Когда Камаль разжал кулак, никакой раны уже не было – только капли крови едва заметно поблескивали, впитываясь в песок: пустыня приняла клятву.
Я нервно сглотнула и достала нож.
Прим. авт.:
Фенек – пустынная лисица с очаровательными большими ушами.
В беседе сокращается путь.
арабская пословица
Шкура, справедливости ради, была царским подарком. На базаре за нее можно было бы выменять двух крепких рабов или даже молодую верблюдицу, если как следует поторговаться. Не всякому охотнику удается не просто убить оборотня, а сделать это так, чтобы в выделанной шкуре не было ни единого изъяна. Камаль действительно заслуживал гордого звания арсанийского воина.
Но вместо невольного уважения к чужому мастерству я испытывала только страх.
Хуже всего было то, что укладываться спать на песке после того, как при всех мужчинах оазиса проявила интерес к этой проклятой шкуре, я уже не рискнула. Особого доверия у меня не вызывал ни Вагиз, неприкрыто стремившийся избавиться от лишних ртов, ни сам Камаль – несмотря на ответную клятву, дружеских чувств я к нему не питала, и он явно отвечал мне полной и безоговорочной взаимностью. И тот, и другой вполне могли тайком заглянуть в шатер ночью, просто чтобы убедиться, что мой интерес был типичным женским капризом, а не симпатией к оборотням.
Симпатии к оборотням в целом я, впрочем, действительно не испытывала. Но отношения с Рашедом накладывали определенный отпечаток на все мои впечатления и суждения.
Знать бы еще, что это за «отношения».
Или как же так вышло, что я добровольно сунулась в пустыню в гордом одиночестве, оставив своего раба во дворце, исключительно ради того, чтобы Рашед мог на него рассчитывать и удержался у власти. Или почему я, уже начав задумываться об этом, до сих пор не повернула назад. Или хотя бы почему абсолютно все, связанное с Рашедом, было настолько сложным, что одно воспоминание о нем гарантировало бессонницу.
Щедрый подарок Камаля только добавлял нотку брезгливого беспокойства, и утра я ждала с нетерпением – а оно наступило даже раньше, чем я могла надеяться.
- Вставай, ас-сайида Мади.
Голос звучал так близко, что я подскочила на треклятой шкуре и уставилась на полог шатра, но тот остался недвижим. Кажется, я думала о Камале хуже, чем он того заслуживал.
Или больше, чем следовало бы.
- Встаю, - пробурчала я и откинулась назад, растерев руками лицо.
В голове плавала какая-то серая муть, как это обычно бывает под утро после бессонной ночи. Собравшись с духом, я все-таки высунулась из шатра, чтобы обнаружить, что мир снаружи мало отличался от того, что царил в моих мыслях: солнце еще не встало, и только краешек неба едва заметно посветлел. Ветер из сердца пустыня нес уже не прохладу, а пронизывающий холод, мгновенно взбодривший лучше любого кофе.
- Нужно выйти до рассвета, - скупо проинформировал меня Камаль, терпеливо дожидавшийся меня на песке у шатра. – Тогда к вечеру успеем добраться до оазиса Гиберун и заночевать там.
- А из Гиберуна нас не попросят так же, как из Ваадана? – на всякий случай уточнила я.
- Пусть попробуют, - хмыкнул Камаль и так выразительно опустил ладони на рукояти парных мечей, что я сначала вздрогнула и только потом подумала, что угрожать целому поселению двумя клинками – не самая лучшая идея за утро.
Но других не было ни у меня, ни у «доблестного воина», так что я придержала замечания при себе и, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, нескрываемо осчастливленными нашим отъездом, ушла к молоху.
