— Я не смог спасти своего сослуживца, свою бывшую, того дежурного в участке. Никого, понимаешь? — Люцифер провел рукой по лицу, пытаясь смахнуть усталость беседы. — Я не могу жить в страхе за твою жизнь. Каждый день бояться, что этот урод именно сегодня доберется до тебя. А если ты забеременеешь? — он сделал паузу под моим изумленным взором. — Я с ума сойду от переживания. Хочешь сказать, тебя совсем не будет волновать угроза жизни не только тебе, но и ребенку?
— Ты забегаешь вперед.
— Я рассматриваю все варианты.
Шериф, про которого мы совсем забыли в перепалке, подорвался с места, напялил мохнатую серую ушанку с шерифской звездой посередине и засеменил к выходу.
— Вам нужно дать показания, — он взглянул на Люцифера. — Приезжайте в администрацию, как будет время.
— Поедем сейчас, — заявил Люцифер. — Не вижу смысла тянуть.
Я обиженно сложила руки на груди и начала пялиться в окно. Шериф вышел в коридор. Люцифер возился, надевая пальто. Он закончил одеваться, но не уходил.
— Ты ведь знаешь, чем продиктованы мои переживания, — нарушил он убийственную тишину.
— Знаю, — не поворачиваясь, подтвердила его слова.
Он подошел сзади, крепко приобнял меня за плечи, утешая.
— Посмотри на меня, — позвал Люцифер.
Я повернулась, все еще недовольная, и молча подняла брови.
— Твоя жизнь для меня превыше всего, — он заботливо поцеловал меня в лоб. — Мой эгоизм и жажда обрести счастье не стоят такого риска, — Люцифер горько усмехнулся. — Помнишь, ты как-то сказала, что моя самоуверенность однажды меня подведет? Оказалась права.
Я ничего не ответила. Просто не знала, что здесь можно сказать. Слова Питера виделись мне больными речами убийцы, помешанного на жажде крови. Готова была спорить — он не рискнет своим задом ради меня. Люцифера мои речи ни капли не переубеждали. Он стоял на своем, как всегда, уверенный в правоте.
— А мой эгоизм?
— Хочешь рискнуть жизнью ради меня? — Люцифер криво улыбнулся.
— Да, — без запинки подтвердила худшие догадки. — Я готова поставить на кон свою жизнь ради счастья с тобой.
Он устало застонал на мое упрямство.
— Мы не придем к общему знаменателю, — подвел черту под сказанным.
— Похоже на то, — я неумолимо сверлила его убийственным взглядом.
Люцифер отстраненно посмотрел на пейзаж в окне за моей спиной. На лице застыла печать глубокой задумчивости.
— Эту ситуацию нельзя оставлять так, — прозвучало, как смертный приговор в тишине.
— И что мы будем делать?
Он не ответил. Вдумчиво изучил мое лицо, остановился на глазах, всматриваясь, словно там был ответ на мой же вопрос. Мимолетная тень печали сменилась собранной отстраненностью.
— Отдохни, — почему-то сказал он невпопад. — Ты какая-то совсем измотанная в последние дни.
— Учитывая, что ты чуть не умер, — я пожала плечами. — Странное замечание.
— Все будет хорошо, — Люцифер снова поцеловал меня, на этот раз в губы.
Медленно, нежно, нестерпимо сладко и чувственно. Его губы ласково овладевали моими, мягко, концентрируя между нами все чувства, любовь, каждый проведенный вместе день. Поцелуй отозвался внутри горьким смятением и упрямо дергающей нервы опаской.
Люцифер вышел из квартиры, стремительно и торопливо, как будто мог передумать, если помедлит. Он закрыл дверь, взглянув на меня лишь мимолетно.
От расставленных вокруг тюков, ждущих переезда, стало тошно. Не так я представляла себе дальнейшее развитие событий, ох не так.
В коридоре послышались два мужских голоса, которые о чем-то спорили. Видимо, Люцифер не ушел и теперь зацепился с шерифом. Приглушенный разговор переместился в соседнюю квартиру. Слышались возмущения и суетливые шаги.
