На самом деле причина была совсем в другом. Бывшие сослуживцы Якова, в числе которых был и Илья, пошли в нашу сторону, само собой собираясь выразить положенные соболезнования, но мордовороты, нанятые Татьяной, мигом отсекли нас с Нюськой от них и повели к машинам, в то время, как Татьяна встретила мужчин, принимая их слова, как если бы именно ей они изначально и предназначались.
— Да-да, мы вам так признательны за теплые слова о нашем Якове Петровиче! — звенел мне в спину ее голос с надрывом и всхлипами. — Нет, Инне Кирилловне слишком тяжело сейчас. Она не может пока ни с кем общаться. Такое горе, вы же понимаете, еще и ребенок очень устал и напуган. Она просила вас извинить ее и следовать с нами на поминки в любимый ресторан Якова Петровича, где он любил вас всех собирать. Возможно, там она уже сможет с вами поговорить.
— Была бы охота разговаривать, — донесся до меня негромкий, но отчетливый голос Никиты Громова.
Он редко, по большим праздникам, но бывал у нас в доме. И на свадьбе нашей с Яковом тоже был. И по санаторию я его помню. Весельчак и хохмач, он там относился ко мне хорошо и даже пытался приударить. Но уже на свадьбе отчего-то смотрел уже на меня волком и даже устроил какую-то сцену во время застолья, сути которой я тогда не уловила, потому что его очень быстро угомонили и вывели остальные гости — бывшие сослуживцы. Позже он вел себя вполне достойно, но все равно косился как-то недобро. А на похоронах я снова пару раз натыкалась на его горящий скрытым гневом взгляд, но сразу же перестала замечать с появлением Ильи.
На Громова зашикали, а я не рискнула даже попытаться оглянуться еще раз на Горинова. Понял ли он хоть что-то? Мне показалось, что да, слишком уж пристально под конец стал всматриваться и в нас с дочкой, и в охрану, и на Татьяну тоже поглядывал очень цепко, хмурясь и будто что-то вычисляя.
Но даже если и понял… что он может сделать против этих лбов здоровенных? Какие у меня варианты спасения? Устроить безобразный скандал прямо на поминках в ресторане? Так они ведь мне рот заткнут прежде, чем хоть кто-то что-нибудь поймет. И буду я для всех просто впавшей в запоздавшую истерику супругой покойного. Нормальное явление для окружающих, а для этой стервы еще и повод запереть меня в клинику, где мигом превратят в мямлящее нечто невнятное растение, разлучив с Нюськой. А дочь ее боялась и сторонилась с самых первых дней, еще когда мы с Яковом, глупые, были рады ее появлению. Она ей не нравилась, и Нюська ее рисовала вечно страхолюдной ведьмой. Чуяла своим детским наивным сердечком гниль в этой гадюке, а мы взрослые умные не прислушивались. Мне ужасом до костей пробирало при мысли, что Нюська без всякой защиты окажется в лапах этой паучихи. А ведь чую: если не найду выход — так и будет. Наверняка в этом и состоит ее план.
В ресторане за столом всех рассадили, само собой, крайне продуманно. Илью и остальных старых друзей Якова со мной в разных концах очень длинного стола. Захочешь сказать что-то — нужно чуть не кричать, а что за крики на поминках-то. Они там выпили, заговорили о старых временах между собой, вспоминая мужа каждый добрым словом. Я же очутилась в окружении людей из последнего периода жизни супруга: партнеры по бизнесу, сотрудники из приближенных, что поглядывали на бывших военных с плохо скрываемым превосходством, а сама Татьяна ровно посередине. Все видит, всех слышит и контролирует.
Я всего пару раз смогла уличить момент, когда она на меня не смотрела и перехватить взгляд Ильи, посылая в ответ свой краткий умоляющий.
— Ма, я в туалет хочу, — подергала меня за руку Нюся, и я вздрогнула, потому что и сама была собиралась вот-вот использовать этот предлог для ухода из-за стола и одновременной разведки путей к бегству.
Татьяна насторожилась естественно сразу, только мы поднялись, и немедленно кивнула паре охранников проводить.
