Моя большая криминальная проблема.
У меня есть крылья. Два крыла за спиной. И я могу летать. Я лечу навстречу своему счастью. У моего счастья глаза голубые. Моё счастье высоко. Моё счастье далеко. Мне его не достичь.
Чьи-то жестокие руки ломают мои крылья. Вырывают их, оставляя глубокие борозды ран. Я камнем срываюсь в бездну. У моей бездны глаза чёрные. Моя бездна не имеет дна. Моя бездна близко. Я в её руках.
Просыпаюсь без крика. Я давно научилась принимать свои кошмары как неотъемлемую часть себя. Молча сажусь на кровати, обнимаю руками колени и настраиваю на экране-иллюминаторе картину космоса. Чёрного. Бесконечного. С россыпью мимо проносящихся вдали звёзд.
Мне нравится смотреть в эту чёрную бездну. Она окутывает меня со всех сторон и дарит ложное ощущение защищенности.
Упорядочиваю свои мысли и прикосновением пальцев к экрану иллюминатора убираю с него картинку, выводя время – мне бы ещё нежиться в объятиях морфея часа два, но сон покинул меня безвозвратно.
Поднимаюсь, быстро заглядываю в душевую кабину и надеваю чистый рабочий костюм. Перед зеркалом убираю свои светлые волосы в аккуратный пучок на затылке и ещё раз умываю лицо прохладной водой.
– Доброе утро, исса Ле Февр, – приветствуют меня по очереди члены экипажа, которых мне доводится встретить в коридоре корабля.
Мы работаем на дрейфующей в открытом космосе медицинской станции. Не все космические корабли оснащены необходимой техникой и медицинским персоналом. В жизни случается всякое, и наша помощь иногда требуется как на просторах космоса, так и на поверхности некоторых планет.
– Исса Ле Февр, – кивает мне дежурный.
– Добрый день, метр Вальтер, – тихо приветствую мужчину. – Есть новые вызовы?
– Да, сигнал поступил с планеты Табуин. Скоро будем на месте. У них сейчас сезон морских бурь. Потерпела крушение подводная лодка, но, слава богам, ей удалось подняться на поверхность и послать сигнал бедствия. Космические патрули славно сработали, без промедления оказали первую помощь пострадавшим, но без нас, увы и ах, всё равно не обойтись.
– Ясно, – мрачно киваю и делаю глоток обжигающего кофе.
– Дураки, – пожимает плечами Вальтер. – У них объявлена экстренная ситуация, был приказ всем эвакуироваться с планеты на спутник, а эти герои решили устроить охоту на глубоководных лацкатов.
– Глубоководных лацкатов? – вяло интересуюсь.
Мне не очень импонируют люди, которые умышленно подвергают свои жизни опасности.
– Да, такие здоровые твари с божественно вкусным мясом и дорогущими костями, – безрадостно смеется мужчина. – Они перед бурей держатся ближе к поверхности, чтобы надышаться кислородом перед штормом, а потом залегают глубоко на дно. Один такой лацкат – счастливый билет в лучшую жизнь для семей моряков, застрявшей на этой всеми богами забытой планете.
– Билет в один конец, – грустно хмыкаю и опускаю взгляд на черный кофе в моей чашке.
– Ну или так. Билет в один конец, – неохотно подтверждает Вальтер и уходит готовить медицинское оборудование, а я в раздумьях остаюсь одна посреди коридора.
У меня плохое предчувствие. Тревожно засасывает под ложечкой, и я не нахожу тому причин.
Табуин, наверное, всё дело в нём. Крохотная, забытая всеми планета в дальнем секторе G5 Земной Конфедерации, на которой что-то плохое просто обязано случиться.
Да, все тёмные, грязные истории по закону жанра случаются, когда с небес беспросветной стеной льётся дождь и холод пробирает до костей. И моя история исключением не будет.
По динамику объявляют о снижении корабля, и я не могу не утолить своего любопытства. Подхожу к окну-иллюминатору и выстраиваю изображение того, что творится снаружи.