Я почувствовала себя невероятно уставшей. Последние две недели, пока Люцифер лежал в больнице, я была сама не своя. Спала отвратительно, просыпалась под утро и лежала, смотря в потолок, полная энергии. Зато к середине дня меня начинало нещадно клонить в сон, и я часто грешила послеобеденным отдыхом длиной в пару-тройку часов. Я допила таблетки и теперь списывала все на то, что вскоре должны пойти месячные (похоже, задержавшиеся из-за пережитого стресса), от этого и состояние мое, мягко говоря, не самое бодрое. Понимая, что заняться нечем, остается ждать возвращения Люцифера и отъезда, я, следуя сложившейся привычке, отправилась спать.
Ворочалась в кровати с полчаса, продолжая прислушиваться к голосам. Отключающая от реальности дремота, теплая, уютная, как горячая ванна, постепенно увела мое сознание в свое царство.
Сон был похож на бессюжетную нарезку кадров разного кино.
Я брела по длинному, утопленному в вязкой тьме коридору, беспорядочно натыкаясь на стены. Пыталась нашарить руками выход, но ни дверей, ни окон, ни намека на что-то подобное не находилось. Время замерло в бесконечной черной петле туннеля. Мне мерещились горящие красным глаза, как тогда, у Люцифера на вечеринке. Его голос что-то неразборчиво шептал, отражаясь от стен. Мне никак не удавалось уловить смысл фраз. Отчего-то стало тесно и неуютно в собственном теле. Кожу стягивало, как после жесткой воды. Дышать было тяжело. Я металась по кровати, мокрая от пота, не в состоянии открыть глаза, прервать череду образов. По шершавой поверхности стен забегали мрачные тени. Я завертелась вокруг себя, ища глазами того, кто их отбрасывал, но тщетно. Они рождались из сумрака и в сумрак же уходили. Словно живые, существующие сами по себе. В их размытых образах начали появляться белые провалы глазниц, из которых лился слепящий, беспощадный, холодный свет. Пронзая душу, оседая горечью на языке и тошнотворным ужасом внутри. Справа мелькнул чей-то силуэт. Я отпрыгнула, покачиваясь, и вперилась в темноту. Зеркало. Оно висело напротив, потертое, мутное, с гигантской жирной трещиной, идущей наискось.
— Ви-и-к-и-и, — зашептало зеркало.
Я вжалась в стену, напрягая зрение в попытках рассмотреть отражение.
— Кейт! — истошно прокричало оно.
Изнутри выпрыгнул образ, ударился о преграду и начал бессильно лупить руками по внутренней поверхности. Это был Питер. Лицо искажено злобой, руки, перепачканные кровью, оставляют разводы.
— Кейт, любимая, — елейно пропел парень. — Иди ко мне, не бойся.
Он оскалился. Из зеркала высунулась рука и потянулась ко мне.
Я открыла глаза, учащенно дыша, с гулко бьющимся сердцем. На людях я строила из себя героя. Сейчас же дала волю тихим слезам беспомощности перед собственным разумом.
Кошмар. Снова. Я не рассказывала Люциферу о том, что Питер преследует меня во снах. Это сделало бы только хуже. Я не боялась Питера, свято веря, что он не будет тратить на меня время. Кажется, подсознание было не согласно с моей точкой зрения.
С тяжелой головой, превозмогая слабость, поднялась с кровати и потащилась в душ. Люцифера дома не было. Простояв под свежей водой неопределенное время, я все же поняла, что стоит выйти и позвонить Люциферу. Легкий озноб пробежался по телу. Прохладная вода в декабре — не самый лучший выбор. Быстро промокнув тело, я закуталась в просторный свитер и штаны и вышла. Телефон затерялся среди подушек на диване. Ни сообщений, ни пропущенных. Найдя в списке контактов Люцифера, я набрала номер. Шли долгие, протяжные, умоляющие гудки. Ответа не было.
— Как странно, — я нажала отбой.
Раздался стук в дверь, озадачивший меня. Я никого не ждала, а у Люцифера был ключ. Потрусив к двери, я в последнюю секунду настороженно застыла с пальцами, сжатыми на ручке.
«Нет, Питер точно не посмеет так нагло явиться ко мне».
