Бахарь
Былье придорожное
Оглавление
Ладожская зарисовка 3
Разговор монаха и матроса 20
Шут Лакоста 27
Дикая скачка 45
Ладожская зарисовка
Вот послушайте, други сердешные, сказ о том, что со мною
случилося,
Когда я, презрев негу ленивую, Валаам посетил в водах Ладожских.
Утлый челн нес меня зыбью призрачной, подгоняемый ветрами
резвыми,
Когда кончились шхеры лесистые, что пленяли мой взор лепотой
своей.
Эти дивные, мшистые камни, словно спины гигантов низвергнутых,
Что сражались с богами отчаянно, что низринуты были
безжалостно.
Много лет уж прошло, много минуло с той поры, когда в битве
неистовой
Пало воинство гордых титанов, что богам дерзко бросило вызов
свой.
В битве той пали все до единого, сокрушенные гневом
божественным
Погрузившись в холодные хляби, в них застыли камнями, да
шхерами.
Их покрыли зеленые мхи, их покрыли лишайники белые,
Сосен корни корявые, толстые оплели камни черными змеями.
За кормою истаяли шхеры, и только плеск крутобокой волны,
Бесконечные неба просторы и кильватерный росчерк струи.
Вот вдали Валаам показался, всем на свете открытый ветрам,
Хвойным шумом и мощными кронами он вздымался к самим
небесам.
Я на землю святую сошел, что прозвахуся русским Афоном,
На которой апостол Андрей водрузил креста знамя святого.
По нем две звезды воссияли, Сергий с Германом — Чудотворцы,
Основавшие здесь монастырь, что несли свет заблудшим чухонцам.
Это было в глубокую старь, о чём предания нам сообщают,
Мощи их под тяжелой плитой, под собором в скале пребывают.
Сам монастырь многократно сжигали, всю братию подчас
истребляли,
Но свято место не пустовало и монастырь вновь и вновь
возрождали.
Вот только это было давно, а сейчас святость мне не попалась,
Или, быть может, она во скитах от глаз досужих умело скрывалась?
Искал я веру, а видел лишь культ. Вокруг меня обрядность пустая.
Блуждая, я набрел на погост, бродил бездумно, слегка скучая.
Вдруг средь крестов белый камень узрел на очень древней и
старой могиле.
К ней подойдя, я обомлел, когда прочел, что написано было.
«Схимник Григорий 1371. Шведский король Магнус» — надпись
гласила.
Я не поверил своим глазам — судьба, видать, меня тайной дарила.
Еще лежал здесь осколок плиты, покрытый вязью символов
древних,
Затертый временем и ветрами, и не дающий ответов верных.
Ну что ж — мне в помощь поисковик, недолгий поиск — и я нашел.
И уж совсем стало интересно, как эпитафию я прочел.
«На сём месте тело погребено,
В 1371 году земле оно предано,
«Магнуса, шведского короля,
Который, святое крещение восприя,
При крещении Григорием наречён.
В Швеции он в 1336 году рождён,
1360 году на престол был возведён,
Великую силу имел и, оною ополчен,
Двоекратно на Россию воевал.
И о прекращении войны клятву давал,
Но, преступив клятву, паки вооружился,
Тогда в свирепые волны погрузился,
В Ладожском озере войско его осталось,
И вооружённого флота знаков не оказалось.
Сам он на корабелъной доске носился,
Три дня и три ночи Богом хранился,
От потопления был избавлен,
Волнами к берегу сего монастыря управлен,
Иноками взят и в монастырь внесён,
Православным крещением просвящен;
Потом, вместо царской диадимы,
Облачён в монахи, удостоился схимы,
Прожив три дни здесь, скончался,
Быв в короне, и схимою увенчался».
Я пораженно застыл над могилой, выходит здесь Смек Магнус
лежит,
Краль Шведов, Норвегов и позже Сконе, что он за злато у Дании
выкупит.
Флаг Швеции стал о трех коронах, и именно Магнус его утвердил,
Он правил сорок четыре года и рабство в землях своих отменил.
Ведь вот же ирония — Магнус хотел вызнать про веру, которая
лучше,
И «оже православие — то в неё перейти, а коль католичество —
взять русов заблудших».