Ящер еще спал, оправдывая славу дневного животного, и на пустынных муравьев, сбежавшихся на приманку, отреагировал без должного энтузиазма. Седло тоже не внушило ему оптимизма, и молох попытался зарыться в песок, не давая затянуть подпругу. Увы, удача ему не сопутствовала: Камаль как раз управился с шатром и вышел к животным. Перечить вооруженному мужчине молох уже не рискнул, и мы наконец-то выехали – даже действительно до рассвета, как и собирались.
Правда, спутник вовсе не собирался делать путешествие легким и быстрым, как я надеялась. Камаль забрался на своего верблюда молча – и так и вывел его на едва заметную тропу между дюн. Тратить силы на беседу и пояснения он и не думал.
А у меня, как и обычно бывало от нервов, немедленно зачесался язык.
Как назло, именно о том, что интересовало меня больше всего, я поклялась не спрашивать и потому молча кусала губы, рассматривая невозмутимый профиль своего проводника – благо больше глазу уцепиться было практически не за что.
Профиль, как назло, вместо того, чтобы подбросить еще пару-тройку занимательных вопросов, как и подобало таинственной физиономии, начал подбрасывать варианты ответов. И все они мне категорически не нравились.
Чем дольше я смотрела, тем больше находила подтверждений тому, что парень был не просто арсанийцем, а арсанийцем благородным. Это читалось и в непринужденно-каменном выражении его лица, и в осанке, и в поведении – начиная от манеры сидеть на верблюде и заканчивая такой привычкой к тагельмусту, что, казалось, Камаль чувствовал бы себя куда комфортнее без штанов, чем без него: арсанийская знать считала, что юноша, справивший совершеннолетие, должен скрывать лицо ото всех чужаков. За воинами-кочевниками порой принимались повторять другие племена, но нигде это правило не имело такой власти, как среди Свободного народа.
У них даже имелось десятка два объяснений разной степени идиотизма, но я склонялась к тому, что защита от песчаной пыли еще никому не повредила, а шанс встретить кого-то знакомого посреди пустыни стремится к нулю. А арсанийцы свою знать берегли свято – потому как среди нее встречались самые сильные маги и могущественные воины, прекрасно поддерживавшие пугливое уважение к племени в целом.
Только вот это и было их основным занятием. В охрану благородные все-таки обычно не шли.
И уж точно не стремились так отчаянно набиться в компаньоны случайно подвернувшейся девице – «зеркалу». От нашего брата арсанийцы в принципе старались держаться подальше.
Молчаливое наблюдение все больше утверждало меня в мысли о том, что с моим проводником не все ладно. Что-то он натворил – настолько жуткое, что племя махнуло рукой даже на ценные гены сильного мага и оставило его позади. Что-то, о чем сам Камаль не хотел даже вспоминать – иначе с чего бы ему соглашаться на клятву не спрашивать ни о чем вместо того, чтобы потребовать-таки у меня зачарованный меч? Едва ли кочевника так уж прельщало золото тайфы – в пустыне оно стоило куда меньше, чем в городе…
Ко всему прочему, проводником Камаль оказался превосходным.
Поднявшееся из-за горизонта солнце мгновенно превратило пустыню в раскаленную сковороду, но аккурат за пару часов до полудня мы добрались до оазиса, затерявшегося в песках, - такого крохотного, что вокруг него не выросло ни деревеньки, ни временного поселения. Зато здесь была тень от трех старых пальм и колодец – хоть воды в нем и оказалось на самом дне.
- Переждем полуденные часы здесь, - прокомментировал Камаль и легко соскочил с верблюда.
Измученная нестерпимой жарой и недобрыми мыслями, я только вяло кивнула и с грехом пополам выпала из седла. Молох, напротив, приободрился: неумелая всадница утомляла его не меньше, чем долгие дневные переходы.
Верблюд Камаля неспешно огляделся и уже через минуту с исключительно индифферентным видом пережевывал какую-то серовато-зеленую колючку. Кочевник деловито снял с его спины один из вьюков и потащил в тень. На объяснения он не разменивался, но план был ясен и так: от жары кружилась голова и напрочь пропадал аппетит, а вот попить и нормально вытянуть ноги хотелось нестерпимо.
