В мае 1797 года ему сравнялся 31 год, он оставался всё тем же ярким и сильным красавцем, каким, почти наравне с Сен-Жюстом блистал на вечерах в доме Дюплэ. Но переживания последних 3 лет оставили в его внешности и душе определённый отпечаток жёсткой мрачности, отпугивающей людей, особенно при первом впечатлении.
В нём было нечто, не допускающее бесцеремонного панибратства со стороны мужчин и желания кокетничать со стороны женщин.
Его боялись без реальных причин и выдумывали о его прошлом всякие «ужасы», то есть сентиментальный вздор о «трёх тысячах казненных по его личному приказу, но, конечно же, что главное, совершенно невинных людей»…
Впрочем, этими мифами увлекались и слепо верили им только богатые люди Санлиса, местные якобинцы отлично помнили своего прежнего председателя, простой люд был также расположен к нему, здесь помнили небогатую, трудолюбивую семью Куаньяров, его отца, мать и брата.
Когда Норбер верхом, в строгом чёрном костюме с трёхцветным шарфом и чёрной шляпе с трехцветной кокардой, в сопровождении ряда членов местной администрации и охраны ехал к зданию мэрии, люди с любопытством разглядывали их, кто с одобрением и надеждой, но кто-то и с затаённым ужасом и ненавистью.
У тротуара в тени под деревьями стояла оживлённая группа из четырёх изысканно одетых молодых девушек:
- Maman рассказывала, что еще перед выборами, она с тёткой была вынуждена обратиться к этому ужасному якобинцу…Возмутительно, этот грубиян самого последнего революционного образца, даже не встал, не поклонился, когда в кабинет вошли дамы, хуже того, он даже не снял перед ними шляпы! Но это ещё не всё, обращаясь к ним, хам даже не называл их титулы, а только лишь фамилии, словно они жёны поваров и лакеев! А ведь на календаре уже не 93 год!
- Господи! А вы ждали благородных манер от санкюлота?
- Беатрис, это который наш новый мэр, не тот ли стройный, яркий брюнет, красавчик, не старше 30? Вот бы познакомиться… Почему же я его нигде не видела, он не местный?
- Фу, у тебя дурной вкус, Софи, папенька говорит, он кровавый фанатик, из тех, что 3-4 года назад сотнями казнили порядочных людей в Майенне и в Лавале и его место на эшафоте, а не в кресле мэра!
- Зачем ты так жестока, я не узнаю тебя, Беатрис?! И якобинец все же человек… живая душа… Может быть всё клевета, и он не так уж и виноват? По-моему он очень даже интересный, в нём нет ничего ужасного, скорее, напротив, у тебя что-ли нет глаз?
- А ты не заметила, какая у этого красавчика мрачная и свирепая складка губ, ты легкомысленна и невнимательна Софи, как всегда…А он местный, причём сын сапожника, папенька говорит, раньше он был председателем местных бунтовщиков, а лет 5 назад уехал в Париж, мутить воду там! Когда он уехал из Санлиса, тебе было 14 лет, где ж тебе его помнить, да и где бы девушке из хорошего общества встретиться с этим оборванцем…Говорят из-за него погибли семьи маркиза де Белланже и его соседа де Ласи! И вот теперь это чудовище наш мэр, бр-р…
К ним обернулась скромно одетая темноволосая девушка и возразила строго и резко:
-Он друг простого народа и добрый патриот, его брата с семьёй убили роялисты, а вы меньше слушайте вашего папеньку, гражданка, и живите своим умом! А что касается его происхождения, так у нас теперь равенство!
Беатрис с нескрываемым презрением оглядела скромный, немодный костюм девушки и не сочла нужным отвечать ей. Но юная особа этим не смутилась, она первой отвернулась от барышни и задумчиво глядела вслед процессии.
