ДИКАЯ ТВАРЬ
Астахова Л. Горшкова Я.
"... и ступишь на тропу, что ведет в Седую Долину. А Седой ее зовут, Яххи-сэй, оттого, что седым туманом полна она до краев, словно чаша - молоком. Узкая тропа вьется по дну долины, меж высоких седых трав, и легче легкого оступиться и потерять ее. Но ты не должна бояться, Искорка, Солнечная Кровь не даст тебе заблудиться..."
"А что же дальше, наэнни?"
"Пройдя Долиной, достигнешь Одинокого Клыка, и на острой его кромке блеснет отсвет Небесного Огня - он и укажет тебе путь дальше, на золотую дорогу, в Страну Весеннего Ветра..."
- ... отсвет Небесного Огня... - бессмысленный неслышный шепот, - ... по золотой дороге... в Страну... Страну Весеннего...
Чужие голоса вокруг сливаются в неясный гул - неудивительно, если не помнишь, не знаешь, не хочешь знать, помнить и понимать их язык. Пинки сапогами под ребра и тычки длинной железной палкой в бок тоже сливаются, и уже неважно, кто, как и когда бьет и пинает.
- ... ступишь на тропу, ведущую в Седую Долину... вот, я ступила - и потеряла тропу... Куда же мне дальше, наэнни?...
Жадный туман вокруг не седой, он черно-красный, он оплетает, обволакивает, растворяет в себе еще живую добычу, медленно отгрызает по кусочку, смакует драгоценное блюдо - Солнечную Кровь. И не вырваться, и не встать... можешь выть в голос или молчать, можешь рваться и грызть губы - туману все равно. Муха в паутине. Солнечный зверек с бархатной шкуркой... попалась в тенета.
Глупое тело хочет жить. Подлое тело предает - и корчится от боли, и дергается под ударами, пытаясь свернуться клубком. И вовсе не ошейник не дает соскользнуть в изменение и исцелиться в ласковом свете Небесного Огня - остаток воли не дает. Упрямство и дикая гордость Свободной Крови, вернее, те их огрызки, что ей остались. Сколько дней прошло? Нельзя спать... нельзя поддаваться!
Еще немного - и тело сдастся, порвутся уже истончившиеся нити - и останется только дух, золотая искра в красно-черном мареве... и возникнет под ногами тропа в Седую Долину... Можно убить дочь Солнечной Крови, можно запереть ее в клетку и посадить на цепь, но рабыней ее не сделает никто и никогда. Только продержаться, только не позволить себе измениться - и тогда голод и боль сделают свое дело. Скоро уже станет все равно. Несколько шагов осталось. Всего лишь несколько шагов.
Хуже всего - запахи. И еще - шум, это бессмысленное гудение слишком резких голосов, слишком громкие звуки непонятной речи. Жуткая смесь запахов и звуков бьет больнее, чем все эти плетки и палки. Это глаза еще можно закрыть, а вот нос не прикроешь связанными руками, и уши не заткнешь.
Сколько дней? Она не считала и не помнила. Надо было бежать... со всех ног бежать, пока воины еще сдерживали их... пока наэ... наэнни, мамочка... рыча, в последнем усилии рвала клыками брюхо охотника... Почему отказали ноги, почему застыла тогда, скованная ужасом, до тех пор, пока не набросили сеть, пока не стало слишком поздно? Предательница... тварь...
Всё утро прошло в переговорах. Крикс - царь Тиримиса торговался за каждый рэр земли, но темный эльф не уступил его требованиям даже в самых незначительных мелочах. Новая граница будет проведена там, где воины армии Владычицы сложили приметные издали пирамиды из отрубленных вражеских голов. Пленных эльфы не брали.
Когда они вернутся сюда через три Цикла, а по людскому счету примерно лет через десять. К тому времени хитрый Крикс успеет издохнуть, а его наследники передерутся за кривоватый, чудовищно неудобный трон и тяжеленную корону, натирающую уши шестому поколению царей. И тогда Ланх'атт и его воины не оставят от Тиримиса камня на камне. Ничего, что напоминало бы о четырехсотлетнем владычестве незваных пришельцев с чужого континента. Богиня будет счастлива. Владычица тоже.