Для самоуспокоения я все равно прильнула к глазку и пришла в замешательство, обнаружив за дверью шерифа.
— Шериф? — все, что я смогла сказать, открыв дверь.
Он растерянно моргал, мялся, будто не знал, как начать разговор.
— Это тебе, — мужчина протянул мне белый, без надписей конверт. — Я подожду здесь.
Он попятился назад, расхаживая по коридору с отрешенным видом.
«Как странно».
Я захлопнула дверь, покрутила конверт, все также не обнаруживая опознавательных знаков. Села на диван, оторвала с хрустом полоску бумаги сбоку и достала письмо. Ровный, размашистый, почти каллиграфический почерк. Я сразу его узнала.
Мой маленький хаос!
Когда ты прочтешь эти строки, я буду больше чем за сто миль от Линдена, мчаться в нашей крошечной вселенной навстречу пустоте.
После тех событий я купил другой дом. Не успел разложить вещи, расставить мебель. Только рабочий кабинет устроил — нужно было место для расследования. Практически жил в нем. На остальное не хватало сил.
Все думал: вот сейчас быстро покончу с делом и заживу. Самоуверенный дурак.
Последнее время живо представлял, как ты войдешь туда и наполнишь светом, своей энергией. Как будем расставлять мебель, споря, достаточно ли хорошее здесь место для этого столика, где поставить диван в гостиной и какого цвета повесить занавески. Спать на матрасе неделю, ведь мы будем так заняты друг другом, что собрать кровать мне удастся не сразу. Да и наведение порядка отодвинется на второй план. Ведь мы заживем. Как люди. Нормальные люди. Которые не боятся. У которых на ужин сочные стейки с вином, а затем романтический вечер. Вместо рассматривания фотографий с мест преступления.
Жаль, что этому так и не суждено сбыться.
Я вернусь туда, открою дверь и войду в этот чистый лист, который мне нечем раскрасить. Без тебя там будет пусто. Пустая одинокая жизнь. Нелюбимая и нежеланная. Дом, наполненный холостяцким скупым бытом да стерильным воздухом.
Знаешь что понял? Мужчине надо, чтобы было о ком заботиться. Все эти мелочи вроде починки шкафов, совместного приготовления еды или открытой банки с соленьями, на которую у твоих нежных рук не хватает сил. Сидишь такой гордый потом, радуешься, как дурак, банку открыл. Глупость и мелочь. Дело-то не в банке вовсе, а в том, что ты нужен этой женщине. Четвертый десяток разменял, а некоторые истины только сейчас как откровение.
Жизнь наполняют люди, не вещи. Можно жить во дворце, чувствуя себя совершенно одиноким, а можно в крошечной квартире маленького городка и быть самым счастливым человеком на земле.
Я искал покоя и справедливости для своей мечущейся души. А нашел тебя — свой дом, маленький хаос и целую вселенную в одном человеке. Поразительно, как можно сочетать в себе столько всего, что суметь вдохнуть жизнь в того, кто почти мертв. Я существовал, не жил последние годы. Вел прицельную охоту за гадом, который пустил все в моей системе под откос.
Рядом с тобой мне захотелось остановиться. Нажать паузу и прекратить все боевые действия с самим собой. Полнейшая капитуляция.
Во мне столько нерастраченной заботы — хватит до конца моих дней. Она копилась, бережно разрастаясь внутри нежным светлым чувством, спасающим меня от самого себя.
По кусочку отрывал от своей души и жизни, латая твою жизнь и твою душу. Не жалея и не щадя. Находил в тебе смысл, который отчаянно искал столько лет. Оказалось, мне нужен был не убийца и справедливость. Мне нужна была женщина, ради которой не буду опускать руки. Мое утешение и спасение. Та, с которой захочется создать семью. Я перестал ждать взамен твоей готовности к моей картине будущего, позабыл о своих желаниях, лишь мягко подталкивая тебя к лучшей жизни и ее принятию. Потому что заслужила, как никто другой.