Что ж, раз его ненавидят все надутые индюки Санлиса, значит точно, добрый патриот, и к гадалке не ходи…
А Норберу невольно думалось, когда проезжали мимо дома де Бресси:
Выкупил особняк.. Значит дела его не так уж и плохи. Проклятым аристократам сейчас послабления, это нас держат на коротком поводке с острыми шипами вчерашние коллеги.
А она, где она сейчас, как её новая фамилия? Ну и где в мире справедливость?!
Откуда он взялся, этот чёртов герцог, чтобы ему не попасть под трибунал до Термидора?!
Отчего она согласилась на этот брак или ей как большинству женщин всё равно с кем жить и спать, лишь бы быть замужем и рожать детей, или ей самое важное, что он богат, что он представитель ее сословия?!
А может всё красивый самообман и она никогда не любила меня? Развлекались же тайком и при старом режиме дамы с плебеями, а жёны и дочери плантаторов Сен-Доминго с чернокожими рабами?! Но нет, она не такая, её искрящиеся любовью глаза, её ласки, нежность, даже её слёзы не были фальшивыми.
Чёрт! Что теперь думать об этом! Она вернулась к той жизни, среди какой и выросла. А как же я?… что я,…похоже, есть люди, не созданные для личного счастья,…умереть я всегда был готов, а жить так и не научился…
Но причинить боль разлуки судьбе, видимо, было мало…
Убийство Жюсома
В середине июля 1797 года Лапьер письмом неожиданно вызывает Куаньяра в Париж, новость ударила в самое сердце, Жюсом убит! Каменея, принял Норбер эту страшную новость, лишения, опасности и страдания последних лет притупили эмоции, по крайней мере, внешне.
Врач предупредительно тронул Норбера за рукав, когда он потянулся к окровавленной простыне, покрывавшей тело:
- Гражданин, не стоит этого делать, он сильно покалечен, мы сумеем привести тело в порядок, насколько вообще это возможно…
Но было поздно, искаженное страданием лицо друга с полуоткрытыми полными застывшей боли глазами, скорчившееся изломанное тело снилось Норберу затем не раз, в ночных кошмарах спустя годы…
- Как это произошло?, - медленно проглотив тяжелый комок, спросил позеленевший Норбер, пошатнувшись, слабеющей рукой опуская угол простыни, - кто?!
- Мюскадены, гражданин, теперь это происходит постоянно.. Суды систематически оправдывают «золотую молодёжь, - словно извиняясь за что-то добавил врач, - кто же сейчас станет защищать якобинца?, - и невольно отшатнулся, увидев страшную смесь ненависти и почти физической боли в расширенных зрачках..
- Сделайте всё возможное…
Пошатываясь словно пьяный, Норбер резко повернулся к выходу, нельзя допустить, чтобы этот чужой человек увидел его скупые, тяжёлые слёзы..
Переночевать он мог только у Лапьера, где другие?, кто затаился, кто казнён, кто арестован и ждёт казни, кто растерзан как Пьер..
Пьер, весёлый и добрый товарищ, любимец женщин и душа компании, умирал в муках под ударами сапог озверевших франтов на скользкой от крови мостовой в глухом переулке Парижа, почему, за что?! У врага куда больше счётов к нему самому!. Из горла вырвалось глухое рычание, переходящее в стон. К Лапьеру позже, сначала в ближайшее кафе..
На пороге Лорана Норбер появился глубоко за полночь, хмурый и пьяный до последней крайности, с бутылкой в руке, Лапьер молча открыл дверь, не спросив ни о чём, даже когда увидел припухший глаз и ссадину на скуле.
Норбер упрямо молчал и правду о событиях той ночи Лоран узнал со стороны.
По счастью, Куаньяр пришёл в то кафе впервые и никто из посетителей его не знал в этом районе. Объяснить причины возникшей драки точно не смогли и всё списали на сильное опьянение обеих сторон.