Я так и сделала – набрала полный рот воды, не спеша глотать, и уселась в тени пальмы, откинувшись спиной на шершавый ствол. Желание пуститься в расспросы испарилось вместе со всякой влагой на коже, едва встало солнце, а все навыки ведения беседы – чуть позже, когда назойливые лучи раскалили даже воздух под навесом у седла. Ни на какой диалог я уже не рассчитывала, но Камаль будто специально выбрал этот момент, чтобы устроиться рядом и негромко поинтересоваться:
- Почему тайфа послал тебя?
«Потому что я не послала его», - тоскливо подумала я и прикусила губу.
А ведь стоило бы.
Послать к ар-раджиму и Рашеда, и его интересы – в конце концов, кто он мне, чтобы я очертя голову бросалась решать его проблемы, будто свои собственные?! – и то дурацкое обещание вернуться… много ли стоит слово невольницы, данное ради того, чтобы вырваться на свободу? Я ведь и правда могла пересечь пустыню, уйти в другой город, начать новую жизнь. Нормальную. Свободную. Может быть, даже счастливую – если удастся забыть его философские рассуждения не к месту, саркастичные шутки, серьезное лицо и острый взгляд. И горячие руки на моих бедрах, чтоб им пусто было!..
…и бедрам, и рукам, будто зудящим от невозможности прикоснуться.
Кажется, главная моя проблема заключалась в том, что я хотела вернуться – и в то же время прекрасно понимала, что делать этого нельзя, несмотря на все обещания. Прежде чем позволить мужчине запереть меня в золотую клетку, следовало хотя бы убедиться, что он не намерен припаять дверцу намертво – но рассуждать здраво я не могла даже посреди ар-раджимовой раскаленной пустыни, когда от Рашеда и его треклятой улыбки меня отделяли не просто дворцовые стены, а полтора дневных перехода.
И это уж точно было не то, о чем за милую душу рассказывают наемному проводнику!
- Оседлые не доверяют женщинам, - подлил масла в огонь Камаль, не дождавшись ответа. – Знатные оседлые – тем более. Но он отправил тебя. Одну. У него совсем не осталось верных людей?
Во всем этом подспудно сквозила одна до крайности неприятная мысль: у хороших правителей всегда найдутся сторонники, и уж едва ли исключительно среди женщин – а у небольшого вооруженного отряда куда больше шансов успешно выполнить дипломатическую миссию, нежели у одной девицы, которая с некоторым трудом припоминает, с какого конца у меча рукоять.
Справедливости ради, Рашед вполне мог снарядить нормальный караван – сторонников у него и впрямь хватало, как идейно верных, так и идейно купленных. Но стоило только озвучить цель миссии при янычарах – и можно было сразу забыть о том, что эта вылазка должна быть тайной.
- Его люди нужны моему господину там, в городе, - расплывчато отозвалась я и честно призналась: - Я одна болталась без дела и цели. А рядом с моим господином… в общем, рядом с ним мало кто может болтаться не озадаченным достаточно долго.
- Воистину правильное распределение задач – признак великого правителя, - так саркастично отозвался Камаль, что я немедленно взъерепенилась – и только потом заметила, что он вовсе не насмехается, а пытается меня спровоцировать.
Не то чтобы совсем уж безуспешно. Но после общения с Рашедом все подобные поддевки и манипуляции были как на раскрытой ладони.
- Воистину, - с напускной невозмутимостью согласилась я и умолкла, прикрыв глаза.
Камаль ожидаемо выдержал несколько минут и все-таки спросил:
- А как ты попала во дворец к тайфе?
Кажется, его гораздо больше интересовало, как неполноценный маг и, хуже того, женщина могла попасть в число доверенных лиц самого градоправителя, но он понимал, что ответа на этот вопрос не получит. Я знала его меньше двух дней, и у меня не было ни единого повода ему доверять – сверх вынужденного, разумеется.