Так объявил он, когда войной пошел на Новгород с флотом
могучим,
И встав у Березового острова на стоянку, послал гонцов в
Новогород к урусам.
Владыка Василий ему ответствовал, что «Оже хощеши уведати,
лучшею веру,
Пошли в Царьгород к патриарху послов, занеже мы прияли от Грек
нашу веру,
А с тобою не спираемся мы про веру; а которая обида будет
промежи нас,
И мы к тебе пошлём о том на съезд, бояр и философов в
назначенный час».
Прибыли бояре на остров Березовый, но то письмо было уловкою,
Там он послу Кузьме Твердиславичу ультиматум выставил
сноровко.
«Обиды у меня с вами нет никакой, но поидите в веру мою така,
воля;
А не поидете, иду я на вас, со всею силою моею и скорбна буде
ваша доля».
Само время кралю дало ответ, и он перед смертию схиму принял.
Он отвратился от всего суетного, мирского ушел в затворы пока
дышал.
Так православие попрало католичество — эта победа дорогого
стоила.
Светом горячим истинной веры сердце мятежного короля
успокоило.
Шведы отрицают, что на Валааме находится могила их короля,
Еще бы, ведь тогда придется признать, что православья его стезя.
Они отказались производить тест ДНК схимника из Валаамской
могилы,
Им проще в Бохуслене тыкать в нагромождение камней — выдавая
это за его могильник.
Хотя при раскопках определили, что это бронзового века
захоронение,
Выходит так, что в Швеции просто нет могилы Магнуса — экое
недоразумение.
Ноги сами меня несли тропами лесистыми Валаамскими,
Я возвращался назад на пристань, желая продолжить свои
изыскания.
Вокруг меня паломники бегали им предлагали иконы, кресты,
Остров молитв превратился в вертеп, где лишь менялы и
ростовщики.
В храмах, соборах, скитах и часовнях — не больше веры, чем
просто в лесах.
Вера живет в бескрайних просторах, благих делах и горячих
сердцах.
Выйдя на пирс, я нашел свой челн, что волны лениво и плавно
качали
Звонко шлепая по исаду — сказы и сплетни они шептали.
Я прислушался и услышал: «На остров Дивный путник, плыви,
Там ты откроешь двери ответов, коль подберешь вопросов ключи.
Челн заскользил по волне ретивой покорный ветрам и рулевому,
За нами следили акибы пятнистые печально-кротким каким-то
взором.
Вот перед нами из хладных вод поднялся остров отвесными
скалами,
Что непреступен со всех сторон, скрывая тайны и древние знания.
Крутые скалы и валуны скрывают надежно от путников тайны,
Их покрывают лишайники, мхи, кривые сосны вцепились в камни.
В центре острова есть плато, где каменным змеем кромлех
свернулся.
Здесь место силы, языческий храм, что к силам природы дает
прикоснуться.
Здесь ритуалы идут по кругу, здесь усмиряются духи зла,
Здесь дивьи люди выходят на свет, и тайны свои поверяет земля.
Я к центру кромлеха подошел, пролил вино на замшелый камень,
Хлеб возложил и закрыл глаза, почувствовал идущие силу и
пламень.
Я услыхал монотонный гул, идущий, казалось, из недр земли,
Он был поначалу бессвязен и тих, чуть слышен буквально как рост
травы.
А после я стал разбирать и слова — не все и не сразу, но дело
пошло,
Я постепенно стал понимать, что же когда-то произошло.
Гул барантиды звучал и звучал, он отвечал на мои вопросы,
Я постепенно в нем различал следы былого почившего в бозе.
Я лег на траву и, глаза прикрыв, главу опустил на чуть теплый валун,
И образы стали ярки, свежи, как будто навеяны тысячью струн.
Я видел, как Магнус взошел на трон, точнее на трон его мать
возвела,
Мать Ингеборга была мудра, под властью её процветала земля.
Она «Вечный мир» в двадцать третьем году от имени Магнуса
заключила,
Тем положила распрям конец, меж Шведов и Руссов — межу
проложила.
«Свеям из Выбора гости не переимати, а также градов не ставити
на Корельской земле.
