1
Далёкий колокольный звон маленького сельского храма очистил утро, прогнал с крыш птиц в лазуритовый небосвод и растворился у порога старого дома.
«Сегодня особенная суббота…», – подумала Надя и сделала первые шаги навстречу родительской обители. Скрипнули под ногами деревянные ступени. Толстые, сделанные из дуба, они всё ещё были достаточно крепки, чтобы выдержать вес человека.
Молодая женщина поднялась по лестнице и достала из сумки ключи. Несмазанные дверные петли тонкими голосами приветствовали гостью, будто радуясь её возвращению, и тяжёлая входная дверь пропустила желанную гостью внутрь.
Надя осторожно вытерла ноги о вязаный коврик, переобулась в стоящие рядом поношенные тапочки и потянулась к выключателю на стене, – небольшую прихожую разбудил неяркий свет потолочной лампы под тёмно-зелёным плафоном.
Всё здесь стояло на своих местах. Слева от входа ждал низкий диванчик с декоративной подушкой из потёртого изумрудного бархата. Рядом с ним настенная вешалка, забитая вещами. Лишь порывшись в ворохах одежды, у пришедшего был бы шанс отыскать пару спрятавшихся свободных крючков. На полках сверху – множество шапок, кепок, шляп. Казалось, стоит примерить одну, и тебя накроет пыльной вуалью времени.
Сразу за закутком с диваном запертая двумя узкими створками кладовая, а над ней – полки, а там, как кустистые брови над двумя сонными глазницами, покрытые сединой пыли сотни раз прочитанные книги.
Оставив вещи на полу в прихожей, Надя вошла в просторную кухню, занимавшую большую часть первого этажа. Всё было ровно так же, как когда она приезжала сюда в последний раз. По стенам навешаны кухонные шкафы, выкрашенные тёмно-коричневой краской. В углу дремала маленькая чугунная печка, укрывая одеялом тени заботливо оставленные несколько сухих поленьев. Длинный массивный стол, испещрённый мелкими морщинами царапин на толстом слое лака, стоял неподвижным изваянием по центру. В свете утреннего солнца, пробивающегося сквозь прикрытые ставнями оконца, возраст сердца кухни особенно бросался в глаза. На столе лежала вышитая искусным узором салфетка, а на ней ждали своего часа потускневшая стеклянная ваза и две перевёрнутые кверху дном чашки. Надя посмотрела на них и со вздохом перевернула чашки, подумав, что надо бы вскипятить воды и попить чай.
Осмотрев помещение и мысленно подмечая малейшие хорошо знакомые детали, Надя, проскользнув мимо неприметной приоткрытой двери, соединяющей крохотную комнатку с кухней, начала подниматься на второй – мансардный – этаж. На стенах засветились несколько бра, показывая долгожданной гостье путь и бросая косые блики на висевшие в тонких рамках старые пожелтевшие фотографии. Каждому шагу вторил скрип рассохшихся ступеней.
На втором этаже, по одну сторону от лестницы, располагалась уютная зона отдыха с креслами, стеллажом для книг и DVD-дисков, а по другую сторону – высился на тумбе тяжёлый выпуклый телевизор с проигрывателем дисков, рядом с ним вход в ванную комнату, дверь в которую уже давно не закрывалась, покосилась от сырости. Там, в закоулках умывальника прятались баночки и тюбики с давно истёкшим сроком годности. Надя покачала головой, разглядывая это богатство, и сразу же вышла в гостиную.
Напротив лестницы – две двери, две комнаты – Нади и её сестры Светланы. Одна комната была плотно закрыта, вторая встретила хозяйку с лёгким налётом пылинок повсюду. Одежда висела нетронутыми рядами вешалок, коробки с обувью, которую Надя уже не носила, толпились вдоль стен, удобная кровать, застеленная лоскутным пледом, манила прилечь и отдохнуть. Стеллаж бережно хранил оставленные хозяйкой книги.
Каждый вдох в этой комнате уносил гостью в далекие, почти заблудившиеся в памяти воспоминания. Каждый предмет, находящийся здесь, был связан с каким-либо значимым для Нади событием, и она не представляла, как кто-то по доброй воле может спокойно, не увеличивая пустоту в душе, избавляться от своего прошлого.