Как мог Первый Воин Аннр'мэт - его предшественник, позволить пересекшим океан пришельцам обосноваться на этой земле? О жалости речи быть не может. Какая жалость к чужакам? Может быть, Аннр'мэт решил, что столь слабые и беззащитные существа не способны причинить вреда? Или, вообще, счел более подходящими жертвами Богине, чем Светлые, живущие По-Ту-Сторону-Великой-Реки? Тем более, что чужаки сами предложили отдавать некоторых своих сородичей для жертвоприношений, в качестве платы за новые земли. Они частенько воевали меж собой и тогда давали больше жертв, отобранных из числа побежденных. Аннр'мэт, как показало время, жестоко ошибался. Пришельцы постепенно захватывали все новые и новые земли. В основном, за счет Светлых. Им хитрость и коварство чужаков из-за океана, оказались внове. Темных смертные побаивались до поры до времени, и только тогда, когда сочли себя достаточно сильными, осмелились напасть на небольшое поселение в Стеклянном Лесу. Сама Богиня ужаснулась их жестокости и зверствам...
Ланх'атт почувствовал, как леденеет кровь в его жилах. От застарелой, как первый шрам, ненависти. К городу, к его жителям, ко всему их миру. Тиримис! Тиримис-с-с-с! Когда он произносил вслух это имя, с губ срывалось рассерженное змеиное шипение.
Чтобы не видеть подобострастных улыбок, увешанных разноцветными стекляшками, рабынь-музыкантш, не слышать заунывный визг терзаемых инструментов, и не вдыхать густую смесь запахов благовоний, роз и подгнивших фруктов, присыпанных толстым слоем перца Ланх'атт сбежал из царского дворца. Тем более, что он еще не видел как смертные укрепляют свою гавань.
Выбеленное солнцем белесое от жары полуденное небо куполом накрыло город, который пегим зверем залег меж двумя холмами, чтобы напиться из залива горько-соленой воды. Столбы пыли, смрад, мухи, крикливые люди, горы отбросов, чайки, стены глинобитных и саманных домишек, голопузые дети, собаки, заборы, лабазы, сараи, козы... Зачем им столько тощих заморенных коз?..
На голову выше самого высокого из обитателей Тиримиса Черный Лорд рассекал толпу, как горячий нож кусок масла. Завидев эльфа с черными волосами и обсидиановым взглядом, в ослепительно снежно-белой рубашке, дети с плачем разбегались в стороны, женщины закрывали лица, мужчины прятали глаза и расступались. Его имя давным-давно стало символом самого страшного зла. "Чтоб ланхатт тебя взял!" - говорили люди, кляня недруга. Священнослужители с амвонов храмов проклинали жестокого полководца темных эльфов, называя его прислужником самого Антипода. Но Антипод не покидал своих чертогов в Преисподней, он не водил беспощадных армий на людские города, стирая их с лица земли, не проливал реки крови и не спускал вниз по Вьяру караваны плотов полных обезглавленными трупами, и не ходил во плоти по улицам Тиримиса - высокий, надменный, бессмертный и вечномолодой. Антипода, если разобраться, боялись гораздо меньше. Владычица, как всегда, оказалась права, посылая на переговоры своего таэн'исc'карра - Первого Воина, вместо Фэнн'лит - Вестницы. Люди ненавидели Ланх'атта. Ненавидели и смертельно боялись. Но не посмели запретить осмотреть все, что он захотел.
Площадь...базар... раскаленное безжалостное Око в полуденном небе. Как чужаки смогли сделать так, что даже Небесный Огонь здесь ранит свою дочь? Разве возможно такое?
"Возможно", - поняла она, вздрагивая под обжигающими стрелами лучей, почти отвесно падающими... нет, наотмашь рассекающими тело, - "Здесь - возможно. И не осветит мне дорогу, а выжжет глаза..."
Лисси почти задохнулась, почти утонула в раскаленном болоте - жуткая алая смесь удушающих запахов и звуков неподъемной тяжестью навалилась на плечи, а ниже плеч она уже не чувствовала своего тела. Яххи дышала неровно и часто, обжигая ноздри, а потому резкую и тонкую струйку ледяного чужого запаха уловила не сразу. Это было так неожиданно, так жутко, что лисси забылась и открыла глаза и даже чуть приподняла голову, чтоб убедиться в ошибке. Но разглядеть хоть что-то было невозможно - алая пелена была повсюду, Яххи слепо повела слезящимися глазами в сторону - и не поверила. Тень. Холодная черная тень... т'хесс.