Стоит нам войти в атмосферу Табуина, как вокруг корабля смыкаются свинцовые, искрящие молниями, массы облаков. Со всех сторон хлыщет дождь, а внизу по грязно-серой воде гуляют гигантские океанические волны. Невольно ежусь, обхватывая себя двумя руками за плечи. Я только смотрю в иллюминатор, а кажется, будто на самом деле слышу гвалты и порывы пронизывающего до костей ветра.
Табуин на девяносто девять процентов состоит из воды, сама по себе планета непригодна для жизни. Но когда это останавливало жадных до наживы космических исследователей и пиратов? Сезон дождей и бурь – частое явление в этих местах, мне кажется, эта кошмарная погода вообще длится вечно. Табуин поистине мрачное местечко.
Приземляемся мы на огромной каменной платформе, скорее всего, искусственно созданной людьми во время исследования новых земель, а там нас уже поджидает космический корабль спасателей.
Стыкуемся. Длинный трубчатый коридор протягивается от одного корабля к другому, выходить на планету – чистой воды безумие.
Стыковка завершена, и я с группой санитаров прохожу в гостевой отсек. Жду, когда откроется шлюз.
Действуем быстро и слаженно. Строго по регламентам. Нарушение его смерти подобно. Спасатели вкатывают на наш борт тела пострадавших, а мой экипаж тут же перевозит их в операционный шлюз.
– Кто главный? – устало выкрикивает огромный рослый мужчина, тяжёлой походкой заходя на борт корабля.
Наверное, или капитан, или дежурный. В своём спасательном жилете он кажется ещё больше, чем есть на самом деле. Я едва достаю ему едва до плеча, но перед мужчиной не теряюсь.
– Исса Ле Февр, – живо представляюсь, вытягиваясь по струнке смирно. – Добро пожаловать на мою медицинскую станцию.
Женщины в космосе давно не редкость, но тот факт, что корабль принадлежит мне, заставляет мужчину посмотреть на меня с едва различимым огоньком любопытства. Но я стараюсь довольно быстро пресечь этот взгляд:
– Представьтесь, метр! – жёстко требую от него.
Не люблю ловить на себе чужие изучающие взгляды.
– Простите, исса. Метр Квардон, старший смены 635 спасательной бригады в секторе G5, – раскатисто произносит он.
– Метр Квардон, будьте любезны, предоставьте отчёт о поступивших, – вновь приказным тоном прошу мужчину, протягивая ему свой электронный планшет.
– Квингонцы. Тридцать шесть человек. Семеро из них в тяжёлом состоянии. Поломаны кости и повреждены внутренние органы. Четырнадцать человек экипажа погибли, – коротко отчитывается капитан и одновременно с этим проводит чипированной карточкой по моему планшету, сбрасывая на него более подробную информацию.
Киваю в знак благодарности и забираю планшет. Сведения о пострадавших пригодятся мне для дальнейших отчётов в ведомство.
А потом больше из вежливости уточняю на всякий случай:
– Что случилось с экипажем?
– Сезон дождей, охота на лацкатов, – как нечто само собой разумеющееся отвечает метр, пожимая плечами. – Заплыли слишком глубоко, прошибло несколько отсеков подводной лодки. Им просто чудом удалось всплыть на поверхность, система управления вышла из строя, и экипаж знатно помотало по кабине.
– Ясно, – односложно отвечаю.
– Тела погибших мы доставили в оплот, это в нескольких часах полета отсюда. А вашему экипажу предлагаем остаться здесь. Всё-таки медицинская станция не самый мощный и маневренный корабль, в такую погоду могут возникнуть сложности с пилотированием.
– У меня в команде профессионалы своего дела, – резко обрываю мужчину.
Не хочу оставаться на этой планете, у меня дурное предчувствие. В груди всё сворачивается, будто должно случиться что-то неизбежное. Такое важное, что в корне изменит мою жизнь.
Глупости. Мою жизнь не изменит ничего.
С недоверием смотрю в окно иллюминатора на бушующую стихию. И будто в подтверждение слов капитана ничего не могу разглядеть сквозь стену дождя.