Земли и воды у новгородской Корелы не купити свеям и
выборяном нигде».
Граница легла от залива Финского по рекам Сестре и Вуоксе до
озера Сайма,
Устье Невы осталось за Новгородом, а русский Выборг стал
Шведским плацдармом.
Да только сам Магнус в сорок восьмом «нарушил крестное
целованье»,
Поправ Ореховецкий мирный договор в крестовый поход повел
латинян он.
Краль Магнус Смек был набожным дюже, и это сыграло с ним злую
шутку
Его католики окружали, в душе правителя порождая сомненья и
смуту.
Епископ Хемминг его смущал и призывал ересь искоренить,
Ему Бригитта безумная вторила, желая православных перекрестить.
Бригитта Шведская считалась святой, проводником Божьей воли
она почиталась.
Её видения и откровения — как воля Небесная воспринимались.
Что тут сказать — экзальтированная кликуша, по смерти мужа
«невестой Христа» стала,
Припадки её стали чаще и ярче — духовными виденьями церковь
их объявляла.
Хемминг — архиерей града Турку, призвал безумную воспринимать
всерьез,
Её внушаемость была ему на руку — она жила в стране своих
глупых грез.
Она заблудилась в небесных кущах и прибывала в глупых мечтах,
Желая под кровлей единой селить мужчин и женщин в
монастырях.
Ей даже в Вадстене земли дали дабы отстроить там монастырь,
Дочка ее в нём настоятельницей стала, мамин устав там насадив.
Вот так по сговору духовенства из бабы безумной святую создали,
И всех власть имущих тогда католиков прислушиваться к бредням
ее призвали.
Сегодня подобное из Греты Тунберг глобалисты вновь воссоздать
решили,
И надо сказать, что с деньгами и прессой у них легко это все
получилось.
Все православные для Бригитты были схизматиками, были врагами,
Они с Хеммингом искушали Магнуса, прельщая крестовым
завоеванием.
Сам папа римский Климент IV истово благоволил сему начинанию.
Он благословил весь католический мир на это угодное
благодеяние.
Во благо латинян под знамена пришли отряды немцев и отряды
датчан,
И с этой силой Биргер отплыл на завоевания строптивых славян.
Два долгих года сбиралось войско из знатных рыцарей, искателей
приключений.
Его вел сам местер Биргер, зять краля Магнуса — с папского
благословения.
За ним пошли «честные священники» и многие другие духовные
лица,
Желая расширить свои пределы, ну и как водится — поживиться.
Как только весною вскрылася Балтика, заблистилась светом и
чистотой
От брега Шведского отошла флотилия и понеслась над мутной
волной.
Десятки кораблей и тысячи латников водами шли на Святую Русь,
Они крещение ей уготовили, огнем и мечом полагая свой путь.
С ними святоши шли и монахи с фанатичным огнем в черных
сердцах,
Они несли распятое слово на черных, паучьих своих крестах.
Согласно видениям Бригитты Шведской им следовало язычников
перекрестить,
А всех не согласных принять католичество банальнейшим образом
истребить.
Краль Магнус желал получить контроль и завладеть Невским
путем,
Связавшим Европу и русский Новгород манивший давно своим
барышом.
Желал он отрезать вассальных карел от новогородского
протектората,
Сим путь открыть в Ингерманландию для последующего её захвата.
Обманом Орешек псы захватили, после безуспешной и долгой
осады,
Биргер защитникам дал слово чести, обещая от стен отвести
отряды.
Но местер слова своего не сдержал, и лишь перед ним врата
раскрыли,
То пятьсот ратников отпустили, а вот всю знать тот же час
полонили.
Пленены был тысяцкий Авраамий, Кузьма Твердиславич и восемь
знатных бояр —
«Римляне» всегда пред «язычниками» нарушали данные им слова,
обещания, договора.
Вот так местер Биргер Орешек и «захватил», оставив в нем
большой гарнизон,
Обратно по Неве в Усть-Ижору пошел, трюмы наполнив добытым
добром.
Да только не важным стратегом был Биргер, он роковой допустил
просчет,
Войска свои в Усть-Ижоре поставил, где лагерь разбил и поставил
шатер.