Наливая коньяк, и лукаво посмеиваясь, Лоран комментировал ему рассказы свидетелей:
- Неизвестный брюнет» подошёл к соседнему столику и в резком тоне заговорил с сидящими двумя молодыми людьми, что один из них ему ответил точно не слышал никто, парень вскочил, требовал извинений и выхватил шпагу, но неизвестный, молча нанёс одному из них удар в глаз, другой вскочил и заработал каблуком в пах, этого буйного гражданина с трудом оторвали от своей «жертвы», вырвавшись от защитников пострадавшего, этот человек вышел через им же разбитое пустой бутылкой окно и еще одну бутылку прихватил с собой… , - и помолчав добавил: - «Ну и дела! Надеюсь в этом «неизвестном» никто не признает мэра Санлиса?! Я и сам тебя не узнаю! Во имя Разума, что там произошло?
Норбер молчал, лишь как раненый зверь, страдающий и свирепый, метался по комнатам, не находя себе места. Нервно курил и молчал, не спал почти всю ночь.
Лоран за время общения уже достаточно хорошо знал Куаньяра, этот человек никогда не затевал пьяных драк и вообще он сам никогда не видел его в таком состоянии, как в тот вечер.
Смерть товарища легко объясняла для Лорана это состояние и всё же, что могло привести в дикое бешенство этого холодного, сдержанного человека?
К вечеру следующего дня Норбер, покосившись на товарища, сощурил припухший глаз и, подумав, снизошёл до ответа:
- Лоран, они обсуждали недавние погромы мюскадэнов в рабочем квартале Сент-Антуан, коснулись и убийства несчастного Пьера. Знаешь сам, какие шутки теперь в моде у этих выродков – «хороший якобинец – мёртвый якобинец», «встретишь санкюлота - убей его!
Нет, я не считаю, что они и есть те убийцы, но они говорили об этом в таком злорадном, циничном тоне одобрения, сначала о нём, которого совсем не знали…они оскорбляли его память, Лоран. Тогда я поднялся из-за стола, затем переключились на всех якобинцев...все мы видишь ли мразь… достойная лишь массовой отправки на тот свет и ничего иного, …я был уже рядом с ними.
Когда один из них предложил поставить памятник убийцам Неподкупного, я.. потеряв всякое терпение, предложил щенку выйти и обсудить эту тему по-мужски.
Но придурок выдернул шпагу и стал размахивать передо мной, то угрожая убить, то требуя извиниться и обзывая меня при этом «бешеным фанатиком и недобитком Термидора».
Какая уроду дуэль, я по-нашему, от щедрости народной души, недолго думая и заехал ему в глаз, ну и другому…, я плохо помню подробности, а бутылку я прихватил по праву, я за неё заплатил!»
Лоран лишь качнул головой:
- После похорон, то есть завтра, тебе лучше скорее вернуться в Санлис!
- Что я и намерен сделать, Лоран!
Мэр-якобинец
Раздался стук в дверь кабинета, на пороге мэра Куаньяра появилась темноволосая девушка лет 19-20. Секунды она внимательно разглядывала его и вспоминала высказывания Беатрис Марни: «Брюнет, смуглый как индеец, весьма молод , даже своеобразно красив , всё так, но как ужасно холоден и правда, какая мрачная и свирепая складка губ…»
Неужели он действительно так жесток, как о нём говорят?!
Описание показалось ей вполне верным, откуда ей было знать, что «мрачная свирепость» часто объяснялась напряжением нервов и крайней усталостью, а холодность, прежде всего слабая от природы эмоциональность плюс официальная маска.
- Гражданин Куаньяр, вам чай или кофе?, - услышал он молодой женский голос и с удивлением поднял усталые покрасневшие глаза от документов.
- Кто вы, гражданка? Как вы сюда попали?
- Я сестра вашего секретаря, он сейчас занят с документами, так чай или кофе?
- Если можно кофе, гражданка…спасибо.
- Изабель Ромёф, гражданин…
С тех пор, Изабель Ромёф, совершенно добровольно, разделяла обязанности брата, освободив его для работы с бумагами.