Любовь не просит выгоды. Она безвозмездна. Ты отдаешь и, затаив дыхание, надеешься на взаимность. Я редко говорил тебе, что люблю, предпочитая словам дело. Всегда считал, что мужчину характеризуют поступки, а не пустое сотрясание воздуха. А теперь бегу от тебя, как последний трус, не нашедший слов. Я хотел оберегать нашу любовь, нашу крошечную вселенную для двоих, не дать на растерзание буре невзгод. Во что бы то ни стало. Но с нашей любовью случилась жизнь. Дорога, по которой мы шли вдвоем, разделилась на две разные (помнишь, как ты сказала про мерчандайзера и полки?).
Верю, что смог тебе помочь, хотя бы немного. Починить твою жизнь, оставив огромную дыру в своем сердце, которая саднит и не заживает. Теперь как щенок, которого подобрали, накормили, обогрели, дали миску и теплый угол, а потом швырнули на улицу без объяснения причин. И вот стоишь под ливнем, мокрый насквозь, дрожишь то ли от холода, то ли от обиды. А мимо люди бегут, суетятся, внимания не обращают. Мечешься, в глаза им заглядываешь с молчаливым вопросом: «Как так? За что?». Они отворачиваются. Стыдно. Нет-нет да приласкает кто-то без настоящей открытости, осторожничая, и вновь оставит в одиночестве. Жизнь вышвырнула меня прочь, на обочину. Дала и забрала.
К чему я это все, спросишь ты? К тому, что так надо. Сотню раз за день представлял, каким будет наш разговор и понял: не смогу лично проститься и отпустить. Увижу тебя, твой взгляд, полный надежды, почувствую руки на своих плечах, губы, целующие нежно и трепетно, и не устою. Сдамся, подвергну опасности. Ни перед чем в жизни не пасовал. Страха сильного не ощущал. Таким смелым был всегда, что под пули лез самый первый. Ты все изменила, перекроила. Душа теперь наизнанку. Излечиться от этого чувства к тебе не могу. Оно сильнее меня. Вьет веревки из моей выдержки.
Знаю, мой маленький хаос, будешь обижаться и злиться, но так правильно (или я себя утешаю, скажи?). Счастье двоих, наш эгоизм в обмен на десяток жизней других людей. Ведь твоя жизнь, твое слово в суде имеют колоссальный вес. Птичка, у них ведь тоже есть семьи, близкие, любимые. Они хотят жить, а не стать мертвой бабочкой в коллекции больного ублюдка, приколотой к полотну в рамке на стене ради угоды своей мании.
Ты тоже должна жить! Ходить, не оглядываясь, не бояться шорохов по ночам и странных теней, возможно, обратившихся твоей погибелью. Устроиться на новом месте, встретить хорошего парня, завести семью, терапию пройти (и тут даже не возмущайся, так надо). И все у тебя наладится.
Помнишь, как рисовала мою жизнь? С Диснейлендом и пляжем? Позволь нарисовать и тебе небольшую картинку.
Мы еще увидимся. Чувствую. Верю. На суде, когда приедешь дать показания. Да, поймают его, не сомневаюсь, а значит, и встреча наша неизбежна. Ты будешь, как всегда, мила и слегка суетлива. Бегать глазами по сторонам, искать меня, пока я старательно буду сливаться с толпой, все равно не утаившись в итоге. На тебе будет голубое легкое платье, прямо в цвет глаз. Ты стушуешься, завидев меня. Затем решишься, подойдешь и скажешь короткое «Привет», которым душу хлестнет жестким кнутом до самого нутра. «Привет», — отвечу, стоя окаменевшим, борясь с желанием укутать тебя в своих объятиях. Почти решусь, когда к нам присоединится парниша, названный тобой мужем. Бьюсь об заклад, у него будет самое банальное имя, вроде Стив или Джон. Он не поймет, почему на нас обоих нет лица. Нежно приобнимет тебя за талию, и только тогда я пойму, что под просторным платьем намечается небольшой животик. У вас будет ребенок. Значит, у тебя все наладилось, ты живешь, ты готова к переменам и ты счастлива. А значит, счастлив и я.
Пусть это будет маленьким руководством к действию. Планом на чистом листе твоей судьбы. Я принес тебе свет, взрастил уверенность. Они помогут собраться с духом.