На Жабце поле встали войска, здесь шведы решили крепость
поставить
Это дало бы им крепкий тыл и возможность снабжения русов
ослабить.
Биргер мнил себя непобедимым, имея под рукой: шведов,
норвежцев, финнов,
А еще были наемники немецкие и датские, так же в количестве
неисчислимом.
разорять,
Им приказал всех русских пленных крестить, а отказавшихся —
истреблять.
Местер Биргер, чувствуя силу, к Александру отправил гонцов
поскорей:
«Ратоборствуй со мой если смеешь, ведь я уже стою в земле
твоей».
Князь Александр Ярославович созвал вече, где порешили ворога
громить,
Взяв дружину и новгородское ополчение, он поспешил из
Новограда отбыть.
У собора Святой Софии архиепископ Спиридон благословил войска,
И там же молодой княжич бросил слово, ставшее пророческим на
все времена:
«Братья мои! Не в силах Бог. А в правде и совести нашей Бог!
Не убоимся множества вражеских ратников, ибо воистину с нами
Бог».
Дружина князя пошла на рысях, за нею новгородцы — числом
пятьсот,
Примкнули чуть позже из Ладоги всадники и из Ижоры подтянулся
народ.
Войска Александра в лесу таились, ждали, когда подойдет пехота,
Позднее согласно диспозиции встали, ожидая сигнала к началу
налета.
Конницей новгородцев командовал Гаврила Олексич — это был
полк левой руки,
Центр Александр взял себе, Михаил принял правой руки полки.
Пехота Михаила у брега встала с тем, чтоб в бою шведов
разъединить,
Не дать войскам к кораблям откатиться и по возможности те
затопить.
Над рекой и землей покой,
В час рассветный туман густой,
Что молочной висит кисеёй,
Укрывая все земли собой.
Зарумянилась в небе заря,
Синий бархат лучом посекла
Злато брызнуло в облака,
Раззолачивая их края.
С белых облачных риз свет
На туманную землю пролился,
Разорвал пелену одежд
И в поднятом мече заискрился.
За туманом не видно ни зги,
Только слышится топот конский,
И горящий, слепящий клинок
Над уснувшей землею несется.
А потом показалась и длань,
В чешуе золоченой кольчуги,
И шелома шишак засиял,
И личины открылися дуги.
В след за князем возникла ХОРУГВЬ
С раззолоченным ликом СПАСА,
Что взирала скорбно и жутко
На врага как с иконостаса.
Разметался в клочья туман,
И на спящий лагерь врагов
Русский вырвался авангард,
Что стремился взыскать за кровь.
Мчались чудо богатыри,
Преисполненные мести праведной —
За убитых и взятых в полон,
За поруганное православие.
Мчали воины в тишине,
Маскировку чтоб не раскрыть,
И лишь когда в лагерь ворвались,
То разудалый раздался свист.
Слишком поздно подняли тревогу,
Врагом выставленные дозоры,
Не успело войско проснуться
И в боевые собраться узоры.
Не успел облачиться враг
Ни в кольчугу, ни в крепкие латы,
«Шапельдеферы» и щиты,
И те не все подхватили солдаты.
Средь шатров полуголый враг
Супротив конных не боец,
Его копьями били с коней,
Его меч рубил удалец.
Рыцари, как простые ратники,
Сражались пешими, без брони
Им не хватило банально времени,
Чтоб облачиться в доспехи свои.
Отходил враг к златому шатру,
Где становился в подобие строя,
Он линию обороны создал,
К последнему изготовившись бою.
А у шатра на могучем коне
Сидел сам Биргер, взирающий скорбно
На то, как гибнут его бойцы
И вместе с ними мечты и орден.
Гнев исказил полководца лик,
Когда узрел Александра он,
И шпоры дав своему гнедому,
Он в гущу боя попер на рожон.
Он меч воздел и встал в стременах,
Его лицо исказила ярость.
Он понимал, что бой проиграл,
И только смерть ему и осталась.
Он молодого княжича зрел,
Как ловко тот сокрушает врага.
Он бросил вызов, дал шенкелей,
И конь его закусил удила.