Возможно, еще час назад лисси испытала бы отвращение и ужас, почуяв запах древнего врага, заметив лишь край его тени - но теперь... а чего боятся теперь? Т'хесс, темный эльф - это ледяное черное зло, но...
"Чистое зло", - подумала она, - "Вот почему не боюсь. Знакомое, понятное и чистое. Смерть. Он может толкнуть меня на тропу - и это будет быстро и чисто..."
На обратном пути Ланх'атт заблудился и к отвращению своему оказался на базаре. Во всем мироздании не существовало места хуже, чем торжище в Тиримисе, всегда убежден был Черный Лорд. Эльф хотел уйти, и тут он увидел...
Она сидела в низкой клетке затянутой мелкой металлической сеткой густо облепленной грязью и птичьим пухом. Разбитые в кровь и растрескавшиеся губы покрывала черная корка. Обкромсанные бараньими ножницами лохмы сбились в сплошные колтуны серого цвета. Широкий металлический ошейник до мяса растер выступающий позвонок. Ранка сочилась гноем. Её руки, покрытые болячками, жестоко вывернули за спину и связали не только в запястьях, но и в локтях. Столько страдания, боли, отчаянья и жажды смерти он не видел раньше ни в чьих глазах. Ни в глазах казнимых врагов, ни в глазах повергнутых соперников. Ланх'атт растерялся. Видит Богиня, впервые за последние четыреста лет растерялся. Потому что грязная пленница в клетке оказалась чистокровной лисси - оборотнем с Той-Стороны-Великой-Реки! И она хотела одного - умереть.
- Сразу, говорю, видно, что господин не видел оборотня, - пролепетал толстый торговец в рваном шелковом халате, крутившийся рядом. - Девка - всамделяшняя лисси. В человечьем обличье с ней справиться легче. Вот и держу в ошейнике.
"Кому ты врешь, старый выродок? Когда это какой-то вонючий ошейник мешал лисси обернуться?"
- Сколько? - спросил Ланх'атт, изнемогая от желания раздавить жирное горло торговца, сломав ему хрящи гортани.
- Чего сколько?
- ...денег ты хочешь за лисси, человек? - проскрежетал Черный Лорд.
Звуки языка чужаков жгли его горло, как хмельное и вонючее поило столь любимое и почитаемое смертными.
- Десять золотых корон!
Проклятое золото пришлого, наглого, лживого народа! Деньги без счета полетели в пыль под ноги торговца, и пока тот ползал в пыли, собирая монеты, его помощник открыл клетку и вытащил оттуда девчонку.
Ланх'атт достал из ножен на бедре длинный охотничий нож. Столпившиеся вокруг зеваки ахнули и сделали шаг вперед, чтобы не пропустить зрелища, как Черный станет резать глотку оборотню. Темные эльфы и оборотни враждуют испокон времен. Их ненависть друг к другу горяча, как солнце и бездонна, как морские пучины. Но эльф, к общему разочарованию, всего лишь вспорол путы на руках девчонки.
...Она все еще не могла разглядеть ничего, кроме нечеткого темного пятна, да она и не пыталась... довольно было запаха, что усилился, приближаясь. Она чуть повернула голову на этот запах - и тут возник еще и голос.
Умное Мясо что-то визгливо тявкнуло, а Старое Мясо завозилось с замком клетки. Мир снова поплыл вокруг Яххи, проваливаясь в красный туман, но жесткие пальцы Старого Мяса уже впились в плечи... она почувствовала это, и то, что ее вытаскивают наружу, почувствовала тоже. Мир качался и тонул, и Яххи тоже тонула, но теперь т'хесс оказался совсем близко. И тут она наконец-то увидела его... нет, не его - нож в его руке. Невозможная, отчаянная надежда - конечно, ведь на то темные эльфы и есть враги солнечных оборотней-лисси, чтоб их убивать! Ну, вот сейчас... давай же, вот горло...