Плывя по волнам памяти, Надя услышала доносящуюся из глубины дома тихую музыку. Это радио с ненавязчивыми мелодиями, его раньше часто слушала мама, иной раз оставляя приёмник включенным целый день напролёт. Дочь прикрыла глаза, прогоняя влажную пелену, с трудом выдохнула, стремясь успокоить неровно бьющееся сердце, и поспешила вниз.
– Ма-а-ам!
– Ау? – отозвался голос из маленькой комнаты на первом этаже, следом послышались тяжёлые шаги, сопровождаемые поскрипыванием половиц.
– Ты когда от всего этого избавишься?
– От чего? – сказала мать, заходя на кухню и сопровождая долгим взглядом спускающуюся со второго этажа дочь.
– Ну, хотя бы от мыла в ванной. Его срок годности истёк аж шесть лет назад! Как ни приеду, оно всё так там и лежит.
Мама замолчала, отвела взгляд и едва заметно поджала губы. Наде стало стыдно за свои слова. Вот только приехала, а уже лезет со своими умными вопросами: «Что бы ещё выкинуть? Зачем ты это барахло хранишь?». Она пожалела, что завела разговор, в котором они давно не могли прийти к общему мнению.
– Я сейчас руки хотела помыть, – нарочито бодрым голосом продолжила гостья, – а там мыла нормального нет.
– Разберу, – с заминкой ответила мама. – Просто их твоя сестра оставила, когда уезжала. Так мне кажется, что… Ты, кстати, с ней созванивалась? Давно её не видела…
– Да, разговаривали недавно, – дочь решала успокоить её, поделившись новостями. – Дела идут хорошо. Вся в работе.
Мать покачала головой. Из аккуратной причёски выбилось несколько седых прядей и упало на покрытое глубокими морщинами лицо. Морщинки забавно двигались, когда она говорила.
– И вот что ей неймётся? Всех денег не заработаешь. Далась ей эта Европа!
– Мам, – замирая в двух шагах от матери, остановилась Надя.
Она всем сердцем хотела подойти и обнять родного человека, опереться подбородком на тонкое плечо, поддержать. Но, как всегда, колебалась и стояла на последней ступеньке внизу, опираясь локтем на стену.
– Ты же знаешь, что ей сделали хорошее предложение, от которого совершенно невозможно было отказаться. Всё у них там хорошо. Племянница в восьмой класс собирается, а скоро и братик будет.
– Ой, – всплеснула мама руками и прижала их к груди, – Света беременна? Как я рада! Как назвать решили?
– Сашей.
Окутанная лучами летнего солнца, мама на несколько мгновений прикрыла веки, беззвучно шепча молитву за дарованное младшей дочери счастье, а затем, взглянув на Надю лучащимися внутренним светом глазами, с тихой улыбкой кивнула и заключила:
– Александр – хорошее имя. – Через мгновение, словно опомнившись, она засуетилась: – Что же я тебя на пороге держу? Сейчас воды поставлю, чаю попьём. У меня как раз баночка варенья оставалась. Вишнёвое – твоё любимое. Будешь?
– Конечно, буду, мам, – тихо ответила дочь и с улыбкой прошла в кухню.
Тарелки и посуда ровным рядами стояли на кухонных полках в ожидании гостей. Оставленные в подставке столовые приборы запылись и покрылись тонким слоем известкового налёта. Надя вздохнула и принялась перемывать посуду.
2
– Ты лучше про себя расскажи, – настаивал голос за спиной, – а то столько времени не виделись. А я пока чашки достану.
– Гриша работает, – начала делиться новостями дочка, ловко смывая налёт времени с ложек и вилок. – Всё хорошо. Повышение скоро получит.
– Хороший твой Гриша, – сказала мама, достав пару чашек и блюдец из шкафа, споро расставляя посуду на столе.
Семейный фарфор, украшенный незамысловатыми узорами, ласкал слух звонким пением.
– Работящий, – продолжала расхваливать зятя хозяйка. – Всегда он мне нравился. Не то что этот твой… кхм, Серёжа, – добавила она недовольным голосом.
