После того как Миша окончил школу, Валера почти не приезжал в Беловодьево. На первом курсе они еще изредка выбирались туда на выходные, но потом окончательно не потеряли друг друга из виду.
Валерина жизнь, в отличие от сюжетов его историй, которые всегда развивались последовательно и закономерно, год от года все больше путалась и все дальше отходила от того пути, который Миша с детства считал Валериным призванием. Всякий раз, как они снова встречались или созванивались, Валера менял работу и Миша никогда не мог заранее сказать, чем он будет заниматься в следующий раз. Он был разнорабочим, барменом, курьером, ночным сторожем, продавцом на блошином рынке, ди-джеем в стрип-клубе. Он все больше пил и все реже давал о себе знать. Последние годы Миша по большому счету знал о нем только то, что он по-прежнему живет с отцом в доме-корабле.
Валера начал отдаляться первым, хотя они никогда не ссорились, и им всегда было о чем поговорить друг с другом. Больнее всего было думать о том, что Валера избегал его потому, что в глубине души стеснялся, что не оправдал его ожиданий, и что Миша продолжает верить в те его способности, в которые он давно перестал верить сам.
Миша никогда не сомневался в том, что истории, которые Валера придумывал, вернее то, что заставляло его внутренне их проживать, и было его настоящим призванием. И он всегда ждал, подобно тому, как из игры в Джи-Ай-Джо родилась история Ирландца, его мир совершит следующий виток и воплотится в новой форме - книг, сценариев, или, может быть, пьес. Иначе не могло и быть.
Валера и сам хотел этого. Возможно, поэтому он до последнего оттягивал финал саги о неприкаянном городском ковбое. Потому что не знал, что будет после этого с ним самим. И чистый лист был для него уже не тем зимним полем, по которому он когда-то уверенно вел Мишу за собой на лыжах, а снежной слепотой, от которой оставалось только укрыться в доме-корабле.
Поэтому в один из последних приездов в Беловодьево, закрывая сюжетный виток, он просто оставил Ирландца на перепутье, когда тот, как всегда не удержав Лину, отправился помахать на прощанье поезду, на котором она уезжала. Тем самым Валера оставил финал истории открытым. Оставил финал ему.
Очнувшись, Ронни обнаружил, что лежит на полу в тесной от хлама прихожей. Он не знал, как долго он здесь пробыл: ощущение времени потерялось еще в коридоре.
С большим усилием Ронни сел и привалился спиной к стене. Встать на ноги уже не было сил. Ему стоило огромного труда даже держать голову поднятой.
Свет, проникавший в прихожую через распахнувшуюся входную дверь, тускло освещал в темноте бесформенные нагромождения предметов, что сливались в глубине квартиры в сплошную черную массу. По всей видимости, это место служило кому-то кладовой для хлама.
«Сдохну тут, и никто меня не найдет, - устало подумал Ронни. - Безымянный мертвец среди ничейного барахла». Голова кружилась и в водовороте полумрака перед глазами плыли темные, бесформенные предметы. Но когда Ронни уже почувствовал, что сейчас провалится в беспамятство и в небытие и сам станет предметом, его взгляд зацепился как за спасительный обломок за знакомую вещь. Это был детский трехколесный велосипед, совсем как у парня, которого он спас в подворотне.
Ронни сосредоточил на нем взгляд, и прихожая перестала кружиться, а мысли немного прояснились.
В этот момент Ронни вдруг почувствовал, что сейчас вспомнит что-то очень важное, что безуспешно пытался вспомнить пока брел по коридору. Он отчетливо увидел перед собой фигуру того парня из подворотни и услышал его голос. Не слова, а именно сам звук. Он был знакомым. Ронни не помнил лица того парня, но вспомнил звук его голоса.
Конечно, он знал его!
Откуда, как давно, этого он сказать не мог. Но он его знал. Его голос вдруг заставил увидеть в воображении, а может и наяву - теперь Ронни уже не мог отличить одно от другого – платформу, мимо которой совсем скоро должен был пронестись увозивший Лину поезд. Ронни уже слышал вдалеке его нарастающий шум. Он знал, что когда озаренные изнутри мягким светом окна вагонов замелькают перед ним, Лина заметит его фигуру, машущую ей напоследок рукой.
