ПРОЛОГ
- Растудыть твою налево кренделем десять раз через колено да прямо в душу! – не выдержал Уильям, наступив в очередной раз на очередной же камешек.
Этими камешками на островке было усыпано все! Вот буквально все горизонтальные поверхности в камешках. И даже наклонные поверхности в камешках. В маленьких камешках и в камешках покрупнее. В ярких, пестреньких камешках и простых серых, невзрачных камешках. В очень разных камешках. У всех этих камешков было лишь одно общее свойство - они все были очень колкими.
Ботинки Уильяма не справлялись с этой напастью. Его специальные, безумно дорогие ботинки для путешествий - с усиленной подошвой, химически обработанные, магически и еще черт знает какими способами защищенные - не справлялись. Да что там! Ботинки пали смертью храбрых уже в первую неделю пребывания Уильяма на острове.
Во что они превратились спустя месяц? Правильно, об этом лучше не думать. И не смотреть. И не вспоминать. Но как же больно ногам!
Уильям Кернс искренне считал, что наука стоила жертв. Но каждый раз надеялся, что удастся обойтись без них. И каждый раз надежды оказывались напрасными. В этот раз пришлось жертвовать ботинками. И ногами. Не так уж и много, если подумать. За то, чтобы месяц прожить у канаков, это вообще мелочь!
Целый месяц у канаков. Месяц! Он первый и пока единственный из чужеземцев, кто удостоился подобной чести!
Четыре недели он наблюдал жизнь изолированного племени, быт неконтактного народа изнутри. Да за такую возможность можно не только истерзанные ступни пережить - подумаешь, колко! - а вообще ногами по колено пожертвовать! Или даже выше. Хотя… Хм!
Осторожно ступая и прижимая к груди тяжелый саквояж, Уильям шел к берегу за своим проводником. Сегодня, как и в первый день его пребывания на острове, гостя сопровождал жрец. Сигнал на корабль уже подали, и скоро придет шлюпка. Пора прощаться с радушными хозяевами.
Как же много весит бумага! А много бумаги весит еще больше! Но это по весу много. Уильям покосился на раздутую сумку в своих руках. И по объему много. А по жизни - мало! Исписал и изрисовал за это время все! Хотя, казалось, брал с запасом. В конце отмерянного срока пришлось использовать листы, которые заполнял в первые дни и где писал размашисто, не экономя бумагу, и вписывать что-то туда между строк, на полях, сокращая… Дай бог потом разобраться, что записал! Но что было делать? Отлучаться с острова ему в течение этого месяца запретили: дескать, мы тебя не неволим, можешь уплыть в любое время, но обратно не вернешься. И когда канаки решаться впустить еще кого-то к себе, неизвестно, но точно не скоро. А у самих канаков бумаги нет. У них камешки!
Уильям представил, сколько бы весил саквояж, веди он свои записи не на бумаге, а на каменных плитах… Зажмурился и потряс головой. По закону подлости нога тут же наступила на что-то особо крупное и острое. Владелец ноги охнул, дернулся, качнулся. Центр тяжести сместился, и путешественника повело в сторону. Несколько мелких торопливых шажков вбок. Пара неловких приседаний. И полная капитуляция в борьбе с силой притяжения!
Уильям Кернс, знаменитый путешественник, автор множества путевых заметок и очерков, этнограф и археолог, растянулся во весь свой немалый рост на земле канаков. На камнях канаков.
Уильям сел, ощупал пострадавший во время падения локоть, пошевелил ушибленной рукой, огляделся. Похоже, он упал не просто на камни канаков. Он упал на священные камни канаков! Жрец, сопровождающий его к берегу, замер на границе круга, в который так нелепо влетел гость.
Еще в самый первый день Уильяму дали понять, что на острове он может ходить куда угодно, только не в этот круг. Интересоваться, чем угодно, но не этой утоптанной площадкой с десятком разновеликих гранитных столбиков. Это было единственное правило, которое ему озвучили. И в качестве наказания за нарушение этого правила сулилось вовсе не изгнание. Помнится, жрец, когда озвучивал это самое наказание, очень красноречиво сопроводил свои слова крайне выразительным жестом, резко чиркнув ребром ладони по собственному горлу и закатив глаза так, что на фоне смуглого до черноты лица зловеще сверкнули одни белки. И вот теперь этот жрец стоял на границе круга и смотрел остекленевшим взглядом на нарушителя.