Куаньяр в качестве мэра удивил жителей Санлиса, одни страстно ожидали от него мести за кровь патриотов, казнённых после Термидора, другие со страхом и злобой ожидали этого.
Но Норбер был куда большим реалистом, чем казался, однако о прежних привилегиях нуворишам, конечно, пришлось забыть сразу, казни грабителей и убийц, которых развелось сверх меры, отчасти коррумпированных чиновников и схваченных роялистов также имели место в Санлисе, но в ограниченных по сравнению с 93 годом масштабах. В основном мнения сошлись на том, что Куаньяр оказался способным администратором. И всё же «господа-граждане» заметно волновались..
В целом небольшой город жил вполне спокойно, по крайней мере, простые жители были довольны новым мэром и не имели причин бояться его.
Он родился и вырос в Санлисе, и судьба жителей родного городка не была ему безразлична.
Он был человеком идеи и принципа, и жажда обогащения его не мучила совершенно, чего не могли понять «деловые люди» и оттого ненавидели и боялись еще больше. Он не был против тех из них, кто ведет дела в соответствии с законом. Но в основном после Термидора они привыкли устраивать свои дела совсем иначе, уже, поэтому мэр-якобинец вызывал у них крайнее озлобление и ужас.
Не берет взятки, не нужны банкеты и доступные женщины, тем хуже, думали новые господа, значит, он чудовищно властолюбив и опасен, если же и не взяточник и не властолюбец, значит ничтожный и жалкий глупец, такие люди обо всех судят по себе…
Норбер в их глазах должен был выглядеть особенно опасным уже потому, что не поддавался их привычной классификации, и не вор, и не властолюбец, и при этом далеко не глупец…так кто же он? Конечно «опасный фанатик»!
«Новые хозяева жизни», расплодившиеся после Термидора по-прежнему боялись и люто ненавидели Куаньяра. Один из них, лощёный «господин-гражданин» явился как-то в его кабинет…
Поправив дорогой белоснежный галстук, он уверенно вошёл и решил представиться:
- Гражданин Арно. Коммерсант. Новый житель Санлиса, решил перебраться поближе к Парижу из Лаваля, департамент Майенн.
Кого-то он смутно напоминал Норберу. Но, заметно изменившийся в лице, гражданин Арно узнал его первым и его губы сложились в недобрую ироническую улыбку:
-Так это вы.. бывший комиссар Куаньяр.. Всё еще живы.. не ожидал увидеть вас..
- Мэр Куаньяр, - холодно поправил его Норбер, - и я тоже менее всего ожидал встретить вас здесь..
- Мир тесен, гражданин Куаньяр, - усмешка Арно выглядела вызывающей - признаться, я не могу забыть тот…сказать мягче очень суровый приём, который вы оказали мне в 1793-м.. В моих глазах вы навсегда останетесь комиссаром Конвента...
- «Вы деловой человек, гражданин Арно, и пришли сюда не ради этих сентиментальных воспоминаний, ближе к делу..»
- Вы совершенно правы, гражданин мэр. Рад, что вы тоже настроены по-деловому, и то верно, на календаре давно не 93 год, те времена по счастью прошли…, - Арно уселся удобнее, положив ногу на ногу. Он почувствовал себя более чем уверенно.
Норбер, откинувшись в кресле, вдруг неожиданно прерывает его:
- А что происходило всё это время у вас в Лавале? Вы знали доктора Розели, с ним всё в порядке? Честный добрейшей души человек…, как сложилась жизнь его сестры? А Северьёф, председатель местного клуба, добрый патриот.. Анж Эрбо, общественный обвинитель, что стало с ними?
- О, у вас отличная память, гражданин! Доктор Розели с сестрой уехали в Париж в прошлом году, - Арно, помолчав, с минуту, мерил Норбера тяжелым пристальным взглядом, словно пытался залезть в душу.
