К середине декабря навалило снегу, но было тепло.
Для Сибири, мороз в три-четыре градуса – это оттепель.
Мартыниха шла на утреннюю дойку. Избёнка Мартынихи стоит на отшибе, идти ей через всю деревню, вот и встаёт баба ни свет ни заря.
Шёл пятый час утра. Или ночи? Ущербная, стареющая луна желтела на чёрном, усыпанном звёздами, небосводе. Мартыниха в валенках с калошами, в телогрейке и стареньком пуховом платочке. Мартынихе уже седьмой десяток, но баба ещё шустрая –ходит в клуб на дискотеки.
Свёрток Мартыниха заметила издалека – на зрение не жаловалась. Свёрток лежал сбоку от дороги, и подойдя ближе, она увидела следы, и вытоптанное место. Шевельнулось под сердцем тревожное предчувствие. Мартыниха смотрела на свёрток, но подойти не решалась. Наконец, бормотнув – Господи! – и перекрестившись, подошла и ахнула. Сердце зашлось: в свёртке спал младенец.
Заканчивался 1992 год.
Страна шла вразнос.
1
Зинка продрала зенки. За окном темень, в избе холодрыга, во рту кошки насрали. Кутаясь в рваный, задрыпаный полушубок, которым и укрывалась, поднялась со старого, скрипучего диванчика. На этом диванчике, пять лет назад, тихо умерла Мартыниха.
Зинке двадцать пять, но выглядит на все сорок. Зинка, босиком, вышла в сенцы, нащупала ногой поганое ведро – присела над ним и поссала. Входная дверь была приоткрыта, и Зинка замкнула её на крючок. Вернулась в избу, зачерпнула кружкой холодной воды из ведра на кухне, и клацая зубами, не то от холода, не то с похмелюги – выпила. Вернулась к диванчику и завалилась на него, закутавшись в полушубок.
Зинка пялилась в потолок, а он плыл по кругу. Зинка закрыла глаза, но движение по кругу продолжилось, её замутило, к горлу подкатил тошнотный комок и Зинку вырвало. На пол.
Вытирая ладонью, измазанный блевотиной, рот, Зинка громко икала, но тошнота прошла и больше не круговертило.
…
Георгий смотрел почту, когда зазвонил сотовый.
- Жора … - он едва узнал голос Валентины, двоюродной сестры и сердце сжалось, а от затылка, по спине, расползался холодок
- Жора, твой папа умер ... вчера …
В одно мгновение всё вокруг выцвело и утратило смысл. Всё.
- Папка …. – скрипя зубами от бессилия, он опускался на колени.
- Жора, завтра похороны ...
- Я приеду сегодня … – выдохнул он, упал ничком и застонал, катаясь по полу.
Позвонил жене. Таня охнула и сказала, что сейчас придёт.
Она пришла, и они собрались, и поехали на вокзал, на электричку.
В электричке было пусто: рабочий день.
Он сидел у окна и смотрел на проплывающий мимо, однообразно-унылый, заснеженный мир. Жена сидела напротив, смотрела на него жалостливо, и попытавшись заговорить раз, и другой, тоже уставилась в окно.
В райцентре их встретил Серёга, муж Валентины.
От вокзала до деревни шесть километров.
- Что случилось? – глухо спросил он, когда Серёга, переехав ж/д пути на выезде из райцентра, переключил на третью.
- Он на живот жаловался. Думали обострение гастрита, вызвали скорую. Его забрали, а в первом часу ночи позвонили. Не гастрит был … язва ... Мы не стали ночью звонить, всё равно уже … - Сергей помолчал, потом добавил – Он опять стал выпивать … Я с ним разговаривал, и Валентина тоже … Но ты же знаешь его … Послал.
- Он … в больнице?
- Дома уже. Ему же сделали операцию. Вскрытие не понадобилось. Гроб столярка сделала за счёт совхоза. Оградку я купил. Пока поставим крест …
Сергей замолчал, сворачивая на улицу, где был дом родителей.