«Опять она за своё», – с тоской подумала дочь, вытирая руки кухонным полотенцем, надеясь, что родительница не будет поднимать старую тему.
– Мам, – взмолилась Надя, слегка закатив глаза для пущей убедительности, – ну, сколько можно вспоминать? Столько лет прошло!
– Сколько лет, сколько лет, – ворчала мать, тихонько шаркая мягкими тапочками по полу, покрытому линолеумом. – Не помню сколько лет, но закончилось, и хорошо. Козёл он был, вот это я точно помню!
– Ой, всё! Началось, – со вздохом протянула дочь, плюхнулась на стул и закрыла лицо руками, отгораживаясь от тяжёлого взгляда матери.
– А что, скажешь, не так? Козёл он и есть! Ты вспомни, как он за твоей подруженцией бегал и лапшу тебе на уши вешал, мол, «я – не я, это не то, что ты подумала», а ты и верила! – начиная раздражаться, возмущалась мать, не забывая доставать с верхних полок шкафа конфетницу, пиалы для варенья и прочие необходимые атрибуты чаепития.
Её тёмно-синее платье с узорами полевых цветов, вышитых по подолу, мелькало по кухне из угла в угол, точно маленькое привидение с мотором.
– И ведь прощала всё ему! Где только мозги твои были? – останавливаясь напротив дочери и вперив в неё строгий взгляд, строго спросила мать.
– Где-где… – убирая руки от лица и взглянув исподлобья, примирительно улыбнулась Надя, решив перевести всё в шутку. – В Караганде?
– Вот-вот! Там, видимо, и были, раз ты на этого… – тьфу! –столько времени потратила, – тяжело вздохнула мать, уперев руки в бока, а потом махнула, точно отгоняя надоедливую муху, и добавила: – А ладно, чего уж там.
– Ну, ведь всё плохое закончилось… – украдкой направляя виноватый взгляд на некогда суровую родительницу, проговорила Надя.
– Закончилось, и слава Богу! Не известно, чтобы с тобой стало, не появись тогда Гриша на горизонте.
Вот теперь раздражаться начала дочь.
– Да всё бы нормально со мной было! – резко ответила дочь и снова надулась. – И, как видишь, не пропала. Выросла, закончила университет, замуж вышла…
Но мама ловко перевела разговор на другую тему и, присаживаясь напротив дочери, ласково спросила:
– Машенька с Петей как? Ты про них расскажи.
– Дети, хорошо. Оба учатся, пятёрки получают, спортом занимаются, – гордо подняв голову, отвечала Надя и внутренне смягчалась. – Маша областную олимпиаду по математике недавно выиграла, а у Пети на следующей неделе соревнования по футболу.
– Нет, какие они у тебя всё-таки хорошие получились. Фотографии, надеюсь, привезла?
– Ой, конечно! – спохватилась дочка, отодвинула стул и быстро засеменила в прихожую за оставленными на полу сумками, крикнув на ходу: – Сейчас покажу!
Чайник закипел, на столе были расставлены блюдца и чашки, в пиалы было разложено вишнёвое варенье, рядом стояла вазочка с конфетами. Радио тихо играло лёгкую приятную мелодию, разгоняя тишину.
3
– Как бабушка с дедушкой? – спросила Надя, пока мама, охая и ахая от удовольствия, разглядывала фотографии, распечатанные специально для её памятного альбома.
В заварнике на столе настаивалась свежая заварка. Тени стали короче.
– Всё хорошо, – ответила мама, помешивая в своей чашке сладкий напиток. Ложка тихо стучала о тонкие стенки, на дне плавало несколько вишнёвых ягод. – Навестила бы ты их как-нибудь. Они про тебя спрашивали.
– Навещу, – с ноткой горечи ответила Надя. – Давно у них не была.
– Давно, – подтвердила мама, взгляд её затуманился и погрустнел, словно она сейчас была где-то далеко.
Вспомнив забавный случай, Надя, улыбнувшись, пошутила:
– Только, надеюсь, бабушка больше не будет предлагать мне селёдку! Я в прошлый раз еле отвертелась от той подозрительной коробочки, которую она нашла на нижней полке холодильника.