Уильям гулко сглотнул. Слюна сразу стала вязкой и горькой. Похоже, в этот раз наука заберет в жертву не только ботинки. «Жаль, что записи передать не успею!» - заполошно билась в голове одинокая мысль.
Жрец моргнул. Взгляд его вновь стал живым и чуточку насмешливым. Он затянулся чудовищного размера самокруткой - кажется, с куревом жрец не расставался даже во сне - выпустил в небо мощный столб зеленоватого дыма и произнес свое коронное:
- Воля богов!
Господи! За последний месяц Уильям слышал эту фразу едва ли не чаще, чем наступал на камешки.
Почему канаки избегают общения с внешним миром? - Воля богов.
Почему решили сделать исключение и именно для него? - Воля богов.
Откуда знают родной язык Уильяма? - Воля богов.
Зачем покрывают свое тело замысловатыми рисунками? - Вы уже знаете правильный ответ - воля богов!
В общем, про волю богов Уильям слышал часто, но обрадовался этой фразе впервые.
Жрец поднял правую ногу, сверкнув светлой подошвой, почесал ребром ступни голень левой ноги и шагнул в святилище, знаком приказав путешественнику следовать за ним.
Спустя полтора часа Уильям Кернс покачивался в шлюпке и пытался ответить себе сразу на несколько вопросов.
Во-первых, зачем он сунул в карман каменный нож и каменный же кулон, которые перед этим стянул с одного из постаментов внутри священного круга?
Во-вторых, почему жрец, вдохновенно вещающий ему про богов и божков местного разлива, предпочел сделать вид, что ничего не заметил?
В подозрительно пустой голове не находилось ответов, кроме одного - воля богов!
Уильям раздраженно сплюнул в воду и, бросив копаться в прошлом, попытался поразмыслить о будущем. Что же теперь с этими вещицами делать?
Отдать в музей? Угу, а заодно признаться, что он, Уильям Кернс, уподобился разной швали и обворовал наивных дикарей? На его репутации можно будет поставить крест.
Скрыть от общественности метод получения? Опуститься до обмана? Правда вряд ли всплывет: канаки точно никому ничего не расскажут. Никто не узнает. Знать будет только сам Уильям, и каждый раз, когда при нем будут упоминать столь щедрый дар музею, его будет корчить от чувства вины и осознания глубины своей подлости.
Подарить сыну? Перед глазами встал образ Сая: узкие плечи, острые коленки и тоска на дне огромных, не по-детски серьезных зеленых глазищ. Чувство вины заворочалось на дне души. После каждой экспедиции Уильям обещал себе побыть с сыном подольше, и каждый раз жизнь вносила свои коррективы. Ничего, он все наверстает. Обязательно! Но, наверное, не в этот раз. Да и дарить парнишке украденные безделушки - плохая идея. Сайгус точно не даст забыть о неблаговидном поступке отца, даже если сам знать о нем не будет. Он и так - воплощенный укор совести.
Подарить сестре? Но Уинтер ненавидит подобные безделушки.
Уильям поерзал на скамейке. Канакский нож тотчас же ему отомстил, уколов ногу. Не до крови, но все ж чувствительно. Уильям тут же решил обдумать все проблемы позже. В каюте. Или вообще на берегу, в родной Соларии. В тот же момент дыхание Уильяма стало свободнее, на душе - спокойнее. Он даже пару раз довольно удачно ответил на подначки моряков, сидящих на веслах.
Так, под веселый гогот и шуточки по поводу канакских красавиц, они споро приближались к борту корабля. Мысль о том, чтобы попытаться вернуть канакам их имущество или выбросить его в океан, голову этнолога так и не посетила.
ГЛАВА 1, в которой подтверждается мысль, что для всего нужно вдохновение, даже для шалостей
- Лисси, ты опять подсыпала папе в зубной порошок сухой краски? Ты думаешь, это смешно – синие зубы?