Я с тоской вспомнила, как Рашед ухитрялся любой разговор свести к рассказу о моем прошлом – просто потому, что ему было интересно. Градоправитель и в самом деле хотел со мной подружиться.
Камаль – пытался выудить как можно больше информации, чтобы использовать в своих интересах, и это было настолько очевидно, что я мстительно сказала чистейшую правду:
- Мой господин изволил купить меня на базаре.
Честно – и совершенно неинформативно. Я бы еще добавила, в какую сумму моему господину и повелителю обошлось столь сомнительное приобретение, но именно этого как раз не знала. Впрочем, как раз это можно было и придумать – в конце концов, не станет же Камаль сверять с моими показаниями учетные книги градоправителя! – и я уже открыла рот, когда кочевник вдруг негромко, но очень внушительно приказал:
- Не двигайся.
Смотрел он при этом куда-то мне за спину, и я, разумеется, тут же обернулась, опираясь на руку, – и тут же об этом пожалела.
Из песка торчала только голова змеи – такого обманчивого окраса, сливающегося с окружением, что рассмотреть форму не получалось, даже отчаянно напрягая зрение. Но воображение охотно дорисовало и длинное гибкое тело, и внушительные зубы, а слух тут же добавил к этому еще и мерзкий шипящий звук, пробирающий до костей, - увы, отнюдь не иллюзорный.
В город песчаные змеи не заползали, опасаясь защитной магии, но генетическая память все-таки заставила меня застыть – но не замолчать.
- Разве им не полагается днем охотиться, а не тихариться по кустам?!
Змея зашипела громче, подавшись вперед, словно пожелала лично ответить на не слишком умный вопрос – или спохватилась и решила-таки отправиться на дневную охоту. Я наконец-то догадалась еще и заткнуться, но потревоженную близостью человека тварь это не успокоило.
Тело действительно было длинное – и гибкое. А еще двигалось как-то странно, боком, отчего было совершенно невозможно определить, в какую сторону змея намерена направиться в следующее мгновение. Шипение стало громче, словно кто-то вылил на раскаленную сковороду полный стакан воды.
От накатившего страха я позорно замерла. Скорости реакции мне хватало ровно на то, чтобы успевать отследить перемещение змеи взглядом – и, поскольку между нами и так было от силы несколько шагов, натренироваться до приличного уровня я все равно не успевала.
Зато Камалю лишняя практика не требовалась. Все то время, что я бестолково паниковала на одном месте, он потратил на плетение.
Мощный гул магических струн разом перекрыл и змеиное шипение, и зарождающийся где-то в моей груди позорный взвизг. Я узнала простенькое заклинание «летучего огонька», которым обычно зажигали фонари на улицах, и от неожиданности повернулась обратно – и тут же пригнулась, закрывая руками голову.
У змеи такой возможности не было, но ей, кажется, тоже очень хотелось. «Летучий огонек» у Камаля получился размером с человеческую голову.
И летал не в пример быстрее собратьев, которыми пользовались в городах, - я только и успела, что издать непристойный возглас и перепугаться вусмерть, а за спиной уже полыхнуло, грохнуло и тошнотворно завоняло. Взвившиеся языки пламени породили змееобразно изгибающиеся тени, но от самой змеи и мокрого места не осталось. В прямом смысле: почерневший силуэт намертво вплавился в стеклянно поблескивающий песок.
Я убрала руки от головы и добавила еще один возглас, куда непристойней первого. Камаль скользнул безразличным взглядом по мертвой змее и тревожно обернулся к привязанным животным, но его верблюд, кажется, успел привыкнуть к подобным сценам и просто отбежал подальше на длину поводьев, а молох, хоть и шарахнулся куда эмоциональней, счел, что на сей раз можно взять хороший пример с более флегматичного товарища, и вернулся к выслеживанию диких муравьев.
