Зимой эти ночные часы тянулись бесконечно, потому что я даже не мог закрыть глаза и был обречен бодрствовать каждый миг.
А весной и летом из соседнего переулка мне на помощь приходил маленький спаситель – соловей.
Когда город засыпал, он начинал свою песню, никогда не надоедавшую, потому что с каждой трелью она как будто рождалась заново и звучала как в первый раз голосом нового поколения. Часто в утренних сумерках мне начинало казаться, что в этой соловьиной песне скрыты голоса моего прошлого. Они поднимались как туман над сонной рекой моей улицы, но моя мысль была слишком неуклюжа, чтобы их уловить и призраки голосов ускользали, опять становясь звуками птичьей песни.
Ночь, когда Микки и Дугальд подстроили старику ловушку, была самой мучительной и долгой в моей жизни. Я истратил все душевные силы, стараясь найти хотя бы одно воспоминание, но тщетно.
Мои мысли иссякли и я смотрел неподвижным взглядом на пустой перекресток.
Меня вывела из оцепенения песня соловья. Но странное дело… мне показалось, что уже где-то ее слышал. Вот только где и когда?
И тогда меня поразила до невозможности простая догадка. Что если я не помнил своего прошлого не потому, что это злая судьба или проклятье, а потому что я сам захотел его забыть и наглухо запер дверь для воспоминаний?
Чем дольше я вслушивался в соловьиную песню, тем убедительней казалась мне эта мысль. От птичьих трелей внутри меня что-то больно резонировало. Это были голоса прошлого, но еще не различимые по отдельности, а слитые в сплошной гул. Это гудел улей жалящих воспоминаний, и я чувствовал, что единственный способ повлиять на внешний мир и спасти Томми это влезть в этот улей рукой и вытащить оттуда самое мучительное и постыдное из них.
Но я упустил момент. Над крышей заброшенной пожарной станции затеяли утреннюю ссору чайки, по дороге прогремел мусоровоз, и скоро соловьиная песня утонула в звуках пробудившейся улицы. Ночь растаяла, а вместе с ней и моя надежда докопаться до прошлого.
Но приблизительно около полудня произошло нечто совершенно невероятное. У тротуара прямо напротив меня с визгом затормозил красный Эм Джи. Как я сразу догадался, он был той самой предназначенной для похищения машиной, которую Микки должен был забрать с мойки Лукаса. Но вот самого Микки, я сначала не узнал, потому что впервые видел его с непокрытой головой, без его вечной синей шапочки с помпоном. Выражение его лица тоже было незнакомым и не имело ничего общего с шутовской миной, с которой я привык его видеть в шайке Дугальда.
Микки опустил в меня монету, но прежде чем позвонить, достал из кармана диктофон, включил запись и поднес к трубке. Его взгляд – как было всегда, когда он готовился сбросить свою личность и перевоплотиться в новую – на секунду стал пустым и отрешенным. А потом его хрупкие пальцы быстро забегали по кнопкам.
- Дугальд, - мрачно просопел Микки в трубку, – есть разговор.
Ему даже не надо было представляться. Я узнал этот голос по первым интонациям. Шепелявый, хриплый, носовой – он совмещал в себе сразу несколько дефектов речи и мог принадлежать только одному человеку.
- Лукас… - произнес на другом конце Дугальд, настороженно понизил голос.
Творилось что-то совершенно невообразимое. Микки явно затеял очень опасную игру. Дугальд был не из тех, кто спустит такую выходку с рук даже собственному шуту.
- Я выхожу из этого дерьмового дела, Дуг, - взял быка за рога Микки, с безукоризненной точностью воспроизводя характерные интонации и дефекты речи, так что передо мной как живой возник Лукас – с его пересеченной шрамом верхней губой и недоверчивым, жестоким прищуром маленьких глаз, притаившихся где-то на третьем плане за тяжелым по-бульдожьи выпирающим подбородком и выдающимся еще дальше куполом брюха.