В мамином голосе, долетевшем с первого этажа, слышится не столько возмущение, сколько обреченность.
Лисси заставила себя сесть на кровати и спустить ноги вниз. Ступни прикоснулись к нагретым широким деревянным доскам пола, и девушка зажмурилась от удовольствия. Как хорошо начинается летний день!
Луч солнца проложил широкую дорожку по всей комнате, высветив чуть выгоревшие от времени белые обои с нарисованными на них тюльпанами, изящный туалетный столик орехового дерева, на котором были разбросаны в живописном беспорядке расческа, косметичка и другие милые девичьему сердцу аксессуары.
Лисси босиком дошла до столика и села на стул. Взяла зеркало, полюбовалась свежим после долгого и безмятежного сна личиком, аккуратным носиком и веснушками. Впрочем, веснушками не любовалась. Их пересчитывала. Взглянула с одного ракурса, потом с другого - рыжих пятнышек меньше не стало. Вот почему мамины голубые глазищи достались всем детям семейства Меззерли, а папины веснушки и рыжие кудряшки только ей, Лисси? Размышление над этой несправедливостью вселенского масштаба вгоняло в тоску. Лисси пришла к выводу, что сегодня выглядит ужасно. Вон там, на носу, кажется, даже прыщ. Лисси скосила глаза на нос, потом поднесла зеркало к лицу. А-а, нет, только показалось.
Девушка расчесала волосы и собрала их в простенькую прическу. Разбирать длинные рыжие спиральки после сна - та еще морока! Взбила кудряшки надо лбом. Получилось славно. Лисси вспомнила круглое лицо сестры и не менее округлые изгибы всей ее фигуры в целом. Хм, а может, все не так уж плохо. От папы лучше взять кудряшки и веснушки, чем брюшко.
Так что нормально она выглядит. Даже очень миленько. Да нет, просто сногсшибательно!
«Как вы красивы, очаровательная нисса! Позвольте с вами познакомиться!» - Лисси опустила ресницы в притворном смущении. - «Ах, бросьте! Как вы можете так бесстыдно лгать, уважаемый нисс Как-вас-там!» «Нет-нет, мое сердце разобьется, если вы… если вы…»
- Нисса Лисси, матушка завтракать зовет, - послышался из-за двери голос служанки Милли, и Лисси с неохотой оторвалась от приятного времяпрепровождения.
Она отставила зеркало и взяла в руки блокнот. Любовно погладив по блестящей коже, прикоснулась подушечкой большого пальца к застежке. Раздался мелодичный звон, и блокнот открылся.
Какое чудо этот блокнот! Лисси его купил отец, когда они ездили зимой в столицу несколько лет назад. Совершенно уникальная и полезная вещь! Ведь никто, кроме хозяйки, никогда не сможет ничего ни прочитать, ни написать в ее блокноте. Вот и правильно, эти знания не для каждого. Тут только секреты Фелиции Меззерли, то бишь ее, и только ее.
Папа купил этот блокнот в магазине магической канцелярии. Ах, побывать бы в столице еще разок, мечтательно вздохнула Лисси. На центральной улице была целая куча магазинов с разными магическими вещами. И чего там только не было! Хотелось скупить пол-улицы. Впрочем, спохватилась девушка, все это стоит огромных денег. А деньги Лисси нужны для осуществления мечты, и тратить их на безделушки нельзя. Очнись, Лисси, спустись с облаков на землю, напомнила себе девушка. Она спрыгнула с облаков, вынула из специального кармашка тонкий позолоченный карандашик и задумалась.
Так, что она вчера туда внесла? В графе «Вечерние гадости» несколько записей. «Всыпала папе в зубной порошок синюю краску». «Намотала служанке зеленые нитки поверх белых на катушку». Так. Что-то еще было? Кажется, было. Лисси задумчиво погрызла карандашик. Ведь что-то же было еще? Так вымоталась вчера, что поленилась все занести в блокнот, вздохнула Лисси. А теперь голова пустая, как шляпная коробка. Но ведь должно же быть что-то еще? Должно быть…
- Лисси! – стук в дверь.
Лисси машинально отозвалась, и в комнату осторожно заглянул Рой.