Крышка, обитая чёрным сатином, стояла на улице, прислонённая к стенке веранды. Рядом стоял крест.
Отец лежал в гробу, поставленном на два табурета, в зале. На стульях, на диване, и на лавочке у стены, сидели люди. Было нетоплено, поэтому сидели в верхней одежде.
Кто-то, из деревенских, узнав Георгия, встал со стула, кто-то со скамейки.
Они сели.
Сергей, сняв шапку, стоял в дверном проёме.
Черты лица, отца, заострились, он как-то усох и показался таким маленьким. В изголовье горела свеча, и стояла иконка с образом. К запаху свечного дымка уже примешивался другой, хотя в доме было нетоплено и холодно.
Люди вставали и уходили. Входили и садились другие. Время застыло.
Заходившие, молча постояв, или посидев, молча и уходили. И только двое стариков, Георгий узнал их – это были отцы его одноклассников, о чём-то, полушёпотом, переговаривались.
Позже, когда они ехали в город, жена ему говорила – А эти, двое, знаешь о чём говорили?
Георгий скривил губы.
- Один говорил другому, что держит кроликов, и что их мясо, полезное и питательное. Представь?
Георгий пренебрежительно кивнул – Я сидел ближе, и не слышал о чём они говорят. А ты сидела за мной, и расслышала? (Таня стала жаловаться на слух, и в последнее время, всё чаще переспрашивала).
- Может потому, что ты не прислушивался?
- Наверное.
Ни о чём не хотелось говорить, никого не хотелось слушать, и ни о чём не хотелось думать. Таня замолчала.
…
Когда за окном стемнело, пришла Валентина, и наклонившись к Георгию, сказала – Жор, пойдёмте к нам, поужинаете, да и спать. Здесь холодно, Сергей не стал топить. Они ещё постояли и вышли.
Валентина шла справа, Таня, слева от него.
- Жор, мы в столовой заказали обед на пятьдесят человек. Хлеб они сами испекут, и продукты свои, деньги потом отдадим.
Он вспомнил про деньги, и достав из кармана, протянул Валентине – Здесь двенадцать тысяч.
- Гроб, совхоз за свой счёт сделал. Оградку Серёжа купил, пока поставим крест …
- Валь, Серёга уже всё рассказал.
Валентина замолчала.
У сестры было жарко натоплено, и даже душновато.
- Валь, а чё, девчонки не приехали?
- Они же там, Жор. Не узнал?
- Да я ни на кого не смотрел.
- Они ещё немного посидят и придут. На ночь бабушки останутся.
Их хотели уложить на кровать, но Георгий попросил постелить на полу.
Он лежал, подложив руки под голову. Жена, притулившись к правому боку, ровно засопела через несколько минут. Он услышал, как пришли племянницы и закрыл глаза.
Дверь в спальню приоткрылась – Спят уже –шёпотом сказал кто-то, и дверь прикрыли.
Он лежал, погружаясь в воспоминания …
2
К утру жар выветрился и стало прохладно.
Валентина с Сергеем встали затемно, и он слышал, как они мешали корм свиньям, как поскрипывали половицы и накатывал холодный воздух, когда открывали и закрывали дверь.
Задрёмывал и снова просыпался.
Валентина заглянула в восемь часов – Не спите?
- Встаём, Валь.
Сходили в туалет, сполоснули лицо и позавтракали.
- Девчонок не бужу, пусть выспятся – сказала Валентина, убирая посуду.
Они оделись и пошли в отцовский дом.
- Мы с Сергеем чуть позже придём – проводив их до калитки, сказала сестра.
Сергей встретился им. Он шёл с каким-то мужчиной, которого Георгий, сначала, не узнал. Они поздоровались.
- Мы с Лёпой … («Лёпа!» - вспомнил Георгий) … на кладбище. Там всё снегом замело, Лёпа место укажет … Копателям ...