Я мазнула глазами по мужчинам в другом конце стола, успев уловить, что Горинов тоже кажется напрягся, но он тут же повернулся к сидящему рядом Громову, продолжив беседу. Все бесполезно, похоже. Нужно рассчитывать только на себя. Вела дочь по коридору и молилась отчаянно, чтобы в туалете оказалось хоть небольшое окошко, в которое мы сможем выбраться. Но едва вошли в помещение, и сердце мое опустилось. Повсюду глухие стены. Выход отсюда только один, и за дверью ждут два послушных жестокой дряни амбала.
— Все, закончил! — поднял перед собой раскрытые ладони Громов, когда на него зашикали со всех сторон. — Горе, я с тобой поеду, лады?
— Лады, — согласился я, пронаблюдав ту брюнетку, что пониже вместе с ребенком едва ли не затолкали в дорогую иномарку. Такое впечатление, что эти тельники ее от снайперов своими тушами закрывают, а не просто до машины провожают. Что происходит-то?
— Гром, а жена командира — та, что повыше или пониже? — спросил его, запрыгнувшего в мою “Ниву” и пристроившись за микроавтобусом, в который загрузились бывшие сослуживцы.
Я и сам уже понял, но на всякий решил уточнить. Уж больно та вторая в глаза лезла всем и указаниями смело раскидывалась. А еще зыркала так, что у меня внезапно весь загривок дыбом вставал.
— Пониже, с буферами большими которая, зараза такая, — скривившись, практически выплюнул он. — Говорил ведь я Петровичу, с самого начала еще говорил! Но кто бы меня слушал!
Хм… Тогда я его выпада ей в спину неуместного вообще не понял и покосился недоуменно. Никитос тот еще порох был всегда, но неадекватом реальным никогда себя не показывал.
— Никитос, ты чего? С каких это пор ты на баб кидаешься?
— Я на нее не кидался, Горе, а стоило бы. Хотя бы в рожу смазливую все высказать. Но куда там, ишь ты, охрану наняла какую — и близко не подойдешь. Побежала вон с кладбища как резво, видать, хоть остатки совести нашлись, и в глаза нам стыдно смотреть стало. Ну ничего, я в ресторане все еще выскажу, сколько успею, но выскажу! Клал я на ее охрану, полезут угомонять — самих угомоню.
— Гром, ты мне нормально хоть что-то объяснишь?
— А чего объяснять то? Это она виновата в том, что Петрович наш так быстро помер.
Я глянул на него недоуменно. Херасе заявы.
— В смысле?
— В прямом. Эта сучка проклятая, с кем свяжется из мужиков — тому прямая дорога в могилу.
— Ты уже тяпнул что ли?
— Да иди ты! Еще дыхнуть попроси. Ни в одном глазу еще. Говорю тебе — ее вина.
— Гром, ну ты даешь! — я бы расхохотался, будь обстоятельства другими. — С каких таких пор ты в мистическую хрень верить начал?
— С таких, когда она реальными фактами подтверждена стала.
Так, походу, все очень запущено у нас.
— Отсюда поподробнее пожалуйста, — подавив вздох, потребовал я, предвкушая полную фигню. — Какие такие факты обличают эту бедную вдову? Копыта в туфлях и хвост под платьем, что ведьму выдают?
— Ну насчет хвоста тебе лучше знать, — с отчетливой язвительностью отгавкнулся он. О чем это речь? — А факты заключаются в том, что наш командир уже четвертый мужик, которого эта дамочка схоронила в свои-то неполные тридцать лет.
Заявил и захлопнулся, пялясь на меня с загадочным видом. Клоун, бля.
— Ты паузы многозначительные не делай, Гром, мы не в театре. Гони факты, раз обещнулся.
— А факты, мужик, состоят в том, что первый парень у этой Инки появился еще в десятом классе.
— Ну, она баба красивая, а вокруг же не слепые.
Сказал, и вдоль хребта будто кто теплым дыханием прошелся, отчего в паху оживление случилось. Потому что реально красивая. И не было у меня женщины с весны уже. Но реакция все же неуместна ни капли. Она вдова моего командира, прекратить всякие шевеления.
