Адамант, Необоримый Клинок.
«Валликус должен умереть», — прошептал я.
Яхгором Истребитель проворчал.
«Город Вечно Верных должно возвратить Ста его Богам».
В горле у Господина Язычников низко заурчало, словно у проснувшегося льва.
Он задвинул меня в разукрашенные ножны и прицепил их к своей поджарой талии. Труп безымянного вора он велел похоронить в священном кургане.
Этой же ночью, под мерцающими звёздами, он выступил на север.
* * *
В Городе Бродящих Демонов этот чужеземец держался теней, закутавшись в рваный плащ, снятый с мертвеца. Он вошёл через Купеческие Ворота, прикинувшись наёмным мечником на службе у торговца тканями. На улицах, кишащих алчными душами, его внушительный рост и широкие плечи вдохновляли карманников и убийц искать добычу в другом месте.
Шестирукий демон обратился к нему из тёмного переулка, потребовав, чтобы он пожертвовал своё тело на его гнусные забавы. Правая рука чужака дёрнулась быстрее, чем любая из демонских лап. Тварь скользнула назад в переулок, лишившись двух из своих чудовищных конечностей.
Яхгором шёл дальше, ведомый моими беззвучными шёпотами прямо ко дворцу.
После полуночи он взобрался на стены королевских садов так же легко, как поднимался на деревья в джунглях. Без единого звука он спустился в сады, за которыми присматривали рабы в ошейниках. Запах разбухших плодов, которые падали догнивать на виноградные лозы, заставил его наморщить покатый нос. Он видел голодающих людей и умирающих нищих, попрошайничающих на улицах и не понимал, почему здешний урожай не раздают, чтобы наполнить голодные животы горожан. Или почему голодающие не перелезут через стену и не возьмут пищу. Он не понимал страха и что тот делает с цивилизованными людьми.
Тихо, будто крадущийся кот, он проник во дворец через низкое окно и вошёл в огромный зал, где на мраморном помосте высился Наивозвышенный Престол. Там дремал разжиревший Король-Колдун, его богатые одежды марало пролитое вино и наркотический порошок. Его окружал гарем из тридцати бессознательных девочек-рабынь и недоеденные остатки пиров громоздились на полу среди рассыпанных грудами драгоценностей.
Яхгором освободил меня из ножен со звуком, слабым, как вздох женщины. Мой серебристый жар рассеял мрак зала с угасшим камином.
Валликус открыл холодные глаза и унизанные перстнями пальцы задёргались на подлокотниках трона. Его правая рука всё ещё оставалась иссохшей и костистой, и она поднялась, указывая на пригнувшегося дикаря.
— Адамант, — произнёс колдун. — Я всё думал, куда ты запропастился. Что ты мне принёс? Нового раба на дыбу?
Порыв леденящего ветра сорвался с его скукоженных пальцев и Яхгором вздрогнул от холода. На коже у него выросли ледяные кристаллики, словно алмазы, заморозив его на месте. Но моя сила вспыхнула пляшущим пламенем на его запястьях и могучей груди.
— Я принёс тебе смерть, — ответил Яхгором. Стремительным тигром он метнулся между обмякших рабынь, прямиком к намосту.
Валликус поднялся в воздух, когда дикарь со всей силы обрушил меня на Наивозвышенный Престол. Седалище из агата и хрусталя с громом раскололось. Все рабыни очнулись и сбежали, пища, словно котята. Колдун метнул разрушительное заклинание, но я поймал его и швырнул назад. Он бросил ещё одно и оно разлетелось от моего клинка, как стекло. Из его рта вылетело заклинание гибельной отравы, которое я тут же нарезал лентами.
Яхгором вскочил на верхушку разрушенного трона, левой рукой ухватив парящего колдуна за лодыжку. На мгновение дикарь повис в воздухе, молотя ногами. Валликус испустил проклятие, которое могло убить любого живого человека, не сжимающего меня в руке. Вместо того, чтобы вскипятить кровь Яхгорома и раздробить его кости, проклятие сбежало по моему лезвию танцующим пламенем.
