Куаньяр молча показал ему удостоверение Секретного Бюро при Комитете Общественного Спасения.
Граф де Бресси нервно поднялся снова. Его бледное лицо дёрнулось, как от пощечины, горло сжалось:
- Странное дело, гражданин, - в усталых глазах на секунду зажглась ирония, сменившаяся болью, - жизнь, свободу и как я понимаю еще и сотрудничество, мне предлагают люди, казнившие всю мою семью!
Он сделал гневный жест:
- Моя семья погибла, чем меня теперь можно шантажировать?! Обвинение против меня выдвинуть несложно: Роялист? Безусловно! Дворянин? Факт! Враг Республики? Да уж не друг, точно. Этого думаю вам уже достаточно, чтобы отправить меня на гильотину? Что вам еще нужно?! Я должен крикнуть: «Да здравствует король!», чтобы меня потащили в трибунал вне списка?!
Норбер резко поднял ладонь в знак предупреждения.
- Нет. Только не вздумайте кричать «Да здравствует...» Тише. Прошу вас. Иначе я буду бессилен помочь вам! Выслушайте меня...я прошу вас..
.
Сурово сжатые губы Куаньяра вдруг дрогнули в легкой улыбке.
- Что? - с недоумением переспросил граф, реакция якобинца была ему непонятна и уже потому страшна, - что за чудовищная жестокость, неужели чужие страдания вас развлекают?!
- Ничуть, но я хотел сказать, что не всё так страшно, как вы думаете,- и выдержав паузу серьезно произнес, - Бресси, ваша семья жива.. живы все, и дети и племянница. Но за сестру с мужем можете даже не просить, их уже отправили в трибунал, герцог де Жюайез австрийский агент, тому есть доказательства, я лично видел эти документы. От вас зависит счастливое воссоединение семьи.. И кто вам сказал, что они казнены? Вы... помните Санлис... помните меня... откуда такая ненависть, за что?
Надежда мучительно боролась с недоверием. Наконец де Бресси медленно произнес:
- Куаньяр, отчего вы все время возникаете на моем пути.. где бы мы не скрывались, вы упрямо разыскивали нас. Почему я должен вам верить?
- Я никогда не преследовал вас со злым умыслом...
Вам придется научиться доверять мне. У вас нет другого выхода, Бресси. Сейчас вас отвезут в другое место. Это не тюрьма, а частная квартира.
- Если всё это правда, то вы сможете ответить, где сейчас мои дети, где Луиза?, - голос де Бресси заметно дрогнул.
- Луиза, то есть гражданка Масийяк,- поправился Норбер под удивленным взглядом графа, - уже около десяти дней живёт на той квартире, куда сейчас отвезут и вас. Ваши дети по странной ошибке помещены в Ла-Форс, за ними уже послали людей.. И одна убедительная просьба, вы умный человек, граф, не пытайтесь сбежать. Вас сразу схватят и даже я едва ли смогу чем-либо вам помочь. Люди Вадье и Амара для вас сейчас опаснее чумы. Я выразился достаточно ясно, защитник Трона и Алтаря?, - по губам Куаньяра невольно скользнула ироническая усмешка.
- Один вопрос, если позволите, рыцарь Красного Колпака, - ироничный де Бресси в долгу не остался, - мы скрывались от ищеек Комитета Общественной Безопасности, возглавляемого Вадье. Кого же представляете вы и ваши люди, ведь Секретное Бюро есть отдел вышеозначенного Комитета или нет?…Кому же вы тогда подчиняетесь?, - он растерянно замолчал и задумался, крайне напряженный и недоверчивый.
- Эта тема не должна вас беспокоить, господин роялист, - тон Куаньяра стал сух и резок, - нам нужна информация от вашей племянницы, лично от вас мне не нужно ровно ничего. Но услуга за услугу, так сказать, обмен любезностями.