В этот момент до слуха Ронни долетели шаги из коридора. Он из последних сил поднял упавшую на грудь голову. Шаги раздавались совсем рядом.
Но это было сейчас уже не так важно. Гораздо важнее был поезд. Ронни видел, как его лобовой прожектор, увеличиваясь, разгорался все ярче. Рельсы нетерпеливо посвистывали, предвосхищая нарастающую волну грохота. Ронни поднял руку и когда шум вагонов заполнил уши, а перед глазами замелькали светящиеся окна, он замахал им на прощанье. Лицо обдувал ветер, платформа вздрагивала под ногами. Окна мелькали так быстро, что Ронни не видел, кто внутри. Но он знал, что Лина была там и не могла его не заметить. А потом последний вагон пронесся мимо, но в ушах все еще шумел летящий ему вслед ветер.
Так вот чем был голос того парня из подворотни. Он был этим ветром!
Наконец, Миша отыскал ту самую дверь с распоротой ножом обивкой. Она оказалась открыта. Наверное, какие-нибудь бродяги сломали замок и ночевали в кладовой. Валера говорил, что раньше такое случалось.
Это было даже хорошо, что ключ не понадобился. Миша не был до конца уверен, что он был на связке, которую он после Валериных похорон взял у тёти Ларисы.
Поперёк прихожей стоял детский велосипед, может быть тот самый, который нашли рядом с Валерой. Он все же сумел донести его до дома после того как его избили во дворе.
Рюкзак с Джи-Ай-Джо по-прежнему был в прихожей и Ронни как обычно лежал сверху: они всегда убирали его последним и доставали первым. Он был совсем маленьким и потрепанным: тигровый скаутский платок облез, полоски на джинсах почти стерлись, шарниры суставов были до того разболтаны, что он даже не мог держаться на ногах. Миша бережно положил его к товарищам, закинул рюкзак за спину и вышел из дома-корабля. Метро скоро закрывалось, и надо было поспешить.
Валерина жизнь, в отличие от сюжетов его историй, которые всегда развивались последовательно и закономерно, год от года все больше путалась и все дальше отходила от того пути, который Миша с детства считал Валериным призванием. Всякий раз, как они снова встречались или созванивались, Валера менял работу и Миша никогда не мог заранее сказать, чем он будет заниматься в следующий раз. Он был разнорабочим, барменом, курьером, ночным сторожем, продавцом на блошином рынке, ди-джеем в стрип-клубе. Он все больше пил и все реже давал о себе знать. Последние годы Миша по большому счету знал о нем только то, что он по-прежнему живет с отцом в доме-корабле.
Валера начал отдаляться первым, хотя они никогда не ссорились, и им всегда было о чем поговорить друг с другом. Больнее всего было думать о том, что Валера избегал его потому, что в глубине души стеснялся, что не оправдал его ожиданий, и что Миша продолжает верить в те его способности, в которые он давно перестал верить сам.
Миша никогда не сомневался в том, что истории, которые Валера придумывал, вернее то, что заставляло его внутренне их проживать, и было его настоящим призванием. И он всегда ждал, подобно тому, как из игры в Джи-Ай-Джо родилась история Ирландца, его мир совершит следующий виток и воплотится в новой форме - книг, сценариев, или, может быть, пьес. Иначе не могло и быть.
Валера и сам хотел этого. Возможно, поэтому он до последнего оттягивал финал саги о неприкаянном городском ковбое. Потому что не знал, что будет после этого с ним самим. И чистый лист был для него уже не тем зимним полем, по которому он когда-то уверенно вел Мишу за собой на лыжах, а снежной слепотой, от которой оставалось только укрыться в доме-корабле.
Поэтому в один из последних приездов в Беловодьево, закрывая сюжетный виток, он просто оставил Ирландца на перепутье, когда тот, как всегда не удержав Лину, отправился помахать на прощанье поезду, на котором она уезжала. Тем самым Валера оставил финал истории открытым. Оставил финал ему.