- Вы же понимаете, последствия Термидора не обошли стороной Лаваль, как и прочие города, и Северьёф, наш Робеспьер, и Эрбо, и назначенный вами председатель трибунала Моро и журналист Макэ, наш местный Марат.. многие другие, очень близко познакомились с ножом гильотины, которым так привыкли размахивать в 93-м…»
В нём было нечто, не допускающее бесцеремонного панибратства со стороны мужчин и желания кокетничать со стороны женщин.
Его боялись без реальных причин и выдумывали о его прошлом всякие «ужасы», то есть сентиментальный вздор о «трёх тысячах казненных по его личному приказу, но, конечно же, что главное, совершенно невинных людей»…
Впрочем, этими мифами увлекались и слепо верили им только богатые люди Санлиса, местные якобинцы отлично помнили своего прежнего председателя, простой люд был также расположен к нему, здесь помнили небогатую, трудолюбивую семью Куаньяров, его отца, мать и брата.
Когда Норбер верхом, в строгом чёрном костюме с трёхцветным шарфом и чёрной шляпе с трехцветной кокардой, в сопровождении ряда членов местной администрации и охраны ехал к зданию мэрии, люди с любопытством разглядывали их, кто с одобрением и надеждой, но кто-то и с затаённым ужасом и ненавистью.
У тротуара в тени под деревьями стояла оживлённая группа из четырёх изысканно одетых молодых девушек:
- Maman рассказывала, что еще перед выборами, она с тёткой была вынуждена обратиться к этому ужасному якобинцу…Возмутительно, этот грубиян самого последнего революционного образца, даже не встал, не поклонился, когда в кабинет вошли дамы, хуже того, он даже не снял перед ними шляпы! Но это ещё не всё, обращаясь к ним, хам даже не называл их титулы, а только лишь фамилии, словно они жёны поваров и лакеев! А ведь на календаре уже не 93 год!
- Господи! А вы ждали благородных манер от санкюлота?
- Беатрис, это который наш новый мэр, не тот ли стройный, яркий брюнет, красавчик, не старше 30? Вот бы познакомиться… Почему же я его нигде не видела, он не местный?
- Фу, у тебя дурной вкус, Софи, папенька говорит, он кровавый фанатик, из тех, что 3-4 года назад сотнями казнили порядочных людей в Майенне и в Лавале и его место на эшафоте, а не в кресле мэра!
- Зачем ты так жестока, я не узнаю тебя, Беатрис?! И якобинец все же человек… живая душа… Может быть всё клевета, и он не так уж и виноват? По-моему он очень даже интересный, в нём нет ничего ужасного, скорее, напротив, у тебя что-ли нет глаз?
- А ты не заметила, какая у этого красавчика мрачная и свирепая складка губ, ты легкомысленна и невнимательна Софи, как всегда…А он местный, причём сын сапожника, папенька говорит, раньше он был председателем местных бунтовщиков, а лет 5 назад уехал в Париж, мутить воду там! Когда он уехал из Санлиса, тебе было 14 лет, где ж тебе его помнить, да и где бы девушке из хорошего общества встретиться с этим оборванцем…Говорят из-за него погибли семьи маркиза де Белланже и его соседа де Ласи! И вот теперь это чудовище наш мэр, бр-р…
К ним обернулась скромно одетая темноволосая девушка и возразила строго и резко:
-Он друг простого народа и добрый патриот, его брата с семьёй убили роялисты, а вы меньше слушайте вашего папеньку, гражданка, и живите своим умом! А что касается его происхождения, так у нас теперь равенство!
Беатрис с нескрываемым презрением оглядела скромный, немодный костюм девушки и не сочла нужным отвечать ей. Но юная особа этим не смутилась, она первой отвернулась от барышни и задумчиво глядела вслед процессии.
Что ж, раз его ненавидят все надутые индюки Санлиса, значит точно, добрый патриот, и к гадалке не ходи…
А Норберу невольно думалось, когда проезжали мимо дома де Бресси:
Выкупил особняк.. Значит дела его не так уж и плохи. Проклятым аристократам сейчас послабления, это нас держат на коротком поводке с острыми шипами вчерашние коллеги.