Сожги это письмо вместе с мыслями обо мне (уверен, пепел непременно развеешь по ветру с каким-нибудь крепким словцом). Отпусти прошлое. Дай новому наполнить кажущуюся безнадежной действительность.
— Ты забегаешь вперед.
— Я рассматриваю все варианты.
Шериф, про которого мы совсем забыли в перепалке, подорвался с места, напялил мохнатую серую ушанку с шерифской звездой посередине и засеменил к выходу.
— Вам нужно дать показания, — он взглянул на Люцифера. — Приезжайте в администрацию, как будет время.
— Поедем сейчас, — заявил Люцифер. — Не вижу смысла тянуть.
Я обиженно сложила руки на груди и начала пялиться в окно. Шериф вышел в коридор. Люцифер возился, надевая пальто. Он закончил одеваться, но не уходил.
— Ты ведь знаешь, чем продиктованы мои переживания, — нарушил он убийственную тишину.
— Знаю, — не поворачиваясь, подтвердила его слова.
Он подошел сзади, крепко приобнял меня за плечи, утешая.
— Посмотри на меня, — позвал Люцифер.
Я повернулась, все еще недовольная, и молча подняла брови.
— Твоя жизнь для меня превыше всего, — он заботливо поцеловал меня в лоб. — Мой эгоизм и жажда обрести счастье не стоят такого риска, — Люцифер горько усмехнулся. — Помнишь, ты как-то сказала, что моя самоуверенность однажды меня подведет? Оказалась права.
Я ничего не ответила. Просто не знала, что здесь можно сказать. Слова Питера виделись мне больными речами убийцы, помешанного на жажде крови. Готова была спорить — он не рискнет своим задом ради меня. Люцифера мои речи ни капли не переубеждали. Он стоял на своем, как всегда, уверенный в правоте.
— А мой эгоизм?
— Хочешь рискнуть жизнью ради меня? — Люцифер криво улыбнулся.
— Да, — без запинки подтвердила худшие догадки. — Я готова поставить на кон свою жизнь ради счастья с тобой.
Он устало застонал на мое упрямство.
— Мы не придем к общему знаменателю, — подвел черту под сказанным.
— Похоже на то, — я неумолимо сверлила его убийственным взглядом.
Люцифер отстраненно посмотрел на пейзаж в окне за моей спиной. На лице застыла печать глубокой задумчивости.
— Эту ситуацию нельзя оставлять так, — прозвучало, как смертный приговор в тишине.
— И что мы будем делать?
Он не ответил. Вдумчиво изучил мое лицо, остановился на глазах, всматриваясь, словно там был ответ на мой же вопрос. Мимолетная тень печали сменилась собранной отстраненностью.
— Отдохни, — почему-то сказал он невпопад. — Ты какая-то совсем измотанная в последние дни.
— Учитывая, что ты чуть не умер, — я пожала плечами. — Странное замечание.
— Все будет хорошо, — Люцифер снова поцеловал меня, на этот раз в губы.
Медленно, нежно, нестерпимо сладко и чувственно. Его губы ласково овладевали моими, мягко, концентрируя между нами все чувства, любовь, каждый проведенный вместе день. Поцелуй отозвался внутри горьким смятением и упрямо дергающей нервы опаской.
Люцифер вышел из квартиры, стремительно и торопливо, как будто мог передумать, если помедлит. Он закрыл дверь, взглянув на меня лишь мимолетно.
От расставленных вокруг тюков, ждущих переезда, стало тошно. Не так я представляла себе дальнейшее развитие событий, ох не так.
В коридоре послышались два мужских голоса, которые о чем-то спорили. Видимо, Люцифер не ушел и теперь зацепился с шерифом. Приглушенный разговор переместился в соседнюю квартиру. Слышались возмущения и суетливые шаги.