Я хорошо знал Лукаса, потому что Дугальд нередко приводил его в «Брандспойт и шлем», и созванивался с ним через меня по всем деловым вопросам. Лукас занимался машинами и всем что с ними связано. Он был крайне алчен и осторожен. В какой бы сделке он не участвовал, для него всегда важнее всего было то, чтобы последствия никаким образом не повредили его бизнесу. Очевидно, Микки тоже хорошо это знал, потому что изображая Лукаса давил именно на это.
- У меня наклюнулась хорошая сделка. И мне меньше всего сейчас надо вляпаться в дерьмо, Дуг - сообщил Микки, добавив нужную нотку трусости.
Его расчет оказался безукоризненно точным
- Ты спятил, урод?! - взорвался Дугальд на другом конце провода.
- Ничего личного, Дуг. Просто у меня без пяти минут сделка. Так что пригоняй тачку назад прямо сейчас, понял?- упрямо и решительно пробубнил Микки. - Мне не нужны проблемы.
- Но они у тебя будут Лукас! Они у тебя будут! Эти люди не из тех, кого можно кинуть в последний момент.
- Бизнес есть бизнес, Дуг. Станешь угрожать, сдам легавым.
- Послушай меня внимательно, - внезапно заговорил Дугальд с ледяным спокойствием, которое было самой страшной из его интонаций. Я насторожился, почувствовав, что Микки подвел его к нужной черте. – Ты завязан в этом как и мы, Лукас. Я знал, что от тебя можно ждать подставы. Поэтому оставил у себя номера с твоего фургона, на котором увезли пацана. И еще его ранец и шмотки. Так, на всякий случай. От этих доказательств ты не отвертишься, если легавые тебя накроют. Так что не дергайся и все пройдет гладко.
В ответ Микки крепко выругался и нажал на рычаг. Потом убрал диктофон в карман и направился к машине решительным шагом человека, которому нет пути назад.
Я не знал что думать. Означало ли все это, что Микки тоже хотел спасти Томми, и был со мной заодно? Если так, то каким был его план? Допустим, он наведет полицию на тех людей, что собираются избавиться от мистера Доннели. Полицейские возьмут их на месте с поличным, а Лукас, перетрусив, даст любые показания. И неважно, что запись розыгрыш. Главное, что в ней упоминаются реальные вещественные доказательства.
Но зачем подставлять Дугальда? Что мешало сдать его полиции как соучастника и свидетеля? Я видел только одно объяснение. Микки решил свести с ним какие-то свои счеты. Вытянул из него показания, чтобы тот больше не представлял для следствия ценности. Причем тем же способом, каким он заставлял его шайку валяться от хохота.
Хохота…
Как только я вспомнил их смех после телефонных спектаклей Микки, улей внутри меня напряженно загудел, как будто войдя с ним в резонанс. И тогда меня поразила догадка.
Неожиданный союзник в лице Микки, его невероятный звонок - все это произошло после того, как я решил, что вспомнив себя смогу повлиять на внешний мир. Не был ли этот дикий поворот событий следствием моего решения?
Если так, то паззл начал складываться в картину. Я со всей ясностью ощущал, что воспоминание о хохоте шайки Дугальда заставляет улей гудеть сильнее. Хохот был ключом. Вернее, нет. Хохот и был гулом этого улья.
Теперь он сделался таким отчетливым, что я мог различить в нем отдельные звуки. Этот гул был дружным смехом в большом зале. Но это был смех не взрослых, а детей и подростков. В его шуме выделились два голоса.
- Пожалуйста, простите его, мистер Раш, он полный дурак, – отчаянно закричала девочка.
- Что ты, Хейли, по-моему, это забавно, - ответил ей старик.
Мистер Раш… Откуда выплыло это имя?
Его звук резонировал с каким-то до невозможности знакомым голосом, который я слышал каждый день. Вернее каждую ночь. Это не был голос человека. Это был голос соловья! Ну конечно. Теперь я вспомнил. Старик держал дома певчих птиц. Соловьи, канарейки, скворцы. Но не только они. У него во дворе была голубятня. Когда старик приходил в школу на его пиджаке, в волосах, даже в бровях можно было заметить мелкие перья и кусочки птичьего помета. Мистер Раш не вел у нас уроки. Он был дежурным по пожарной безопасности.