Они летели навстречу друг другу —
Былье придорожное
Оглавление
Ладожская зарисовка 3
Разговор монаха и матроса 20
Шут Лакоста 27
Дикая скачка 45
Ладожская зарисовка
Вот послушайте, други сердешные, сказ о том, что со мною
случилося,
Когда я, презрев негу ленивую, Валаам посетил в водах Ладожских.
Утлый челн нес меня зыбью призрачной, подгоняемый ветрами
резвыми,
Когда кончились шхеры лесистые, что пленяли мой взор лепотой
своей.
Эти дивные, мшистые камни, словно спины гигантов низвергнутых,
Что сражались с богами отчаянно, что низринуты были
безжалостно.
Много лет уж прошло, много минуло с той поры, когда в битве
неистовой
Пало воинство гордых титанов, что богам дерзко бросило вызов
свой.
В битве той пали все до единого, сокрушенные гневом
божественным
Погрузившись в холодные хляби, в них застыли камнями, да
шхерами.
Их покрыли зеленые мхи, их покрыли лишайники белые,
Сосен корни корявые, толстые оплели камни черными змеями.
За кормою истаяли шхеры, и только плеск крутобокой волны,
Бесконечные неба просторы и кильватерный росчерк струи.
Вот вдали Валаам показался, всем на свете открытый ветрам,
Хвойным шумом и мощными кронами он вздымался к самим
небесам.
Я на землю святую сошел, что прозвахуся русским Афоном,
На которой апостол Андрей водрузил креста знамя святого.
По нем две звезды воссияли, Сергий с Германом — Чудотворцы,
Основавшие здесь монастырь, что несли свет заблудшим чухонцам.
Это было в глубокую старь, о чём предания нам сообщают,
Мощи их под тяжелой плитой, под собором в скале пребывают.
Сам монастырь многократно сжигали, всю братию подчас
истребляли,
Но свято место не пустовало и монастырь вновь и вновь
возрождали.
Вот только это было давно, а сейчас святость мне не попалась,
Или, быть может, она во скитах от глаз досужих умело скрывалась?
Искал я веру, а видел лишь культ. Вокруг меня обрядность пустая.
Блуждая, я набрел на погост, бродил бездумно, слегка скучая.
Вдруг средь крестов белый камень узрел на очень древней и
старой могиле.
К ней подойдя, я обомлел, когда прочел, что написано было.
«Схимник Григорий 1371. Шведский король Магнус» — надпись
гласила.
Я не поверил своим глазам — судьба, видать, меня тайной дарила.
Еще лежал здесь осколок плиты, покрытый вязью символов
древних,
Затертый временем и ветрами, и не дающий ответов верных.
Ну что ж — мне в помощь поисковик, недолгий поиск — и я нашел.
И уж совсем стало интересно, как эпитафию я прочел.
«На сём месте тело погребено,
В 1371 году земле оно предано,
«Магнуса, шведского короля,
Который, святое крещение восприя,
При крещении Григорием наречён.
В Швеции он в 1336 году рождён,
1360 году на престол был возведён,
Великую силу имел и, оною ополчен,
Двоекратно на Россию воевал.
И о прекращении войны клятву давал,
Но, преступив клятву, паки вооружился,
Тогда в свирепые волны погрузился,
В Ладожском озере войско его осталось,
И вооружённого флота знаков не оказалось.
Сам он на корабелъной доске носился,
Три дня и три ночи Богом хранился,
От потопления был избавлен,
Волнами к берегу сего монастыря управлен,
Иноками взят и в монастырь внесён,
Православным крещением просвящен;
Потом, вместо царской диадимы,
Облачён в монахи, удостоился схимы,
Прожив три дни здесь, скончался,
Быв в короне, и схимою увенчался».
Я пораженно застыл над могилой, выходит здесь Смек Магнус
лежит,
Краль Шведов, Норвегов и позже Сконе, что он за злато у Дании
выкупит.
Флаг Швеции стал о трех коронах, и именно Магнус его утвердил,
Он правил сорок четыре года и рабство в землях своих отменил.
Ведь вот же ирония — Магнус хотел вызнать про веру, которая
лучше,
И «оже православие — то в неё перейти, а коль католичество —
взять русов заблудших».