— Слушать будешь или нахваливать? — огрызнулся друг. — Я не ты, ни за какие коврижки на эту черную вдову не поведусь.
Нет, он совсем берега попутал? Чего за намеки шизанутые?
— Че болтаешь-то?
— Да видел я как ты на нее всю церемонию пырился, а она на тебя. Вспомнилось старое? Ты только не будь дураком и опять не сунься. Раз пронесло, второй так не свезет!
Ну это уже вообще ни в какие ворота. Я даже башкой мотнул, авось мне все послышалось.
— Бля, Гром, ты достал, чего городишь? Когда это я к жене командира совался, если до этого дня и знать ее не знал!
— Да как же…. — он развернулся всем телом ко мне и уставился в лицо. Я ответил ему прямым непонимающим взглядом, и его брови поползли наверх. — Опа! Ох*еть, вот это номер! Это ты ее реально что ли не вспомнил?
— А что, должен был? — я уже злиться на него начал.
— Хм… — Никитос почесал бритую черепушку. — Ну сам ведь говоришь — баба она видная, лично я, если бы в такую член сунул, то запомнил бы. Но у тебя видать по-другому.
— Гром, х*йни не городи! — взорвавшись, я долбанул кулаком по рулю. — Да я сроду к чужим женам не лез!
— А она тогда и не была женой Петровича. Иннушка, санитарочка молоденькая из санатория реабилитационного, не помнишь разве? Я тоже на нее повелся тогда, на вид же огонь баба, и не я один, да только ты у нас быстрее поспел и на спину ее уложил.
— Да когда такое… — возмутился я и замер, застигнутый врасплох смутным воспоминанием.
Иннушка. Хрупкая девчушка с тихим нежным голосом. Голубой халат балахонистый, длинная темная коса, глазищи здоровенные зеленые, которые она на меня все время таращила, стоило где столкнуться. Из-за шрамов наверняка. Это она? Жена командира? Надо же как изменилась. Тогда такая вся была сияющая что ли, пусть я ее едва ли и замечал. А теперь вид изможденный, будто ей душу кто всю вымотал.
— Да-да, — ехидно закивал бывший однополчанин. — Вспомнил? Как раз в ту ночь, когда ты на утро из санатория взял и сорвался. Видать, жопой почуял, что бежать от этой заразы надо, да?
— Я же бухой был в говно… — пробормотал, не понимая что и чувствую. Смятение дикое однозначно. — Чего было, и как я ее… не помню вообще. Мне, походу, вообще Наташка тогда причудилась, а поутру сорвался не глядя. Еще в бошке плескалось, и глаза еле видели.
Само утро я помнил. Смутно, но помнил. И обнаженную красивую женщину, лежавшую на топчане рядом, вспомнил. Лицо вот — нет. Волосы темные, густые, блестящие на него упали и скрыли. А я прикоснуться и убрать, посмотреть не смог себя заставить, как только осознал, что она — не моя Наташка. Так гадко сначала от себя стало, потом до полупьяного мозга дошло, что нет у меня больше моей Наташки, и еще гаже себя почувствовал.
— Я подумал что это одна из девок, что вы вызвали была, — выдавил, охреневая все больше. — Как же я ее… Бля-я-а-а! Надеюсь, хоть не силком!
Неужели я, урод никакущий на девчонку наткнулся и завалил, согласия не спрашивая. Потому как был в таком состоянии, что хрен что спросить бы мог, а и спросил бы, вот с хера ей соглашаться сходу? На рожу в шрамах поближе посмотреть?
— Ну, судя по тому, как ее гнуло и мотало под тобой, когда я на вас наткнулся ночью, тебя разыскивая, было все добровольно. Или же ей все понравилось уже в процессе, — заржал Гром цинично, а я скривился. — Да ладно, мужик, претензий же после не предъявила, значит, норм все, зашел ты девушке как надо. И вышел тоже. А что сам не помнишь, ну так с кем такого не бывало. По нажиралову чего только не начудишь. Главное, чтобы без последствий. И тебе в этом свезло, а Петровичу — нет. Хотя говорил я ему, сразу предупреждал.
— Да чего заладил ты, давай объясняй дальше! — воспользовался я поводом сменить тему.