«Птицевод ку-ку», вот как мы его звали. Мистер Раш ходил по коридорам, пришаркивая ногой и кивая головой в такт походке, как голубь. Он проверял огнетушители, по-птичьи наклоняя голову вбок, и протирал их своим носовым платком. Самой уморой было потихоньку пойти за ним по пятам походкой курицы. Все от младшеклашек до старшеклассников валялись от хохота. Все, кроме Хейли. Я никогда не пародировал его при ней.
- …. пожалуйста, простите его, мистер Раш, он полный дурак.
Хейли…. Теперь я вспомнил ее лицо. Она была выше меня на полголовы. Я этого стеснялся и поэтому в школе делал вид, что у меня к ней ничего нет.
… Хейли держит меня за руку и ведет по узкой, крутой лестнице в верхние комнаты, откуда доносится разноголосый щебет.
Мы в доме у мистера Раша.
Ладонь Хейли горячая, пальцы сильно сжимают мою руку. От этого голова так кружится, что я придерживаюсь за перила. Увидь кто в школе, что мы держимся за ручку, нас бы засмеяли. Но здесь можно.
После уроков мы подобрали у края дороги чайчонка. Хейли боялась, что его задавят, и решила отнести его мистеру Рашу.
В школе ее недолюбливают, потому что она чуть не с кулаками бросается на того, кто передразнивает этого старика. В ее семье мистер Раш – герой. Она даже писала про него сочинение «Герои в нашей жизни». В свое время он был начальником пожарной команды, где служил ее дедушка. Они работали на пожарной станции, которая теперь стоит заколоченная. Хейли рассказывала, что капитан Раш в одиночку вытащил ее деда из огненной ловушки, когда они тушили склад, и того завалило горящими балками. Это было, когда еще не родилась ее мама. Хейли много раз слышала эту историю от дедушки, и мистер Раш навсегда остался для нее героем.
Но он такой чудик. У себя дома он естественный. А в школе, когда ходит по коридорам, из него сыплются перья.
Мы разглядываем птиц, а птицы нас. Внизу засвистел чайник. Мистер Раш ждет к столу. Хейли не отпускает мою руку. Ее ладонь стала еще горячее. Она быстро поворачивается ко мне. Я вижу ее глаза совсем близко, а потом еще ближе. Мое лицо горит, я уже чувствую, что произойдет в следующее мгновение и закрываю глаза, земля уплывает из-под ног, пространство теряет измерения в этой нежной темноте.
В этой нежной темноте не так страшно прикоснутся к следующему воспоминанию, которое и спрятано в сердцевине улья.
Теперь вместо близких глаз Хейли на меня смотрит сотня других глаз из школьного актового зала. Завтра первый день летних каникул, все классы показывают какое-то представление. Я на сцене. Мы поделились на две команды. Каждый изображает персонажа, команда соперников отгадывает, зал подсказывает. Вот Каспер сделал пару угловатых движений, и кто-то из младшеклашек не выдержал и закричал, что это андроид C3-PO из Звездных Войн.
Настала моя очередь. Я предвкушаю, что какой сейчас поднимется хохот. Я занимаюсь в театральном кружке и играю во всех школьных спектаклях. Но лучше всего я умею смешить. Это выходит само собой, и я знаю, что именно этого от меня все и ждут.
Я прохожу по сцене, шаркая ногой и по-птичьи кивая головой в такт шагам, и направляюсь к огнетушителю, что висит на стене. В рядах, где сидят младшеклашки, раздается смешок. Я наклоняю голову в бок и принимаюсь разглядывать огнетушитель со всех сторон. Вижу краем глаза, что теперь даже учителя в первых рядах с трудом сдерживаются от смеха. Но никто не решается выкрикнуть, кого я показываю, потому что старик тоже в зале. Я роюсь по карманам, ища носовой платок. Я заранее наполнил карман перьями из подушки. Не отрывая взгляда от огнетушителя, я выдергиваю из кармана платок и осыпаю себе штаны ворохом перьев. Зал взрывается хохотом. Среди этого хохота я слышу голос Хейли:
- Пожалуйста, простите его, мистер Раш, он полный дурак.