- Все уже садятся завтракать. Матушка сердится. Поспеши. Кстати, сестренка. Спасибо, что засунула мятую газету мне только в носки домашних туфель, а не во все ботинки, как в прошлый раз.
Вот же, точно!
- Извини, братец! Я была усталая, и поленилась доставать все ботинки, - машинально извинилась Лисси, хватаясь за карандашик.
- И отдельное спасибо от папы, что газета была позавчерашняя, уже прочитанная.
- Не за что, - ответила девушка, торопливо записывая забытую шалость в блокнот.
-…графиня любезно разрешила устроить благотворительную ярмарку на лужайке возле своего особняка… - говорила матушка, когда запоздавшая Лисси быстро поздоровалась, извинилась, чмокнула матушку в щеку, отца в макушку и плюхнулась на свое место.
- Каша слегка остыла, нисса, - шепнула ей Милли. - Может, принести горячей?
- Нет, Милли, спасибо! – улыбнулась Лисси служанке, но та мялась, не отходя от девушки. - Что-то еще?
- Я узнать, нисса, хотела. Сахар в сахарнице…
- Все в порядке, Милли, - махнула Лисси рукой, - не беспокойся. Соль в банке с солью и солонке, а сахар в банке с сахаром и сахарнице.
- Спасибо, нисса, - облегченно вздохнула Милли и поставила сахарницу на стол.
Лисси подцепила ложкой манную кашу и отправила в рот. Ах, до чего же вкусная каша всегда получается у Милли! С цукатами, со сливками, а летом она добавляет в нее то клубнику, то абрикосы, то вишню. М-м-м. Просто объедение. Разумеется, если только кто-то не поменяет на кухне сахар и соль. Было такое уже однажды. Ну ладно, не однажды. Но честное слово, выдумывать новые проказы – это такая мука. Приходится иногда обращаться к старым трюкам. В конце концов, хорошо проверенная…
- Ты меня не слушаешь, Лисси?
- М-м? Конечно, слушаю, матушка.
- Конечно, не слушаешь, - мать чуть осуждающе покачала головой.
Старшая сестра ехидно улыбнулась, и Лисси тут же начала обдумывать, чем еще можно воспользоваться для чистки туфель вместо обувного крема. В прошлый раз она помазала туфли Роззи вареньем, и когда сестра пошла на прогулку, то все мухи города Груембьерра сочли своим долгом…
- Тогда скажи, о чем мы говорили? – мягко спросила мать, вырывая Лисси из обдумывания грядущей каверзы.
- М-м. О графине, которая любезно предоставила место для ярмарки? - сделала предположение Лисси.
Роззи закатила глаза, и Лисси стала склоняться к мысли, что на этот раз она использует что-нибудь похлеще варенья.
- Мы спрашивали, моя милая, будешь ли ты участвовать в ярмарке, как планировала раньше? – улыбнулась мать.
- Ну разумеется! – вскинулась Лисси. - Мне же надо нарабатывать клиентуру! Если я хочу когда-нибудь открыть свою кондитерскую…
Мать с отцом многозначительно переглянулись и вздохнули. Они были против идеи Лисси заняться кондитерской. «В их представлении, - возмутилась в душе Лисси, - я, как и сестра, должна порхать с пикника на вечеринку, чтобы искать там подходящего молодого человека. Коржики-моржики! Не бывать этому!»
- Лисси, ты точно уверена, что не хочешь продолжить обучение? – вмешался отец.
- Ну уж нет, - горячо заявила девушка. - Мне хватило этих восьми лет городской школы. Никаких закрытых пансионов, никаких школ для нисс высшего света. Теперь я хочу заняться чем-нибудь деятельным.
- Малышка, а ты не хочешь помогать сестре в ее благотворительной деятельности?
Что-о? Лисси от возмущения чуть не уронила ложку. Благотворительность? Да Роззи с другими молодыми людьми уже год устраивает пикники, на которых агитирует жителей Груембьерра собирать средства для постройки минитуннелей под дорогами, по которым лягушки смогут безопасно переходить… нет, переползать… тьфу! перескакивать на другую сторону улицы.