Так объявил он, когда войной пошел на Новгород с флотом
могучим,
И встав у Березового острова на стоянку, послал гонцов в
Новогород к урусам.
Владыка Василий ему ответствовал, что «Оже хощеши уведати,
лучшею веру,
Пошли в Царьгород к патриарху послов, занеже мы прияли от Грек
нашу веру,
А с тобою не спираемся мы про веру; а которая обида будет
промежи нас,
И мы к тебе пошлём о том на съезд, бояр и философов в
назначенный час».
Прибыли бояре на остров Березовый, но то письмо было уловкою,
Там он послу Кузьме Твердиславичу ультиматум выставил
сноровко.
«Обиды у меня с вами нет никакой, но поидите в веру мою така,
воля;
А не поидете, иду я на вас, со всею силою моею и скорбна буде
ваша доля».
Само время кралю дало ответ, и он перед смертию схиму принял.
Он отвратился от всего суетного, мирского ушел в затворы пока
дышал.
Так православие попрало католичество — эта победа дорогого
стоила.
Светом горячим истинной веры сердце мятежного короля
успокоило.
Шведы отрицают, что на Валааме находится могила их короля,
Еще бы, ведь тогда придется признать, что православья его стезя.
Они отказались производить тест ДНК схимника из Валаамской
могилы,
Им проще в Бохуслене тыкать в нагромождение камней — выдавая
это за его могильник.
Хотя при раскопках определили, что это бронзового века
захоронение,
Выходит так, что в Швеции просто нет могилы Магнуса — экое
недоразумение.
Ноги сами меня несли тропами лесистыми Валаамскими,
Я возвращался назад на пристань, желая продолжить свои
изыскания.
Вокруг меня паломники бегали им предлагали иконы, кресты,
Остров молитв превратился в вертеп, где лишь менялы и
ростовщики.
В храмах, соборах, скитах и часовнях — не больше веры, чем
просто в лесах.
Вера живет в бескрайних просторах, благих делах и горячих
сердцах.
Выйдя на пирс, я нашел свой челн, что волны лениво и плавно
качали
Звонко шлепая по исаду — сказы и сплетни они шептали.
Я прислушался и услышал: «На остров Дивный путник, плыви,
Там ты откроешь двери ответов, коль подберешь вопросов ключи.
Челн заскользил по волне ретивой покорный ветрам и рулевому,
За нами следили акибы пятнистые печально-кротким каким-то
взором.
Вот перед нами из хладных вод поднялся остров отвесными
скалами,
Что непреступен со всех сторон, скрывая тайны и древние знания.
Крутые скалы и валуны скрывают надежно от путников тайны,
Их покрывают лишайники, мхи, кривые сосны вцепились в камни.
В центре острова есть плато, где каменным змеем кромлех
свернулся.
Здесь место силы, языческий храм, что к силам природы дает
прикоснуться.
Здесь ритуалы идут по кругу, здесь усмиряются духи зла,
Здесь дивьи люди выходят на свет, и тайны свои поверяет земля.
Я к центру кромлеха подошел, пролил вино на замшелый камень,
Хлеб возложил и закрыл глаза, почувствовал идущие силу и
пламень.
Я услыхал монотонный гул, идущий, казалось, из недр земли,
Он был поначалу бессвязен и тих, чуть слышен буквально как рост
травы.
А после я стал разбирать и слова — не все и не сразу, но дело
пошло,
Я постепенно стал понимать, что же когда-то произошло.
Гул барантиды звучал и звучал, он отвечал на мои вопросы,
Я постепенно в нем различал следы былого почившего в бозе.
Я лег на траву и, глаза прикрыв, главу опустил на чуть теплый валун,
И образы стали ярки, свежи, как будто навеяны тысячью струн.
Я видел, как Магнус взошел на трон, точнее на трон его мать
возвела,
Мать Ингеборга была мудра, под властью её процветала земля.
Она «Вечный мир» в двадцать третьем году от имени Магнуса
заключила,
Тем положила распрям конец, меж Шведов и Руссов — межу
проложила.
«Свеям из Выбора гости не переимати, а также градов не ставити
на Корельской земле.
Земли и воды у новгородской Корелы не купити свеям и
выборяном нигде».