Яхгором взревел и глубоко вонзил мой клинок колдуну в потроха. Я испробовал кровь Валликуса раньше и трепетал от неё; теперь она наполнила меня силой, о какой я даже не мечтал. Но она была осквернена тем, что я теперь осознавал как нечестивость. Валликус завыл от боли.
Колдун и варвар покатились по коврам, грохоча золотыми чашами и раскатившимися кувшинами. Яхгором, вскочив на ноги, пригнулся для смертельного удара. Валликус воздел свою иссохшую заклинательную руку, как в прошлый раз. Дикарь отрубил ему руку, как это сделал принц Феррос в битве за Шарактот. На сей раз крови было очень мало. Отсечённая рука приземлилась на ногти и удрала в тени, будто чёрный паук.
Яхгором рубанул моим лезвием по шее колдуна. Голова Валликуса отлетела назад, в вихре сальных волос и покатилась по полу. На миг безголовое тело непреклонно застыло перед Королём Дикарей. Я подумал, что Валликус смог бы выжить и без головы.
Дикарь поднял ногу и пнул труп в грудь. Тот рухнул среди разлитого вина и запёкшейся крови. Яхгором нашёл голову. С её дёргающихся губ слетали проклятия, когда он отнёс голову к жаровне и швырнул в огонь. Дикарь следил, как она сгорала, пока не остался лишь почерневший череп, уставившийся на него пустыми глазницами.
Искупление. Теперь появилось глубинное чувство освобождения, обещанное мне святыми голосами. Город Вечно Верных вновь оживёт. Великие храмы снова отстроят, Сто Богов снова будут почитать в их величии и мир опять познает свет умиротворения.
«Ты хорошо послужил нам», — произнёс праведный голос принца Ферроса.
Тихий и довольный, я скользнул в ножны на поясе Яхгорома. Я едва заметил, когда он направился назад, к Купеческим Воротам. Там он зарубил демонов, стороживших привратницкую и его могучие руки повернули поднимавший ворота рычаг.
«Что ты делаешь?» — прошептал я. Он не слышал меня или не обращал внимания. «Сейчас ты должен воссесть на расколотый трон и править этим разорённым городом. На тебя легла задача восстановить в Омбрус Калу порядок, мой новый хозяин».
Яхгором всё ещё не обращал на меня внимания.
За воротами ждало громадное войско южных дикарей. Они хлынули в город, зажигая пожары, перерезая глотки, забирая в добычу головы людей и демонов. Женщинам они оставляли более мягкие мучения. Омбрус Калу вновь запылал. Воздух полнился воплями умирающих мужчин и рыдающих женщин. Город пал за одну ночь, от семидесяти племён, объединившихся под алым стягом Яхгорома.
На площади, окаймлённой безголовыми и осквернёнными статуями Ста Богов, Яхгором поднялся на каменный блок и обратился к своей орде. За его спиной пламя пожирало дворец.
— Краснорукий Бог послал мне этот серебряный клинок. — Он высоко поднял меня над головой. Кровь демонов капала на его вспотевшую гриву. — Этот знак принесли руки мёртвого северянина. Слишком долго здесь отвергали наших богов, но теперь они правят Омбрус Калу! Теперь один бог там, где было сто ложных. Мы разнесём его имя по всему северу, неся его волю кровью, смертью и огнём. Славься, Краснорукий Бог!
— Славься, Краснорукий Бог! — Повторили дикари вслед за своим королём-завоевателем. Их кровожадные вопли, словно ножи, резали по моему металлу. Наконец-то я понял Яхгорома и того, кому он служил. Краснорукого Бога. Изгнанного Бога
Бога Войны.
Единственного божества, которому доселе не поклонялись в Омбрус Калу.
Врагом Краснорукого Бога было миролюбие. Эти варвары — его жрецы, пророки и праведники. Теперь я понял, что и сам служил ему всё время. Не колдун. Не дикарь. Не праведные голоса или их Сто Богов. Это сам Бог Войны швырнул меня через пустоту, чтобы засеять землю к его возвращению.
Праведные голоса внутри меня стенали в бесконечной песне скорби. Лишь боевые кличи народа Бога Войны — и вопли их умирающих врагов — могли заглушить этот безутешный хор.