Я так и стою, застыв на месте, обсыпанный перьями.
- Что ты, Хейли, по-моему, даже забавно... – начинает старик, но ее уже нет рядом. По-птичьи наклонив голову, он смотрит, как она, закрыв лицо ладонями, выбегает из зала.
Это был последний год, когда мы учились вместе. Осенью ее семья переехала и больше я ее не видел. Я не хотел ее предавать. Просто лучше всего я умел смешить. Это получалось само собой. Таким все меня знали. Все, кроме Хейли. Она не видела меня шутом, как остальные. И она звала меня не кличкой, а настоящим именем.
Да.
Гул перестал гудеть, и я вспомнил свое имя в звуке ее голоса.
Она звала меня….
* * *
- Микки?! – удивленно окликнул его кто-то в тот самый момент, когда он уже поднес ключ к двери автомобиля. Он невольно отдернул руку, увидев, что от сверкающей чистотой машины прямо к нему направляется молодая женщина.
- Господи, Микки! А я думаю: ты или не ты.
- Привет, Хейли… - ошеломленно выдавил он, отступив на шаг от подготовленного для него кабриолета, который он должен был забрать на мойке Лукаса для предстоящего дела.
- Боже мой, ну и встреча!
- Здорово выглядишь, - только и сумел сказать Микки, подняв взгляд выше, чем обычно, чтобы заглянуть ей в глаза, потому из-за каблуков разница в росте, которой он десять лет назад стеснялся в школе, была еще больше.
- Как у тебя дела, Микки? - Хейли, положила ладонь на капот Эм Джи.
- Да так, как обычно … - неуверенно сказал он и замолчал.
- Красивая машина, – сменила тему Хейли, видя его замешательство. – Какого она года?
- Э…э шестьдесят пятого, - на ходу придумал Микки.
- Прекрасно сохранилась. Наверное, требует много ухода. Но все равно здорово иметь классическую машину.
Микки ничего не оставалось, как кивнуть и погладить до блеска начищенный капот с видом гордого хозяина.
- Ты давно приехала? – поинтересовался он, стараясь говорить непринужденно. – Надолго?
- Нет, завтра уже уезжаю. Навещала тётю. Она теперь живет в нашем старом доме.
- Ты по-прежнему в Дублине?
- Нет, в прошлом году переехала в Лондон. Мне предложили работу в детском издательстве. А ты чем занимаешься?
- Да так, всяким разным, - уклончиво сказал Микки, но почувствовав, как подозрительно звучит такой ответ из уст хозяина коллекционной машины, поспешил прибавить, - в смысле играю разные роли.
- Ничего себе! – ахнула Хейли. – Значит, ты все-таки стал артистом, как мечтал!
Вместо ответа Микки небрежно пожал плечами и прислонился к кабриолету спиной, засунув руки в карманы. Теперь надо было не только сочинять про машину, но и про себя. К счастью, второе было легче: немного вальяжности и непринужденности, и спортивная куртка и шапочка с помпоном станут не одеждой мелкой сошки в уличной шайке, а маскировкой под обывателя, а его первоначальная растерянность будет выглядеть смущением из-за того, что его узнали на улице.
- А где ты играешь? – расспрашивала Хейли.
- Когда где, - импровизировал Микки, все больше воодушевляясь ее искренним интересом. – В основном в театре. У нас небольшая студия. Ставим спектакли по стране и на европейских сценах. Еще я озвучиваю разных персонажей в мультфильмах и играх. А недавно подписал контракт на роль в сериале. Съемки начнутся осенью.
Хейли изумленно качала головой и улыбалась. Микки продолжал выдумывать на ходу свою карьеру, чтобы только видеть эту улыбку, которая в один миг настигла его из прошлого, перечеркнув все старания последних лет забыть об их дружбе и об их ссоре.
- Послушай, а ты сейчас никуда не торопишься? - неожиданно для самого себя спросил он. - Может быть, немного прокатимся? Хочешь?