Комитету Общественной Безопасности по ряду причин удобно, чтобы Луиза де Масийяк навсегда замолчала и исчезла. Вас с детьми они отправят под нож гильотины именно потому, что мы пытались вас спасти, - тут Куаньяр замялся, - чтобы дать почувствовать... одному важному члену революционного правительства, что он не имеет власти, превышающей их собственную. Короче, со стороны вашей племянницы… нужная информация, мы со своей стороны - обещаем сохранить всем вам жизнь.
Лично со своей стороны…- Норбер спокойно выдержал испытующий взгляд графа, - обещаю сделать всё от меня зависящее, чтобы отвести от вас и ваших близких угрозу знакомства с трибуналом».
Де Бресси некоторое время молча изучал его. Черт возьми, прошло пять лет, но он так и не оставил своих претензий и надежд, ведь не во имя горячего сочувствия к нему и его детям столько участия и усердия? Якобинец мало похож на милосердную мать Терезу..
Куаньяр жестом подозвал Клерваля и подал ему лист бумаги:
- Этот человек свободен.
- Вот как? Но где же приказ?
Из-за обшлага сюртука вытащил Куаньяр и развернул перед представителем трибунала бумагу с печатями Секретного Бюро. Под текстом стояла хорошо знакомая Клервалю подпись депутата от Арраса.
Комитет Общественного Спасения
Оба правительственных комитета располагались в здании бывшего королевского дворца Тюильри или точнее павильона Флоры, именуемого сейчас павильоном Равенства. Парламент революционной Франции – Национальный Конвент располагался там же.
Уникальное здание. Тюильри с равным успехом мог стать как памятником королевской власти, так и памятником Великой Революции, если бы не был сожжён во время восстания Парижской коммуны в 1871 году…
Еще 7 апреля 1793 года революционное правительство Франции расположилось в апартаментах «австриячки». С июля 1793 Комитет стал расширяться, заняв бывшие покои принца, где ранее находился Комитет колоний, затем апартаменты бывшего короля, павильон Флоры и несколько небольших особняков на Карусельной площади.
В павильоне Равенства располагались также Комитет Ассигнаций и Монет, Комитет Финансов и Контрибуций, Комитет Путей Сообщения и ряд других комитетов.
Наряду с общим залом совещаний были выделены отдельные кабинеты для каждого из членов правительства. Поскольку многим из них часто приходилось оставаться здесь допоздна, в том числе и на ночь, в этих кабинетах появились и кровати. Это было своеобразное зрелище…
Из этой части замка был свой отдельный выход – «бывшая лестница королевы».
Комитет Общественного Спасения, представлявший собой революционное
правительство Французской Республики, занимал бывшие апартаменты Марии-Антуанетты на нижнем этаже и антресолях со стороны сада Тюильри. В течение 1794 года правительственный Комитет распространился также и на второй этаж, заняв к лету бывшие апартаменты Людовика Шестнадцатого, где до этого располагался Комитет Колоний.
Если в апреле-мае 1793 между членами Комитета еще не было разделения функций, то позднее всё изменилось.
Комитет Общественного Спасения обладал общим секретариатом и распадался на семь секций или бюро. Каждая секция имела своего руководителя и штат сотрудников.
Военной секцией руководили Сен-Жюст и Карно, секцию вооружений возглавлял Приёр из Кот-д, Ор, секцию продовольствия и транспорта – Лендэ.
Робеспьер и Барер занимались преимущественно международными связями. Однако они не были разобщены, Барер составлял письма и отчеты для многих секций и бюро, а Робеспьер был в курсе дел каждой из них.
Осенью 1793 года Робеспьеру предстояло писать доклад о международной обстановке, в качестве консультанта пригласили дипломата «старой школы» из «бывших» графа Кольхена.
Впоследствии граф писал, что у него сложилось неожиданно приятное впечатление от общения с этим революционером.
Вместо жестокого грубого фанатика, угрожающего всем по любому поводу арестом и гильотиной, а именно так рисовали себе противники Неподкупного, он с хорошими отличными манерами даже для дворянина.