Я почувствовала себя невероятно уставшей. Последние две недели, пока Люцифер лежал в больнице, я была сама не своя. Спала отвратительно, просыпалась под утро и лежала, смотря в потолок, полная энергии. Зато к середине дня меня начинало нещадно клонить в сон, и я часто грешила послеобеденным отдыхом длиной в пару-тройку часов. Я допила таблетки и теперь списывала все на то, что вскоре должны пойти месячные (похоже, задержавшиеся из-за пережитого стресса), от этого и состояние мое, мягко говоря, не самое бодрое. Понимая, что заняться нечем, остается ждать возвращения Люцифера и отъезда, я, следуя сложившейся привычке, отправилась спать.
Ворочалась в кровати с полчаса, продолжая прислушиваться к голосам. Отключающая от реальности дремота, теплая, уютная, как горячая ванна, постепенно увела мое сознание в свое царство.
Сон был похож на бессюжетную нарезку кадров разного кино.
Я брела по длинному, утопленному в вязкой тьме коридору, беспорядочно натыкаясь на стены. Пыталась нашарить руками выход, но ни дверей, ни окон, ни намека на что-то подобное не находилось. Время замерло в бесконечной черной петле туннеля. Мне мерещились горящие красным глаза, как тогда, у Люцифера на вечеринке. Его голос что-то неразборчиво шептал, отражаясь от стен. Мне никак не удавалось уловить смысл фраз. Отчего-то стало тесно и неуютно в собственном теле. Кожу стягивало, как после жесткой воды. Дышать было тяжело. Я металась по кровати, мокрая от пота, не в состоянии открыть глаза, прервать череду образов. По шершавой поверхности стен забегали мрачные тени. Я завертелась вокруг себя, ища глазами того, кто их отбрасывал, но тщетно. Они рождались из сумрака и в сумрак же уходили. Словно живые, существующие сами по себе. В их размытых образах начали появляться белые провалы глазниц, из которых лился слепящий, беспощадный, холодный свет. Пронзая душу, оседая горечью на языке и тошнотворным ужасом внутри. Справа мелькнул чей-то силуэт. Я отпрыгнула, покачиваясь, и вперилась в темноту. Зеркало. Оно висело напротив, потертое, мутное, с гигантской жирной трещиной, идущей наискось.
— Ви-и-к-и-и, — зашептало зеркало.
Я вжалась в стену, напрягая зрение в попытках рассмотреть отражение.
— Кейт! — истошно прокричало оно.
Изнутри выпрыгнул образ, ударился о преграду и начал бессильно лупить руками по внутренней поверхности. Это был Питер. Лицо искажено злобой, руки, перепачканные кровью, оставляют разводы.
— Кейт, любимая, — елейно пропел парень. — Иди ко мне, не бойся.
Он оскалился. Из зеркала высунулась рука и потянулась ко мне.
Я открыла глаза, учащенно дыша, с гулко бьющимся сердцем. На людях я строила из себя героя. Сейчас же дала волю тихим слезам беспомощности перед собственным разумом.
Кошмар. Снова. Я не рассказывала Люциферу о том, что Питер преследует меня во снах. Это сделало бы только хуже. Я не боялась Питера, свято веря, что он не будет тратить на меня время. Кажется, подсознание было не согласно с моей точкой зрения.
С тяжелой головой, превозмогая слабость, поднялась с кровати и потащилась в душ. Люцифера дома не было. Простояв под свежей водой неопределенное время, я все же поняла, что стоит выйти и позвонить Люциферу. Легкий озноб пробежался по телу. Прохладная вода в декабре — не самый лучший выбор. Быстро промокнув тело, я закуталась в просторный свитер и штаны и вышла. Телефон затерялся среди подушек на диване. Ни сообщений, ни пропущенных. Найдя в списке контактов Люцифера, я набрала номер. Шли долгие, протяжные, умоляющие гудки. Ответа не было.
— Как странно, — я нажала отбой.
Раздался стук в дверь, озадачивший меня. Я никого не ждала, а у Люцифера был ключ. Потрусив к двери, я в последнюю секунду настороженно застыла с пальцами, сжатыми на ручке.
«Нет, Питер точно не посмеет так нагло явиться ко мне».
Для самоуспокоения я все равно прильнула к глазку и пришла в замешательство, обнаружив за дверью шерифа.
— Шериф? — все, что я смогла сказать, открыв дверь.
Он растерянно моргал, мялся, будто не знал, как начать разговор.