- Терпи! - приказал Ланх'атт, перебрасывая тощее почти невесомое тело через плечо, как сделал бы с убитым на охоте снежным барсом.
И плевать на то, что снежно-белая рубашка из тончайшего шелка теперь безвозвратно испорчена...
- О! - только и смог сказать Джен'нон, увидев новое приобретение Лорда.
Только Владычица в праве спрашивать с таэн'исc'карра - Первого Воина. Лишь пред ней он в ответе за всё.
Лежащая на ковре куча мослов и гноящейся плоти оскорбляла взгляд Первого Воина Владычицы. Так же, как заплеванный и оскверненный священный алтарь, на который помочились и нагадили нечестивцы. Чистое яркое пламя затоптали, остались лишь отсвечивающие золотом тлеющие угольки.
- Я видел, что ты желала смерти по-настоящему, как прирожденная темная. И кто, как не я, может оценить твое мужество, лисси, - сказал Ланх'атт, чеканя каждое слово. - Но, извини, умереть я тебе не дам. Поэтому рекомендую обернуться и исцелить свои раны.
Веко оборотня дрогнуло.
- Сажать на цепь я тебя не буду, - усмехнулся холодно темный. -Исцеление не вернет сил и не сделает тебя...хм...толще. Пытаться бежать тоже бессмысленно До Великой Реки Вьяр далеко и ты сильно рискуешь снова оказаться в клетке. Ты следишь за моими рассуждениями, лисси?
Конечно, она следила, хоть и не подавала вида. Ланх'атт видел, что почти затухший огонек снова начинал разгораться. Он прошелся от стены к стене.
- Я сейчас выйду, а ты немного поразмыслишь над моими словами и... обернешься. И если дверь в Смерть для тебя пока закрыта, то придется выбрать, какой будет Жизнь - достойной разумного существа или нет.
И хоть каэлл'анэ Джен`нон ничего такого не сказал, но Первый Воин счел нужным ответить на его невысказанный вопрос.
- Я всегда возвращаю свои долги. Всегда. Добром или злом. Даже, если только я один знаю о существовании этого долга, даже если он существует только в моем воображении.
- Но Владычица...
- Она поймет. На этой земле, По-Обе-Стороны-Великой-Реки, до появления людей было всё - любовь и ненависть, верность и предательство, жестокость и милосердие. Всё. Не было только рабства. Они привезли его на своих кораблях, вместе с женами и детьми. Пленника, взятого в бою, отпускают или убивают. Но никто и никогда, ни Темные, ни Светлые, не оставляли жизнь, чтобы своевольно ею распоряжаться. Это противоестественно. Я не мог оставить светлую в рабстве, как не смог бы предать Богиню.
Яххи знала, что должна сейчас встать... или хотя бы открыть глаза. Недостойно и жалко вот так валяться у ног древнего врага, словно облезлая, траченная молью шкурка. Но пока ей даже век было не приподнять, да и к чему? Видеть врага... так ведь она уже его видит - чистое черное пламя, ледяной огонь. Зачем видеть больше? Достаточно носа, чтоб чуять - резкий свежий запах т'хесс заставлял ноздри тревожно вздрагивать. И достаточно слышать, как он говорит... А! Он же говорит с ней.
- ...обернуться и исцелить свои раны, - сказал т'хесс.
Яххи попыталась открыть один глаз - и не смогла.
А потом он ушел, и Яххи наконец-то приоткрыла глаза. Прямо рядом с ее щекой на ковре дрожал солнечный зайчик. Лисси дернулась, коротко выдохнула - и всем телом потянулась к нему.
Посланец Небесного Огня коснулся щеки, словно ласковая ладонь. Лисси немного полежала, собираясь с силами - а потом позволила телу скользнуть в спасительное изменение.
Она не следила за временем, не знала, сколько пролежала, подставив шкуру золотым лучам. Но т'хесс вернулся, и Яххи вынырнула из целительного полузабытья. Врага надобно встречать стоя.
Лисси дернулась раз, другой - и медленно поднялась на дрожащие подгибающиеся лапы. Яххи вдруг увидела себя глазами т'хесс - дрожащая облезлая шавка, едва стоящая на разъезжающихся лапах, чуть не в голос скулящая от боли и слабости....