Я нервно сглотнула и достала нож.
Прим. авт.:
Фенек – пустынная лисица с очаровательными большими ушами.
ГЛАВА 3. Змеиное коварство
В беседе сокращается путь.
арабская пословица
Шкура, справедливости ради, была царским подарком. На базаре за нее можно было бы выменять двух крепких рабов или даже молодую верблюдицу, если как следует поторговаться. Не всякому охотнику удается не просто убить оборотня, а сделать это так, чтобы в выделанной шкуре не было ни единого изъяна. Камаль действительно заслуживал гордого звания арсанийского воина.
Но вместо невольного уважения к чужому мастерству я испытывала только страх.
Хуже всего было то, что укладываться спать на песке после того, как при всех мужчинах оазиса проявила интерес к этой проклятой шкуре, я уже не рискнула. Особого доверия у меня не вызывал ни Вагиз, неприкрыто стремившийся избавиться от лишних ртов, ни сам Камаль – несмотря на ответную клятву, дружеских чувств я к нему не питала, и он явно отвечал мне полной и безоговорочной взаимностью. И тот, и другой вполне могли тайком заглянуть в шатер ночью, просто чтобы убедиться, что мой интерес был типичным женским капризом, а не симпатией к оборотням.
Симпатии к оборотням в целом я, впрочем, действительно не испытывала. Но отношения с Рашедом накладывали определенный отпечаток на все мои впечатления и суждения.
Знать бы еще, что это за «отношения».
Или как же так вышло, что я добровольно сунулась в пустыню в гордом одиночестве, оставив своего раба во дворце, исключительно ради того, чтобы Рашед мог на него рассчитывать и удержался у власти. Или почему я, уже начав задумываться об этом, до сих пор не повернула назад. Или хотя бы почему абсолютно все, связанное с Рашедом, было настолько сложным, что одно воспоминание о нем гарантировало бессонницу.
Щедрый подарок Камаля только добавлял нотку брезгливого беспокойства, и утра я ждала с нетерпением – а оно наступило даже раньше, чем я могла надеяться.
- Вставай, ас-сайида Мади.
Голос звучал так близко, что я подскочила на треклятой шкуре и уставилась на полог шатра, но тот остался недвижим. Кажется, я думала о Камале хуже, чем он того заслуживал.
Или больше, чем следовало бы.
- Встаю, - пробурчала я и откинулась назад, растерев руками лицо.
В голове плавала какая-то серая муть, как это обычно бывает под утро после бессонной ночи. Собравшись с духом, я все-таки высунулась из шатра, чтобы обнаружить, что мир снаружи мало отличался от того, что царил в моих мыслях: солнце еще не встало, и только краешек неба едва заметно посветлел. Ветер из сердца пустыня нес уже не прохладу, а пронизывающий холод, мгновенно взбодривший лучше любого кофе.
- Нужно выйти до рассвета, - скупо проинформировал меня Камаль, терпеливо дожидавшийся меня на песке у шатра. – Тогда к вечеру успеем добраться до оазиса Гиберун и заночевать там.
- А из Гиберуна нас не попросят так же, как из Ваадана? – на всякий случай уточнила я.
- Пусть попробуют, - хмыкнул Камаль и так выразительно опустил ладони на рукояти парных мечей, что я сначала вздрогнула и только потом подумала, что угрожать целому поселению двумя клинками – не самая лучшая идея за утро.
Но других не было ни у меня, ни у «доблестного воина», так что я придержала замечания при себе и, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, нескрываемо осчастливленными нашим отъездом, ушла к молоху.
Ящер еще спал, оправдывая славу дневного животного, и на пустынных муравьев, сбежавшихся на приманку, отреагировал без должного энтузиазма. Седло тоже не внушило ему оптимизма, и молох попытался зарыться в песок, не давая затянуть подпругу. Увы, удача ему не сопутствовала: Камаль как раз управился с шатром и вышел к животным. Перечить вооруженному мужчине молох уже не рискнул, и мы наконец-то выехали – даже действительно до рассвета, как и собирались.