- Земля поди замёрзла?
- Парная. Вишь какая теплынь – ответил Лёпа – Греть не надо.
- Мы, с Валентиной, через полчасика придём.
В доме уже были люди и стало немного теплее.
…
По улицам, за машиной (выделил совхоз) шло с полсотни человек.
До кладбища дошли десятка два.
Постояли.
Попрощались.
Закопали.
Установили крест и венки.
Ещё постояли и потянулись назад.
…
В доме отца, в зале, уже стояли, сдвинутые, два стола. На столах водка и хлеб. На кухне две женщины, из столовой, разливали борщ в тарелки и несли в зал.
Поминки.
Одни садились и поминали. Другие стояли в прихожей и ждали, когда освободится место за столами.
Быстро стемнело.
Он вышел на крыльцо, и прислонившись к стенке веранды, смотрел в небо.
Кто-то шёл от калитки.
- Дай закурить.
- Я не курю – он даже не взглянул.
Он был похож на отца, и Зинка узнала. Она заглянула в его глаза. Там была пустота.
- Хочешь?
- Где?
- Пойдём.
И он пошёл с нею. Как был. Не вернувшись в дом, чтобы одеться.
Зинка шла впереди, чуть выставив левое плечо и также, чуть, наклонив голову, как будто от ветра отворачивалась.
Совхоз, за прошедшие годы, не разросся и избёнка Мартынихи (теперь Зинкина) так и стояла на отшибе. Окна, не запотевшие, тускло поблёскивали в темноте. Ограды не было. Построек, кроме разваливающегося туалета, тоже. Дом выглядел нежилым. Входная дверь не была заперта на замок, да и замка, похоже, не было.
- Я схожу поссу – грубовато бросил он ей в спину.
Она притопывала, стряхивая налипший снег с валенок - Да можешь ссать где угодно. Всё равно никто не увидит - Зинка шагнула в сени, а он направился к туалету.
Дверь была прислонена к створу. Петли давно проржавели и сломались. Он сдвинул дверь и сморщился. Намёрзшее, давно не срубавшееся и оплывшее от тепла говно, торчало из очка, словно горб. Двинув дверь на место, отошёл и поссал.
3
Зинка открыла дверь и вошла.
В накуренной, и освещающейся от керосиновой лампы (типа «Молнии», которую заправляли солярой) кухне, сидели деревенские забулдыги: две женщины, Нинка и Ленка, и Лёпа. Лёпе было под пятьдесят, но в деревне никто не называл его по имени. А может и не помнили уже. Возраст бабёнок, определить, было невозможно, в принципе.
- Зинка! - вскинулась одна из них – Ты где, сука, шляешься? У них жратвы осталось: заказывали на пятьдесят человек, а пришли сорок. Мы с Ленкой целую кастрюлю борща принесли. Он горячий ещё. А Лёпа, вон, пару бутылок водки ум …
Дверь открылась, и вошёл Георгий.
Бабёнки сразу всё смикитили, и встав из-за стола, вышли из кухни и потянули, с приколоченной к стене вешалки, платки.
А Лёпа, узнав Георгия, подошёл к нему.
– Жора! - трепал он его руку – Жора, твой батя был мужик. Настоящий мужик. Говорил, что думал. За словом в карман не лез. Недолюбливало его за это начальство, зато уважали. Ну и … – он подмигнул – … и с бабами … помню, ты в армии был, тётя Дуня ещё жива была, а он с Татарчихой …
Бабёнки схватили Лёпу под руки, и поволокли из избы. Зинка вышла следом, закрыла за ними входную дверь на крючок и вернулась.
Георгий сидел за столом, подперев голову рукой.
Зинка тоже села.
- Давай помянем … дедушку – она взяла один из стаканов, с остатками водки.
Георгий взял другой, и они выпили.
- Поешь?
Он качнул головой.
Зинка наливала в тарелки борщ. Тарелки и ложки принесли бабёнки.
