— А если они поедут иной дорогой?
Вглядываясь в заснеженное поле, человек в куртке с гербом князей Боревских раздраженно дернул плечом. Ледяной круг луны сиял ровно и ясно, как начищенная серебряная тарелка, голые стволы деревьев за спиной пяти всадников отбрасывали на склон холма темно-синие тени.
— Нету здесь иной дороги, господа наемники. Сами изволите видеть.
— Как же нету? — упорствовал самый молодой из компании, широкоплечий парень с едва пробивающимися усами на простоватом круглом лице. В седле он держался крепко, но как-то мешковато, без присущей остальным легкости опытных всадников, и откровенно маялся ожиданием. — Если я сам видел, как от города ехали. Мы прямо махнули, а развилка-то влево повела.
— То тропа старая с другой стороны холма идет, — буркнул собеседник. — По такому снегу там делать нечего. Проезжая дорога только мимо этой горки и к переправе. На старых картах ее то Логовом Забытых величают, то Забытым Логовом. А вам, сударь, не все ли равно?
— Мне вот не все равно, — вмешался еще один, тряхнув поводом так, что его гнедой переступил ближе. — Извольте и правда объяснить, почему мы торчим в этой рощице на холме, где нас разве что слепой не разглядит, если другой дороги нет? Не проще ли спуститься и подождать внизу?
— Ни слепому, ни зрячему здесь взяться неоткуда, — отозвался проводник. — Зимой да в ночь обозы не ходят. А коли случайный кто проедет, в лесок заглядывать точно не станет. Лишь бы на дороге не увидали.
— Несерьезно. Если уж переправу не миновать, то там и ждать стоило.
Говоривший снял с пояса чеканную фляжку, глотнул. От конских морд шел пар, застывая прямо в воздухе невесомой ледяной изморозью и оседая на плащи всадников, подбитые рысьим мехом. Проводник нехотя ответил:
— У переправы как раз народу поболе будет. К Логову, кроме нашей, две дороги еще выворачивают. То купец запоздает, а то охотники из леса вернутся. У городища то же самое. Нет, здесь, посередине, самое глухое место. Не сомневайтесь, господин капитан, мимо им точно не проехать. Я свое дело знаю, вы не оплошали бы.
— Нам не за оплошки платят, любезный, — надменно бросил названный капитаном и, пристегнув фляжку, снова тронул коня, возвращаясь назад, под прикрытие мелколесья. За ним последовали двое, молчавшие до этого. Отъехав шагов на двадцать, капитан развернулся спиной к проводнику и что-то вполголоса нудящему парню, дождался спутников и тихо поинтересовался:
— Что скажете, господа?
— Гнилое дело, — сплюнул сквозь зубы чернявый южанин, похлопывая руками в перчатках друг о друга, чтобы отогреть озябшие пальцы. — Темнит человечек. Как бы после работы и по нашу душу кто не явился.
— Вот и у меня такое чувство, что уважаемый проводник вкупе с уважаемым нанимателем определенно что-то недоговаривают, — задумчиво отозвался капитан. — Знатная дама, одна, только со служанкой, зимней дорогой и даже без возницы? Странные у них здесь нравы. А тебе что чуется, друг мой Гуннар?
Второй, темно-русый и сероглазый, неопределенно повел плечами, вглядываясь в спины оставшихся у края рощи. Поправил пару пистолетов у пояса, помолчал еще, обернулся к капитану.
— Мне это все с самого начала не по нутру было.
— Знаю, — легко согласился капитан. — Ты у нас рыцарь, с дамами не воюешь. Но принципы, дружище, на хлеб не положишь и в стакан не нальешь. Если уж князю Боревскому заблагорассудилось остаться без единокровной сестры — так тому и быть. Не нас — других найдет.
— Я от компании не отбиваюсь, — мрачно уронил Гуннар. — Но зря мы за это дело взялись.
— Не боись, Гуня, — ухмыльнулся чернявый. — Княгиня тебя не укусит. А если ручки марать не хочется, так и за долей не тянись потом.
— Не потянусь, — брезгливо скривился Гуннар. — Договорились.
— Рановато вы взялись доли распределять, господа, — холодно улыбнулся капитан. — Сначала заработайте и унесите. Марвин, за новеньким присмотри. Силы у него, как у быка, и ума примерно столько же. Пусть в крови попачкается, ему полезно. Гуннар, на тебе проводник и наши спины. К саням не суйся, мы там и втроем управимся.