– И всё же, – настаивает на своём Квардон. – Пока вы здесь, буря не опасна. Волнам до вас на платформе не добраться, а дождь… это просто дождь. Скоро должно всё стихнуть, и тогда вы сможете спокойно подняться в атмосферу.
Отрешенно киваю, принимая решение, следовать совету капитана. Он всё-таки состоит в бригаде спасателей, ему виднее.
– Массовая эвакуация населения произошла месяц назад на искусственный спутник Табуина, на планете остались единицы, и те отсиживаются в оплоте.
– Да, вы правы, так мы и поступим, – киваю ему и отхожу на шаг назад, давая понять, что разговор окончен.
Собираюсь покинуть гостевой отсек за последним внесенным на борт пациентом, как капитан бросает мне в спину:
– На планете безопасно, – должно быть, хочет меня успокоить, но мощные разряд электричества пробивает меня до костей. Чувствую, как волосы встают дыбом у меня на затылке и по спине пробегают мурашки.
Сердце в агонии трепещет в груди, а я оборачиваюсь к капитану и посылаю ему старательно вылепленную улыбку.
Мне только кажется. Я всё себе надумываю.
Квингонцев размещаем в общем помещении, чтобы нам с командой было удобнее работать сообща. Санитары подключают пострадавших к аппаратуре, а я обхожу каждого больного, внимательно сверяясь с врученной мне медицинской картой.
– Исса Ле Февр, – щебечет молоденькая медсестра, которая выходит с нами в полёт лишь третий раз. – Что делать? Я никогда не сталкивалась с квингонцами!
– Для начала не паникуй, – окидываю её строгим взглядом.
Скорость реакции важна в нашем деле, но только тогда, когда твой разум чист и открыт, иначе только натворишь ошибок.
Из дежурного персонала в операционном отсеке нас шесть женщин и трое мужчин. Остальные после своей смены отдыхают и восстанавливают силы в личных каютах. Не вижу сейчас необходимости привлекать к работе весь персонал. Случай не самый тяжелый, в моей практике бывало и хуже.
– План действий такой, – говорю спокойно, ровно, не повышая голоса, но моя команда тут же оборачивает на меня свои взгляды.
Не люблю громкие крики и повышенные тона. Люблю порядок и дисциплину. Кто не соблюдает эти два простые принципа – со мной не работает.
– Сначала отключаем систему искусственного сна, по-хорошему её вообще не надо было включать, – чуть морщу нос, недовольная действиями спасательной бригады, хотя и понимаю, что у них свои требования и порядки относительно работы в экстремальных условиях. – У квингонцев повышенная регенерация тела, – поясняю, заметив непонимание в глазах коллег.
Я до невозможности жадная до чужих знаний, но тем не менее всегда без всякого сожаления делюсь всем, чем владею.
– Если всё оставить так, как есть, кости могут неправильно срастись. На этот случай внутривенно водим инсомний. Полкубика на каждые десять килограмм массы тела. Это замедлит регенерацию. Это понятно?
– Так точно, исса Ле Февр! – живо отвечает мне команда.
– Замечательно. Далее необходимо проверить каждого пострадавшего под ультразвуком. Ищите повреждения и разрывы во внутренних тканях. Кубик стинола местно в случае обильного кровотечения, хирургическая нить и игла вам в помощь, – снова пробегаю быстрым взглядом по лицам моих подопечных.
Кто-то младше, кто-то сильно старше меня, но все слушают внимательно, внемлют каждому моему слову. У нас общая цель – сохранить жизни своих пациентов.
– Исса Мирель, не бледнейте, – мягко журю молодую медсестру, замечая её излишнюю бледность. Хочу, чтобы адреналин разогнал её кровь, чтобы легкий румянец смущения сменил на её щеках бледный страх неизвестности. – Заниматься рукоделием будем с вами вместе. Я помогу.
– Просите, исса, мне немного волнительного, – лепечет она, но тут же как-то по-детски напускает на себя грозный вид и спешит добавить: – Нисколечко не паникую! Ко всему морально готова!