— Не у меня же тут случился момент реанимации памяти. Я и рассказываю. Короче, первый парень у Инки был, да недолго. Прямо на выпускном в школе драка случилась, и его убили. Местные мне сказали, что молодняк чуть винцом домашним глаза залил, и к ней другой одноклассник попытался подкатить, мол нравилась она ему всегда, а тут была не была. Вот и подрались пацаны. Итог — один в могиле, второй на зоне.
— Ну и? — не усматриваю пока никакого криминала со стороны девушки. — Сам говоришь по пьяни всякое бывает. А тут еще и молодежь горячая и ревнивая.
— Ага, первый раз — не педераст, дальше слушай! Погоревала наша Инка годик, но тут к ней посватался один паренек местный постарше, год только как из армии вернулся. Стали гулять, обжиматься, все как полагается. Месяцок походили, и вдруг парень раз и утонул в тамошней речке-вонючке. Народ уже тогда шептаться начал, что на Инке порча что ли какая-то или типа того. Ее мамаша-то тоже двух мужей схоронила.
— Бред какой-то.
— Ну бред — не бред, а только через два года нашелся еще один дебил-смертник. Взял и женился на Инке и даже в путешествие свадебное повез на машине к морю. По местным меркам состоятельный был мужик. Короче, к морю он ее повез, а обратно его уже двухсотым привезли. На обратной дороге в аварию попали они. Он на месте насмерть, через лобовуху выкинуло, а на черной вдове нашей несколько царапин всего. В поселке их мухосранском от нее все мужики тогда уже конкретно шарахаться стали, никакими сиськами и мордахой смазливой не подманишь.
Громов дух перевел, а мне вдруг стало так дико жаль эту Инку. Вот бывает же у человека жизнь не складывается — ну никак, и раз за разом хреначит под дых, и она и люди вокруг еще добавляют охотно.
— Вот мамаша ее и пристроила в тот военный санаторий, — продолжил Никитос. — А че, прицел-то идеальный. Нас таких раненных, оголодавших, да жизнью битых сколько через него проходило. А она смазливая, в глазках прямо слезы сочувствия постоянно, сиськи-жопка такие, что лапы сами тянутся, все при ней, вон и на ласку отзывчивая да щедрая, как ты у нас опытным путем выяснил. По-любому кто-то должен был попасться ей. Наш Петрович и попался. Да конкретно так. Я же ему сразу про то, что она под тебя ложилась, рассказал, когда он нас “обрадовал”, что жениться на ней решил. А ему похрен. Сказал мне — “я сразу понял, что она девчонка добрая”, прикинь! *бануться можно! Добрая ноги раздвигать по углам, — я резко вдохнул, сжав до скрипа руль. Гром друг мне, спины друг другу не раз прикрывали, но вот прямо сейчас по зубам ему двинуть край как приспичило. — Я психанул, решил все про нее выяснить.
— Гром, вот не ожидал от тебя! Ходить о бабе сплетни собирать — это днище же!
— А ты рожу не криви, Горе! Это, если про свою бабу грязь пойти собирать, то гаже некуда. А когда за друга и командира, которому жизнью обязан… то это нормально, понятно?! И не сплетни я собирал, умник, а факты и сведения.
— Ага, по бабкам местным, для которых все проститутки и нарики, и мужикам, которым небось не дала, вот и оговаривали.
— Да в жопу иди! Я все еще и по официальным каналам проверил, не лох ведь.
— Не лох, а в порчу или проклятье веришь.
— Какая уже нахер разница, что это, и во что верю! Петрович в могиле, а ему было еще жить и жить. Это для тебя не факт? Он же п*здец какой крепкий мужик был, оглоблей не перешибешь!
— Все мы крепкие-крепкие, но однажды весь ресурс выходит. Причина смерти установлена?
— Ага, сердце. Но я считаю — херня.
— Считай, конечно, но против правды не попрешь.
— Еще как попрешь. Я так все не оставлю. Буду копать. Ты со мной?
“Помоги мне” беззвучно произносили бледные губы женщины, которой я, выходит по всему, попользовался словно тварь какая-то. Скот пьяный! Переспал и свалил, не оглянувшись и слова даже не сказав. Кто так поступает-то?