- А чё … – когда Зинка, поставив тарелки с борщом, села – … света нет?
- Отключили за неуплату – вздохнула Зинка, черпая ложкой борщ – Ты ешь-ешь.
Георгий съел две ложки – Отопление тоже за неуплату?
- Отопление в деревне всем отключили. Оставили детсад, школу и сельсовет.
- Помянем … - он плеснул водки в стаканы, и они выпили.
Молча доели борщ.
- Ещё?
- Давай. Чё то аппетит разгулялся.
Зинка хмыкнула - Тебе холодно? Я могу печку растопить. Дрова есть.
- Где у тебя дрова? Даже забора нету. Разве что дверь от туалета разломать, всё равно толку с неё ни хуя.
Водка развязала язык.
- В чулане есть немного колотых. А чурбаны под снегом, их ещё колоть надо.
- И откуда у тебя дрова? За них ведь платить надо … Или ты натурой? - он с усмешкой посмотрел на Зинку, уплетающую борщ за обе щёки.
Зинка доела борщ и облизывала ложку.
- Да ты налей ещё. Целая кастрюля ведь.
- Неээ, хватит. А то будет бултыхаться, когда … – и она посмотрела на него сальными глазами.
- Блядь! А я уже и забыл, зачем сюда пришёл – он улыбнулся, а Зинка засмеялась.
- У меня тополь во дворе стоял. Большоооой – Зинка даже привстала – Его летом спилили. Ветром отломило ветку, и она провод оборвала …
- А говоришь, за неуплату …
Переход был слишком сложный, и Зинка оторопело на него пялилась.
- Ну спилили … – он отодвинул пустую тарелку – А кто распиливал? Сама? У тебя поди и пилы нет?
- Неээ, пилы нету. Валерка распилил.
- Какой Валерка? Полунин?
- Неээ, они приезжие. Лет семь назад из Казахстана приехали.
- У него семья?
- Развёлся он.
- Из-за тебя?
Зинка хихикнула – Неээ, выгнала она его. Он такой … блядун.
- И как ты, с блядуном, рассчиталась?
Зинка потупила глаза.
Георгий усмехнулся: его умилила стеснительность девушки.
- А Валерка работает?
- Какой?
- Который блядун.
Зинка разулыбалась – Скотником. На ферме.
- Алименты исправно платит? Дети у него есть?
Зинка покачала головой – Она их с собой забрала. Трое.
- Ладно, чё мы про детей то … хотя … – он улыбнулся – … по теме. Веди в апартаменты, Зинаида – и встал.
Зинка зарделась, как маков цвет, поднесла ко рту и прикусила большой палец, и не поднимая на него глаз, встала, повернулась и пошла в комнату.
Он прикрутил лампу, и расстёгивая ремень брюк, пошёл за ней.
Зинка сидела на диванчике, сдвинув ноги, выпрямив спину, с прижатыми, к груди, руками. Он подошёл к ней вплотную и отпустил ремень. Брюки, зашуршав, свалились к ногам. Член уже оттопыривал плавки и он, оттянув резинку, вызволил его. Зинка, всё также, сидела, словно истукан.
- Сними с меня сапоги, и давай не тяни, раздевайся. А то я замёрзну, пока ты растележишься - похоть, сдобренная водкой, расползалась по жилам, распаляя желание.
Зинка подчинилась, и опустившись на колени, расстёгивала и снимала с него сапоги. Он стянул с себя джемпер и бросил на диванчик. Холода, ни голыми ногами, ни торсом не ощущал. Зинка выпрямилась и стала раздеваться, а он, прихватив её за талию, тёрся, торчащим членом, по ляжкам.
- Тебе как?
Он держал её за жопу, и двигая туда-сюда, тыкался членом между ног. Её титьки мялись об его грудь, а руки обвили шею.
- Раком – и он поворачивал её, не выпуская из объятий, и член упруго отгибался, в сторону вращения её тела, выискивая ложбинки.