Астахова Л. Горшкова Я.
"... и ступишь на тропу, что ведет в Седую Долину. А Седой ее зовут, Яххи-сэй, оттого, что седым туманом полна она до краев, словно чаша - молоком. Узкая тропа вьется по дну долины, меж высоких седых трав, и легче легкого оступиться и потерять ее. Но ты не должна бояться, Искорка, Солнечная Кровь не даст тебе заблудиться..."
"А что же дальше, наэнни?"
"Пройдя Долиной, достигнешь Одинокого Клыка, и на острой его кромке блеснет отсвет Небесного Огня - он и укажет тебе путь дальше, на золотую дорогу, в Страну Весеннего Ветра..."
- ... отсвет Небесного Огня... - бессмысленный неслышный шепот, - ... по золотой дороге... в Страну... Страну Весеннего...
Чужие голоса вокруг сливаются в неясный гул - неудивительно, если не помнишь, не знаешь, не хочешь знать, помнить и понимать их язык. Пинки сапогами под ребра и тычки длинной железной палкой в бок тоже сливаются, и уже неважно, кто, как и когда бьет и пинает.
- ... ступишь на тропу, ведущую в Седую Долину... вот, я ступила - и потеряла тропу... Куда же мне дальше, наэнни?...
Жадный туман вокруг не седой, он черно-красный, он оплетает, обволакивает, растворяет в себе еще живую добычу, медленно отгрызает по кусочку, смакует драгоценное блюдо - Солнечную Кровь. И не вырваться, и не встать... можешь выть в голос или молчать, можешь рваться и грызть губы - туману все равно. Муха в паутине. Солнечный зверек с бархатной шкуркой... попалась в тенета.
Глупое тело хочет жить. Подлое тело предает - и корчится от боли, и дергается под ударами, пытаясь свернуться клубком. И вовсе не ошейник не дает соскользнуть в изменение и исцелиться в ласковом свете Небесного Огня - остаток воли не дает. Упрямство и дикая гордость Свободной Крови, вернее, те их огрызки, что ей остались. Сколько дней прошло? Нельзя спать... нельзя поддаваться!
Еще немного - и тело сдастся, порвутся уже истончившиеся нити - и останется только дух, золотая искра в красно-черном мареве... и возникнет под ногами тропа в Седую Долину... Можно убить дочь Солнечной Крови, можно запереть ее в клетку и посадить на цепь, но рабыней ее не сделает никто и никогда. Только продержаться, только не позволить себе измениться - и тогда голод и боль сделают свое дело. Скоро уже станет все равно. Несколько шагов осталось. Всего лишь несколько шагов.
Хуже всего - запахи. И еще - шум, это бессмысленное гудение слишком резких голосов, слишком громкие звуки непонятной речи. Жуткая смесь запахов и звуков бьет больнее, чем все эти плетки и палки. Это глаза еще можно закрыть, а вот нос не прикроешь связанными руками, и уши не заткнешь.
Сколько дней? Она не считала и не помнила. Надо было бежать... со всех ног бежать, пока воины еще сдерживали их... пока наэ... наэнни, мамочка... рыча, в последнем усилии рвала клыками брюхо охотника... Почему отказали ноги, почему застыла тогда, скованная ужасом, до тех пор, пока не набросили сеть, пока не стало слишком поздно? Предательница... тварь...
Всё утро прошло в переговорах. Крикс - царь Тиримиса торговался за каждый рэр земли, но темный эльф не уступил его требованиям даже в самых незначительных мелочах. Новая граница будет проведена там, где воины армии Владычицы сложили приметные издали пирамиды из отрубленных вражеских голов. Пленных эльфы не брали.
Когда они вернутся сюда через три Цикла, а по людскому счету примерно лет через десять. К тому времени хитрый Крикс успеет издохнуть, а его наследники передерутся за кривоватый, чудовищно неудобный трон и тяжеленную корону, натирающую уши шестому поколению царей. И тогда Ланх'атт и его воины не оставят от Тиримиса камня на камне. Ничего, что напоминало бы о четырехсотлетнем владычестве незваных пришельцев с чужого континента. Богиня будет счастлива. Владычица тоже.