И это было так, Робеспьер был одним из тех якобинцев, кто не считал нужным доказывать свою «революционность» подражанием городской бедноте в виде красного колпака, расстегнутого воротника сорочки или грязных манжет…
Обращаясь к Кольхену Робеспьер говорил не обычное для республиканца «гражданин», а старорежимное «месье»… И что из этого следует? Да ровным счетом ничего.
Рабочий день Комитета начинался рано, с семи утра. Запираясь в своих кабинетах часов до десяти-одиннадцати, они читали и отправляли корреспонденцию, а также завершая работу, начатую накануне.
К десяти утра все члены Комитета собирались в большом зале. Здесь, не выбирая председателя и не ведя протокола, обсуждали общие дела, по некоторым из них особенно срочным и не вызывавшим разногласий решения принимались сразу, остальные откладывали до прихода специалистов-экспертов.
В час дня одни отправлялись в Конвент, иные продолжали совместный разбор текущих дел. Кто не успел позавтракать дома, тут же перекусывали на месте, в углу стоял стол, еду заказывали в ближайшем кафе, кто слишком устал после бессонной ночи, тут же урывками отдыхал на походных кроватях, всегда стоявших в других углах зала, всё это придавало рабочему помещению странный вид.
Рабочий день французского революционного правительства не был чётко ограничен временем. Только в пять-шесть вечера члены Комитетов устраивали перерыв на обед. Женатые обедали дома, остальные депутаты и люди Комитетов питались в соседнем кафе, притом очень скромно, платя в среднем по 8 су за человека.
Через час-полтора заседание возобновлялось. Возвращались уходившие в Конвент, приходили за распоряжениями министры, появлялись вызванные накануне эксперты, всюду оживленно сновали секретари и курьеры.
Заседания Якобинского клуба происходили два-три раза в неделю с восьми до десяти или одиннадцати вечера, в крайних случаях собрание расходилось в двенадцать ночи.
Вечернее заседание Комитетов также часто затягивалось до двенадцати, до часу ночи, иногда и дольше. Часто, утомленные сверх разумного предела люди теряли выдержку, становясь агрессивными, не стесняясь более в выражениях, так, грубые наскоки Билло на Робеспьера стали постоянным явлением и тогда, обычно это случалось за полночь, обстановка резко накалялась. В этом случае ловкий Барер с его чувством юмора спешил остроумной репликой или весёлым каламбуром вызвать смех и временно рассеять взрывоопасную напряженность.
Так почти без отдыха, работая по 15-18 часов в сутки, на грани человеческих сил и разбирая ежедневно по 500-600 дел, члены революционного правительства Франции имели при этом грошовый оклад, расстроенные нервы и моральное удовлетворение «мучеников, истязающих себя во имя общественного спасения…»
Это не работа, исполняемая только ради заработка и длящаяся строгое количество часов, это то, чему посвящают свои жизни без остатка…это искренняя вера и страсть, ради которой умирают и убивают…
Двери двух комитетов разделял коридор, устланный изрядно посеревшим, но некогда красным ковром.
Новые хозяева тюильрийских кабинетов совсем не напоминали королевских чиновников и придворных с их чванными церемонными манерами, в пудреных париках, сияющих золотом и бриллиантами кафтанах.
Воротники фраков и рубашек часто были небрежно расстегнуты, что можно было легко объяснить удушающей жарой, от которой не спасали открытые настежь окна.
Революция создала новый этикет, при встрече мужчины более не раскланивались церемонно и не мели шляпой пол, а сдержанно подавали друг другу руку в знак равенства и братства. Но ни климат, ни психологическая обстановка никак не способствовали миролюбию и спокойствию людей.
Куаньяр с докладом стоял у окна в ожидании Неподкупного. Громкие, резкие голоса из Комитета Общественного Спасения заставили его прислушаться, взаимные обвинения и угрозы сыпались, как из рога изобилия.