Смешная. Даже я ко всему морально не готова. Но лучше пусть в её глазах читается излишний оптимизм, чем нелепый страх. Хотя по моему мнению, в идеале во всем должна чувствоваться золотая середина.
– Вот и хорошо, – тем не менее посылаю девушке довольную улыбку. – Ну и последний шаг – вправляем кости. Вправить нужно быстро и точно, без права на ошибку.
На самом деле сделать ошибку не страшно. Только не в нашей поофнссии. Врачебная ошибка – непозволительная роскошь. Глупая, незначительная ошибка может повлечь за собой смерть. Может, в случае с квингонцами не всё так страшно, но я поблажек не делаю. Никогда. Никому.
– Помните, вы ограничены действием инсомния, – продолжаю свой инструктаж ровным голосом. – Это значит, что на каждого пациента у вас имеется в запасе максимум час. Но и тут имеются сложности. Строение тела квингонцев имеет свои специфические отличия. Помимо основного скелетного каркаса, у них имеется множество мелких костей и костных отростков. Будьте предельно внимательны. Перед тем как вправлять кости, загрузите на мониторе пациента строение тела квингонцев, интеллектуальная медсистема вам подскажет как действовать верно. Всем всё ясно?
– Понятно, – разносится бормотание по залу. – Так точно, исса.
– Приступаем!
Моя команда обычно работает в парах, но сегодня из-за большого количества пациентов мы вынуждены отступить от этого правила. Каждый специалист находит себе подопечного и самостоятельно приступает к выполнению зачитанных мной рекомендаций. Я же хожу от стола к столу, курируя работу команды и отслеживаю общее состояние больных.
– Исса Мирель, вам повезло, – наигранно весёлым тоном приободряю девушку, которая закончила возиться с капельницей и внимательно изучает результаты ультразвукового исследования. – Хвалю вас. Вам удалось подобрать себе хороший экземпляр для эксперимента. Видите, ребром ему разорвало брюшную полость. Так что есть, где разгуляться. Поспешите.
Марианна Мирель. Ей двадцать три года, у нее милое детское личико, огромные наивные синие блюдца глаз и неиссякаемая вера в чудо. Полгода назад она с отличием закончила медицинское училище на Альтаире, и я сразу же взяла её к себе в команду.
Мне импонирует её живость, наивность и глупая вера в чудеса. Мою душу сковало коркой льда, этого не исправить, но мне нравится греться в лучах света и тепла, исходящих от Марианны.
Не помню, когда мне было двадцать три года. Когда мои глаза светились этим невероятным теплым светом в ожидании чуда. Наверное, это было в прошлом жизни, хотя по календарю прошло четыре года.
Марианна ловко управляется и с кубиком стирола, и с хирургической иглой. Внимательно слежу за её лицом. Взгляд сосредоточен на работе, губа в волнении чуть прикушена. Движения немного неуверенные, но размеренные. Марианна не спешит – боится ошибиться, это нормально. Но руки её при этом не дрожат. Это хорошо.
Помогаю девушке лишь с зажимом и тампоном, а в остальном она справляется сама.
– Молодец, – коротко хвалю её. – Теперь правь кости.
Ещё немного стою возле операционного стола Марианны, а потом быстро обхожу всех своих более опытных коллег и наконец сама принимаюсь за работу наравне с командой.
В операционной проводим часов десять, не меньше. Во всем теле ощущается лёгкая усталость, но я не спешу уходить. Ребят, конечно, отпускаю после тяжёлого и продуктивного дежурства на их законный отдых, а сама встречаю заступивших им на смену врачей.
Вывозим пациентов из операционной и размещаем их по трое-четверо в реабилитационных палатах. Так, чтобы все больные оказались под непрерывным присмотром дежурных врачей. Вместе снимаем медицинские показатели, и напоследок я даю короткие рекомендации по уходу и наблюдению.
– Метр Уайлд, – подзываю старшего смены к квингонцу, который вызывает у меня некоторые сомнения. – Прошу особое внимание уделить этому пациенту.