— Давай потом поговорим об этом, — кивнул я на микроавтобус, что уже въезжал на парковку перед кабаком.
— Да-да, мы вам так признательны за теплые слова о нашем Якове Петровиче! — звенел мне в спину ее голос с надрывом и всхлипами. — Нет, Инне Кирилловне слишком тяжело сейчас. Она не может пока ни с кем общаться. Такое горе, вы же понимаете, еще и ребенок очень устал и напуган. Она просила вас извинить ее и следовать с нами на поминки в любимый ресторан Якова Петровича, где он любил вас всех собирать. Возможно, там она уже сможет с вами поговорить.
— Была бы охота разговаривать, — донесся до меня негромкий, но отчетливый голос Никиты Громова.
Он редко, по большим праздникам, но бывал у нас в доме. И на свадьбе нашей с Яковом тоже был. И по санаторию я его помню. Весельчак и хохмач, он там относился ко мне хорошо и даже пытался приударить. Но уже на свадьбе отчего-то смотрел уже на меня волком и даже устроил какую-то сцену во время застолья, сути которой я тогда не уловила, потому что его очень быстро угомонили и вывели остальные гости — бывшие сослуживцы. Позже он вел себя вполне достойно, но все равно косился как-то недобро. А на похоронах я снова пару раз натыкалась на его горящий скрытым гневом взгляд, но сразу же перестала замечать с появлением Ильи.
На Громова зашикали, а я не рискнула даже попытаться оглянуться еще раз на Горинова. Понял ли он хоть что-то? Мне показалось, что да, слишком уж пристально под конец стал всматриваться и в нас с дочкой, и в охрану, и на Татьяну тоже поглядывал очень цепко, хмурясь и будто что-то вычисляя.
Но даже если и понял… что он может сделать против этих лбов здоровенных? Какие у меня варианты спасения? Устроить безобразный скандал прямо на поминках в ресторане? Так они ведь мне рот заткнут прежде, чем хоть кто-то что-нибудь поймет. И буду я для всех просто впавшей в запоздавшую истерику супругой покойного. Нормальное явление для окружающих, а для этой стервы еще и повод запереть меня в клинику, где мигом превратят в мямлящее нечто невнятное растение, разлучив с Нюськой. А дочь ее боялась и сторонилась с самых первых дней, еще когда мы с Яковом, глупые, были рады ее появлению. Она ей не нравилась, и Нюська ее рисовала вечно страхолюдной ведьмой. Чуяла своим детским наивным сердечком гниль в этой гадюке, а мы взрослые умные не прислушивались. Мне ужасом до костей пробирало при мысли, что Нюська без всякой защиты окажется в лапах этой паучихи. А ведь чую: если не найду выход — так и будет. Наверняка в этом и состоит ее план.
В ресторане за столом всех рассадили, само собой, крайне продуманно. Илью и остальных старых друзей Якова со мной в разных концах очень длинного стола. Захочешь сказать что-то — нужно чуть не кричать, а что за крики на поминках-то. Они там выпили, заговорили о старых временах между собой, вспоминая мужа каждый добрым словом. Я же очутилась в окружении людей из последнего периода жизни супруга: партнеры по бизнесу, сотрудники из приближенных, что поглядывали на бывших военных с плохо скрываемым превосходством, а сама Татьяна ровно посередине. Все видит, всех слышит и контролирует.
Я всего пару раз смогла уличить момент, когда она на меня не смотрела и перехватить взгляд Ильи, посылая в ответ свой краткий умоляющий.
— Ма, я в туалет хочу, — подергала меня за руку Нюся, и я вздрогнула, потому что и сама была собиралась вот-вот использовать этот предлог для ухода из-за стола и одновременной разведки путей к бегству.
Татьяна насторожилась естественно сразу, только мы поднялись, и немедленно кивнула паре охранников проводить.