Как мог Первый Воин Аннр'мэт - его предшественник, позволить пересекшим океан пришельцам обосноваться на этой земле? О жалости речи быть не может. Какая жалость к чужакам? Может быть, Аннр'мэт решил, что столь слабые и беззащитные существа не способны причинить вреда? Или, вообще, счел более подходящими жертвами Богине, чем Светлые, живущие По-Ту-Сторону-Великой-Реки? Тем более, что чужаки сами предложили отдавать некоторых своих сородичей для жертвоприношений, в качестве платы за новые земли. Они частенько воевали меж собой и тогда давали больше жертв, отобранных из числа побежденных. Аннр'мэт, как показало время, жестоко ошибался. Пришельцы постепенно захватывали все новые и новые земли. В основном, за счет Светлых. Им хитрость и коварство чужаков из-за океана, оказались внове. Темных смертные побаивались до поры до времени, и только тогда, когда сочли себя достаточно сильными, осмелились напасть на небольшое поселение в Стеклянном Лесу. Сама Богиня ужаснулась их жестокости и зверствам...
Ланх'атт почувствовал, как леденеет кровь в его жилах. От застарелой, как первый шрам, ненависти. К городу, к его жителям, ко всему их миру. Тиримис! Тиримис-с-с-с! Когда он произносил вслух это имя, с губ срывалось рассерженное змеиное шипение.
Чтобы не видеть подобострастных улыбок, увешанных разноцветными стекляшками, рабынь-музыкантш, не слышать заунывный визг терзаемых инструментов, и не вдыхать густую смесь запахов благовоний, роз и подгнивших фруктов, присыпанных толстым слоем перца Ланх'атт сбежал из царского дворца. Тем более, что он еще не видел как смертные укрепляют свою гавань.
Выбеленное солнцем белесое от жары полуденное небо куполом накрыло город, который пегим зверем залег меж двумя холмами, чтобы напиться из залива горько-соленой воды. Столбы пыли, смрад, мухи, крикливые люди, горы отбросов, чайки, стены глинобитных и саманных домишек, голопузые дети, собаки, заборы, лабазы, сараи, козы... Зачем им столько тощих заморенных коз?..
На голову выше самого высокого из обитателей Тиримиса Черный Лорд рассекал толпу, как горячий нож кусок масла. Завидев эльфа с черными волосами и обсидиановым взглядом, в ослепительно снежно-белой рубашке, дети с плачем разбегались в стороны, женщины закрывали лица, мужчины прятали глаза и расступались. Его имя давным-давно стало символом самого страшного зла. "Чтоб ланхатт тебя взял!" - говорили люди, кляня недруга. Священнослужители с амвонов храмов проклинали жестокого полководца темных эльфов, называя его прислужником самого Антипода. Но Антипод не покидал своих чертогов в Преисподней, он не водил беспощадных армий на людские города, стирая их с лица земли, не проливал реки крови и не спускал вниз по Вьяру караваны плотов полных обезглавленными трупами, и не ходил во плоти по улицам Тиримиса - высокий, надменный, бессмертный и вечномолодой. Антипода, если разобраться, боялись гораздо меньше. Владычица, как всегда, оказалась права, посылая на переговоры своего таэн'исc'карра - Первого Воина, вместо Фэнн'лит - Вестницы. Люди ненавидели Ланх'атта. Ненавидели и смертельно боялись. Но не посмели запретить осмотреть все, что он захотел.
Площадь...базар... раскаленное безжалостное Око в полуденном небе. Как чужаки смогли сделать так, что даже Небесный Огонь здесь ранит свою дочь? Разве возможно такое?
"Возможно", - поняла она, вздрагивая под обжигающими стрелами лучей, почти отвесно падающими... нет, наотмашь рассекающими тело, - "Здесь - возможно. И не осветит мне дорогу, а выжжет глаза..."
Лисси почти задохнулась, почти утонула в раскаленном болоте - жуткая алая смесь удушающих запахов и звуков неподъемной тяжестью навалилась на плечи, а ниже плеч она уже не чувствовала своего тела. Яххи дышала неровно и часто, обжигая ноздри, а потому резкую и тонкую струйку ледяного чужого запаха уловила не сразу. Это было так неожиданно, так жутко, что лисси забылась и открыла глаза и даже чуть приподняла голову, чтоб убедиться в ошибке. Но разглядеть хоть что-то было невозможно - алая пелена была повсюду, Яххи слепо повела слезящимися глазами в сторону - и не поверила. Тень. Холодная черная тень... т'хесс.