Очнувшись, Ронни обнаружил, что лежит на полу в тесной от хлама прихожей. Он не знал, как долго он здесь пробыл: ощущение времени потерялось еще в коридоре.
С большим усилием Ронни сел и привалился спиной к стене. Встать на ноги уже не было сил. Ему стоило огромного труда даже держать голову поднятой.
Свет, проникавший в прихожую через распахнувшуюся входную дверь, тускло освещал в темноте бесформенные нагромождения предметов, что сливались в глубине квартиры в сплошную черную массу. По всей видимости, это место служило кому-то кладовой для хлама.
«Сдохну тут, и никто меня не найдет, - устало подумал Ронни. - Безымянный мертвец среди ничейного барахла». Голова кружилась и в водовороте полумрака перед глазами плыли темные, бесформенные предметы. Но когда Ронни уже почувствовал, что сейчас провалится в беспамятство и в небытие и сам станет предметом, его взгляд зацепился как за спасительный обломок за знакомую вещь. Это был детский трехколесный велосипед, совсем как у парня, которого он спас в подворотне.
Ронни сосредоточил на нем взгляд, и прихожая перестала кружиться, а мысли немного прояснились.
В этот момент Ронни вдруг почувствовал, что сейчас вспомнит что-то очень важное, что безуспешно пытался вспомнить пока брел по коридору. Он отчетливо увидел перед собой фигуру того парня из подворотни и услышал его голос. Не слова, а именно сам звук. Он был знакомым. Ронни не помнил лица того парня, но вспомнил звук его голоса.
Конечно, он знал его!
Откуда, как давно, этого он сказать не мог. Но он его знал. Его голос вдруг заставил увидеть в воображении, а может и наяву - теперь Ронни уже не мог отличить одно от другого – платформу, мимо которой совсем скоро должен был пронестись увозивший Лину поезд. Ронни уже слышал вдалеке его нарастающий шум. Он знал, что когда озаренные изнутри мягким светом окна вагонов замелькают перед ним, Лина заметит его фигуру, машущую ей напоследок рукой.
В этот момент до слуха Ронни долетели шаги из коридора. Он из последних сил поднял упавшую на грудь голову. Шаги раздавались совсем рядом.
Но это было сейчас уже не так важно. Гораздо важнее был поезд. Ронни видел, как его лобовой прожектор, увеличиваясь, разгорался все ярче. Рельсы нетерпеливо посвистывали, предвосхищая нарастающую волну грохота. Ронни поднял руку и когда шум вагонов заполнил уши, а перед глазами замелькали светящиеся окна, он замахал им на прощанье. Лицо обдувал ветер, платформа вздрагивала под ногами. Окна мелькали так быстро, что Ронни не видел, кто внутри. Но он знал, что Лина была там и не могла его не заметить. А потом последний вагон пронесся мимо, но в ушах все еще шумел летящий ему вслед ветер.
Так вот чем был голос того парня из подворотни. Он был этим ветром!
Наконец, Миша отыскал ту самую дверь с распоротой ножом обивкой. Она оказалась открыта. Наверное, какие-нибудь бродяги сломали замок и ночевали в кладовой. Валера говорил, что раньше такое случалось.
Это было даже хорошо, что ключ не понадобился. Миша не был до конца уверен, что он был на связке, которую он после Валериных похорон взял у тёти Ларисы.
Поперёк прихожей стоял детский велосипед, может быть тот самый, который нашли рядом с Валерой. Он все же сумел донести его до дома после того как его избили во дворе.
Рюкзак с Джи-Ай-Джо по-прежнему был в прихожей и Ронни как обычно лежал сверху: они всегда убирали его последним и доставали первым. Он был совсем маленьким и потрепанным: тигровый скаутский платок облез, полоски на джинсах почти стерлись, шарниры суставов были до того разболтаны, что он даже не мог держаться на ногах. Миша бережно положил его к товарищам, закинул рюкзак за спину и вышел из дома-корабля. Метро скоро закрывалось, и надо было поспешить.