У меня есть крылья. Два крыла за спиной. И я могу летать. Я лечу навстречу своему счастью. У моего счастья глаза голубые. Моё счастье высоко. Моё счастье далеко. Мне его не достичь.
Чьи-то жестокие руки ломают мои крылья. Вырывают их, оставляя глубокие борозды ран. Я камнем срываюсь в бездну. У моей бездны глаза чёрные. Моя бездна не имеет дна. Моя бездна близко. Я в её руках.
Глава 1.
Просыпаюсь без крика. Я давно научилась принимать свои кошмары как неотъемлемую часть себя. Молча сажусь на кровати, обнимаю руками колени и настраиваю на экране-иллюминаторе картину космоса. Чёрного. Бесконечного. С россыпью мимо проносящихся вдали звёзд.
Мне нравится смотреть в эту чёрную бездну. Она окутывает меня со всех сторон и дарит ложное ощущение защищенности.
Упорядочиваю свои мысли и прикосновением пальцев к экрану иллюминатора убираю с него картинку, выводя время – мне бы ещё нежиться в объятиях морфея часа два, но сон покинул меня безвозвратно.
Поднимаюсь, быстро заглядываю в душевую кабину и надеваю чистый рабочий костюм. Перед зеркалом убираю свои светлые волосы в аккуратный пучок на затылке и ещё раз умываю лицо прохладной водой.
– Доброе утро, исса Ле Февр, – приветствуют меня по очереди члены экипажа, которых мне доводится встретить в коридоре корабля.
Мы работаем на дрейфующей в открытом космосе медицинской станции. Не все космические корабли оснащены необходимой техникой и медицинским персоналом. В жизни случается всякое, и наша помощь иногда требуется как на просторах космоса, так и на поверхности некоторых планет.
– Исса Ле Февр, – кивает мне дежурный.
– Добрый день, метр Вальтер, – тихо приветствую мужчину. – Есть новые вызовы?
– Да, сигнал поступил с планеты Табуин. Скоро будем на месте. У них сейчас сезон морских бурь. Потерпела крушение подводная лодка, но, слава богам, ей удалось подняться на поверхность и послать сигнал бедствия. Космические патрули славно сработали, без промедления оказали первую помощь пострадавшим, но без нас, увы и ах, всё равно не обойтись.
– Ясно, – мрачно киваю и делаю глоток обжигающего кофе.
– Дураки, – пожимает плечами Вальтер. – У них объявлена экстренная ситуация, был приказ всем эвакуироваться с планеты на спутник, а эти герои решили устроить охоту на глубоководных лацкатов.
– Глубоководных лацкатов? – вяло интересуюсь.
Мне не очень импонируют люди, которые умышленно подвергают свои жизни опасности.
– Да, такие здоровые твари с божественно вкусным мясом и дорогущими костями, – безрадостно смеется мужчина. – Они перед бурей держатся ближе к поверхности, чтобы надышаться кислородом перед штормом, а потом залегают глубоко на дно. Один такой лацкат – счастливый билет в лучшую жизнь для семей моряков, застрявшей на этой всеми богами забытой планете.
– Билет в один конец, – грустно хмыкаю и опускаю взгляд на черный кофе в моей чашке.
– Ну или так. Билет в один конец, – неохотно подтверждает Вальтер и уходит готовить медицинское оборудование, а я в раздумьях остаюсь одна посреди коридора.
У меня плохое предчувствие. Тревожно засасывает под ложечкой, и я не нахожу тому причин.
Табуин, наверное, всё дело в нём. Крохотная, забытая всеми планета в дальнем секторе G5 Земной Конфедерации, на которой что-то плохое просто обязано случиться.
Да, все тёмные, грязные истории по закону жанра случаются, когда с небес беспросветной стеной льётся дождь и холод пробирает до костей. И моя история исключением не будет.
***
По динамику объявляют о снижении корабля, и я не могу не утолить своего любопытства. Подхожу к окну-иллюминатору и выстраиваю изображение того, что творится снаружи.