— Спасибо, Конрад, — ровно отозвался Гуннар, подчеркнуто не замечая ухмылку чернявого.
— В пекле угольками сочтемся, — отозвался капитан. — И посматривайте по сторонам, господа. Места глухие, а работа за такие деньги что-то слишком проста. Кстати, местный люд поэтично зовет полную луну волчьим солнышком. Забавное совпадение: у Боревского в гербе как раз волк…
Он не договорил, встрепенувшись. Проводник, обернувшись, помахал рукой, указывая вдаль, на пустую еще дорогу.
* * *
Редкие крупные снежинки взлетали с легкой поземкой вверх, кружились в воздухе и падали на лошадиные спины и гривы, спинку легких двухместных саней, огромную медвежью полость, укрывающую седоков. По накатанному снегу сани шли быстро, пара крепких вороных меринов тянула их без малейшей натуги, играючи. Но возница, полная сутуловатая женщина в овчинном тулупе и платке, то и дело тревожно поглядывала то на небо, то, обернувшись, на дорогу. Встряхивала поводьями, заставляя лошадей прибавить и без того быстрой рыси, шептала что-то под нос и, наконец, не выдержала:
— Матушка княжна, вернуться бы! Ночь-то, ночь какова! Самая лиходейская. Коли нагонят?
— Нагонят — отобьемся, — глухо ответила укутанная в полость до самых глаз фигура, сидящая рядом. Сдвинула мех, открыв лицо, и добавила:
— Вернуться — смерти не миновать. Зря коней не гони, раньше времени устанут. А вот если погоню услышим, не жалей.
Снова прикрыла рот и нос от морозного воздуха и смолкла, глядя вперед: там уже ясно вырисовывался Тряшский холм, темнея пятном рощи на макушке. А немного ближе дорога, до этого ровная, словно запнулась, вильнув влево и тут же выпрямившись. Один из вороных, фыркнув, сбился с рыси, сани качнуло, и сразу же ночную тишину резанул короткий вой. Ему ответили, так же отрывисто и хрипловато, сразу два или три зверя. Княжна, откинув с лица мех, прислушалась, глянула на растущий холм.
— Влево бери, на тропу.
— Да как же! — ахнула возница, от неожиданности натягивая вожжи. — Волки же там, Надея Гремиславовна!
— Значит, людей нет, — бросила княжна, грузно и неуклюже переваливаясь под полостью на бок. — Если кто и ждет, так здесь, возле Тряшского. Чтоб нам назад не успеть повернуть. Людей бояться надо. А с той стороны только волки, — криво улыбаясь добавила молодая женщина, опять откидываясь на спинку саней.
— Не поверну, — затрясла головой возница. — Воля ваша, княжна — а не поверну! Волки же! А у холма, может, и нету никого!
— Может. Но братец меня клялся живой не выпустить, — все так же криво улыбаясь проговорила Надея. — А наш род клятвы держит. Сворачивай влево, говорю, а то одна поеду.
Зло покосившись на княжну, ее спутница потянула вожжи. Лошади послушно свернули, все так же всхрапывая и мотая мордами.
Здесь снег, хоть и слежавшийся, был заметно глубже, ход саней замедлился. Но вороные шли все так же ровно и мерно, будто и не замечая, что полозья зарываются в снег и снова выныривают из него на невысоких буграх. Только иногда встряска от попавшего под полоз камушка заставляла сани дрогнуть на ходу, и каждый раз княжна слегка морщилась. Тряшский холм закрыл дорогу, оставшуюся справа от него, слева и уже сзади опять послышался вой.
— Успокойся, — продолжила княжна. — Видишь, луна какая. Не до нас им, свадьбу серые играют. Волчица гон ведет.
— Откуда мне знать? — тихо огрызнулась возница, свободной рукой поправляя сползший платок. — Я их разговору не обучена.
И тут же, словно испугавшись собственной дерзости, виновато добавила:
— О вас пекусь, не растрясло бы такой дорогой.
— Ничего, скоро доберемся… За рекой уже никто не тронет — побоятся.
Помолчав, княжна заворочалась, устроившись поудобнее, а потом спокойно проговорила:
— Ну, а вот и те, что похуже волков будут. Гони, Меланья. Теперь — гони. Объедем Тряшский — до Логова рукой подать.