Правда, спутник вовсе не собирался делать путешествие легким и быстрым, как я надеялась. Камаль забрался на своего верблюда молча – и так и вывел его на едва заметную тропу между дюн. Тратить силы на беседу и пояснения он и не думал.
А у меня, как и обычно бывало от нервов, немедленно зачесался язык.
Как назло, именно о том, что интересовало меня больше всего, я поклялась не спрашивать и потому молча кусала губы, рассматривая невозмутимый профиль своего проводника – благо больше глазу уцепиться было практически не за что.
Профиль, как назло, вместо того, чтобы подбросить еще пару-тройку занимательных вопросов, как и подобало таинственной физиономии, начал подбрасывать варианты ответов. И все они мне категорически не нравились.
Чем дольше я смотрела, тем больше находила подтверждений тому, что парень был не просто арсанийцем, а арсанийцем благородным. Это читалось и в непринужденно-каменном выражении его лица, и в осанке, и в поведении – начиная от манеры сидеть на верблюде и заканчивая такой привычкой к тагельмусту, что, казалось, Камаль чувствовал бы себя куда комфортнее без штанов, чем без него: арсанийская знать считала, что юноша, справивший совершеннолетие, должен скрывать лицо ото всех чужаков. За воинами-кочевниками порой принимались повторять другие племена, но нигде это правило не имело такой власти, как среди Свободного народа.
У них даже имелось десятка два объяснений разной степени идиотизма, но я склонялась к тому, что защита от песчаной пыли еще никому не повредила, а шанс встретить кого-то знакомого посреди пустыни стремится к нулю. А арсанийцы свою знать берегли свято – потому как среди нее встречались самые сильные маги и могущественные воины, прекрасно поддерживавшие пугливое уважение к племени в целом.
Только вот это и было их основным занятием. В охрану благородные все-таки обычно не шли.
И уж точно не стремились так отчаянно набиться в компаньоны случайно подвернувшейся девице – «зеркалу». От нашего брата арсанийцы в принципе старались держаться подальше.
Молчаливое наблюдение все больше утверждало меня в мысли о том, что с моим проводником не все ладно. Что-то он натворил – настолько жуткое, что племя махнуло рукой даже на ценные гены сильного мага и оставило его позади. Что-то, о чем сам Камаль не хотел даже вспоминать – иначе с чего бы ему соглашаться на клятву не спрашивать ни о чем вместо того, чтобы потребовать-таки у меня зачарованный меч? Едва ли кочевника так уж прельщало золото тайфы – в пустыне оно стоило куда меньше, чем в городе…
Ко всему прочему, проводником Камаль оказался превосходным.
Поднявшееся из-за горизонта солнце мгновенно превратило пустыню в раскаленную сковороду, но аккурат за пару часов до полудня мы добрались до оазиса, затерявшегося в песках, - такого крохотного, что вокруг него не выросло ни деревеньки, ни временного поселения. Зато здесь была тень от трех старых пальм и колодец – хоть воды в нем и оказалось на самом дне.
- Переждем полуденные часы здесь, - прокомментировал Камаль и легко соскочил с верблюда.
Измученная нестерпимой жарой и недобрыми мыслями, я только вяло кивнула и с грехом пополам выпала из седла. Молох, напротив, приободрился: неумелая всадница утомляла его не меньше, чем долгие дневные переходы.
Верблюд Камаля неспешно огляделся и уже через минуту с исключительно индифферентным видом пережевывал какую-то серовато-зеленую колючку. Кочевник деловито снял с его спины один из вьюков и потащил в тень. На объяснения он не разменивался, но план был ясен и так: от жары кружилась голова и напрочь пропадал аппетит, а вот попить и нормально вытянуть ноги хотелось нестерпимо.