Граница легла от залива Финского по рекам Сестре и Вуоксе до
озера Сайма,
Устье Невы осталось за Новгородом, а русский Выборг стал
Шведским плацдармом.
Да только сам Магнус в сорок восьмом «нарушил крестное
целованье»,
Поправ Ореховецкий мирный договор в крестовый поход повел
латинян он.
Краль Магнус Смек был набожным дюже, и это сыграло с ним злую
шутку
Его католики окружали, в душе правителя порождая сомненья и
смуту.
Епископ Хемминг его смущал и призывал ересь искоренить,
Ему Бригитта безумная вторила, желая православных перекрестить.
Бригитта Шведская считалась святой, проводником Божьей воли
она почиталась.
Её видения и откровения — как воля Небесная воспринимались.
Что тут сказать — экзальтированная кликуша, по смерти мужа
«невестой Христа» стала,
Припадки её стали чаще и ярче — духовными виденьями церковь
их объявляла.
Хемминг — архиерей града Турку, призвал безумную воспринимать
всерьез,
Её внушаемость была ему на руку — она жила в стране своих
глупых грез.
Она заблудилась в небесных кущах и прибывала в глупых мечтах,
Желая под кровлей единой селить мужчин и женщин в
монастырях.
Ей даже в Вадстене земли дали дабы отстроить там монастырь,
Дочка ее в нём настоятельницей стала, мамин устав там насадив.
Вот так по сговору духовенства из бабы безумной святую создали,
И всех власть имущих тогда католиков прислушиваться к бредням
ее призвали.
Сегодня подобное из Греты Тунберг глобалисты вновь воссоздать
решили,
И надо сказать, что с деньгами и прессой у них легко это все
получилось.
Все православные для Бригитты были схизматиками, были врагами,
Они с Хеммингом искушали Магнуса, прельщая крестовым
завоеванием.
Сам папа римский Климент IV истово благоволил сему начинанию.
Он благословил весь католический мир на это угодное
благодеяние.
Во благо латинян под знамена пришли отряды немцев и отряды
датчан,
И с этой силой Биргер отплыл на завоевания строптивых славян.
Два долгих года сбиралось войско из знатных рыцарей, искателей
приключений.
Его вел сам местер Биргер, зять краля Магнуса — с папского
благословения.
За ним пошли «честные священники» и многие другие духовные
лица,
Желая расширить свои пределы, ну и как водится — поживиться.
Как только весною вскрылася Балтика, заблистилась светом и
чистотой
От брега Шведского отошла флотилия и понеслась над мутной
волной.
Десятки кораблей и тысячи латников водами шли на Святую Русь,
Они крещение ей уготовили, огнем и мечом полагая свой путь.
С ними святоши шли и монахи с фанатичным огнем в черных
сердцах,
Они несли распятое слово на черных, паучьих своих крестах.
Согласно видениям Бригитты Шведской им следовало язычников
перекрестить,
А всех не согласных принять католичество банальнейшим образом
истребить.
Краль Магнус желал получить контроль и завладеть Невским
путем,
Связавшим Европу и русский Новгород манивший давно своим
барышом.
Желал он отрезать вассальных карел от новогородского
протектората,
Сим путь открыть в Ингерманландию для последующего её захвата.
Обманом Орешек псы захватили, после безуспешной и долгой
осады,
Биргер защитникам дал слово чести, обещая от стен отвести
отряды.
Но местер слова своего не сдержал, и лишь перед ним врата
раскрыли,
То пятьсот ратников отпустили, а вот всю знать тот же час
полонили.
Пленены был тысяцкий Авраамий, Кузьма Твердиславич и восемь
знатных бояр —
«Римляне» всегда пред «язычниками» нарушали данные им слова,
обещания, договора.
Вот так местер Биргер Орешек и «захватил», оставив в нем
большой гарнизон,
Обратно по Неве в Усть-Ижору пошел, трюмы наполнив добытым
добром.
Да только не важным стратегом был Биргер, он роковой допустил
просчет,
Войска свои в Усть-Ижоре поставил, где лагерь разбил и поставил
шатер.