Проследив за ее взглядом, возница глянула на холм, с верхушки которого быстро спускались пять всадников, ахнула и едва успела перехватить вожжи, как сзади, совсем близко, поплыл, поднимаясь к ледяному диску луны, переливчатый вой. Заржав, кони рванули — и понесли, не разбирая дороги.
— Ой, матушка моя, ой, батюшка мой, — всхлипывая, причитала Меланья, едва удерживая вожжи. — Ой, светлые владыки небесные, помогите… И зачем же я только согласила-а-а-ась…
— Замолчи, — через стиснутые зубы процедила княжна, бледнея прямо на глазах. — Замолчи, дура! Вожжи не урони!
Потянувшись, она достала со дна саней охотничье ружье. Неловко повернувшись, пристроила на спинке, но сани прыгали — не прицелиться. Закусив губу и вскинув тяжелый приклад, уперла его в плечо, повела дулом. За санями, шагах в двадцати, размашисто бежала светло-серая волчица, заметно мельче остальных. А с пологого склона холма, взбивая искрящийся снег, летели всадники. Вот один выдвинулся вперед, поднял руку с пистолетом. Проведя дуло мимо волков, княжна прищурилась, нажала спусковой крючок. И почти сразу — второй. Сани, подскочив на ухабе, дернулись. Два выстрела — но только один из преследователей упал.
Меланья уже в голос выла, растирая по лицу слезы. Развернувшись, княжна отвесила ей тяжелую пощечину, но женщина лишь мотнула головой и, натягивая вожжи, заорала:
— Не хочу! Ой, лишенько, не хочу! Смилуйтесь, господа хорошие! Не своей волей пошла…
Она еще что-то вопила, но княжна расчетливо двинула ее прикладом в белую от мороза щеку, с натугой толкнула плечом отяжелевшее тело вперед и в сторону, через низкий бортик вываливая из саней. Не глядя выкинула вслед бесполезное тяжелое ружье и подхватила вожжи. Охнула, прижимая под мехом ладонь к животу, тут же выпрямилась, только на лбу выступили бисеринки пота. Высвободив руку, крепко стиснула вожжи, оглянулась…
* * *
— Ну, что? Едут?
Снег в лунном свете сиял так, что слепил глаза, и капитан прикрыл их ладонью в кожаной кавалерийской перчатке. Теперь сани было хорошо видно: вороная пара и легкий короб на широких полозьях — как и было сказано.
— Они. Больше некому. Сейчас к холму подъедут — на дороге возьмем.
Проводник облизал губы, потянулся за ружьем, висящим у луки, стянул чехол. Капитан поморщился.
— Оставьте, любезный. Стрелять мы и сами умеем. А про ваше участие договора не было.
— Да я помочь только…
Сани, приближаясь, скрылись за подножьем холма, где роща выдавалась вперед клином, пряча дорогу. Издалека донеслась тягучая волчья перекличка.
— Обойдемся, — бросил капитан. — Вы вот лучше наверху покараульте, а Гуннар вам поможет, чтоб не заскучали. Ну, где там они?
Но саней, что уже должны были вывернуть на обозримую сторону дороги, не было. Подъехал Марвин, уже расчехливший тяжелую двустволку. Крепыш Сташек, новичок в компании, азартно вертел головой, выглядывая добычу и едва не повизгивая, как молодой пес на первой травле. А саней не было. Только с другой стороны холма опять провыли волки.
— Ну-ка, — нехорошо прищурившись, молвил капитан. — Марвин, слетай на ту сторону — глянь.
Чернявый хлестнул коня, скрылся в узенькой полосе рощицы, и через пару минут оттуда донесся резкий свист.
— Одна дорога, значит? — ощерился капитан. — Никак не проехать? За мной, быстро!
Проскочив рощу, всадники замерли над высоким склоном, куда круче, чем со стороны дороги. Внизу, по широкой полосе, едва угадываемой под слежавшимся настом, мчались сани. Возница, пригнувшись, нахлестывала лошадей. А между холмом и санями растянувшейся цепочкой шел волчий гон: десяток серых теней пластался по искристому снегу.
— Чтоб тебя, все наперекосяк! — зло рявкнул капитан. — Эй, ты, спуститься здесь можно?
— Правее. За мной!