Стоит нам войти в атмосферу Табуина, как вокруг корабля смыкаются свинцовые, искрящие молниями, массы облаков. Со всех сторон хлыщет дождь, а внизу по грязно-серой воде гуляют гигантские океанические волны. Невольно ежусь, обхватывая себя двумя руками за плечи. Я только смотрю в иллюминатор, а кажется, будто на самом деле слышу гвалты и порывы пронизывающего до костей ветра.
Табуин на девяносто девять процентов состоит из воды, сама по себе планета непригодна для жизни. Но когда это останавливало жадных до наживы космических исследователей и пиратов? Сезон дождей и бурь – частое явление в этих местах, мне кажется, эта кошмарная погода вообще длится вечно. Табуин поистине мрачное местечко.
Приземляемся мы на огромной каменной платформе, скорее всего, искусственно созданной людьми во время исследования новых земель, а там нас уже поджидает космический корабль спасателей.
Стыкуемся. Длинный трубчатый коридор протягивается от одного корабля к другому, выходить на планету – чистой воды безумие.
Стыковка завершена, и я с группой санитаров прохожу в гостевой отсек. Жду, когда откроется шлюз.
Действуем быстро и слаженно. Строго по регламентам. Нарушение его смерти подобно. Спасатели вкатывают на наш борт тела пострадавших, а мой экипаж тут же перевозит их в операционный шлюз.
– Кто главный? – устало выкрикивает огромный рослый мужчина, тяжёлой походкой заходя на борт корабля.
Наверное, или капитан, или дежурный. В своём спасательном жилете он кажется ещё больше, чем есть на самом деле. Я едва достаю ему едва до плеча, но перед мужчиной не теряюсь.
– Исса Ле Февр, – живо представляюсь, вытягиваясь по струнке смирно. – Добро пожаловать на мою медицинскую станцию.
Женщины в космосе давно не редкость, но тот факт, что корабль принадлежит мне, заставляет мужчину посмотреть на меня с едва различимым огоньком любопытства. Но я стараюсь довольно быстро пресечь этот взгляд:
– Представьтесь, метр! – жёстко требую от него.
Не люблю ловить на себе чужие изучающие взгляды.
– Простите, исса. Метр Квардон, старший смены 635 спасательной бригады в секторе G5, – раскатисто произносит он.
– Метр Квардон, будьте любезны, предоставьте отчёт о поступивших, – вновь приказным тоном прошу мужчину, протягивая ему свой электронный планшет.
– Квингонцы. Тридцать шесть человек. Семеро из них в тяжёлом состоянии. Поломаны кости и повреждены внутренние органы. Четырнадцать человек экипажа погибли, – коротко отчитывается капитан и одновременно с этим проводит чипированной карточкой по моему планшету, сбрасывая на него более подробную информацию.
Киваю в знак благодарности и забираю планшет. Сведения о пострадавших пригодятся мне для дальнейших отчётов в ведомство.
А потом больше из вежливости уточняю на всякий случай:
– Что случилось с экипажем?
– Сезон дождей, охота на лацкатов, – как нечто само собой разумеющееся отвечает метр, пожимая плечами. – Заплыли слишком глубоко, прошибло несколько отсеков подводной лодки. Им просто чудом удалось всплыть на поверхность, система управления вышла из строя, и экипаж знатно помотало по кабине.
– Ясно, – односложно отвечаю.
– Тела погибших мы доставили в оплот, это в нескольких часах полета отсюда. А вашему экипажу предлагаем остаться здесь. Всё-таки медицинская станция не самый мощный и маневренный корабль, в такую погоду могут возникнуть сложности с пилотированием.
– У меня в команде профессионалы своего дела, – резко обрываю мужчину.
Не хочу оставаться на этой планете, у меня дурное предчувствие. В груди всё сворачивается, будто должно случиться что-то неизбежное. Такое важное, что в корне изменит мою жизнь.
Глупости. Мою жизнь не изменит ничего.
С недоверием смотрю в окно иллюминатора на бушующую стихию. И будто в подтверждение слов капитана ничего не могу разглядеть сквозь стену дождя.