Возможно, еще час назад лисси испытала бы отвращение и ужас, почуяв запах древнего врага, заметив лишь край его тени - но теперь... а чего боятся теперь? Т'хесс, темный эльф - это ледяное черное зло, но...
"Чистое зло", - подумала она, - "Вот почему не боюсь. Знакомое, понятное и чистое. Смерть. Он может толкнуть меня на тропу - и это будет быстро и чисто..."
На обратном пути Ланх'атт заблудился и к отвращению своему оказался на базаре. Во всем мироздании не существовало места хуже, чем торжище в Тиримисе, всегда убежден был Черный Лорд. Эльф хотел уйти, и тут он увидел...
Она сидела в низкой клетке затянутой мелкой металлической сеткой густо облепленной грязью и птичьим пухом. Разбитые в кровь и растрескавшиеся губы покрывала черная корка. Обкромсанные бараньими ножницами лохмы сбились в сплошные колтуны серого цвета. Широкий металлический ошейник до мяса растер выступающий позвонок. Ранка сочилась гноем. Её руки, покрытые болячками, жестоко вывернули за спину и связали не только в запястьях, но и в локтях. Столько страдания, боли, отчаянья и жажды смерти он не видел раньше ни в чьих глазах. Ни в глазах казнимых врагов, ни в глазах повергнутых соперников. Ланх'атт растерялся. Видит Богиня, впервые за последние четыреста лет растерялся. Потому что грязная пленница в клетке оказалась чистокровной лисси - оборотнем с Той-Стороны-Великой-Реки! И она хотела одного - умереть.
- Сразу, говорю, видно, что господин не видел оборотня, - пролепетал толстый торговец в рваном шелковом халате, крутившийся рядом. - Девка - всамделяшняя лисси. В человечьем обличье с ней справиться легче. Вот и держу в ошейнике.
"Кому ты врешь, старый выродок? Когда это какой-то вонючий ошейник мешал лисси обернуться?"
- Сколько? - спросил Ланх'атт, изнемогая от желания раздавить жирное горло торговца, сломав ему хрящи гортани.
- Чего сколько?
- ...денег ты хочешь за лисси, человек? - проскрежетал Черный Лорд.
Звуки языка чужаков жгли его горло, как хмельное и вонючее поило столь любимое и почитаемое смертными.
- Десять золотых корон!
Проклятое золото пришлого, наглого, лживого народа! Деньги без счета полетели в пыль под ноги торговца, и пока тот ползал в пыли, собирая монеты, его помощник открыл клетку и вытащил оттуда девчонку.
Ланх'атт достал из ножен на бедре длинный охотничий нож. Столпившиеся вокруг зеваки ахнули и сделали шаг вперед, чтобы не пропустить зрелища, как Черный станет резать глотку оборотню. Темные эльфы и оборотни враждуют испокон времен. Их ненависть друг к другу горяча, как солнце и бездонна, как морские пучины. Но эльф, к общему разочарованию, всего лишь вспорол путы на руках девчонки.
...Она все еще не могла разглядеть ничего, кроме нечеткого темного пятна, да она и не пыталась... довольно было запаха, что усилился, приближаясь. Она чуть повернула голову на этот запах - и тут возник еще и голос.
Умное Мясо что-то визгливо тявкнуло, а Старое Мясо завозилось с замком клетки. Мир снова поплыл вокруг Яххи, проваливаясь в красный туман, но жесткие пальцы Старого Мяса уже впились в плечи... она почувствовала это, и то, что ее вытаскивают наружу, почувствовала тоже. Мир качался и тонул, и Яххи тоже тонула, но теперь т'хесс оказался совсем близко. И тут она наконец-то увидела его... нет, не его - нож в его руке. Невозможная, отчаянная надежда - конечно, ведь на то темные эльфы и есть враги солнечных оборотней-лисси, чтоб их убивать! Ну, вот сейчас... давай же, вот горло...