Проводник, отчаянно спеша, выскочил вперед. За ним рванули остальные. И правда, немного правее склон оказался пологим и ровным. Кони пошли вниз быстро и спокойно. Однако перехватывать сани было поздно. Выбрав другую дорогу, добыча выиграла время, проскочив перед носом у охотников — и им осталось только догонять.
И они догоняли. Только вот волки, гнавшие сани, до одури пугали непривычных к зверью строевых лошадей, не боящихся пальбы и огня. Стая упорно держалась между санями и отрядом, не давая подобраться ближе. Пришпорив коня, Сташек выскочил вперед, поднял руку с пистолетом — из саней грянул выстрел. Парня вынесло из седла, конь без седока бестолково заметался под ногами.
— Пригнуться! — крикнул капитан, подавая пример.
Второй выстрел прошел рядом — пуля свистнула над ухом Гуннара. Волки, следуя за вожаком, и ухом не повели. "Непуганые, похоже, — подумал Гуннар. — Местным ружья не по карману, они все по старинке с луками. Плохо. Не распугать. Только стрелять, а зарядов мало — на стаю никто не рассчитывал."
Держась рядом с капитаном, Гуннар увидел, как из саней кто-то вылетел, упал в снег, перекатываясь, замер. Волки, не остановившись, пробежали мимо — человек не шевельнулся.
— Марвин, проверь! — крикнул капитан. — Потом догонишь!
Чернявый, кивнув, развернул коня. А сани, скинув часть груза, добавили хода, отрываясь. Проводник зацепил уздечку за седло, поднял ружье. Выстрел — ничего. А вот от второго жалобно заржала лошадь. Сзади выскочил Марвин, крикнул:
— Служанка!
В руке он держал окровавленный палаш, капитан кивнул, вытягивая коня хлыстом. Сани, наконец-то, сбавили ход. Гуннар стиснул зубы, понимая, что жертве не уйти. Вместо привычного азарта внутри поднималась глухая тоска, щедро разбавленная стыдом. Рявкнул пистолет Марвина, потом второй — два передних волка покатились в снег, расчищая дорогу к саням.
— Зачем? Ума лишились? — истошно завопил проводник. — Вы же волчицу убили, дурни!
Понял, похоже, один Гуннар. Капитан, бывший студиозус, только глянул недоуменно, а выкормыш городских трущоб Марвин и вовсе не обратил внимания. Он-то видел впереди только сани — ставшие! — раненый вороной медленно валился на снег, отчаянно ржал и пытался подняться, но колени подламывались. И Марвин рвался к этим саням, когда серая тень, до этого развернулась и молчаливым броском вцепилась в горло его коня. Сзади налетели еще двое и сбили жеребца на снег, заливая кровью из вырванного конского горла поляну. Краем глаза Гуннар успел увидеть, как Марвин, чудом соскочив, отбивается палашом. Первый волк упал с рассеченным черепом, второго палаш достал по морде, но третий, подобравшись, прыгнул — и покатился от выстрела капитана, заваливая Марвина вместе с собой на снег, даже в смерти не разжав мощных челюстей на горле врага. Еще двое, выскочив из-за спины, кинулись на коня самого Гуннара. Подоспевший проводник двинул одного по голове прикладом ружья, в оскаленную морду второго воткнул длинный охотничий нож сам Гуннар. А третий — откуда он взялся? — повис на шее серого, и Гуннар рухнул вместе с конем, не успев вытащить ноги из стремени. Земля рванулась навстречу, снег вокруг стал черным и Гуннар провалился в эту тьму.
* * *
Метались вокруг саней оскаленные серые тени, хрипло ржали кони, падая один за одним на кровавый снег. Встав на колени и упираясь огромным животом в пол саней, Надея лихорадочно резала постромки мертвого вороного. Тянула плотную мерзлую кожу, распутывала ремни — по лицу текли слезы, тут же замерзая ледяной корочкой на щеках и подбородке. Тяжелая ноющая боль скручивала поясницу, пилила низ живота.
Вглядываясь в заснеженное поле, человек в куртке с гербом князей Боревских раздраженно дернул плечом. Ледяной круг луны сиял ровно и ясно, как начищенная серебряная тарелка, голые стволы деревьев за спиной пяти всадников отбрасывали на склон холма темно-синие тени.
— Нету здесь иной дороги, господа наемники. Сами изволите видеть.
— Как же нету? — упорствовал самый молодой из компании, широкоплечий парень с едва пробивающимися усами на простоватом круглом лице. В седле он держался крепко, но как-то мешковато, без присущей остальным легкости опытных всадников, и откровенно маялся ожиданием. — Если я сам видел, как от города ехали. Мы прямо махнули, а развилка-то влево повела.