Славься, Краснорукий Бог.
Мой истинный хозяин.
Странные времена в Древней Яндриссе
На Древнюю Яндриссу пал Век Перемен. Старые дубы в лесу сами собой вырывались из земли и легко воспаряли, словно облака в небе. Их обнажившиеся корни отрастили уйму шелестящих листьев и поющих цветов. Водопад в устье Реки Обета потёк вверх, теряясь в жемчужных брызгах среди облаков. Озеро у Мраморных Утёсов, пересохло до болота, в котором рыба передохла или вырастила лягушачьи лапки и уползла на в высокие травы, чтобы умереть там. В семи деревнях новорождённые младенцы отрастили на спинах крылья и улетели прочь, будто розовые голуби, преследуемые причитающими бескрылыми матерями.
Огонь выскакивал из очагов и принимал формы зверей, поджигая и свирепствуя, пока его не заливали вёдрами воды. Вершины далёких гор больше не покрывали белые одеяла льда и снега; вместо этого на них плясали вспышки изумрудного пламени. Старики и старухи снова становились молодыми и были побиваемы камнями в своих же деревнях, по обвинениям в колдовстве или одержании демонами. Некоторые из вновь омолодившихся старцев удалились жить на зелёных склонах, под сверкающими пиками.
Во время этого сезона невозможностей королевские солдаты наткнулись на бродягу, спящего на дороге. Он лежал, свернувшись в пыли, прижимая к груди арфу без струн. Его одежду составляли цветастые отрепья, а бело-серая борода была достаточно длинной, чтобы прикрывать хилые колени. Месяцем раньше, за один-единственный день, все лошади в королевстве передохли и сгнили до груд выбеленных костей. На третью ночь после этого мора, лошадиные костяки поднялись и ускакали в жёлтые холмы.
Солдаты остановились, чтобы поднять с земли бродягу, посчитав его валяющимся трупом. Когда же он запел прекрасным голосом, они отпустили его и обнажили клинки. Старик перебирал пустую арфу, словно в ней имелись невидимые струны. Его слезящиеся глаза постоянно моргали, но он не был слеп.
Капитаном отряда был юный Лигеус Мидорус и он слышал призрачную музыку, исходящую от арфы, тогда как его воины слышали лишь голос старика. Лигеус стоял на месте, зачарованный песней арфы, пока помощник не потряс его за руку, развеяв всю мечтательность. Он приказал связать певца и взять его с собой, на аудиенцию у короля.
— Берегись! Не троньте меня... — сказал бродяга. Он перестал петь, чтобы сбросить цепкие руки солдат. В голосе бродяги, грозящего костлявым пальцем, слышался чужеземный выговор. — Прошу, ради вашей же безопасности, держитесь подальше.
— Ты шёл по Королевскому Тракту, — заметил Лигеус, — без платы и пропуска. Но твой странный облик заинтересовал меня... как заинтересует и нашего короля. Успокойся и мы не причиним тебе вреда.
— Предупреждаю вас, — произнёс бродяга, прижимая к себе онемевшую арфу. — Я проклят тремя демонами, которые живут в моей бороде. Они не дадут причинить мне никакого вреда, кроме того, который замыслят сами. — Он погладил длинную и спутанную бородищу, словно успокаивая разъярённую собаку.
Солдаты захохотали, все, кроме капитана Лигеуса. — Взять его, — приказал он.
Они схватили певца за руки и связали его запястья крепкой верёвкой. Один человек попытался вырвать бесструнную арфу из сжатых пальцев. — Нет, — запретил Лигеус. — Пускай он её и несёт.
Они пошагали по королевской дороге, извивающейся через сухие холмы, что когда-то цвели и зеленели. Подошвы ступней певца были жёсткими и тёмными, словно у сапог. Лигеус удивился: из какой же далёкой земли добрался этот человек.
— И где теперь твои демоны, дурень? — спросил солдат, сверкая на солнце золотистым шлемом.
Певец пожал плечами. — Наверное, они ждут, когда вы меня побьёте. Или же...
— У тебя есть имя? — спросил Лигеус.