Я мазнула глазами по мужчинам в другом конце стола, успев уловить, что Горинов тоже кажется напрягся, но он тут же повернулся к сидящему рядом Громову, продолжив беседу. Все бесполезно, похоже. Нужно рассчитывать только на себя. Вела дочь по коридору и молилась отчаянно, чтобы в туалете оказалось хоть небольшое окошко, в которое мы сможем выбраться. Но едва вошли в помещение, и сердце мое опустилось. Повсюду глухие стены. Выход отсюда только один, и за дверью ждут два послушных жестокой дряни амбала.
Прода от 20.10.2022, 07:38
Глава 4
— Все, закончил! — поднял перед собой раскрытые ладони Громов, когда на него зашикали со всех сторон. — Горе, я с тобой поеду, лады?
— Лады, — согласился я, пронаблюдав ту брюнетку, что пониже вместе с ребенком едва ли не затолкали в дорогую иномарку. Такое впечатление, что эти тельники ее от снайперов своими тушами закрывают, а не просто до машины провожают. Что происходит-то?
— Гром, а жена командира — та, что повыше или пониже? — спросил его, запрыгнувшего в мою “Ниву” и пристроившись за микроавтобусом, в который загрузились бывшие сослуживцы.
Я и сам уже понял, но на всякий решил уточнить. Уж больно та вторая в глаза лезла всем и указаниями смело раскидывалась. А еще зыркала так, что у меня внезапно весь загривок дыбом вставал.
— Пониже, с буферами большими которая, зараза такая, — скривившись, практически выплюнул он. — Говорил ведь я Петровичу, с самого начала еще говорил! Но кто бы меня слушал!
Хм… Тогда я его выпада ей в спину неуместного вообще не понял и покосился недоуменно. Никитос тот еще порох был всегда, но неадекватом реальным никогда себя не показывал.
— Никитос, ты чего? С каких это пор ты на баб кидаешься?
— Я на нее не кидался, Горе, а стоило бы. Хотя бы в рожу смазливую все высказать. Но куда там, ишь ты, охрану наняла какую — и близко не подойдешь. Побежала вон с кладбища как резво, видать, хоть остатки совести нашлись, и в глаза нам стыдно смотреть стало. Ну ничего, я в ресторане все еще выскажу, сколько успею, но выскажу! Клал я на ее охрану, полезут угомонять — самих угомоню.
— Гром, ты мне нормально хоть что-то объяснишь?
— А чего объяснять то? Это она виновата в том, что Петрович наш так быстро помер.
Я глянул на него недоуменно. Херасе заявы.
— В смысле?
— В прямом. Эта сучка проклятая, с кем свяжется из мужиков — тому прямая дорога в могилу.
— Ты уже тяпнул что ли?
— Да иди ты! Еще дыхнуть попроси. Ни в одном глазу еще. Говорю тебе — ее вина.
— Гром, ну ты даешь! — я бы расхохотался, будь обстоятельства другими. — С каких таких пор ты в мистическую хрень верить начал?
— С таких, когда она реальными фактами подтверждена стала.
Так, походу, все очень запущено у нас.
— Отсюда поподробнее пожалуйста, — подавив вздох, потребовал я, предвкушая полную фигню. — Какие такие факты обличают эту бедную вдову? Копыта в туфлях и хвост под платьем, что ведьму выдают?
— Ну насчет хвоста тебе лучше знать, — с отчетливой язвительностью отгавкнулся он. О чем это речь? — А факты заключаются в том, что наш командир уже четвертый мужик, которого эта дамочка схоронила в свои-то неполные тридцать лет.
Заявил и захлопнулся, пялясь на меня с загадочным видом. Клоун, бля.
— Ты паузы многозначительные не делай, Гром, мы не в театре. Гони факты, раз обещнулся.
— А факты, мужик, состоят в том, что первый парень у этой Инки появился еще в десятом классе.
— Ну, она баба красивая, а вокруг же не слепые.
Сказал, и вдоль хребта будто кто теплым дыханием прошелся, отчего в паху оживление случилось. Потому что реально красивая. И не было у меня женщины с весны уже. Но реакция все же неуместна ни капли. Она вдова моего командира, прекратить всякие шевеления.
— Слушать будешь или нахваливать? — огрызнулся друг. — Я не ты, ни за какие коврижки на эту черную вдову не поведусь.
Нет, он совсем берега попутал? Чего за намеки шизанутые?