Зинка стояла раком, опустив голову на руки.
Для Сибири, мороз в три-четыре градуса – это оттепель.
Мартыниха шла на утреннюю дойку. Избёнка Мартынихи стоит на отшибе, идти ей через всю деревню, вот и встаёт баба ни свет ни заря.
Шёл пятый час утра. Или ночи? Ущербная, стареющая луна желтела на чёрном, усыпанном звёздами, небосводе. Мартыниха в валенках с калошами, в телогрейке и стареньком пуховом платочке. Мартынихе уже седьмой десяток, но баба ещё шустрая –ходит в клуб на дискотеки.
Свёрток Мартыниха заметила издалека – на зрение не жаловалась. Свёрток лежал сбоку от дороги, и подойдя ближе, она увидела следы, и вытоптанное место. Шевельнулось под сердцем тревожное предчувствие. Мартыниха смотрела на свёрток, но подойти не решалась. Наконец, бормотнув – Господи! – и перекрестившись, подошла и ахнула. Сердце зашлось: в свёртке спал младенец.
Заканчивался 1992 год.
Страна шла вразнос.
1
Зинка продрала зенки. За окном темень, в избе холодрыга, во рту кошки насрали. Кутаясь в рваный, задрыпаный полушубок, которым и укрывалась, поднялась со старого, скрипучего диванчика. На этом диванчике, пять лет назад, тихо умерла Мартыниха.
Зинке двадцать пять, но выглядит на все сорок. Зинка, босиком, вышла в сенцы, нащупала ногой поганое ведро – присела над ним и поссала. Входная дверь была приоткрыта, и Зинка замкнула её на крючок. Вернулась в избу, зачерпнула кружкой холодной воды из ведра на кухне, и клацая зубами, не то от холода, не то с похмелюги – выпила. Вернулась к диванчику и завалилась на него, закутавшись в полушубок.
Зинка пялилась в потолок, а он плыл по кругу. Зинка закрыла глаза, но движение по кругу продолжилось, её замутило, к горлу подкатил тошнотный комок и Зинку вырвало. На пол.
Вытирая ладонью, измазанный блевотиной, рот, Зинка громко икала, но тошнота прошла и больше не круговертило.
…
Георгий смотрел почту, когда зазвонил сотовый.
- Жора … - он едва узнал голос Валентины, двоюродной сестры и сердце сжалось, а от затылка, по спине, расползался холодок
- Жора, твой папа умер ... вчера …
В одно мгновение всё вокруг выцвело и утратило смысл. Всё.
- Папка …. – скрипя зубами от бессилия, он опускался на колени.
- Жора, завтра похороны ...
- Я приеду сегодня … – выдохнул он, упал ничком и застонал, катаясь по полу.
Позвонил жене. Таня охнула и сказала, что сейчас придёт.
Она пришла, и они собрались, и поехали на вокзал, на электричку.
В электричке было пусто: рабочий день.
Он сидел у окна и смотрел на проплывающий мимо, однообразно-унылый, заснеженный мир. Жена сидела напротив, смотрела на него жалостливо, и попытавшись заговорить раз, и другой, тоже уставилась в окно.
В райцентре их встретил Серёга, муж Валентины.
От вокзала до деревни шесть километров.
- Что случилось? – глухо спросил он, когда Серёга, переехав ж/д пути на выезде из райцентра, переключил на третью.
- Он на живот жаловался. Думали обострение гастрита, вызвали скорую. Его забрали, а в первом часу ночи позвонили. Не гастрит был … язва ... Мы не стали ночью звонить, всё равно уже … - Сергей помолчал, потом добавил – Он опять стал выпивать … Я с ним разговаривал, и Валентина тоже … Но ты же знаешь его … Послал.
- Он … в больнице?
- Дома уже. Ему же сделали операцию. Вскрытие не понадобилось. Гроб столярка сделала за счёт совхоза. Оградку я купил. Пока поставим крест …
Сергей замолчал, сворачивая на улицу, где был дом родителей.