А весной и летом из соседнего переулка мне на помощь приходил маленький спаситель – соловей.
Когда город засыпал, он начинал свою песню, никогда не надоедавшую, потому что с каждой трелью она как будто рождалась заново и звучала как в первый раз голосом нового поколения. Часто в утренних сумерках мне начинало казаться, что в этой соловьиной песне скрыты голоса моего прошлого. Они поднимались как туман над сонной рекой моей улицы, но моя мысль была слишком неуклюжа, чтобы их уловить и призраки голосов ускользали, опять становясь звуками птичьей песни.
Ночь, когда Микки и Дугальд подстроили старику ловушку, была самой мучительной и долгой в моей жизни. Я истратил все душевные силы, стараясь найти хотя бы одно воспоминание, но тщетно.
Мои мысли иссякли и я смотрел неподвижным взглядом на пустой перекресток.
Меня вывела из оцепенения песня соловья. Но странное дело… мне показалось, что уже где-то ее слышал. Вот только где и когда?
И тогда меня поразила до невозможности простая догадка. Что если я не помнил своего прошлого не потому, что это злая судьба или проклятье, а потому что я сам захотел его забыть и наглухо запер дверь для воспоминаний?
Чем дольше я вслушивался в соловьиную песню, тем убедительней казалась мне эта мысль. От птичьих трелей внутри меня что-то больно резонировало. Это были голоса прошлого, но еще не различимые по отдельности, а слитые в сплошной гул. Это гудел улей жалящих воспоминаний, и я чувствовал, что единственный способ повлиять на внешний мир и спасти Томми это влезть в этот улей рукой и вытащить оттуда самое мучительное и постыдное из них.
Но я упустил момент. Над крышей заброшенной пожарной станции затеяли утреннюю ссору чайки, по дороге прогремел мусоровоз, и скоро соловьиная песня утонула в звуках пробудившейся улицы. Ночь растаяла, а вместе с ней и моя надежда докопаться до прошлого.
Но приблизительно около полудня произошло нечто совершенно невероятное. У тротуара прямо напротив меня с визгом затормозил красный Эм Джи. Как я сразу догадался, он был той самой предназначенной для похищения машиной, которую Микки должен был забрать с мойки Лукаса. Но вот самого Микки, я сначала не узнал, потому что впервые видел его с непокрытой головой, без его вечной синей шапочки с помпоном. Выражение его лица тоже было незнакомым и не имело ничего общего с шутовской миной, с которой я привык его видеть в шайке Дугальда.
Микки опустил в меня монету, но прежде чем позвонить, достал из кармана диктофон, включил запись и поднес к трубке. Его взгляд – как было всегда, когда он готовился сбросить свою личность и перевоплотиться в новую – на секунду стал пустым и отрешенным. А потом его хрупкие пальцы быстро забегали по кнопкам.
- Дугальд, - мрачно просопел Микки в трубку, – есть разговор.
Ему даже не надо было представляться. Я узнал этот голос по первым интонациям. Шепелявый, хриплый, носовой – он совмещал в себе сразу несколько дефектов речи и мог принадлежать только одному человеку.
- Лукас… - произнес на другом конце Дугальд, настороженно понизил голос.
Творилось что-то совершенно невообразимое. Микки явно затеял очень опасную игру. Дугальд был не из тех, кто спустит такую выходку с рук даже собственному шуту.
- Я выхожу из этого дерьмового дела, Дуг, - взял быка за рога Микки, с безукоризненной точностью воспроизводя характерные интонации и дефекты речи, так что передо мной как живой возник Лукас – с его пересеченной шрамом верхней губой и недоверчивым, жестоким прищуром маленьких глаз, притаившихся где-то на третьем плане за тяжелым по-бульдожьи выпирающим подбородком и выдающимся еще дальше куполом брюха.