— Че болтаешь-то?
— Да видел я как ты на нее всю церемонию пырился, а она на тебя. Вспомнилось старое? Ты только не будь дураком и опять не сунься. Раз пронесло, второй так не свезет!
Ну это уже вообще ни в какие ворота. Я даже башкой мотнул, авось мне все послышалось.
— Бля, Гром, ты достал, чего городишь? Когда это я к жене командира совался, если до этого дня и знать ее не знал!
— Да как же…. — он развернулся всем телом ко мне и уставился в лицо. Я ответил ему прямым непонимающим взглядом, и его брови поползли наверх. — Опа! Ох*еть, вот это номер! Это ты ее реально что ли не вспомнил?
— А что, должен был? — я уже злиться на него начал.
— Хм… — Никитос почесал бритую черепушку. — Ну сам ведь говоришь — баба она видная, лично я, если бы в такую член сунул, то запомнил бы. Но у тебя видать по-другому.
— Гром, х*йни не городи! — взорвавшись, я долбанул кулаком по рулю. — Да я сроду к чужим женам не лез!
— А она тогда и не была женой Петровича. Иннушка, санитарочка молоденькая из санатория реабилитационного, не помнишь разве? Я тоже на нее повелся тогда, на вид же огонь баба, и не я один, да только ты у нас быстрее поспел и на спину ее уложил.
— Да когда такое… — возмутился я и замер, застигнутый врасплох смутным воспоминанием.
Иннушка. Хрупкая девчушка с тихим нежным голосом. Голубой халат балахонистый, длинная темная коса, глазищи здоровенные зеленые, которые она на меня все время таращила, стоило где столкнуться. Из-за шрамов наверняка. Это она? Жена командира? Надо же как изменилась. Тогда такая вся была сияющая что ли, пусть я ее едва ли и замечал. А теперь вид изможденный, будто ей душу кто всю вымотал.
— Да-да, — ехидно закивал бывший однополчанин. — Вспомнил? Как раз в ту ночь, когда ты на утро из санатория взял и сорвался. Видать, жопой почуял, что бежать от этой заразы надо, да?
— Я же бухой был в говно… — пробормотал, не понимая что и чувствую. Смятение дикое однозначно. — Чего было, и как я ее… не помню вообще. Мне, походу, вообще Наташка тогда причудилась, а поутру сорвался не глядя. Еще в бошке плескалось, и глаза еле видели.
Само утро я помнил. Смутно, но помнил. И обнаженную красивую женщину, лежавшую на топчане рядом, вспомнил. Лицо вот — нет. Волосы темные, густые, блестящие на него упали и скрыли. А я прикоснуться и убрать, посмотреть не смог себя заставить, как только осознал, что она — не моя Наташка. Так гадко сначала от себя стало, потом до полупьяного мозга дошло, что нет у меня больше моей Наташки, и еще гаже себя почувствовал.
— Я подумал что это одна из девок, что вы вызвали была, — выдавил, охреневая все больше. — Как же я ее… Бля-я-а-а! Надеюсь, хоть не силком!
Неужели я, урод никакущий на девчонку наткнулся и завалил, согласия не спрашивая. Потому как был в таком состоянии, что хрен что спросить бы мог, а и спросил бы, вот с хера ей соглашаться сходу? На рожу в шрамах поближе посмотреть?
— Ну, судя по тому, как ее гнуло и мотало под тобой, когда я на вас наткнулся ночью, тебя разыскивая, было все добровольно. Или же ей все понравилось уже в процессе, — заржал Гром цинично, а я скривился. — Да ладно, мужик, претензий же после не предъявила, значит, норм все, зашел ты девушке как надо. И вышел тоже. А что сам не помнишь, ну так с кем такого не бывало. По нажиралову чего только не начудишь. Главное, чтобы без последствий. И тебе в этом свезло, а Петровичу — нет. Хотя говорил я ему, сразу предупреждал.
— Да чего заладил ты, давай объясняй дальше! — воспользовался я поводом сменить тему.