А она, где она сейчас, как её новая фамилия? Ну и где в мире справедливость?!
Откуда он взялся, этот чёртов герцог, чтобы ему не попасть под трибунал до Термидора?!
Отчего она согласилась на этот брак или ей как большинству женщин всё равно с кем жить и спать, лишь бы быть замужем и рожать детей, или ей самое важное, что он богат, что он представитель ее сословия?!
А может всё красивый самообман и она никогда не любила меня? Развлекались же тайком и при старом режиме дамы с плебеями, а жёны и дочери плантаторов Сен-Доминго с чернокожими рабами?! Но нет, она не такая, её искрящиеся любовью глаза, её ласки, нежность, даже её слёзы не были фальшивыми.
Чёрт! Что теперь думать об этом! Она вернулась к той жизни, среди какой и выросла. А как же я?… что я,…похоже, есть люди, не созданные для личного счастья,…умереть я всегда был готов, а жить так и не научился…
Но причинить боль разлуки судьбе, видимо, было мало…
Убийство Жюсома
В середине июля 1797 года Лапьер письмом неожиданно вызывает Куаньяра в Париж, новость ударила в самое сердце, Жюсом убит! Каменея, принял Норбер эту страшную новость, лишения, опасности и страдания последних лет притупили эмоции, по крайней мере, внешне.
Врач предупредительно тронул Норбера за рукав, когда он потянулся к окровавленной простыне, покрывавшей тело:
- Гражданин, не стоит этого делать, он сильно покалечен, мы сумеем привести тело в порядок, насколько вообще это возможно…
Но было поздно, искаженное страданием лицо друга с полуоткрытыми полными застывшей боли глазами, скорчившееся изломанное тело снилось Норберу затем не раз, в ночных кошмарах спустя годы…
- Как это произошло?, - медленно проглотив тяжелый комок, спросил позеленевший Норбер, пошатнувшись, слабеющей рукой опуская угол простыни, - кто?!
- Мюскадены, гражданин, теперь это происходит постоянно.. Суды систематически оправдывают «золотую молодёжь, - словно извиняясь за что-то добавил врач, - кто же сейчас станет защищать якобинца?, - и невольно отшатнулся, увидев страшную смесь ненависти и почти физической боли в расширенных зрачках..
- Сделайте всё возможное…
Пошатываясь словно пьяный, Норбер резко повернулся к выходу, нельзя допустить, чтобы этот чужой человек увидел его скупые, тяжёлые слёзы..
Переночевать он мог только у Лапьера, где другие?, кто затаился, кто казнён, кто арестован и ждёт казни, кто растерзан как Пьер..
Пьер, весёлый и добрый товарищ, любимец женщин и душа компании, умирал в муках под ударами сапог озверевших франтов на скользкой от крови мостовой в глухом переулке Парижа, почему, за что?! У врага куда больше счётов к нему самому!. Из горла вырвалось глухое рычание, переходящее в стон. К Лапьеру позже, сначала в ближайшее кафе..
На пороге Лорана Норбер появился глубоко за полночь, хмурый и пьяный до последней крайности, с бутылкой в руке, Лапьер молча открыл дверь, не спросив ни о чём, даже когда увидел припухший глаз и ссадину на скуле.
Норбер упрямо молчал и правду о событиях той ночи Лоран узнал со стороны.
По счастью, Куаньяр пришёл в то кафе впервые и никто из посетителей его не знал в этом районе. Объяснить причины возникшей драки точно не смогли и всё списали на сильное опьянение обеих сторон.