- Терпи! - приказал Ланх'атт, перебрасывая тощее почти невесомое тело через плечо, как сделал бы с убитым на охоте снежным барсом.
И плевать на то, что снежно-белая рубашка из тончайшего шелка теперь безвозвратно испорчена...
- О! - только и смог сказать Джен'нон, увидев новое приобретение Лорда.
Только Владычица в праве спрашивать с таэн'исc'карра - Первого Воина. Лишь пред ней он в ответе за всё.
Лежащая на ковре куча мослов и гноящейся плоти оскорбляла взгляд Первого Воина Владычицы. Так же, как заплеванный и оскверненный священный алтарь, на который помочились и нагадили нечестивцы. Чистое яркое пламя затоптали, остались лишь отсвечивающие золотом тлеющие угольки.
- Я видел, что ты желала смерти по-настоящему, как прирожденная темная. И кто, как не я, может оценить твое мужество, лисси, - сказал Ланх'атт, чеканя каждое слово. - Но, извини, умереть я тебе не дам. Поэтому рекомендую обернуться и исцелить свои раны.
Веко оборотня дрогнуло.
- Сажать на цепь я тебя не буду, - усмехнулся холодно темный. -Исцеление не вернет сил и не сделает тебя...хм...толще. Пытаться бежать тоже бессмысленно До Великой Реки Вьяр далеко и ты сильно рискуешь снова оказаться в клетке. Ты следишь за моими рассуждениями, лисси?
Конечно, она следила, хоть и не подавала вида. Ланх'атт видел, что почти затухший огонек снова начинал разгораться. Он прошелся от стены к стене.
- Я сейчас выйду, а ты немного поразмыслишь над моими словами и... обернешься. И если дверь в Смерть для тебя пока закрыта, то придется выбрать, какой будет Жизнь - достойной разумного существа или нет.
И хоть каэлл'анэ Джен`нон ничего такого не сказал, но Первый Воин счел нужным ответить на его невысказанный вопрос.
- Я всегда возвращаю свои долги. Всегда. Добром или злом. Даже, если только я один знаю о существовании этого долга, даже если он существует только в моем воображении.
- Но Владычица...
- Она поймет. На этой земле, По-Обе-Стороны-Великой-Реки, до появления людей было всё - любовь и ненависть, верность и предательство, жестокость и милосердие. Всё. Не было только рабства. Они привезли его на своих кораблях, вместе с женами и детьми. Пленника, взятого в бою, отпускают или убивают. Но никто и никогда, ни Темные, ни Светлые, не оставляли жизнь, чтобы своевольно ею распоряжаться. Это противоестественно. Я не мог оставить светлую в рабстве, как не смог бы предать Богиню.
Яххи знала, что должна сейчас встать... или хотя бы открыть глаза. Недостойно и жалко вот так валяться у ног древнего врага, словно облезлая, траченная молью шкурка. Но пока ей даже век было не приподнять, да и к чему? Видеть врага... так ведь она уже его видит - чистое черное пламя, ледяной огонь. Зачем видеть больше? Достаточно носа, чтоб чуять - резкий свежий запах т'хесс заставлял ноздри тревожно вздрагивать. И достаточно слышать, как он говорит... А! Он же говорит с ней.
- ...обернуться и исцелить свои раны, - сказал т'хесс.
Яххи попыталась открыть один глаз - и не смогла.
А потом он ушел, и Яххи наконец-то приоткрыла глаза. Прямо рядом с ее щекой на ковре дрожал солнечный зайчик. Лисси дернулась, коротко выдохнула - и всем телом потянулась к нему.
Посланец Небесного Огня коснулся щеки, словно ласковая ладонь. Лисси немного полежала, собираясь с силами - а потом позволила телу скользнуть в спасительное изменение.
Она не следила за временем, не знала, сколько пролежала, подставив шкуру золотым лучам. Но т'хесс вернулся, и Яххи вынырнула из целительного полузабытья. Врага надобно встречать стоя.
Лисси дернулась раз, другой - и медленно поднялась на дрожащие подгибающиеся лапы. Яххи вдруг увидела себя глазами т'хесс - дрожащая облезлая шавка, едва стоящая на разъезжающихся лапах, чуть не в голос скулящая от боли и слабости....