— Я привык так.
— Потерял его, точно? Ладно... я буду звать тебя Камешком, потому что мы нашли тебя на дороге. — Солдаты заржали над командирской шуткой.
Камешек кивнул. — Возможно, я мог бы сыграть... и спеть... для вашего короля?
Лигеус улыбнулся. — Может, и споёшь.
Когда они проходили под зеленеющим небесным лесом, Камешек в ужасе таращился вверх. Лигеус вспомнил слова, которыми его кузен, король Тамион, поделился с ним за чашей пурпурного вина. — Это век чудес и проклятий, — говорил король. — Священники винят меня в оскорблении богов, хотя я ничего, оскорбляющего их, не делал. Мудрецы говорят, что боги сами сошли с ума. Люди... они слишком запуганы, чтобы винить богов или короля. Но такое шаткое положение долго не продлится, кузен. Если эти странные происшествия продолжатся, в конце концов, все станут винить меня... и вскипит переворот.
— Что же нам делать, ваше величество? — спросил Лигеус. — Арестовать священников?
— Нет, — отвечал король. — Слишком необдуманно. Нет... мне требуется Мудрец. Кто-то, сведущий в сотворении чудес и проклятий. Мне требуется волшебник, Лигеус. Ступай и отыщи мне его.
Лигеус повёл когорту воинов в горы, и под зелёными огнями вершин они искали лачуги знахарей и охотились за слухами о тех, кто занимается волшебством. Двадцать два дня, карабкаясь и забираясь выше в горы, они находили лишь голодных тигров и стенающих духов, что осаждали их лагерь по ночам. Однако, сегодня у него появилось что-то, что можно доставить его царственному кузену... кто-то, наигрывающий таинственную песню на невидимых струнах. Несомненно, этот бородач должен быть волшебником. Может, немного безумным, но кто не был таким в эти времена? Он преподнесёт свой необычайный Камешек и позволит королю самому определить его ценность.
Солнечный свет просачивался сквозь надземный лес. Белый голубь вылетел из парящих в воздухе ветвей и примостился на плече у Камешка. Казалось, вышагивая прямо вперёд, Камешек даже не заметил эту птицу. Лигеус чуть не споткнулся о собственное копьё, когда багровая рука с чёрными когтями выползла из косматой бороды певца. Она схватила птицу и утянула её под нечёсаные космы, оставив лишь несколько пёрышек. Слабый хрустящий звук донёсся от Камешковой груди. Лигеус глянул на своих воинов, ожидая их изумления, но, как и с призрачной музыкой раньше, видимо, он оказался единственным, кто это заметил.
Он никому об этом не сказал, потому что на синеющем горизонте нарисовались белые шпили Яндриссы. По-настоящему имело значение лишь это: он не мог вернуться к королю с пустыми руками.
* * *
Город полнился жаждой и голодом. Мраморные улицы смердили страхом. Урожай злаков засох, когда перестали идти дожди и в каждом доме дети оставались голодными. Даже высокородные отчаялись, когда фрукты в их садах высохли и попадали вниз, будто каменные. На каждом углу завывали попрошайки, а в каждом переулке прятались головорезы. Теперь, когда в преступлениях и убийствах можно было обвинять необычные феномены эпохи, злодеи хватали, что пожелают и сваливали это на богов. Те же, кто представлял богов — Священники Белого Храма, винили короля.
Тамион тревожно восседал на своём троне, в украшенной самоцветами короне, тяжёлой, как железное ярмо. Пышность его двора марал непрекращающийся поток просителей и обвиняемых. Было невозможно определить, какие нелепые требования были правдивыми, от «Появился крылатый лев и сожрал ту свинью!» до «Это демон вылетел из колодца и соблазнил ту деву, а не я!». При недостатке фактов и авторитетных свидетелей, в половине случаев он поддерживал истца, а в другой половине — ответчика. Это был его последний порыв к справедливости... и после тридцати дел за день больше он об этом не беспокоился. Король думал лишь о разгневанных священниках и о том, что они восстанавливают народ против него.
Когда короля достигла весть о возвращении Лигеуса, он велел очистить тронный зал ото всех просителей и жалобщиков.