Крышка, обитая чёрным сатином, стояла на улице, прислонённая к стенке веранды. Рядом стоял крест.
Отец лежал в гробу, поставленном на два табурета, в зале. На стульях, на диване, и на лавочке у стены, сидели люди. Было нетоплено, поэтому сидели в верхней одежде.
Кто-то, из деревенских, узнав Георгия, встал со стула, кто-то со скамейки.
Они сели.
Сергей, сняв шапку, стоял в дверном проёме.
Черты лица, отца, заострились, он как-то усох и показался таким маленьким. В изголовье горела свеча, и стояла иконка с образом. К запаху свечного дымка уже примешивался другой, хотя в доме было нетоплено и холодно.
Люди вставали и уходили. Входили и садились другие. Время застыло.
Заходившие, молча постояв, или посидев, молча и уходили. И только двое стариков, Георгий узнал их – это были отцы его одноклассников, о чём-то, полушёпотом, переговаривались.
Позже, когда они ехали в город, жена ему говорила – А эти, двое, знаешь о чём говорили?
Георгий скривил губы.
- Один говорил другому, что держит кроликов, и что их мясо, полезное и питательное. Представь?
Георгий пренебрежительно кивнул – Я сидел ближе, и не слышал о чём они говорят. А ты сидела за мной, и расслышала? (Таня стала жаловаться на слух, и в последнее время, всё чаще переспрашивала).
- Может потому, что ты не прислушивался?
- Наверное.
Ни о чём не хотелось говорить, никого не хотелось слушать, и ни о чём не хотелось думать. Таня замолчала.
…
Когда за окном стемнело, пришла Валентина, и наклонившись к Георгию, сказала – Жор, пойдёмте к нам, поужинаете, да и спать. Здесь холодно, Сергей не стал топить. Они ещё постояли и вышли.
Валентина шла справа, Таня, слева от него.
- Жор, мы в столовой заказали обед на пятьдесят человек. Хлеб они сами испекут, и продукты свои, деньги потом отдадим.
Он вспомнил про деньги, и достав из кармана, протянул Валентине – Здесь двенадцать тысяч.
- Гроб, совхоз за свой счёт сделал. Оградку Серёжа купил, пока поставим крест …
- Валь, Серёга уже всё рассказал.
Валентина замолчала.
У сестры было жарко натоплено, и даже душновато.
- Валь, а чё, девчонки не приехали?
- Они же там, Жор. Не узнал?
- Да я ни на кого не смотрел.
- Они ещё немного посидят и придут. На ночь бабушки останутся.
Их хотели уложить на кровать, но Георгий попросил постелить на полу.
Он лежал, подложив руки под голову. Жена, притулившись к правому боку, ровно засопела через несколько минут. Он услышал, как пришли племянницы и закрыл глаза.
Дверь в спальню приоткрылась – Спят уже –шёпотом сказал кто-то, и дверь прикрыли.
Он лежал, погружаясь в воспоминания …
2
К утру жар выветрился и стало прохладно.
Валентина с Сергеем встали затемно, и он слышал, как они мешали корм свиньям, как поскрипывали половицы и накатывал холодный воздух, когда открывали и закрывали дверь.
Задрёмывал и снова просыпался.
Валентина заглянула в восемь часов – Не спите?
- Встаём, Валь.
Сходили в туалет, сполоснули лицо и позавтракали.
- Девчонок не бужу, пусть выспятся – сказала Валентина, убирая посуду.
Они оделись и пошли в отцовский дом.
- Мы с Сергеем чуть позже придём – проводив их до калитки, сказала сестра.
Сергей встретился им. Он шёл с каким-то мужчиной, которого Георгий, сначала, не узнал. Они поздоровались.
- Мы с Лёпой … («Лёпа!» - вспомнил Георгий) … на кладбище. Там всё снегом замело, Лёпа место укажет … Копателям ...
- Земля поди замёрзла?