— Это тебе, — мужчина протянул мне белый, без надписей конверт. — Я подожду здесь.
Он попятился назад, расхаживая по коридору с отрешенным видом.
«Как странно».
Я захлопнула дверь, покрутила конверт, все также не обнаруживая опознавательных знаков. Села на диван, оторвала с хрустом полоску бумаги сбоку и достала письмо. Ровный, размашистый, почти каллиграфический почерк. Я сразу его узнала.
Мой маленький хаос!
Когда ты прочтешь эти строки, я буду больше чем за сто миль от Линдена, мчаться в нашей крошечной вселенной навстречу пустоте.
После тех событий я купил другой дом. Не успел разложить вещи, расставить мебель. Только рабочий кабинет устроил — нужно было место для расследования. Практически жил в нем. На остальное не хватало сил.
Все думал: вот сейчас быстро покончу с делом и заживу. Самоуверенный дурак.
Последнее время живо представлял, как ты войдешь туда и наполнишь светом, своей энергией. Как будем расставлять мебель, споря, достаточно ли хорошее здесь место для этого столика, где поставить диван в гостиной и какого цвета повесить занавески. Спать на матрасе неделю, ведь мы будем так заняты друг другом, что собрать кровать мне удастся не сразу. Да и наведение порядка отодвинется на второй план. Ведь мы заживем. Как люди. Нормальные люди. Которые не боятся. У которых на ужин сочные стейки с вином, а затем романтический вечер. Вместо рассматривания фотографий с мест преступления.
Жаль, что этому так и не суждено сбыться.
Я вернусь туда, открою дверь и войду в этот чистый лист, который мне нечем раскрасить. Без тебя там будет пусто. Пустая одинокая жизнь. Нелюбимая и нежеланная. Дом, наполненный холостяцким скупым бытом да стерильным воздухом.
Знаешь что понял? Мужчине надо, чтобы было о ком заботиться. Все эти мелочи вроде починки шкафов, совместного приготовления еды или открытой банки с соленьями, на которую у твоих нежных рук не хватает сил. Сидишь такой гордый потом, радуешься, как дурак, банку открыл. Глупость и мелочь. Дело-то не в банке вовсе, а в том, что ты нужен этой женщине. Четвертый десяток разменял, а некоторые истины только сейчас как откровение.
Жизнь наполняют люди, не вещи. Можно жить во дворце, чувствуя себя совершенно одиноким, а можно в крошечной квартире маленького городка и быть самым счастливым человеком на земле.
Я искал покоя и справедливости для своей мечущейся души. А нашел тебя — свой дом, маленький хаос и целую вселенную в одном человеке. Поразительно, как можно сочетать в себе столько всего, что суметь вдохнуть жизнь в того, кто почти мертв. Я существовал, не жил последние годы. Вел прицельную охоту за гадом, который пустил все в моей системе под откос.
Рядом с тобой мне захотелось остановиться. Нажать паузу и прекратить все боевые действия с самим собой. Полнейшая капитуляция.
Во мне столько нерастраченной заботы — хватит до конца моих дней. Она копилась, бережно разрастаясь внутри нежным светлым чувством, спасающим меня от самого себя.
По кусочку отрывал от своей души и жизни, латая твою жизнь и твою душу. Не жалея и не щадя. Находил в тебе смысл, который отчаянно искал столько лет. Оказалось, мне нужен был не убийца и справедливость. Мне нужна была женщина, ради которой не буду опускать руки. Мое утешение и спасение. Та, с которой захочется создать семью. Я перестал ждать взамен твоей готовности к моей картине будущего, позабыл о своих желаниях, лишь мягко подталкивая тебя к лучшей жизни и ее принятию. Потому что заслужила, как никто другой.
Любовь не просит выгоды. Она безвозмездна. Ты отдаешь и, затаив дыхание, надеешься на взаимность. Я редко говорил тебе, что люблю, предпочитая словам дело. Всегда считал, что мужчину характеризуют поступки, а не пустое сотрясание воздуха. А теперь бегу от тебя, как последний трус, не нашедший слов. Я хотел оберегать нашу любовь, нашу крошечную вселенную для двоих, не дать на растерзание буре невзгод. Во что бы то ни стало. Но с нашей любовью случилась жизнь. Дорога, по которой мы шли вдвоем, разделилась на две разные (помнишь, как ты сказала про мерчандайзера и полки?).