«Валликус должен умереть», — прошептал я.
Яхгором Истребитель проворчал.
«Город Вечно Верных должно возвратить Ста его Богам».
В горле у Господина Язычников низко заурчало, словно у проснувшегося льва.
Он задвинул меня в разукрашенные ножны и прицепил их к своей поджарой талии. Труп безымянного вора он велел похоронить в священном кургане.
Этой же ночью, под мерцающими звёздами, он выступил на север.
* * *
В Городе Бродящих Демонов этот чужеземец держался теней, закутавшись в рваный плащ, снятый с мертвеца. Он вошёл через Купеческие Ворота, прикинувшись наёмным мечником на службе у торговца тканями. На улицах, кишащих алчными душами, его внушительный рост и широкие плечи вдохновляли карманников и убийц искать добычу в другом месте.
Шестирукий демон обратился к нему из тёмного переулка, потребовав, чтобы он пожертвовал своё тело на его гнусные забавы. Правая рука чужака дёрнулась быстрее, чем любая из демонских лап. Тварь скользнула назад в переулок, лишившись двух из своих чудовищных конечностей.
Яхгором шёл дальше, ведомый моими беззвучными шёпотами прямо ко дворцу.
После полуночи он взобрался на стены королевских садов так же легко, как поднимался на деревья в джунглях. Без единого звука он спустился в сады, за которыми присматривали рабы в ошейниках. Запах разбухших плодов, которые падали догнивать на виноградные лозы, заставил его наморщить покатый нос. Он видел голодающих людей и умирающих нищих, попрошайничающих на улицах и не понимал, почему здешний урожай не раздают, чтобы наполнить голодные животы горожан. Или почему голодающие не перелезут через стену и не возьмут пищу. Он не понимал страха и что тот делает с цивилизованными людьми.
Тихо, будто крадущийся кот, он проник во дворец через низкое окно и вошёл в огромный зал, где на мраморном помосте высился Наивозвышенный Престол. Там дремал разжиревший Король-Колдун, его богатые одежды марало пролитое вино и наркотический порошок. Его окружал гарем из тридцати бессознательных девочек-рабынь и недоеденные остатки пиров громоздились на полу среди рассыпанных грудами драгоценностей.
Яхгором освободил меня из ножен со звуком, слабым, как вздох женщины. Мой серебристый жар рассеял мрак зала с угасшим камином.
Валликус открыл холодные глаза и унизанные перстнями пальцы задёргались на подлокотниках трона. Его правая рука всё ещё оставалась иссохшей и костистой, и она поднялась, указывая на пригнувшегося дикаря.
— Адамант, — произнёс колдун. — Я всё думал, куда ты запропастился. Что ты мне принёс? Нового раба на дыбу?
Порыв леденящего ветра сорвался с его скукоженных пальцев и Яхгором вздрогнул от холода. На коже у него выросли ледяные кристаллики, словно алмазы, заморозив его на месте. Но моя сила вспыхнула пляшущим пламенем на его запястьях и могучей груди.
— Я принёс тебе смерть, — ответил Яхгором. Стремительным тигром он метнулся между обмякших рабынь, прямиком к намосту.
Валликус поднялся в воздух, когда дикарь со всей силы обрушил меня на Наивозвышенный Престол. Седалище из агата и хрусталя с громом раскололось. Все рабыни очнулись и сбежали, пища, словно котята. Колдун метнул разрушительное заклинание, но я поймал его и швырнул назад. Он бросил ещё одно и оно разлетелось от моего клинка, как стекло. Из его рта вылетело заклинание гибельной отравы, которое я тут же нарезал лентами.
Яхгором вскочил на верхушку разрушенного трона, левой рукой ухватив парящего колдуна за лодыжку. На мгновение дикарь повис в воздухе, молотя ногами. Валликус испустил проклятие, которое могло убить любого живого человека, не сжимающего меня в руке. Вместо того, чтобы вскипятить кровь Яхгорома и раздробить его кости, проклятие сбежало по моему лезвию танцующим пламенем.