На Жабце поле встали войска, здесь шведы решили крепость
поставить
Это дало бы им крепкий тыл и возможность снабжения русов
ослабить.
Биргер мнил себя непобедимым, имея под рукой: шведов,
норвежцев, финнов,
А еще были наемники немецкие и датские, так же в количестве
неисчислимом.
Часть войск Биргер отрядил немедля окрестные земли вдоль Невы
разорять,
Им приказал всех русских пленных крестить, а отказавшихся —
истреблять.
Местер Биргер, чувствуя силу, к Александру отправил гонцов
поскорей:
«Ратоборствуй со мой если смеешь, ведь я уже стою в земле
твоей».
Князь Александр Ярославович созвал вече, где порешили ворога
громить,
Взяв дружину и новгородское ополчение, он поспешил из
Новограда отбыть.
У собора Святой Софии архиепископ Спиридон благословил войска,
И там же молодой княжич бросил слово, ставшее пророческим на
все времена:
«Братья мои! Не в силах Бог. А в правде и совести нашей Бог!
Не убоимся множества вражеских ратников, ибо воистину с нами
Бог».
Дружина князя пошла на рысях, за нею новгородцы — числом
пятьсот,
Примкнули чуть позже из Ладоги всадники и из Ижоры подтянулся
народ.
Войска Александра в лесу таились, ждали, когда подойдет пехота,
Позднее согласно диспозиции встали, ожидая сигнала к началу
налета.
Конницей новгородцев командовал Гаврила Олексич — это был
полк левой руки,
Центр Александр взял себе, Михаил принял правой руки полки.
Пехота Михаила у брега встала с тем, чтоб в бою шведов
разъединить,
Не дать войскам к кораблям откатиться и по возможности те
затопить.
Над рекой и землей покой,
В час рассветный туман густой,
Что молочной висит кисеёй,
Укрывая все земли собой.
Зарумянилась в небе заря,
Синий бархат лучом посекла
Злато брызнуло в облака,
Раззолачивая их края.
С белых облачных риз свет
На туманную землю пролился,
Разорвал пелену одежд
И в поднятом мече заискрился.
За туманом не видно ни зги,
Только слышится топот конский,
И горящий, слепящий клинок
Над уснувшей землею несется.
А потом показалась и длань,
В чешуе золоченой кольчуги,
И шелома шишак засиял,
И личины открылися дуги.
В след за князем возникла ХОРУГВЬ
С раззолоченным ликом СПАСА,
Что взирала скорбно и жутко
На врага как с иконостаса.
Разметался в клочья туман,
И на спящий лагерь врагов
Русский вырвался авангард,
Что стремился взыскать за кровь.
Мчались чудо богатыри,
Преисполненные мести праведной —
За убитых и взятых в полон,
За поруганное православие.
Мчали воины в тишине,
Маскировку чтоб не раскрыть,
И лишь когда в лагерь ворвались,
То разудалый раздался свист.
Слишком поздно подняли тревогу,
Врагом выставленные дозоры,
Не успело войско проснуться
И в боевые собраться узоры.
Не успел облачиться враг
Ни в кольчугу, ни в крепкие латы,
«Шапельдеферы» и щиты,
И те не все подхватили солдаты.
Средь шатров полуголый враг
Супротив конных не боец,
Его копьями били с коней,
Его меч рубил удалец.
Рыцари, как простые ратники,
Сражались пешими, без брони
Им не хватило банально времени,
Чтоб облачиться в доспехи свои.
Отходил враг к златому шатру,
Где становился в подобие строя,
Он линию обороны создал,
К последнему изготовившись бою.
А у шатра на могучем коне
Сидел сам Биргер, взирающий скорбно
На то, как гибнут его бойцы
И вместе с ними мечты и орден.
Гнев исказил полководца лик,
Когда узрел Александра он,
И шпоры дав своему гнедому,
Он в гущу боя попер на рожон.
Он меч воздел и встал в стременах,
Его лицо исказила ярость.
Он понимал, что бой проиграл,
И только смерть ему и осталась.
Он молодого княжича зрел,
Как ловко тот сокрушает врага.
Он бросил вызов, дал шенкелей,
И конь его закусил удила.
Они летели навстречу друг другу —