– Что? – с удивлением взглянув на Надю, переспросила мама.
Дочь, уже открыто хихикая, начала рассказывать:
– Я к ней как-то приехала, посидели, покушали, начала уже домой собираться, а она достаёт какой-то пакетик и суёт мне.
– Ой, я не могу, – улыбнулась мама. – Эта бабушка со своими пакетиками…
– Да там не просто пакетик был, – пояснила Надя, – а обрезанная упаковка из-под кефира, завязанная в какой-то подозрительный целлофановый кулёчек.
– Аха-ха! – уже открыто рассмеялась мама.
– Слушай, это было что-то с чем-то! — принялась делиться впечатлениями Надя, радуясь возможности поднять родительнице настроение. – «Может, – говорит, – ты селёдочки хочешь?» И подсовывает мне это под нос, и как давай его развязывать. Мне прямо страшно стало.
Мама упивалась смехом, на глазах её выступила влага.
– Тебе смешно, – продолжала Надя с улыбкой, – а я как можно деликатнее попросила бабушку пакетик не развязывать. От греха подальше. Мало ли, что бы там ожило.
– Ох, уж эта бабушка, – утирая выступившие слёзы полотенцем, хихикала повеселевшая хозяйка. – Она, когда ко мне приходит, постоянно с собой какие-нибудь недоеденные кусочки приносит. Я её спрашиваю: «Зачем?». А она мне: «Если я не принесу, они испортятся». Так и ходит по селу с тележкой полной всякой всячины.
– Да уж, – пробормотала Надя, допивая чай. – И обидеть не хочется, и рисковать здоровьем тоже.
Мама, смешно похрюкивая, слила в раковину остатки остывшего напитка. А Надя всё никак не могла остановиться и вспоминала:
– Она ещё пыталась меня уговорить селёдку с собой взять. Я как представила, что в забитом автобусе раскрываю упаковку из-под кефира, достаю оттуда селёдку и начинаю есть, распространяя «аппетитные» запахи на весь салон, так прямо и видела, как на ближайшем повороте меня высаживают, и дальше я иду пешком с этой самой селёдкой за шиворотом!
– Аха-ха! – заливалась мама.
Надя смотрела в светящиеся жизнью глаза матери и мечтала запечатлеть в памяти каждую морщинку на родном лице, остановить время и заставить его повернуть вспять. Она ещё долго вспоминала забавные моменты, ловя мамин смех и впитывая его всем телом, каждой клеткой и каждой частичкой своей души.
4
– Слушай, а что это на тебе надето? – скептически оглядев дочь с ног до головы, недовольно спросила родительница.
Чай был выпит, конфеты съедены, пиалы с вареньем опустели. Время неумолимо бежало вперёд, отсчитывая часы, проведённые вместе, и оставляя светлые мгновения встречи позади.
– Ну, ма-ам, – протянула Надя, искренне надеясь, что та не станет в очередной раз предлагать что-нибудь из семейного гардероба, в котором имелись вещи, оставшиеся ещё от прабабушки, как делала это всякий раз, когда дочь приезжала в этот старый родительский дом.
– Слушай, – взгляд матери загорелся от пришедшей ей в голову идеи. – У меня такое платье есть, сейчас тебе принесу! Как раз твой размер! И расцветка наша!
Не успела Надя оглянуться, как топот торопливых маминых ног уже раздавался где-то в соседней комнатке.
– Ой не-ет, – тяжело вздохнула она, вымученно проводя ладонями по лицу и уже понимая, что от примерки ей совершенно точно не отвертеться.
Расстраивать маму она не хотела, потому нехотя встала из-за стола, медленно повернулась и поплелась в комнату, примыкающую в кухне.
Ровный мягкий свет высокого окна освещал нехитрое убранство комнатки. Узкая кровать у стены соседствовала с приземистым бельевым шкафом, ютившимся за дверью. У окна стоял рабочий столик, и на нём всё ещё стояли коробочки и шкатулочки, в которых что-то поблёскивало и кололось. А рядом удобное с широкими деревянными подлокотниками кресло, сидя в котором мама любила вязать. На подоконнике за ситцевыми занавесками стояло несколько иконок, покрытых тонким слоем пыли.