В помещениях, занимаемых Комитетами, сохранилась почти прежняя роскошь обстановки, доставшаяся от «старого режима». У входа стояли вооруженные жандармы.
Толчком приоткрывшаяся дверь позволила Норберу увидеть потрясающую сцену, рослый Билло-Варенн, ухватив Робеспьера за воротник сюртука и встряхивая, грубо ругаясь, диким голосом кричал:
- Сам ты подлинный контрреволюционер! Честолюбец и карьерист! Товарищи, этот коварный человек станет диктатором Франции только через наши трупы!
В бешенстве, с трудом вырвавшись из сильных рук Билло, Неподкупный вскрикнул:
- Хотите войны? Отлично! Будет вам война! Я рождён бороться с преступниками, а не руководить ими!
На губах Норбера сама собой возникла усмешка. Вот это фраза, афоризм! Но этого коллеги точно не простят ему!
Подхватив порывистым жестом шляпу и трость он быстрым шагом вышел из кабинета, хлопнув дверью. В эту минуту он не видел никого и Норбер не счел возможным останавливать его.
И этого несчастного еще пытаются выставить «тираном и диктатором»?! Но где же видано, чтобы с диктатором говорили в таком тоне, чтобы ему кидали обвинения в лицо, трясли за воротник, ничуть не боясь последствий?
Того, что он увидел, было вполне достаточно, чтобы понять, единство самого революционного правительства Франции миф…
А под окнами уже собралась толпа любопытных гуляющих парижан…
- Эй, Жак, они там что, убивают друг друга?!
Дверь кабинета напротив, приоткрылась, и низкий бархатистый голос Амара, одного из виднейших членов Общественной Безопасности окликнул его:
- Гражданин Куаньяр, а вас я попрошу задержаться... на пару слов!
Амар, худощавый человек около 40 лет с резкими чертами лица в черном сюртуке сидел за столом, накрытым зеленым сукном. Рядом с ним стоял, небрежно опираясь о край стола высокий и худой тип средних лет, тоже весь в чёрном, Арман Кавуа, один из агентов Общественной Безопасности, близкий Амару человек.
- Чёрт бы их подрал!, - подумалось Норберу, - догадываюсь даже, что их беспокоит!
- Вы откровенно избегаете нас в последнее время!, - вкрадчиво начал Амар, - мы всё же коллеги, а не враги. Когда и мы сможем ознакомиться с вашим докладом?
- Доклад еще не готов, граждане, - Куаньяр непроизвольно прижал к себе папку, - после ознакомления с ним гражданина Робеспьера…
Амар резко хлопнул ладонью по столу. Лицо Кавуа стало озабоченным и злым.
- Чёрт бы его побрал! Он снова превышает свои полномочия! Подобные дела в ведении нашего Комитета и вы обязаны представлять отчеты мне или Вадье!, - Амара распирало бешенство, в глазах метались искры.
Куаньяр спокойно, с презрительной усмешкой пережидал этот взрыв эмоций. Иной реакции он и не ждал.
- Не сомневаемся, любезный, что девица Масийяк у вас. Передайте ее нам в ближайшее время. Бюро удерживает ее незаконно, - заговорил Кавуа, тон его был примирительным, но улыбка вышла кривой и неестественной.
- По декрету от 27 жерминаля II года Республики, - холодно улыбаясь, ответил Куаньяр, - дела, подобные этому находятся в ведении Бюро, и нет иного декрета, который этот факт отменяет. Это не вопрос честолюбия, мы законопослушные граждане и только!
Амар встал, опираясь руками о стол. Лицо исказилось гневом, на лбу мелко выступил пот. Наконец его прорвало ненавистью:
- Пособники диктатора! Это Якобинский клуб – стражи и лейб-гвардия Революции? Как бы не так! Знаем мы, чья вы лейб-гвардия! Мы видим насквозь ваши черные умыслы! У нас под носом созрел новый Нерон!