– И всё же, – настаивает на своём Квардон. – Пока вы здесь, буря не опасна. Волнам до вас на платформе не добраться, а дождь… это просто дождь. Скоро должно всё стихнуть, и тогда вы сможете спокойно подняться в атмосферу.
Отрешенно киваю, принимая решение, следовать совету капитана. Он всё-таки состоит в бригаде спасателей, ему виднее.
– Массовая эвакуация населения произошла месяц назад на искусственный спутник Табуина, на планете остались единицы, и те отсиживаются в оплоте.
– Да, вы правы, так мы и поступим, – киваю ему и отхожу на шаг назад, давая понять, что разговор окончен.
Собираюсь покинуть гостевой отсек за последним внесенным на борт пациентом, как капитан бросает мне в спину:
– На планете безопасно, – должно быть, хочет меня успокоить, но мощные разряд электричества пробивает меня до костей. Чувствую, как волосы встают дыбом у меня на затылке и по спине пробегают мурашки.
Сердце в агонии трепещет в груди, а я оборачиваюсь к капитану и посылаю ему старательно вылепленную улыбку.
Мне только кажется. Я всё себе надумываю.
Квингонцев размещаем в общем помещении, чтобы нам с командой было удобнее работать сообща. Санитары подключают пострадавших к аппаратуре, а я обхожу каждого больного, внимательно сверяясь с врученной мне медицинской картой.
– Исса Ле Февр, – щебечет молоденькая медсестра, которая выходит с нами в полёт лишь третий раз. – Что делать? Я никогда не сталкивалась с квингонцами!
– Для начала не паникуй, – окидываю её строгим взглядом.
Скорость реакции важна в нашем деле, но только тогда, когда твой разум чист и открыт, иначе только натворишь ошибок.
Из дежурного персонала в операционном отсеке нас шесть женщин и трое мужчин. Остальные после своей смены отдыхают и восстанавливают силы в личных каютах. Не вижу сейчас необходимости привлекать к работе весь персонал. Случай не самый тяжелый, в моей практике бывало и хуже.
– План действий такой, – говорю спокойно, ровно, не повышая голоса, но моя команда тут же оборачивает на меня свои взгляды.
Не люблю громкие крики и повышенные тона. Люблю порядок и дисциплину. Кто не соблюдает эти два простые принципа – со мной не работает.
– Сначала отключаем систему искусственного сна, по-хорошему её вообще не надо было включать, – чуть морщу нос, недовольная действиями спасательной бригады, хотя и понимаю, что у них свои требования и порядки относительно работы в экстремальных условиях. – У квингонцев повышенная регенерация тела, – поясняю, заметив непонимание в глазах коллег.
Я до невозможности жадная до чужих знаний, но тем не менее всегда без всякого сожаления делюсь всем, чем владею.
– Если всё оставить так, как есть, кости могут неправильно срастись. На этот случай внутривенно водим инсомний. Полкубика на каждые десять килограмм массы тела. Это замедлит регенерацию. Это понятно?
– Так точно, исса Ле Февр! – живо отвечает мне команда.
– Замечательно. Далее необходимо проверить каждого пострадавшего под ультразвуком. Ищите повреждения и разрывы во внутренних тканях. Кубик стинола местно в случае обильного кровотечения, хирургическая нить и игла вам в помощь, – снова пробегаю быстрым взглядом по лицам моих подопечных.
Кто-то младше, кто-то сильно старше меня, но все слушают внимательно, внемлют каждому моему слову. У нас общая цель – сохранить жизни своих пациентов.
– Исса Мирель, не бледнейте, – мягко журю молодую медсестру, замечая её излишнюю бледность. Хочу, чтобы адреналин разогнал её кровь, чтобы легкий румянец смущения сменил на её щеках бледный страх неизвестности. – Заниматься рукоделием будем с вами вместе. Я помогу.
– Просите, исса, мне немного волнительного, – лепечет она, но тут же как-то по-детски напускает на себя грозный вид и спешит добавить: – Нисколечко не паникую! Ко всему морально готова!