Далёкий колокольный звон маленького сельского храма очистил утро, прогнал с крыш птиц в лазуритовый небосвод и растворился у порога старого дома.
«Сегодня особенная суббота…», – подумала Надя и сделала первые шаги навстречу родительской обители. Скрипнули под ногами деревянные ступени. Толстые, сделанные из дуба, они всё ещё были достаточно крепки, чтобы выдержать вес человека.
Молодая женщина поднялась по лестнице и достала из сумки ключи. Несмазанные дверные петли тонкими голосами приветствовали гостью, будто радуясь её возвращению, и тяжёлая входная дверь пропустила желанную гостью внутрь.
Надя осторожно вытерла ноги о вязаный коврик, переобулась в стоящие рядом поношенные тапочки и потянулась к выключателю на стене, – небольшую прихожую разбудил неяркий свет потолочной лампы под тёмно-зелёным плафоном.
Всё здесь стояло на своих местах. Слева от входа ждал низкий диванчик с декоративной подушкой из потёртого изумрудного бархата. Рядом с ним настенная вешалка, забитая вещами. Лишь порывшись в ворохах одежды, у пришедшего был бы шанс отыскать пару спрятавшихся свободных крючков. На полках сверху – множество шапок, кепок, шляп. Казалось, стоит примерить одну, и тебя накроет пыльной вуалью времени.
Сразу за закутком с диваном запертая двумя узкими створками кладовая, а над ней – полки, а там, как кустистые брови над двумя сонными глазницами, покрытые сединой пыли сотни раз прочитанные книги.
Оставив вещи на полу в прихожей, Надя вошла в просторную кухню, занимавшую большую часть первого этажа. Всё было ровно так же, как когда она приезжала сюда в последний раз. По стенам навешаны кухонные шкафы, выкрашенные тёмно-коричневой краской. В углу дремала маленькая чугунная печка, укрывая одеялом тени заботливо оставленные несколько сухих поленьев. Длинный массивный стол, испещрённый мелкими морщинами царапин на толстом слое лака, стоял неподвижным изваянием по центру. В свете утреннего солнца, пробивающегося сквозь прикрытые ставнями оконца, возраст сердца кухни особенно бросался в глаза. На столе лежала вышитая искусным узором салфетка, а на ней ждали своего часа потускневшая стеклянная ваза и две перевёрнутые кверху дном чашки. Надя посмотрела на них и со вздохом перевернула чашки, подумав, что надо бы вскипятить воды и попить чай.
Осмотрев помещение и мысленно подмечая малейшие хорошо знакомые детали, Надя, проскользнув мимо неприметной приоткрытой двери, соединяющей крохотную комнатку с кухней, начала подниматься на второй – мансардный – этаж. На стенах засветились несколько бра, показывая долгожданной гостье путь и бросая косые блики на висевшие в тонких рамках старые пожелтевшие фотографии. Каждому шагу вторил скрип рассохшихся ступеней.
На втором этаже, по одну сторону от лестницы, располагалась уютная зона отдыха с креслами, стеллажом для книг и DVD-дисков, а по другую сторону – высился на тумбе тяжёлый выпуклый телевизор с проигрывателем дисков, рядом с ним вход в ванную комнату, дверь в которую уже давно не закрывалась, покосилась от сырости. Там, в закоулках умывальника прятались баночки и тюбики с давно истёкшим сроком годности. Надя покачала головой, разглядывая это богатство, и сразу же вышла в гостиную.
Напротив лестницы – две двери, две комнаты – Нади и её сестры Светланы. Одна комната была плотно закрыта, вторая встретила хозяйку с лёгким налётом пылинок повсюду. Одежда висела нетронутыми рядами вешалок, коробки с обувью, которую Надя уже не носила, толпились вдоль стен, удобная кровать, застеленная лоскутным пледом, манила прилечь и отдохнуть. Стеллаж бережно хранил оставленные хозяйкой книги.
Каждый вдох в этой комнате уносил гостью в далекие, почти заблудившиеся в памяти воспоминания. Каждый предмет, находящийся здесь, был связан с каким-либо значимым для Нади событием, и она не представляла, как кто-то по доброй воле может спокойно, не увеличивая пустоту в душе, избавляться от своего прошлого.