Яхгором взревел и глубоко вонзил мой клинок колдуну в потроха. Я испробовал кровь Валликуса раньше и трепетал от неё; теперь она наполнила меня силой, о какой я даже не мечтал. Но она была осквернена тем, что я теперь осознавал как нечестивость. Валликус завыл от боли.
Колдун и варвар покатились по коврам, грохоча золотыми чашами и раскатившимися кувшинами. Яхгором, вскочив на ноги, пригнулся для смертельного удара. Валликус воздел свою иссохшую заклинательную руку, как в прошлый раз. Дикарь отрубил ему руку, как это сделал принц Феррос в битве за Шарактот. На сей раз крови было очень мало. Отсечённая рука приземлилась на ногти и удрала в тени, будто чёрный паук.
Яхгором рубанул моим лезвием по шее колдуна. Голова Валликуса отлетела назад, в вихре сальных волос и покатилась по полу. На миг безголовое тело непреклонно застыло перед Королём Дикарей. Я подумал, что Валликус смог бы выжить и без головы.
Дикарь поднял ногу и пнул труп в грудь. Тот рухнул среди разлитого вина и запёкшейся крови. Яхгором нашёл голову. С её дёргающихся губ слетали проклятия, когда он отнёс голову к жаровне и швырнул в огонь. Дикарь следил, как она сгорала, пока не остался лишь почерневший череп, уставившийся на него пустыми глазницами.
Искупление. Теперь появилось глубинное чувство освобождения, обещанное мне святыми голосами. Город Вечно Верных вновь оживёт. Великие храмы снова отстроят, Сто Богов снова будут почитать в их величии и мир опять познает свет умиротворения.
«Ты хорошо послужил нам», — произнёс праведный голос принца Ферроса.
Тихий и довольный, я скользнул в ножны на поясе Яхгорома. Я едва заметил, когда он направился назад, к Купеческим Воротам. Там он зарубил демонов, стороживших привратницкую и его могучие руки повернули поднимавший ворота рычаг.
«Что ты делаешь?» — прошептал я. Он не слышал меня или не обращал внимания. «Сейчас ты должен воссесть на расколотый трон и править этим разорённым городом. На тебя легла задача восстановить в Омбрус Калу порядок, мой новый хозяин».
Яхгором всё ещё не обращал на меня внимания.
За воротами ждало громадное войско южных дикарей. Они хлынули в город, зажигая пожары, перерезая глотки, забирая в добычу головы людей и демонов. Женщинам они оставляли более мягкие мучения. Омбрус Калу вновь запылал. Воздух полнился воплями умирающих мужчин и рыдающих женщин. Город пал за одну ночь, от семидесяти племён, объединившихся под алым стягом Яхгорома.
На площади, окаймлённой безголовыми и осквернёнными статуями Ста Богов, Яхгором поднялся на каменный блок и обратился к своей орде. За его спиной пламя пожирало дворец.
— Краснорукий Бог послал мне этот серебряный клинок. — Он высоко поднял меня над головой. Кровь демонов капала на его вспотевшую гриву. — Этот знак принесли руки мёртвого северянина. Слишком долго здесь отвергали наших богов, но теперь они правят Омбрус Калу! Теперь один бог там, где было сто ложных. Мы разнесём его имя по всему северу, неся его волю кровью, смертью и огнём. Славься, Краснорукий Бог!
— Славься, Краснорукий Бог! — Повторили дикари вслед за своим королём-завоевателем. Их кровожадные вопли, словно ножи, резали по моему металлу. Наконец-то я понял Яхгорома и того, кому он служил. Краснорукого Бога. Изгнанного Бога
Бога Войны.
Единственного божества, которому доселе не поклонялись в Омбрус Калу.
Врагом Краснорукого Бога было миролюбие. Эти варвары — его жрецы, пророки и праведники. Теперь я понял, что и сам служил ему всё время. Не колдун. Не дикарь. Не праведные голоса или их Сто Богов. Это сам Бог Войны швырнул меня через пустоту, чтобы засеять землю к его возвращению.
Праведные голоса внутри меня стенали в бесконечной песне скорби. Лишь боевые кличи народа Бога Войны — и вопли их умирающих врагов — могли заглушить этот безутешный хор.