Я так и сделала – набрала полный рот воды, не спеша глотать, и уселась в тени пальмы, откинувшись спиной на шершавый ствол. Желание пуститься в расспросы испарилось вместе со всякой влагой на коже, едва встало солнце, а все навыки ведения беседы – чуть позже, когда назойливые лучи раскалили даже воздух под навесом у седла. Ни на какой диалог я уже не рассчитывала, но Камаль будто специально выбрал этот момент, чтобы устроиться рядом и негромко поинтересоваться:
- Почему тайфа послал тебя?
«Потому что я не послала его», - тоскливо подумала я и прикусила губу.
А ведь стоило бы.
Послать к ар-раджиму и Рашеда, и его интересы – в конце концов, кто он мне, чтобы я очертя голову бросалась решать его проблемы, будто свои собственные?! – и то дурацкое обещание вернуться… много ли стоит слово невольницы, данное ради того, чтобы вырваться на свободу? Я ведь и правда могла пересечь пустыню, уйти в другой город, начать новую жизнь. Нормальную. Свободную. Может быть, даже счастливую – если удастся забыть его философские рассуждения не к месту, саркастичные шутки, серьезное лицо и острый взгляд. И горячие руки на моих бедрах, чтоб им пусто было!..
…и бедрам, и рукам, будто зудящим от невозможности прикоснуться.
Кажется, главная моя проблема заключалась в том, что я хотела вернуться – и в то же время прекрасно понимала, что делать этого нельзя, несмотря на все обещания. Прежде чем позволить мужчине запереть меня в золотую клетку, следовало хотя бы убедиться, что он не намерен припаять дверцу намертво – но рассуждать здраво я не могла даже посреди ар-раджимовой раскаленной пустыни, когда от Рашеда и его треклятой улыбки меня отделяли не просто дворцовые стены, а полтора дневных перехода.
И это уж точно было не то, о чем за милую душу рассказывают наемному проводнику!
- Оседлые не доверяют женщинам, - подлил масла в огонь Камаль, не дождавшись ответа. – Знатные оседлые – тем более. Но он отправил тебя. Одну. У него совсем не осталось верных людей?
Во всем этом подспудно сквозила одна до крайности неприятная мысль: у хороших правителей всегда найдутся сторонники, и уж едва ли исключительно среди женщин – а у небольшого вооруженного отряда куда больше шансов успешно выполнить дипломатическую миссию, нежели у одной девицы, которая с некоторым трудом припоминает, с какого конца у меча рукоять.
Справедливости ради, Рашед вполне мог снарядить нормальный караван – сторонников у него и впрямь хватало, как идейно верных, так и идейно купленных. Но стоило только озвучить цель миссии при янычарах – и можно было сразу забыть о том, что эта вылазка должна быть тайной.
- Его люди нужны моему господину там, в городе, - расплывчато отозвалась я и честно призналась: - Я одна болталась без дела и цели. А рядом с моим господином… в общем, рядом с ним мало кто может болтаться не озадаченным достаточно долго.
- Воистину правильное распределение задач – признак великого правителя, - так саркастично отозвался Камаль, что я немедленно взъерепенилась – и только потом заметила, что он вовсе не насмехается, а пытается меня спровоцировать.
Не то чтобы совсем уж безуспешно. Но после общения с Рашедом все подобные поддевки и манипуляции были как на раскрытой ладони.
- Воистину, - с напускной невозмутимостью согласилась я и умолкла, прикрыв глаза.
Камаль ожидаемо выдержал несколько минут и все-таки спросил:
- А как ты попала во дворец к тайфе?
Кажется, его гораздо больше интересовало, как неполноценный маг и, хуже того, женщина могла попасть в число доверенных лиц самого градоправителя, но он понимал, что ответа на этот вопрос не получит. Я знала его меньше двух дней, и у меня не было ни единого повода ему доверять – сверх вынужденного, разумеется.