- Парная. Вишь какая теплынь – ответил Лёпа – Греть не надо.
- Мы, с Валентиной, через полчасика придём.
В доме уже были люди и стало немного теплее.
…
По улицам, за машиной (выделил совхоз) шло с полсотни человек.
До кладбища дошли десятка два.
Постояли.
Попрощались.
Закопали.
Установили крест и венки.
Ещё постояли и потянулись назад.
…
В доме отца, в зале, уже стояли, сдвинутые, два стола. На столах водка и хлеб. На кухне две женщины, из столовой, разливали борщ в тарелки и несли в зал.
Поминки.
Одни садились и поминали. Другие стояли в прихожей и ждали, когда освободится место за столами.
Быстро стемнело.
Он вышел на крыльцо, и прислонившись к стенке веранды, смотрел в небо.
Кто-то шёл от калитки.
- Дай закурить.
- Я не курю – он даже не взглянул.
Он был похож на отца, и Зинка узнала. Она заглянула в его глаза. Там была пустота.
- Хочешь?
- Где?
- Пойдём.
И он пошёл с нею. Как был. Не вернувшись в дом, чтобы одеться.
Зинка шла впереди, чуть выставив левое плечо и также, чуть, наклонив голову, как будто от ветра отворачивалась.
Совхоз, за прошедшие годы, не разросся и избёнка Мартынихи (теперь Зинкина) так и стояла на отшибе. Окна, не запотевшие, тускло поблёскивали в темноте. Ограды не было. Построек, кроме разваливающегося туалета, тоже. Дом выглядел нежилым. Входная дверь не была заперта на замок, да и замка, похоже, не было.
- Я схожу поссу – грубовато бросил он ей в спину.
Она притопывала, стряхивая налипший снег с валенок - Да можешь ссать где угодно. Всё равно никто не увидит - Зинка шагнула в сени, а он направился к туалету.
Дверь была прислонена к створу. Петли давно проржавели и сломались. Он сдвинул дверь и сморщился. Намёрзшее, давно не срубавшееся и оплывшее от тепла говно, торчало из очка, словно горб. Двинув дверь на место, отошёл и поссал.
3
Зинка открыла дверь и вошла.
В накуренной, и освещающейся от керосиновой лампы (типа «Молнии», которую заправляли солярой) кухне, сидели деревенские забулдыги: две женщины, Нинка и Ленка, и Лёпа. Лёпе было под пятьдесят, но в деревне никто не называл его по имени. А может и не помнили уже. Возраст бабёнок, определить, было невозможно, в принципе.
- Зинка! - вскинулась одна из них – Ты где, сука, шляешься? У них жратвы осталось: заказывали на пятьдесят человек, а пришли сорок. Мы с Ленкой целую кастрюлю борща принесли. Он горячий ещё. А Лёпа, вон, пару бутылок водки ум …
Дверь открылась, и вошёл Георгий.
Бабёнки сразу всё смикитили, и встав из-за стола, вышли из кухни и потянули, с приколоченной к стене вешалки, платки.
А Лёпа, узнав Георгия, подошёл к нему.
– Жора! - трепал он его руку – Жора, твой батя был мужик. Настоящий мужик. Говорил, что думал. За словом в карман не лез. Недолюбливало его за это начальство, зато уважали. Ну и … – он подмигнул – … и с бабами … помню, ты в армии был, тётя Дуня ещё жива была, а он с Татарчихой …
Бабёнки схватили Лёпу под руки, и поволокли из избы. Зинка вышла следом, закрыла за ними входную дверь на крючок и вернулась.
Георгий сидел за столом, подперев голову рукой.
Зинка тоже села.
- Давай помянем … дедушку – она взяла один из стаканов, с остатками водки.
Георгий взял другой, и они выпили.
- Поешь?
Он качнул головой.
Зинка наливала в тарелки борщ. Тарелки и ложки принесли бабёнки.
- А чё … – когда Зинка, поставив тарелки с борщом, села – … света нет?