Смешная. Даже я ко всему морально не готова. Но лучше пусть в её глазах читается излишний оптимизм, чем нелепый страх. Хотя по моему мнению, в идеале во всем должна чувствоваться золотая середина.
– Вот и хорошо, – тем не менее посылаю девушке довольную улыбку. – Ну и последний шаг – вправляем кости. Вправить нужно быстро и точно, без права на ошибку.
На самом деле сделать ошибку не страшно. Только не в нашей поофнссии. Врачебная ошибка – непозволительная роскошь. Глупая, незначительная ошибка может повлечь за собой смерть. Может, в случае с квингонцами не всё так страшно, но я поблажек не делаю. Никогда. Никому.
– Помните, вы ограничены действием инсомния, – продолжаю свой инструктаж ровным голосом. – Это значит, что на каждого пациента у вас имеется в запасе максимум час. Но и тут имеются сложности. Строение тела квингонцев имеет свои специфические отличия. Помимо основного скелетного каркаса, у них имеется множество мелких костей и костных отростков. Будьте предельно внимательны. Перед тем как вправлять кости, загрузите на мониторе пациента строение тела квингонцев, интеллектуальная медсистема вам подскажет как действовать верно. Всем всё ясно?
– Понятно, – разносится бормотание по залу. – Так точно, исса.
– Приступаем!
Моя команда обычно работает в парах, но сегодня из-за большого количества пациентов мы вынуждены отступить от этого правила. Каждый специалист находит себе подопечного и самостоятельно приступает к выполнению зачитанных мной рекомендаций. Я же хожу от стола к столу, курируя работу команды и отслеживаю общее состояние больных.
– Исса Мирель, вам повезло, – наигранно весёлым тоном приободряю девушку, которая закончила возиться с капельницей и внимательно изучает результаты ультразвукового исследования. – Хвалю вас. Вам удалось подобрать себе хороший экземпляр для эксперимента. Видите, ребром ему разорвало брюшную полость. Так что есть, где разгуляться. Поспешите.
Марианна Мирель. Ей двадцать три года, у нее милое детское личико, огромные наивные синие блюдца глаз и неиссякаемая вера в чудо. Полгода назад она с отличием закончила медицинское училище на Альтаире, и я сразу же взяла её к себе в команду.
Мне импонирует её живость, наивность и глупая вера в чудеса. Мою душу сковало коркой льда, этого не исправить, но мне нравится греться в лучах света и тепла, исходящих от Марианны.
Не помню, когда мне было двадцать три года. Когда мои глаза светились этим невероятным теплым светом в ожидании чуда. Наверное, это было в прошлом жизни, хотя по календарю прошло четыре года.
Марианна ловко управляется и с кубиком стирола, и с хирургической иглой. Внимательно слежу за её лицом. Взгляд сосредоточен на работе, губа в волнении чуть прикушена. Движения немного неуверенные, но размеренные. Марианна не спешит – боится ошибиться, это нормально. Но руки её при этом не дрожат. Это хорошо.
Помогаю девушке лишь с зажимом и тампоном, а в остальном она справляется сама.
– Молодец, – коротко хвалю её. – Теперь правь кости.
Ещё немного стою возле операционного стола Марианны, а потом быстро обхожу всех своих более опытных коллег и наконец сама принимаюсь за работу наравне с командой.
В операционной проводим часов десять, не меньше. Во всем теле ощущается лёгкая усталость, но я не спешу уходить. Ребят, конечно, отпускаю после тяжёлого и продуктивного дежурства на их законный отдых, а сама встречаю заступивших им на смену врачей.
Вывозим пациентов из операционной и размещаем их по трое-четверо в реабилитационных палатах. Так, чтобы все больные оказались под непрерывным присмотром дежурных врачей. Вместе снимаем медицинские показатели, и напоследок я даю короткие рекомендации по уходу и наблюдению.
– Метр Уайлд, – подзываю старшего смены к квингонцу, который вызывает у меня некоторые сомнения. – Прошу особое внимание уделить этому пациенту.