Наливая коньяк, и лукаво посмеиваясь, Лоран комментировал ему рассказы свидетелей:
- Неизвестный брюнет» подошёл к соседнему столику и в резком тоне заговорил с сидящими двумя молодыми людьми, что один из них ему ответил точно не слышал никто, парень вскочил, требовал извинений и выхватил шпагу, но неизвестный, молча нанёс одному из них удар в глаз, другой вскочил и заработал каблуком в пах, этого буйного гражданина с трудом оторвали от своей «жертвы», вырвавшись от защитников пострадавшего, этот человек вышел через им же разбитое пустой бутылкой окно и еще одну бутылку прихватил с собой… , - и помолчав добавил: - «Ну и дела! Надеюсь в этом «неизвестном» никто не признает мэра Санлиса?! Я и сам тебя не узнаю! Во имя Разума, что там произошло?
Норбер молчал, лишь как раненый зверь, страдающий и свирепый, метался по комнатам, не находя себе места. Нервно курил и молчал, не спал почти всю ночь.
Лоран за время общения уже достаточно хорошо знал Куаньяра, этот человек никогда не затевал пьяных драк и вообще он сам никогда не видел его в таком состоянии, как в тот вечер.
Смерть товарища легко объясняла для Лорана это состояние и всё же, что могло привести в дикое бешенство этого холодного, сдержанного человека?
К вечеру следующего дня Норбер, покосившись на товарища, сощурил припухший глаз и, подумав, снизошёл до ответа:
- Лоран, они обсуждали недавние погромы мюскадэнов в рабочем квартале Сент-Антуан, коснулись и убийства несчастного Пьера. Знаешь сам, какие шутки теперь в моде у этих выродков – «хороший якобинец – мёртвый якобинец», «встретишь санкюлота - убей его!
Нет, я не считаю, что они и есть те убийцы, но они говорили об этом в таком злорадном, циничном тоне одобрения, сначала о нём, которого совсем не знали…они оскорбляли его память, Лоран. Тогда я поднялся из-за стола, затем переключились на всех якобинцев...все мы видишь ли мразь… достойная лишь массовой отправки на тот свет и ничего иного, …я был уже рядом с ними.
Когда один из них предложил поставить памятник убийцам Неподкупного, я.. потеряв всякое терпение, предложил щенку выйти и обсудить эту тему по-мужски.
Но придурок выдернул шпагу и стал размахивать передо мной, то угрожая убить, то требуя извиниться и обзывая меня при этом «бешеным фанатиком и недобитком Термидора».
Какая уроду дуэль, я по-нашему, от щедрости народной души, недолго думая и заехал ему в глаз, ну и другому…, я плохо помню подробности, а бутылку я прихватил по праву, я за неё заплатил!»
Лоран лишь качнул головой:
- После похорон, то есть завтра, тебе лучше скорее вернуться в Санлис!
- Что я и намерен сделать, Лоран!
Мэр-якобинец
Раздался стук в дверь кабинета, на пороге мэра Куаньяра появилась темноволосая девушка лет 19-20. Секунды она внимательно разглядывала его и вспоминала высказывания Беатрис Марни: «Брюнет, смуглый как индеец, весьма молод , даже своеобразно красив , всё так, но как ужасно холоден и правда, какая мрачная и свирепая складка губ…»
Неужели он действительно так жесток, как о нём говорят?!
Описание показалось ей вполне верным, откуда ей было знать, что «мрачная свирепость» часто объяснялась напряжением нервов и крайней усталостью, а холодность, прежде всего слабая от природы эмоциональность плюс официальная маска.
- Гражданин Куаньяр, вам чай или кофе?, - услышал он молодой женский голос и с удивлением поднял усталые покрасневшие глаза от документов.
- Кто вы, гражданка? Как вы сюда попали?
- Я сестра вашего секретаря, он сейчас занят с документами, так чай или кофе?
- Если можно кофе, гражданка…спасибо.
- Изабель Ромёф, гражданин…
С тех пор, Изабель Ромёф, совершенно добровольно, разделяла обязанности брата, освободив его для работы с бумагами.
Куаньяр в качестве мэра удивил жителей Санлиса, одни страстно ожидали от него мести за кровь патриотов, казнённых после Термидора, другие со страхом и злобой ожидали этого.