- Отключили за неуплату – вздохнула Зинка, черпая ложкой борщ – Ты ешь-ешь.
Георгий съел две ложки – Отопление тоже за неуплату?
- Отопление в деревне всем отключили. Оставили детсад, школу и сельсовет.
- Помянем … - он плеснул водки в стаканы, и они выпили.
Молча доели борщ.
- Ещё?
- Давай. Чё то аппетит разгулялся.
Зинка хмыкнула - Тебе холодно? Я могу печку растопить. Дрова есть.
- Где у тебя дрова? Даже забора нету. Разве что дверь от туалета разломать, всё равно толку с неё ни хуя.
Водка развязала язык.
- В чулане есть немного колотых. А чурбаны под снегом, их ещё колоть надо.
- И откуда у тебя дрова? За них ведь платить надо … Или ты натурой? - он с усмешкой посмотрел на Зинку, уплетающую борщ за обе щёки.
Зинка доела борщ и облизывала ложку.
- Да ты налей ещё. Целая кастрюля ведь.
- Неээ, хватит. А то будет бултыхаться, когда … – и она посмотрела на него сальными глазами.
- Блядь! А я уже и забыл, зачем сюда пришёл – он улыбнулся, а Зинка засмеялась.
- У меня тополь во дворе стоял. Большоооой – Зинка даже привстала – Его летом спилили. Ветром отломило ветку, и она провод оборвала …
- А говоришь, за неуплату …
Переход был слишком сложный, и Зинка оторопело на него пялилась.
- Ну спилили … – он отодвинул пустую тарелку – А кто распиливал? Сама? У тебя поди и пилы нет?
- Неээ, пилы нету. Валерка распилил.
- Какой Валерка? Полунин?
- Неээ, они приезжие. Лет семь назад из Казахстана приехали.
- У него семья?
- Развёлся он.
- Из-за тебя?
Зинка хихикнула – Неээ, выгнала она его. Он такой … блядун.
- И как ты, с блядуном, рассчиталась?
Зинка потупила глаза.
Георгий усмехнулся: его умилила стеснительность девушки.
- А Валерка работает?
- Какой?
- Который блядун.
Зинка разулыбалась – Скотником. На ферме.
- Алименты исправно платит? Дети у него есть?
Зинка покачала головой – Она их с собой забрала. Трое.
- Ладно, чё мы про детей то … хотя … – он улыбнулся – … по теме. Веди в апартаменты, Зинаида – и встал.
Зинка зарделась, как маков цвет, поднесла ко рту и прикусила большой палец, и не поднимая на него глаз, встала, повернулась и пошла в комнату.
Он прикрутил лампу, и расстёгивая ремень брюк, пошёл за ней.
Зинка сидела на диванчике, сдвинув ноги, выпрямив спину, с прижатыми, к груди, руками. Он подошёл к ней вплотную и отпустил ремень. Брюки, зашуршав, свалились к ногам. Член уже оттопыривал плавки и он, оттянув резинку, вызволил его. Зинка, всё также, сидела, словно истукан.
- Сними с меня сапоги, и давай не тяни, раздевайся. А то я замёрзну, пока ты растележишься - похоть, сдобренная водкой, расползалась по жилам, распаляя желание.
Зинка подчинилась, и опустившись на колени, расстёгивала и снимала с него сапоги. Он стянул с себя джемпер и бросил на диванчик. Холода, ни голыми ногами, ни торсом не ощущал. Зинка выпрямилась и стала раздеваться, а он, прихватив её за талию, тёрся, торчащим членом, по ляжкам.
- Тебе как?
Он держал её за жопу, и двигая туда-сюда, тыкался членом между ног. Её титьки мялись об его грудь, а руки обвили шею.
- Раком – и он поворачивал её, не выпуская из объятий, и член упруго отгибался, в сторону вращения её тела, выискивая ложбинки.
Зинка стояла раком, опустив голову на руки.