Верю, что смог тебе помочь, хотя бы немного. Починить твою жизнь, оставив огромную дыру в своем сердце, которая саднит и не заживает. Теперь как щенок, которого подобрали, накормили, обогрели, дали миску и теплый угол, а потом швырнули на улицу без объяснения причин. И вот стоишь под ливнем, мокрый насквозь, дрожишь то ли от холода, то ли от обиды. А мимо люди бегут, суетятся, внимания не обращают. Мечешься, в глаза им заглядываешь с молчаливым вопросом: «Как так? За что?». Они отворачиваются. Стыдно. Нет-нет да приласкает кто-то без настоящей открытости, осторожничая, и вновь оставит в одиночестве. Жизнь вышвырнула меня прочь, на обочину. Дала и забрала.
К чему я это все, спросишь ты? К тому, что так надо. Сотню раз за день представлял, каким будет наш разговор и понял: не смогу лично проститься и отпустить. Увижу тебя, твой взгляд, полный надежды, почувствую руки на своих плечах, губы, целующие нежно и трепетно, и не устою. Сдамся, подвергну опасности. Ни перед чем в жизни не пасовал. Страха сильного не ощущал. Таким смелым был всегда, что под пули лез самый первый. Ты все изменила, перекроила. Душа теперь наизнанку. Излечиться от этого чувства к тебе не могу. Оно сильнее меня. Вьет веревки из моей выдержки.
Знаю, мой маленький хаос, будешь обижаться и злиться, но так правильно (или я себя утешаю, скажи?). Счастье двоих, наш эгоизм в обмен на десяток жизней других людей. Ведь твоя жизнь, твое слово в суде имеют колоссальный вес. Птичка, у них ведь тоже есть семьи, близкие, любимые. Они хотят жить, а не стать мертвой бабочкой в коллекции больного ублюдка, приколотой к полотну в рамке на стене ради угоды своей мании.
Ты тоже должна жить! Ходить, не оглядываясь, не бояться шорохов по ночам и странных теней, возможно, обратившихся твоей погибелью. Устроиться на новом месте, встретить хорошего парня, завести семью, терапию пройти (и тут даже не возмущайся, так надо). И все у тебя наладится.
Помнишь, как рисовала мою жизнь? С Диснейлендом и пляжем? Позволь нарисовать и тебе небольшую картинку.
Мы еще увидимся. Чувствую. Верю. На суде, когда приедешь дать показания. Да, поймают его, не сомневаюсь, а значит, и встреча наша неизбежна. Ты будешь, как всегда, мила и слегка суетлива. Бегать глазами по сторонам, искать меня, пока я старательно буду сливаться с толпой, все равно не утаившись в итоге. На тебе будет голубое легкое платье, прямо в цвет глаз. Ты стушуешься, завидев меня. Затем решишься, подойдешь и скажешь короткое «Привет», которым душу хлестнет жестким кнутом до самого нутра. «Привет», — отвечу, стоя окаменевшим, борясь с желанием укутать тебя в своих объятиях. Почти решусь, когда к нам присоединится парниша, названный тобой мужем. Бьюсь об заклад, у него будет самое банальное имя, вроде Стив или Джон. Он не поймет, почему на нас обоих нет лица. Нежно приобнимет тебя за талию, и только тогда я пойму, что под просторным платьем намечается небольшой животик. У вас будет ребенок. Значит, у тебя все наладилось, ты живешь, ты готова к переменам и ты счастлива. А значит, счастлив и я.
Пусть это будет маленьким руководством к действию. Планом на чистом листе твоей судьбы. Я принес тебе свет, взрастил уверенность. Они помогут собраться с духом.
Сожги это письмо вместе с мыслями обо мне (уверен, пепел непременно развеешь по ветру с каким-нибудь крепким словцом). Отпусти прошлое. Дай новому наполнить кажущуюся безнадежной действительность.