Славься, Краснорукий Бог.
Мой истинный хозяин.
Странные времена в Древней Яндриссе
На Древнюю Яндриссу пал Век Перемен. Старые дубы в лесу сами собой вырывались из земли и легко воспаряли, словно облака в небе. Их обнажившиеся корни отрастили уйму шелестящих листьев и поющих цветов. Водопад в устье Реки Обета потёк вверх, теряясь в жемчужных брызгах среди облаков. Озеро у Мраморных Утёсов, пересохло до болота, в котором рыба передохла или вырастила лягушачьи лапки и уползла на в высокие травы, чтобы умереть там. В семи деревнях новорождённые младенцы отрастили на спинах крылья и улетели прочь, будто розовые голуби, преследуемые причитающими бескрылыми матерями.
Огонь выскакивал из очагов и принимал формы зверей, поджигая и свирепствуя, пока его не заливали вёдрами воды. Вершины далёких гор больше не покрывали белые одеяла льда и снега; вместо этого на них плясали вспышки изумрудного пламени. Старики и старухи снова становились молодыми и были побиваемы камнями в своих же деревнях, по обвинениям в колдовстве или одержании демонами. Некоторые из вновь омолодившихся старцев удалились жить на зелёных склонах, под сверкающими пиками.
Во время этого сезона невозможностей королевские солдаты наткнулись на бродягу, спящего на дороге. Он лежал, свернувшись в пыли, прижимая к груди арфу без струн. Его одежду составляли цветастые отрепья, а бело-серая борода была достаточно длинной, чтобы прикрывать хилые колени. Месяцем раньше, за один-единственный день, все лошади в королевстве передохли и сгнили до груд выбеленных костей. На третью ночь после этого мора, лошадиные костяки поднялись и ускакали в жёлтые холмы.
Солдаты остановились, чтобы поднять с земли бродягу, посчитав его валяющимся трупом. Когда же он запел прекрасным голосом, они отпустили его и обнажили клинки. Старик перебирал пустую арфу, словно в ней имелись невидимые струны. Его слезящиеся глаза постоянно моргали, но он не был слеп.
Капитаном отряда был юный Лигеус Мидорус и он слышал призрачную музыку, исходящую от арфы, тогда как его воины слышали лишь голос старика. Лигеус стоял на месте, зачарованный песней арфы, пока помощник не потряс его за руку, развеяв всю мечтательность. Он приказал связать певца и взять его с собой, на аудиенцию у короля.
— Берегись! Не троньте меня... — сказал бродяга. Он перестал петь, чтобы сбросить цепкие руки солдат. В голосе бродяги, грозящего костлявым пальцем, слышался чужеземный выговор. — Прошу, ради вашей же безопасности, держитесь подальше.
— Ты шёл по Королевскому Тракту, — заметил Лигеус, — без платы и пропуска. Но твой странный облик заинтересовал меня... как заинтересует и нашего короля. Успокойся и мы не причиним тебе вреда.
— Предупреждаю вас, — произнёс бродяга, прижимая к себе онемевшую арфу. — Я проклят тремя демонами, которые живут в моей бороде. Они не дадут причинить мне никакого вреда, кроме того, который замыслят сами. — Он погладил длинную и спутанную бородищу, словно успокаивая разъярённую собаку.
Солдаты захохотали, все, кроме капитана Лигеуса. — Взять его, — приказал он.
Они схватили певца за руки и связали его запястья крепкой верёвкой. Один человек попытался вырвать бесструнную арфу из сжатых пальцев. — Нет, — запретил Лигеус. — Пускай он её и несёт.
Они пошагали по королевской дороге, извивающейся через сухие холмы, что когда-то цвели и зеленели. Подошвы ступней певца были жёсткими и тёмными, словно у сапог. Лигеус удивился: из какой же далёкой земли добрался этот человек.
— И где теперь твои демоны, дурень? — спросил солдат, сверкая на солнце золотистым шлемом.
Певец пожал плечами. — Наверное, они ждут, когда вы меня побьёте. Или же...
— У тебя есть имя? — спросил Лигеус.
— Я привык так.