Плывя по волнам памяти, Надя услышала доносящуюся из глубины дома тихую музыку. Это радио с ненавязчивыми мелодиями, его раньше часто слушала мама, иной раз оставляя приёмник включенным целый день напролёт. Дочь прикрыла глаза, прогоняя влажную пелену, с трудом выдохнула, стремясь успокоить неровно бьющееся сердце, и поспешила вниз.
– Ма-а-ам!
– Ау? – отозвался голос из маленькой комнаты на первом этаже, следом послышались тяжёлые шаги, сопровождаемые поскрипыванием половиц.
– Ты когда от всего этого избавишься?
– От чего? – сказала мать, заходя на кухню и сопровождая долгим взглядом спускающуюся со второго этажа дочь.
– Ну, хотя бы от мыла в ванной. Его срок годности истёк аж шесть лет назад! Как ни приеду, оно всё так там и лежит.
Мама замолчала, отвела взгляд и едва заметно поджала губы. Наде стало стыдно за свои слова. Вот только приехала, а уже лезет со своими умными вопросами: «Что бы ещё выкинуть? Зачем ты это барахло хранишь?». Она пожалела, что завела разговор, в котором они давно не могли прийти к общему мнению.
– Я сейчас руки хотела помыть, – нарочито бодрым голосом продолжила гостья, – а там мыла нормального нет.
– Разберу, – с заминкой ответила мама. – Просто их твоя сестра оставила, когда уезжала. Так мне кажется, что… Ты, кстати, с ней созванивалась? Давно её не видела…
– Да, разговаривали недавно, – дочь решала успокоить её, поделившись новостями. – Дела идут хорошо. Вся в работе.
Мать покачала головой. Из аккуратной причёски выбилось несколько седых прядей и упало на покрытое глубокими морщинами лицо. Морщинки забавно двигались, когда она говорила.
– И вот что ей неймётся? Всех денег не заработаешь. Далась ей эта Европа!
– Мам, – замирая в двух шагах от матери, остановилась Надя.
Она всем сердцем хотела подойти и обнять родного человека, опереться подбородком на тонкое плечо, поддержать. Но, как всегда, колебалась и стояла на последней ступеньке внизу, опираясь локтем на стену.
– Ты же знаешь, что ей сделали хорошее предложение, от которого совершенно невозможно было отказаться. Всё у них там хорошо. Племянница в восьмой класс собирается, а скоро и братик будет.
– Ой, – всплеснула мама руками и прижала их к груди, – Света беременна? Как я рада! Как назвать решили?
– Сашей.
Окутанная лучами летнего солнца, мама на несколько мгновений прикрыла веки, беззвучно шепча молитву за дарованное младшей дочери счастье, а затем, взглянув на Надю лучащимися внутренним светом глазами, с тихой улыбкой кивнула и заключила:
– Александр – хорошее имя. – Через мгновение, словно опомнившись, она засуетилась: – Что же я тебя на пороге держу? Сейчас воды поставлю, чаю попьём. У меня как раз баночка варенья оставалась. Вишнёвое – твоё любимое. Будешь?
– Конечно, буду, мам, – тихо ответила дочь и с улыбкой прошла в кухню.
Тарелки и посуда ровным рядами стояли на кухонных полках в ожидании гостей. Оставленные в подставке столовые приборы запылись и покрылись тонким слоем известкового налёта. Надя вздохнула и принялась перемывать посуду.
2
– Ты лучше про себя расскажи, – настаивал голос за спиной, – а то столько времени не виделись. А я пока чашки достану.
– Гриша работает, – начала делиться новостями дочка, ловко смывая налёт времени с ложек и вилок. – Всё хорошо. Повышение скоро получит.
– Хороший твой Гриша, – сказала мама, достав пару чашек и блюдец из шкафа, споро расставляя посуду на столе.
Семейный фарфор, украшенный незамысловатыми узорами, ласкал слух звонким пением.
– Работящий, – продолжала расхваливать зятя хозяйка. – Всегда он мне нравился. Не то что этот твой… кхм, Серёжа, – добавила она недовольным голосом.
