переезжаешь за лучшей жизнью.
Я медленно кивнула, отодвинулась от него и бесшумно выскользнула из комнаты. Вернувшись в кабинет, я открыла рабочий блокнот и стала набрасывать список дел, который нужно успеть сделать за две недели отработки.
Вдруг — звонок от начальницы.
— Кира, поднимись к Еве Швайн.
«Вот и настал этот час. Речь так и не отрепетировала. Не беда — слова, сказанные от сердца, намного лучше», — думала я, остановившись на пару секунд у зеркала. На седьмом этаже всё так же витал сладковатый запах дезинфицирующего средства, всё так же пылилось пианино и стекло витрины, за которым стояли многочисленные кубки и грамоты.
“Сейчас я искренне поблагодарю за совместную работу, сдержанно расскажу настоящую причину ухода, а там посмотрим. Хочу быть честной”, — глубоко вздохнула я, прежде чем войти в хорошо знакомый кабинет, в котором когда-то бывала слишком часто.
— Ева Швайн, — сдержанно кивнула я, опускаясь на стул за круглым столом.
Однако её взгляд меня насторожил - слишком скептичный.
— Ну, рассказывай, Кира, как так вышло? — начала она, будто подкрадываясь. — Как ты вышло, что ты уходишь к московским конкурентам?
Я выпрямила спину и посмотрела ей в глаза. Рядом сидела начальница с моим заявлением в руках. В полной уверенности, что она уже рассказала Еве Швайн настоящую причину, я ответила:
— Поняла, что больше не могу находиться в таких условиях, и ещё в январе попробовала искать работу. Сначала я прошла собеседование с этой айти-корпорацией, но почувствовала, что это не совсем моё. Но прошло уже почти три месяца, и я в пятницу решила уйти в никуда, без денег. Переехать в Москву и всё. Но тут же мне позвонили из компании и пригласили на работу. Я тоже человек, мне нужно на что-то жить. Я приняла предложение, ведь лучше переезжать с работой, чем без неё.
Начальница опустила голову и вся будто сжалась. Ева Швайн, напротив, рывком привстала с кресла и будто нависла над столом, неотрывно глядя мне в глаза.
Странно. В её я взгляде я не почувствовала гнева или ненависти — скорее, разочарование и растерянность. Но в речи она пыталась показать другое.
— Мне не нужны твои объяснения! Мне не интересна твоя лирика! — выпалила она. — Одна! Без денег! Другой город! Почему ты нам сразу в январе не пришла и не сказала, что тебе плохо? Если тебе нравится жить в позиции жертвы — вот и оставайся в ней сколько угодно!
“Жертва? Разве жертва просто берёт, решает оставить стабильную работу и уехать просто так в столицу строить новую жизнь?” — я удивлённо округлила глаза, но решила пока не перебивать Швайн. После того, как она на входе потребовала от меня объяснений, а затем сказала, что они ей не нужны, я почувствовала скепсис.
— Почему ты сразу не сказала, что уходишь к конкурентам – другой айти-корпорации, тем более международной?! В моей компании честность — главное качество! — всё больше распалялась она.
— Я честно говорю: в пятницу вечером я решила уйти и меня пригласили, в понедельник утром я об этом сообщаю.
— Да ты знаешь, к кому ты уходишь? Это не просто конкуренты, какая-то айти-компания — это мои враги! — она стукнула кулаком по столу, на котором когда-то долгие месяцы бережно хранилась моя открыта, подаренная ей на новый год, а затем незаметно пропала. — Они пытались у меня отобрать моих сотрудников! Но я их отстояла!
“Так уж и отобрать? Взять в плен? Или просто предложили им более интересные проекты и выгодные условия, и они по своей воле решили уйти в эту компанию?” — выгнула бровь я, но всё ещё не хотела лезть на рожон. Ева Швайн сейчас не в том состоянии, чтобы меня услышать.
— Мне нужны здесь люди навсегда! — продолжала она смотреть мне в глаза: я слышала её крики, но не видела во взгляде настоящего гнева. — Когда я брала тебя, мы договорились, что ты остаёшься здесь надолго, и я в тебя вкладываюсь!
Я сжала губы, сдерживая слова, которые вертелись на кончике языка: “Крепостное право отменили ещё во второй половине девятнадцатого века. Со мной никто не договаривался - меня молча оставили в штате после защиты итоговых проектов по стажировке, и всё. Подход “оставить навсегда” сейчас не очень актуален — каждый сотрудник как свободная личность вправе распоряжаться своей жизнью. Он же не раб. Что за угрозы и выворачивание фактов?”.
— Да ты знаешь, что с тобой сделают на новой работе, как только ты придёшь? Знаешь, зачем они тебя взяли? За твои так называемые знания и опыт? Нет! Ты придёшь, тебя посадят перед собой и скажут: “Рассказывай, как всё было у вас устроено в Питере!” Да ты не знаешь, что я с тобой сделаю! — она сорвалась под конец.
Я посмотрела на неё и перевела уставший взгляд за окно, на холодную Неву. Отношения с Лео измотали меня, а антидепрессанты притупили эмоции. И вроде нужно было разозлиться или испугаться — но я чувствовала лишь желание скорее уйти из кабинета. Оставаться две недели для отработки теперь казалось не лучшей идеей, но другого выхода нет.