Я с тоской вспомнила, как Рашед ухитрялся любой разговор свести к рассказу о моем прошлом – просто потому, что ему было интересно. Градоправитель и в самом деле хотел со мной подружиться.
Камаль – пытался выудить как можно больше информации, чтобы использовать в своих интересах, и это было настолько очевидно, что я мстительно сказала чистейшую правду:
- Мой господин изволил купить меня на базаре.
Честно – и совершенно неинформативно. Я бы еще добавила, в какую сумму моему господину и повелителю обошлось столь сомнительное приобретение, но именно этого как раз не знала. Впрочем, как раз это можно было и придумать – в конце концов, не станет же Камаль сверять с моими показаниями учетные книги градоправителя! – и я уже открыла рот, когда кочевник вдруг негромко, но очень внушительно приказал:
- Не двигайся.
Смотрел он при этом куда-то мне за спину, и я, разумеется, тут же обернулась, опираясь на руку, – и тут же об этом пожалела.
Из песка торчала только голова змеи – такого обманчивого окраса, сливающегося с окружением, что рассмотреть форму не получалось, даже отчаянно напрягая зрение. Но воображение охотно дорисовало и длинное гибкое тело, и внушительные зубы, а слух тут же добавил к этому еще и мерзкий шипящий звук, пробирающий до костей, - увы, отнюдь не иллюзорный.
В город песчаные змеи не заползали, опасаясь защитной магии, но генетическая память все-таки заставила меня застыть – но не замолчать.
- Разве им не полагается днем охотиться, а не тихариться по кустам?!
Змея зашипела громче, подавшись вперед, словно пожелала лично ответить на не слишком умный вопрос – или спохватилась и решила-таки отправиться на дневную охоту. Я наконец-то догадалась еще и заткнуться, но потревоженную близостью человека тварь это не успокоило.
Тело действительно было длинное – и гибкое. А еще двигалось как-то странно, боком, отчего было совершенно невозможно определить, в какую сторону змея намерена направиться в следующее мгновение. Шипение стало громче, словно кто-то вылил на раскаленную сковороду полный стакан воды.
От накатившего страха я позорно замерла. Скорости реакции мне хватало ровно на то, чтобы успевать отследить перемещение змеи взглядом – и, поскольку между нами и так было от силы несколько шагов, натренироваться до приличного уровня я все равно не успевала.
Зато Камалю лишняя практика не требовалась. Все то время, что я бестолково паниковала на одном месте, он потратил на плетение.
Мощный гул магических струн разом перекрыл и змеиное шипение, и зарождающийся где-то в моей груди позорный взвизг. Я узнала простенькое заклинание «летучего огонька», которым обычно зажигали фонари на улицах, и от неожиданности повернулась обратно – и тут же пригнулась, закрывая руками голову.
У змеи такой возможности не было, но ей, кажется, тоже очень хотелось. «Летучий огонек» у Камаля получился размером с человеческую голову.
И летал не в пример быстрее собратьев, которыми пользовались в городах, - я только и успела, что издать непристойный возглас и перепугаться вусмерть, а за спиной уже полыхнуло, грохнуло и тошнотворно завоняло. Взвившиеся языки пламени породили змееобразно изгибающиеся тени, но от самой змеи и мокрого места не осталось. В прямом смысле: почерневший силуэт намертво вплавился в стеклянно поблескивающий песок.
Я убрала руки от головы и добавила еще один возглас, куда непристойней первого. Камаль скользнул безразличным взглядом по мертвой змее и тревожно обернулся к привязанным животным, но его верблюд, кажется, успел привыкнуть к подобным сценам и просто отбежал подальше на длину поводьев, а молох, хоть и шарахнулся куда эмоциональней, счел, что на сей раз можно взять хороший пример с более флегматичного товарища, и вернулся к выслеживанию диких муравьев.