«Опять она за своё», – с тоской подумала дочь, вытирая руки кухонным полотенцем, надеясь, что родительница не будет поднимать старую тему.
– Мам, – взмолилась Надя, слегка закатив глаза для пущей убедительности, – ну, сколько можно вспоминать? Столько лет прошло!
– Сколько лет, сколько лет, – ворчала мать, тихонько шаркая мягкими тапочками по полу, покрытому линолеумом. – Не помню сколько лет, но закончилось, и хорошо. Козёл он был, вот это я точно помню!
– Ой, всё! Началось, – со вздохом протянула дочь, плюхнулась на стул и закрыла лицо руками, отгораживаясь от тяжёлого взгляда матери.
– А что, скажешь, не так? Козёл он и есть! Ты вспомни, как он за твоей подруженцией бегал и лапшу тебе на уши вешал, мол, «я – не я, это не то, что ты подумала», а ты и верила! – начиная раздражаться, возмущалась мать, не забывая доставать с верхних полок шкафа конфетницу, пиалы для варенья и прочие необходимые атрибуты чаепития.
Её тёмно-синее платье с узорами полевых цветов, вышитых по подолу, мелькало по кухне из угла в угол, точно маленькое привидение с мотором.
– И ведь прощала всё ему! Где только мозги твои были? – останавливаясь напротив дочери и вперив в неё строгий взгляд, строго спросила мать.
– Где-где… – убирая руки от лица и взглянув исподлобья, примирительно улыбнулась Надя, решив перевести всё в шутку. – В Караганде?
– Вот-вот! Там, видимо, и были, раз ты на этого… – тьфу! –столько времени потратила, – тяжело вздохнула мать, уперев руки в бока, а потом махнула, точно отгоняя надоедливую муху, и добавила: – А ладно, чего уж там.
– Ну, ведь всё плохое закончилось… – украдкой направляя виноватый взгляд на некогда суровую родительницу, проговорила Надя.
– Закончилось, и слава Богу! Не известно, чтобы с тобой стало, не появись тогда Гриша на горизонте.
Вот теперь раздражаться начала дочь.
– Да всё бы нормально со мной было! – резко ответила дочь и снова надулась. – И, как видишь, не пропала. Выросла, закончила университет, замуж вышла…
Но мама ловко перевела разговор на другую тему и, присаживаясь напротив дочери, ласково спросила:
– Машенька с Петей как? Ты про них расскажи.
– Дети, хорошо. Оба учатся, пятёрки получают, спортом занимаются, – гордо подняв голову, отвечала Надя и внутренне смягчалась. – Маша областную олимпиаду по математике недавно выиграла, а у Пети на следующей неделе соревнования по футболу.
– Нет, какие они у тебя всё-таки хорошие получились. Фотографии, надеюсь, привезла?
– Ой, конечно! – спохватилась дочка, отодвинула стул и быстро засеменила в прихожую за оставленными на полу сумками, крикнув на ходу: – Сейчас покажу!
Чайник закипел, на столе были расставлены блюдца и чашки, в пиалы было разложено вишнёвое варенье, рядом стояла вазочка с конфетами. Радио тихо играло лёгкую приятную мелодию, разгоняя тишину.
3
– Как бабушка с дедушкой? – спросила Надя, пока мама, охая и ахая от удовольствия, разглядывала фотографии, распечатанные специально для её памятного альбома.
В заварнике на столе настаивалась свежая заварка. Тени стали короче.
– Всё хорошо, – ответила мама, помешивая в своей чашке сладкий напиток. Ложка тихо стучала о тонкие стенки, на дне плавало несколько вишнёвых ягод. – Навестила бы ты их как-нибудь. Они про тебя спрашивали.
– Навещу, – с ноткой горечи ответила Надя. – Давно у них не была.
– Давно, – подтвердила мама, взгляд её затуманился и погрустнел, словно она сейчас была где-то далеко.
Вспомнив забавный случай, Надя, улыбнувшись, пошутила:
– Только, надеюсь, бабушка больше не будет предлагать мне селёдку! Я в прошлый раз еле отвертелась от той подозрительной коробочки, которую она нашла на нижней полке холодильника.