— Кира! — вновь привлекла она моё внимание. — Я вынуждена заключить с тобой соглашение о неразглашении на шестизначные суммы!
Она повернулась к начальнице и жестом попросила мой лист с заявлением на увольнение.
— Киру мы отпустим пораньше, уже завтра. Не хочу её больше ни во что вовлекать!
— Но нам нужен сотрудник, чтобы быстрее завершить задачи на квартал!.. — попыталась было возразить начальница.
— Нет! Мы справимся и без её помощи, — с презрением отрезала та и протянула ей подписанный лист, затем повернулась ко мне. — Уходи! Ты свободна.
Я встала, подошла к двери, взялась за золочёную ручку и на мгновение замерла, повернувшись и посмотрев Еве Швайн в глаза. В голове клубился рой мыслей, но они никак не хотели превращаться в слова.
За эти доли секунды перед глазами промелькнули моменты, которые однажды смутили меня, но я постаралась не обращать на них внимания.
Начало декабря. Я иду по узкому коридору второго этажа и сталкиваюсь с выходящей из-за угла Евгенией Петровной. Радостно улыбаюсь и здороваюсь. Раньше она первая через весь коридор первая махала мне рукой и кричала: “Кира, привет!” Сейчас же она растерянно подняла глаза и тихо проговорила, отведя взгляд в сторону: “Здравствуйте”.
— Рома, представляешь, сегодня Швайн как-то странно со мной поздоровалась, — я кратко рассказала ему про этот случай, вернувшись в кабинет.
— Ну ты сегодня такая деловая! Атласная зелёная блузка, чёрный пиджак, - он встал из-за стола, улыбаясь и поправляя мне лацканы пиджака. — Я бы тебя тоже не узнал.
Через пару дней мы собрались на заседание редколлегии, в которой я состояла как автор статей, чтобы обсудить темы нового номера. Ева Швайн вошла в переговорную и опустилась на стул рядом со мной. Целый час мы всей группой из десяти человек живо обсуждали возможные темы номера и обменивались идеями. В конце, когда начали распределять задачи, Ева Швайн взяла слово:
— А про продуктовую стратегию на следующий году напишет… - она как бы невзначай повернулась ко мне, сидящей рядом. — Кто тут у нас? А, Кира. Ты и пиши.
“Это ещё более странно”, — я всё ещё держала в голове прошлый случай.
— Она всё ещё тебя не узнаёт, - продолжал шутить Рома, чтобы сгладить волнение.
И ещё один момент — совсем недавно она собрала управление по маркетингу, чтобы вручить небольшие презенты на восьмое марта. Протягивая коробочку конфет мне, она демонстративно отвернулась и смотрела в сторону.
Эти моменты пронеслись перед глазами и сложились в единую картину в эти пару секунд, пока я стояла у двери. “Ну конечно! Как я могла не понять? Отношение человека не может резко поменяться за одно утро. Очевидно, Ева Швайн перестала хорошо ко мне относиться раньше, возможно, ещё в сентябре. Но я не хотела этого признавать, а она не хотела явно показывать”.
— До свидания, — кивнула я и вышла из кабинета.
Лишь спустившись на первый этаж и оказавшись в привычном кресле, я почувствовала, как спадает маска невозмутимости.
Стало страшно.
— Кира? — меня осторожно позвали коллеги. — Как прошло?
— Ева Швайн сказала, что подпишет со мной соглашение на крупную сумму. На меня повесят долг, получается? У меня нет таких денег. Мне угрожали. Мне страшно. После всего, что я сделала по работе — я ведь искренне старалась, — пробормотала я, всё ещё пытаясь окончательно понять, что меня теперь ждёт.
— А ты можешь не подписать это соглашение? - выглянула из-за монитора коллега.
— Нет, боюсь, меня без него не отпустят, — я покачала головой.
Зазвонил телефон. Начальница.
— Кира, зайди, пожалуйста, в департамент по безопасности, — мягко проговорила она.
Выхода не было. Я собрала папку, в которую для вида положила несколько бумаг и блокнот, между которыми спрятала свой рабочий телефон - тонкий смартфон, включив на нём на всякий случай диктофон. Пять минут до кабинета с железной дверью казались бесконечно долгими.
— Здравствуйте, — вежливо улыбнулась я начальнику департамента.
У меня всегда было к нему настороженное отношение. Поговаривали, что он и его подчинённые - бывшие сотрудники спецслужб, которые имеют доступ к невообразимым обычному человеку технологиям. Поэтому они могут читать даже личные переписки сотрудников и отслеживать всю информацию, которая приходит на компьютеры и распечатывается с них. Каждый раз, когда он смотрел на меня, интуиция подсказывала, что он что-то знает.
Он жестом пригласил меня сесть за стол и пододвинул мне экземпляр соглашения о неразглашении. Увидев пропечатанную жирным шрифтом сумму, я облегчённо выдохнула.
— Так мало? На меня хотели повесить в несколько раз больше, — я склонила голову и задумчиво посмотрела ему в глаза.
— Да, что-то Ева Швайн разошлась. Я убедил её, что на уровне вашей должности предусмотрена сумма в разы меньше.