Я хорошо знал Лукаса, потому что Дугальд нередко приводил его в «Брандспойт и шлем», и созванивался с ним через меня по всем деловым вопросам. Лукас занимался машинами и всем что с ними связано. Он был крайне алчен и осторожен. В какой бы сделке он не участвовал, для него всегда важнее всего было то, чтобы последствия никаким образом не повредили его бизнесу. Очевидно, Микки тоже хорошо это знал, потому что изображая Лукаса давил именно на это.
- У меня наклюнулась хорошая сделка. И мне меньше всего сейчас надо вляпаться в дерьмо, Дуг - сообщил Микки, добавив нужную нотку трусости.
Его расчет оказался безукоризненно точным
- Ты спятил, урод?! - взорвался Дугальд на другом конце провода.
- Ничего личного, Дуг. Просто у меня без пяти минут сделка. Так что пригоняй тачку назад прямо сейчас, понял?- упрямо и решительно пробубнил Микки. - Мне не нужны проблемы.
- Но они у тебя будут Лукас! Они у тебя будут! Эти люди не из тех, кого можно кинуть в последний момент.
- Бизнес есть бизнес, Дуг. Станешь угрожать, сдам легавым.
- Послушай меня внимательно, - внезапно заговорил Дугальд с ледяным спокойствием, которое было самой страшной из его интонаций. Я насторожился, почувствовав, что Микки подвел его к нужной черте. – Ты завязан в этом как и мы, Лукас. Я знал, что от тебя можно ждать подставы. Поэтому оставил у себя номера с твоего фургона, на котором увезли пацана. И еще его ранец и шмотки. Так, на всякий случай. От этих доказательств ты не отвертишься, если легавые тебя накроют. Так что не дергайся и все пройдет гладко.
В ответ Микки крепко выругался и нажал на рычаг. Потом убрал диктофон в карман и направился к машине решительным шагом человека, которому нет пути назад.
Я не знал что думать. Означало ли все это, что Микки тоже хотел спасти Томми, и был со мной заодно? Если так, то каким был его план? Допустим, он наведет полицию на тех людей, что собираются избавиться от мистера Доннели. Полицейские возьмут их на месте с поличным, а Лукас, перетрусив, даст любые показания. И неважно, что запись розыгрыш. Главное, что в ней упоминаются реальные вещественные доказательства.
Но зачем подставлять Дугальда? Что мешало сдать его полиции как соучастника и свидетеля? Я видел только одно объяснение. Микки решил свести с ним какие-то свои счеты. Вытянул из него показания, чтобы тот больше не представлял для следствия ценности. Причем тем же способом, каким он заставлял его шайку валяться от хохота.
Хохота…
Как только я вспомнил их смех после телефонных спектаклей Микки, улей внутри меня напряженно загудел, как будто войдя с ним в резонанс. И тогда меня поразила догадка.
Неожиданный союзник в лице Микки, его невероятный звонок - все это произошло после того, как я решил, что вспомнив себя смогу повлиять на внешний мир. Не был ли этот дикий поворот событий следствием моего решения?
Если так, то паззл начал складываться в картину. Я со всей ясностью ощущал, что воспоминание о хохоте шайки Дугальда заставляет улей гудеть сильнее. Хохот был ключом. Вернее, нет. Хохот и был гулом этого улья.
Теперь он сделался таким отчетливым, что я мог различить в нем отдельные звуки. Этот гул был дружным смехом в большом зале. Но это был смех не взрослых, а детей и подростков. В его шуме выделились два голоса.
- Пожалуйста, простите его, мистер Раш, он полный дурак, – отчаянно закричала девочка.
- Что ты, Хейли, по-моему, это забавно, - ответил ей старик.
Мистер Раш… Откуда выплыло это имя?
Его звук резонировал с каким-то до невозможности знакомым голосом, который я слышал каждый день. Вернее каждую ночь. Это не был голос человека. Это был голос соловья! Ну конечно. Теперь я вспомнил. Старик держал дома певчих птиц. Соловьи, канарейки, скворцы. Но не только они. У него во дворе была голубятня. Когда старик приходил в школу на его пиджаке, в волосах, даже в бровях можно было заметить мелкие перья и кусочки птичьего помета. Мистер Раш не вел у нас уроки. Он был дежурным по пожарной безопасности.