Но Норбер был куда большим реалистом, чем казался, однако о прежних привилегиях нуворишам, конечно, пришлось забыть сразу, казни грабителей и убийц, которых развелось сверх меры, отчасти коррумпированных чиновников и схваченных роялистов также имели место в Санлисе, но в ограниченных по сравнению с 93 годом масштабах. В основном мнения сошлись на том, что Куаньяр оказался способным администратором. И всё же «господа-граждане» заметно волновались..
В целом небольшой город жил вполне спокойно, по крайней мере, простые жители были довольны новым мэром и не имели причин бояться его.
Он родился и вырос в Санлисе, и судьба жителей родного городка не была ему безразлична.
Он был человеком идеи и принципа, и жажда обогащения его не мучила совершенно, чего не могли понять «деловые люди» и оттого ненавидели и боялись еще больше. Он не был против тех из них, кто ведет дела в соответствии с законом. Но в основном после Термидора они привыкли устраивать свои дела совсем иначе, уже, поэтому мэр-якобинец вызывал у них крайнее озлобление и ужас.
Не берет взятки, не нужны банкеты и доступные женщины, тем хуже, думали новые господа, значит, он чудовищно властолюбив и опасен, если же и не взяточник и не властолюбец, значит ничтожный и жалкий глупец, такие люди обо всех судят по себе…
Норбер в их глазах должен был выглядеть особенно опасным уже потому, что не поддавался их привычной классификации, и не вор, и не властолюбец, и при этом далеко не глупец…так кто же он? Конечно «опасный фанатик»!
«Новые хозяева жизни», расплодившиеся после Термидора по-прежнему боялись и люто ненавидели Куаньяра. Один из них, лощёный «господин-гражданин» явился как-то в его кабинет…
Поправив дорогой белоснежный галстук, он уверенно вошёл и решил представиться:
- Гражданин Арно. Коммерсант. Новый житель Санлиса, решил перебраться поближе к Парижу из Лаваля, департамент Майенн.
Кого-то он смутно напоминал Норберу. Но, заметно изменившийся в лице, гражданин Арно узнал его первым и его губы сложились в недобрую ироническую улыбку:
-Так это вы.. бывший комиссар Куаньяр.. Всё еще живы.. не ожидал увидеть вас..
- Мэр Куаньяр, - холодно поправил его Норбер, - и я тоже менее всего ожидал встретить вас здесь..
- Мир тесен, гражданин Куаньяр, - усмешка Арно выглядела вызывающей - признаться, я не могу забыть тот…сказать мягче очень суровый приём, который вы оказали мне в 1793-м.. В моих глазах вы навсегда останетесь комиссаром Конвента...
- «Вы деловой человек, гражданин Арно, и пришли сюда не ради этих сентиментальных воспоминаний, ближе к делу..»
- Вы совершенно правы, гражданин мэр. Рад, что вы тоже настроены по-деловому, и то верно, на календаре давно не 93 год, те времена по счастью прошли…, - Арно уселся удобнее, положив ногу на ногу. Он почувствовал себя более чем уверенно.
Норбер, откинувшись в кресле, вдруг неожиданно прерывает его:
- А что происходило всё это время у вас в Лавале? Вы знали доктора Розели, с ним всё в порядке? Честный добрейшей души человек…, как сложилась жизнь его сестры? А Северьёф, председатель местного клуба, добрый патриот.. Анж Эрбо, общественный обвинитель, что стало с ними?
- О, у вас отличная память, гражданин! Доктор Розели с сестрой уехали в Париж в прошлом году, - Арно, помолчав, с минуту, мерил Норбера тяжелым пристальным взглядом, словно пытался залезть в душу.
- Вы же понимаете, последствия Термидора не обошли стороной Лаваль, как и прочие города, и Северьёф, наш Робеспьер, и Эрбо, и назначенный вами председатель трибунала Моро и журналист Макэ, наш местный Марат.. многие другие, очень близко познакомились с ножом гильотины, которым так привыкли размахивать в 93-м…»