– Что? – с удивлением взглянув на Надю, переспросила мама.
Дочь, уже открыто хихикая, начала рассказывать:
– Я к ней как-то приехала, посидели, покушали, начала уже домой собираться, а она достаёт какой-то пакетик и суёт мне.
– Ой, я не могу, – улыбнулась мама. – Эта бабушка со своими пакетиками…
– Да там не просто пакетик был, – пояснила Надя, – а обрезанная упаковка из-под кефира, завязанная в какой-то подозрительный целлофановый кулёчек.
– Аха-ха! – уже открыто рассмеялась мама.
– Слушай, это было что-то с чем-то! — принялась делиться впечатлениями Надя, радуясь возможности поднять родительнице настроение. – «Может, – говорит, – ты селёдочки хочешь?» И подсовывает мне это под нос, и как давай его развязывать. Мне прямо страшно стало.
Мама упивалась смехом, на глазах её выступила влага.
– Тебе смешно, – продолжала Надя с улыбкой, – а я как можно деликатнее попросила бабушку пакетик не развязывать. От греха подальше. Мало ли, что бы там ожило.
– Ох, уж эта бабушка, – утирая выступившие слёзы полотенцем, хихикала повеселевшая хозяйка. – Она, когда ко мне приходит, постоянно с собой какие-нибудь недоеденные кусочки приносит. Я её спрашиваю: «Зачем?». А она мне: «Если я не принесу, они испортятся». Так и ходит по селу с тележкой полной всякой всячины.
– Да уж, – пробормотала Надя, допивая чай. – И обидеть не хочется, и рисковать здоровьем тоже.
Мама, смешно похрюкивая, слила в раковину остатки остывшего напитка. А Надя всё никак не могла остановиться и вспоминала:
– Она ещё пыталась меня уговорить селёдку с собой взять. Я как представила, что в забитом автобусе раскрываю упаковку из-под кефира, достаю оттуда селёдку и начинаю есть, распространяя «аппетитные» запахи на весь салон, так прямо и видела, как на ближайшем повороте меня высаживают, и дальше я иду пешком с этой самой селёдкой за шиворотом!
– Аха-ха! – заливалась мама.
Надя смотрела в светящиеся жизнью глаза матери и мечтала запечатлеть в памяти каждую морщинку на родном лице, остановить время и заставить его повернуть вспять. Она ещё долго вспоминала забавные моменты, ловя мамин смех и впитывая его всем телом, каждой клеткой и каждой частичкой своей души.
4
– Слушай, а что это на тебе надето? – скептически оглядев дочь с ног до головы, недовольно спросила родительница.
Чай был выпит, конфеты съедены, пиалы с вареньем опустели. Время неумолимо бежало вперёд, отсчитывая часы, проведённые вместе, и оставляя светлые мгновения встречи позади.
– Ну, ма-ам, – протянула Надя, искренне надеясь, что та не станет в очередной раз предлагать что-нибудь из семейного гардероба, в котором имелись вещи, оставшиеся ещё от прабабушки, как делала это всякий раз, когда дочь приезжала в этот старый родительский дом.
– Слушай, – взгляд матери загорелся от пришедшей ей в голову идеи. – У меня такое платье есть, сейчас тебе принесу! Как раз твой размер! И расцветка наша!
Не успела Надя оглянуться, как топот торопливых маминых ног уже раздавался где-то в соседней комнатке.
– Ой не-ет, – тяжело вздохнула она, вымученно проводя ладонями по лицу и уже понимая, что от примерки ей совершенно точно не отвертеться.
Расстраивать маму она не хотела, потому нехотя встала из-за стола, медленно повернулась и поплелась в комнату, примыкающую в кухне.
Ровный мягкий свет высокого окна освещал нехитрое убранство комнатки. Узкая кровать у стены соседствовала с приземистым бельевым шкафом, ютившимся за дверью. У окна стоял рабочий столик, и на нём всё ещё стояли коробочки и шкатулочки, в которых что-то поблёскивало и кололось. А рядом удобное с широкими деревянными подлокотниками кресло, сидя в котором мама любила вязать. На подоконнике за ситцевыми занавесками стояло несколько иконок, покрытых тонким слоем пыли.