— Не у меня же тут случился момент реанимации памяти. Я и рассказываю. Короче, первый парень у Инки был, да недолго. Прямо на выпускном в школе драка случилась, и его убили. Местные мне сказали, что молодняк чуть винцом домашним глаза залил, и к ней другой одноклассник попытался подкатить, мол нравилась она ему всегда, а тут была не была. Вот и подрались пацаны. Итог — один в могиле, второй на зоне.
— Ну и? — не усматриваю пока никакого криминала со стороны девушки. — Сам говоришь по пьяни всякое бывает. А тут еще и молодежь горячая и ревнивая.
— Ага, первый раз — не педераст, дальше слушай! Погоревала наша Инка годик, но тут к ней посватался один паренек местный постарше, год только как из армии вернулся. Стали гулять, обжиматься, все как полагается. Месяцок походили, и вдруг парень раз и утонул в тамошней речке-вонючке. Народ уже тогда шептаться начал, что на Инке порча что ли какая-то или типа того. Ее мамаша-то тоже двух мужей схоронила.
— Бред какой-то.
— Ну бред — не бред, а только через два года нашелся еще один дебил-смертник. Взял и женился на Инке и даже в путешествие свадебное повез на машине к морю. По местным меркам состоятельный был мужик. Короче, к морю он ее повез, а обратно его уже двухсотым привезли. На обратной дороге в аварию попали они. Он на месте насмерть, через лобовуху выкинуло, а на черной вдове нашей несколько царапин всего. В поселке их мухосранском от нее все мужики тогда уже конкретно шарахаться стали, никакими сиськами и мордахой смазливой не подманишь.
Громов дух перевел, а мне вдруг стало так дико жаль эту Инку. Вот бывает же у человека жизнь не складывается — ну никак, и раз за разом хреначит под дых, и она и люди вокруг еще добавляют охотно.
— Вот мамаша ее и пристроила в тот военный санаторий, — продолжил Никитос. — А че, прицел-то идеальный. Нас таких раненных, оголодавших, да жизнью битых сколько через него проходило. А она смазливая, в глазках прямо слезы сочувствия постоянно, сиськи-жопка такие, что лапы сами тянутся, все при ней, вон и на ласку отзывчивая да щедрая, как ты у нас опытным путем выяснил. По-любому кто-то должен был попасться ей. Наш Петрович и попался. Да конкретно так. Я же ему сразу про то, что она под тебя ложилась, рассказал, когда он нас “обрадовал”, что жениться на ней решил. А ему похрен. Сказал мне — “я сразу понял, что она девчонка добрая”, прикинь! *бануться можно! Добрая ноги раздвигать по углам, — я резко вдохнул, сжав до скрипа руль. Гром друг мне, спины друг другу не раз прикрывали, но вот прямо сейчас по зубам ему двинуть край как приспичило. — Я психанул, решил все про нее выяснить.
— Гром, вот не ожидал от тебя! Ходить о бабе сплетни собирать — это днище же!
— А ты рожу не криви, Горе! Это, если про свою бабу грязь пойти собирать, то гаже некуда. А когда за друга и командира, которому жизнью обязан… то это нормально, понятно?! И не сплетни я собирал, умник, а факты и сведения.
— Ага, по бабкам местным, для которых все проститутки и нарики, и мужикам, которым небось не дала, вот и оговаривали.
— Да в жопу иди! Я все еще и по официальным каналам проверил, не лох ведь.
— Не лох, а в порчу или проклятье веришь.
— Какая уже нахер разница, что это, и во что верю! Петрович в могиле, а ему было еще жить и жить. Это для тебя не факт? Он же п*здец какой крепкий мужик был, оглоблей не перешибешь!
— Все мы крепкие-крепкие, но однажды весь ресурс выходит. Причина смерти установлена?
— Ага, сердце. Но я считаю — херня.
— Считай, конечно, но против правды не попрешь.
— Еще как попрешь. Я так все не оставлю. Буду копать. Ты со мной?
“Помоги мне” беззвучно произносили бледные губы женщины, которой я, выходит по всему, попользовался словно тварь какая-то. Скот пьяный! Переспал и свалил, не оглянувшись и слова даже не сказав. Кто так поступает-то?
— Давай потом поговорим об этом, — кивнул я на микроавтобус, что уже въезжал на парковку перед кабаком.