«Птицевод ку-ку», вот как мы его звали. Мистер Раш ходил по коридорам, пришаркивая ногой и кивая головой в такт походке, как голубь. Он проверял огнетушители, по-птичьи наклоняя голову вбок, и протирал их своим носовым платком. Самой уморой было потихоньку пойти за ним по пятам походкой курицы. Все от младшеклашек до старшеклассников валялись от хохота. Все, кроме Хейли. Я никогда не пародировал его при ней.
- …. пожалуйста, простите его, мистер Раш, он полный дурак.
Хейли…. Теперь я вспомнил ее лицо. Она была выше меня на полголовы. Я этого стеснялся и поэтому в школе делал вид, что у меня к ней ничего нет.
… Хейли держит меня за руку и ведет по узкой, крутой лестнице в верхние комнаты, откуда доносится разноголосый щебет.
Мы в доме у мистера Раша.
Ладонь Хейли горячая, пальцы сильно сжимают мою руку. От этого голова так кружится, что я придерживаюсь за перила. Увидь кто в школе, что мы держимся за ручку, нас бы засмеяли. Но здесь можно.
После уроков мы подобрали у края дороги чайчонка. Хейли боялась, что его задавят, и решила отнести его мистеру Рашу.
В школе ее недолюбливают, потому что она чуть не с кулаками бросается на того, кто передразнивает этого старика. В ее семье мистер Раш – герой. Она даже писала про него сочинение «Герои в нашей жизни». В свое время он был начальником пожарной команды, где служил ее дедушка. Они работали на пожарной станции, которая теперь стоит заколоченная. Хейли рассказывала, что капитан Раш в одиночку вытащил ее деда из огненной ловушки, когда они тушили склад, и того завалило горящими балками. Это было, когда еще не родилась ее мама. Хейли много раз слышала эту историю от дедушки, и мистер Раш навсегда остался для нее героем.
Но он такой чудик. У себя дома он естественный. А в школе, когда ходит по коридорам, из него сыплются перья.
Мы разглядываем птиц, а птицы нас. Внизу засвистел чайник. Мистер Раш ждет к столу. Хейли не отпускает мою руку. Ее ладонь стала еще горячее. Она быстро поворачивается ко мне. Я вижу ее глаза совсем близко, а потом еще ближе. Мое лицо горит, я уже чувствую, что произойдет в следующее мгновение и закрываю глаза, земля уплывает из-под ног, пространство теряет измерения в этой нежной темноте.
В этой нежной темноте не так страшно прикоснутся к следующему воспоминанию, которое и спрятано в сердцевине улья.
Теперь вместо близких глаз Хейли на меня смотрит сотня других глаз из школьного актового зала. Завтра первый день летних каникул, все классы показывают какое-то представление. Я на сцене. Мы поделились на две команды. Каждый изображает персонажа, команда соперников отгадывает, зал подсказывает. Вот Каспер сделал пару угловатых движений, и кто-то из младшеклашек не выдержал и закричал, что это андроид C3-PO из Звездных Войн.
Настала моя очередь. Я предвкушаю, что какой сейчас поднимется хохот. Я занимаюсь в театральном кружке и играю во всех школьных спектаклях. Но лучше всего я умею смешить. Это выходит само собой, и я знаю, что именно этого от меня все и ждут.
Я прохожу по сцене, шаркая ногой и по-птичьи кивая головой в такт шагам, и направляюсь к огнетушителю, что висит на стене. В рядах, где сидят младшеклашки, раздается смешок. Я наклоняю голову в бок и принимаюсь разглядывать огнетушитель со всех сторон. Вижу краем глаза, что теперь даже учителя в первых рядах с трудом сдерживаются от смеха. Но никто не решается выкрикнуть, кого я показываю, потому что старик тоже в зале. Я роюсь по карманам, ища носовой платок. Я заранее наполнил карман перьями из подушки. Не отрывая взгляда от огнетушителя, я выдергиваю из кармана платок и осыпаю себе штаны ворохом перьев. Зал взрывается хохотом. Среди этого хохота я слышу голос Хейли:
- Пожалуйста, простите его, мистер Раш, он полный дурак.