— Потерял его, точно? Ладно... я буду звать тебя Камешком, потому что мы нашли тебя на дороге. — Солдаты заржали над командирской шуткой.
Камешек кивнул. — Возможно, я мог бы сыграть... и спеть... для вашего короля?
Лигеус улыбнулся. — Может, и споёшь.
Когда они проходили под зеленеющим небесным лесом, Камешек в ужасе таращился вверх. Лигеус вспомнил слова, которыми его кузен, король Тамион, поделился с ним за чашей пурпурного вина. — Это век чудес и проклятий, — говорил король. — Священники винят меня в оскорблении богов, хотя я ничего, оскорбляющего их, не делал. Мудрецы говорят, что боги сами сошли с ума. Люди... они слишком запуганы, чтобы винить богов или короля. Но такое шаткое положение долго не продлится, кузен. Если эти странные происшествия продолжатся, в конце концов, все станут винить меня... и вскипит переворот.
— Что же нам делать, ваше величество? — спросил Лигеус. — Арестовать священников?
— Нет, — отвечал король. — Слишком необдуманно. Нет... мне требуется Мудрец. Кто-то, сведущий в сотворении чудес и проклятий. Мне требуется волшебник, Лигеус. Ступай и отыщи мне его.
Лигеус повёл когорту воинов в горы, и под зелёными огнями вершин они искали лачуги знахарей и охотились за слухами о тех, кто занимается волшебством. Двадцать два дня, карабкаясь и забираясь выше в горы, они находили лишь голодных тигров и стенающих духов, что осаждали их лагерь по ночам. Однако, сегодня у него появилось что-то, что можно доставить его царственному кузену... кто-то, наигрывающий таинственную песню на невидимых струнах. Несомненно, этот бородач должен быть волшебником. Может, немного безумным, но кто не был таким в эти времена? Он преподнесёт свой необычайный Камешек и позволит королю самому определить его ценность.
Солнечный свет просачивался сквозь надземный лес. Белый голубь вылетел из парящих в воздухе ветвей и примостился на плече у Камешка. Казалось, вышагивая прямо вперёд, Камешек даже не заметил эту птицу. Лигеус чуть не споткнулся о собственное копьё, когда багровая рука с чёрными когтями выползла из косматой бороды певца. Она схватила птицу и утянула её под нечёсаные космы, оставив лишь несколько пёрышек. Слабый хрустящий звук донёсся от Камешковой груди. Лигеус глянул на своих воинов, ожидая их изумления, но, как и с призрачной музыкой раньше, видимо, он оказался единственным, кто это заметил.
Он никому об этом не сказал, потому что на синеющем горизонте нарисовались белые шпили Яндриссы. По-настоящему имело значение лишь это: он не мог вернуться к королю с пустыми руками.
* * *
Город полнился жаждой и голодом. Мраморные улицы смердили страхом. Урожай злаков засох, когда перестали идти дожди и в каждом доме дети оставались голодными. Даже высокородные отчаялись, когда фрукты в их садах высохли и попадали вниз, будто каменные. На каждом углу завывали попрошайки, а в каждом переулке прятались головорезы. Теперь, когда в преступлениях и убийствах можно было обвинять необычные феномены эпохи, злодеи хватали, что пожелают и сваливали это на богов. Те же, кто представлял богов — Священники Белого Храма, винили короля.
Тамион тревожно восседал на своём троне, в украшенной самоцветами короне, тяжёлой, как железное ярмо. Пышность его двора марал непрекращающийся поток просителей и обвиняемых. Было невозможно определить, какие нелепые требования были правдивыми, от «Появился крылатый лев и сожрал ту свинью!» до «Это демон вылетел из колодца и соблазнил ту деву, а не я!». При недостатке фактов и авторитетных свидетелей, в половине случаев он поддерживал истца, а в другой половине — ответчика. Это был его последний порыв к справедливости... и после тридцати дел за день больше он об этом не беспокоился. Король думал лишь о разгневанных священниках и о том, что они восстанавливают народ против него.
Когда короля достигла весть о возвращении Лигеуса, он велел очистить тронный зал ото всех просителей и жалобщиков.