Я так и стою, застыв на месте, обсыпанный перьями.
- Что ты, Хейли, по-моему, даже забавно... – начинает старик, но ее уже нет рядом. По-птичьи наклонив голову, он смотрит, как она, закрыв лицо ладонями, выбегает из зала.
Это был последний год, когда мы учились вместе. Осенью ее семья переехала и больше я ее не видел. Я не хотел ее предавать. Просто лучше всего я умел смешить. Это получалось само собой. Таким все меня знали. Все, кроме Хейли. Она не видела меня шутом, как остальные. И она звала меня не кличкой, а настоящим именем.
Да.
Гул перестал гудеть, и я вспомнил свое имя в звуке ее голоса.
Она звала меня….
* * *
- Микки?! – удивленно окликнул его кто-то в тот самый момент, когда он уже поднес ключ к двери автомобиля. Он невольно отдернул руку, увидев, что от сверкающей чистотой машины прямо к нему направляется молодая женщина.
- Господи, Микки! А я думаю: ты или не ты.
- Привет, Хейли… - ошеломленно выдавил он, отступив на шаг от подготовленного для него кабриолета, который он должен был забрать на мойке Лукаса для предстоящего дела.
- Боже мой, ну и встреча!
- Здорово выглядишь, - только и сумел сказать Микки, подняв взгляд выше, чем обычно, чтобы заглянуть ей в глаза, потому из-за каблуков разница в росте, которой он десять лет назад стеснялся в школе, была еще больше.
- Как у тебя дела, Микки? - Хейли, положила ладонь на капот Эм Джи.
- Да так, как обычно … - неуверенно сказал он и замолчал.
- Красивая машина, – сменила тему Хейли, видя его замешательство. – Какого она года?
- Э…э шестьдесят пятого, - на ходу придумал Микки.
- Прекрасно сохранилась. Наверное, требует много ухода. Но все равно здорово иметь классическую машину.
Микки ничего не оставалось, как кивнуть и погладить до блеска начищенный капот с видом гордого хозяина.
- Ты давно приехала? – поинтересовался он, стараясь говорить непринужденно. – Надолго?
- Нет, завтра уже уезжаю. Навещала тётю. Она теперь живет в нашем старом доме.
- Ты по-прежнему в Дублине?
- Нет, в прошлом году переехала в Лондон. Мне предложили работу в детском издательстве. А ты чем занимаешься?
- Да так, всяким разным, - уклончиво сказал Микки, но почувствовав, как подозрительно звучит такой ответ из уст хозяина коллекционной машины, поспешил прибавить, - в смысле играю разные роли.
- Ничего себе! – ахнула Хейли. – Значит, ты все-таки стал артистом, как мечтал!
Вместо ответа Микки небрежно пожал плечами и прислонился к кабриолету спиной, засунув руки в карманы. Теперь надо было не только сочинять про машину, но и про себя. К счастью, второе было легче: немного вальяжности и непринужденности, и спортивная куртка и шапочка с помпоном станут не одеждой мелкой сошки в уличной шайке, а маскировкой под обывателя, а его первоначальная растерянность будет выглядеть смущением из-за того, что его узнали на улице.
- А где ты играешь? – расспрашивала Хейли.
- Когда где, - импровизировал Микки, все больше воодушевляясь ее искренним интересом. – В основном в театре. У нас небольшая студия. Ставим спектакли по стране и на европейских сценах. Еще я озвучиваю разных персонажей в мультфильмах и играх. А недавно подписал контракт на роль в сериале. Съемки начнутся осенью.
Хейли изумленно качала головой и улыбалась. Микки продолжал выдумывать на ходу свою карьеру, чтобы только видеть эту улыбку, которая в один миг настигла его из прошлого, перечеркнув все старания последних лет забыть об их дружбе и об их ссоре.
- Послушай, а ты сейчас никуда не торопишься? - неожиданно для самого себя спросил он. - Может быть, немного прокатимся? Хочешь?