— То тропа старая с другой стороны холма идет, — буркнул собеседник. — По такому снегу там делать нечего. Проезжая дорога только мимо этой горки и к переправе. На старых картах ее то Логовом Забытых величают, то Забытым Логовом. А вам, сударь, не все ли равно?
— Мне вот не все равно, — вмешался еще один, тряхнув поводом так, что его гнедой переступил ближе. — Извольте и правда объяснить, почему мы торчим в этой рощице на холме, где нас разве что слепой не разглядит, если другой дороги нет? Не проще ли спуститься и подождать внизу?
— Ни слепому, ни зрячему здесь взяться неоткуда, — отозвался проводник. — Зимой да в ночь обозы не ходят. А коли случайный кто проедет, в лесок заглядывать точно не станет. Лишь бы на дороге не увидали.
— Несерьезно. Если уж переправу не миновать, то там и ждать стоило.
Говоривший снял с пояса чеканную фляжку, глотнул. От конских морд шел пар, застывая прямо в воздухе невесомой ледяной изморозью и оседая на плащи всадников, подбитые рысьим мехом. Проводник нехотя ответил:
— У переправы как раз народу поболе будет. К Логову, кроме нашей, две дороги еще выворачивают. То купец запоздает, а то охотники из леса вернутся. У городища то же самое. Нет, здесь, посередине, самое глухое место. Не сомневайтесь, господин капитан, мимо им точно не проехать. Я свое дело знаю, вы не оплошали бы.
— Нам не за оплошки платят, любезный, — надменно бросил названный капитаном и, пристегнув фляжку, снова тронул коня, возвращаясь назад, под прикрытие мелколесья. За ним последовали двое, молчавшие до этого. Отъехав шагов на двадцать, капитан развернулся спиной к проводнику и что-то вполголоса нудящему парню, дождался спутников и тихо поинтересовался:
— Что скажете, господа?
— Гнилое дело, — сплюнул сквозь зубы чернявый южанин, похлопывая руками в перчатках друг о друга, чтобы отогреть озябшие пальцы. — Темнит человечек. Как бы после работы и по нашу душу кто не явился.
— Вот и у меня такое чувство, что уважаемый проводник вкупе с уважаемым нанимателем определенно что-то недоговаривают, — задумчиво отозвался капитан. — Знатная дама, одна, только со служанкой, зимней дорогой и даже без возницы? Странные у них здесь нравы. А тебе что чуется, друг мой Гуннар?
Второй, темно-русый и сероглазый, неопределенно повел плечами, вглядываясь в спины оставшихся у края рощи. Поправил пару пистолетов у пояса, помолчал еще, обернулся к капитану.
— Мне это все с самого начала не по нутру было.
— Знаю, — легко согласился капитан. — Ты у нас рыцарь, с дамами не воюешь. Но принципы, дружище, на хлеб не положишь и в стакан не нальешь. Если уж князю Боревскому заблагорассудилось остаться без единокровной сестры — так тому и быть. Не нас — других найдет.
— Я от компании не отбиваюсь, — мрачно уронил Гуннар. — Но зря мы за это дело взялись.
— Не боись, Гуня, — ухмыльнулся чернявый. — Княгиня тебя не укусит. А если ручки марать не хочется, так и за долей не тянись потом.
— Не потянусь, — брезгливо скривился Гуннар. — Договорились.
— Рановато вы взялись доли распределять, господа, — холодно улыбнулся капитан. — Сначала заработайте и унесите. Марвин, за новеньким присмотри. Силы у него, как у быка, и ума примерно столько же. Пусть в крови попачкается, ему полезно. Гуннар, на тебе проводник и наши спины. К саням не суйся, мы там и втроем управимся.
— Спасибо, Конрад, — ровно отозвался Гуннар, подчеркнуто не замечая ухмылку чернявого.
— В пекле угольками сочтемся, — отозвался капитан. — И посматривайте по сторонам, господа. Места глухие, а работа за такие деньги что-то слишком проста. Кстати, местный люд поэтично зовет полную луну волчьим солнышком. Забавное совпадение: у Боревского в гербе как раз волк…
Он не договорил, встрепенувшись. Проводник, обернувшись, помахал рукой, указывая вдаль, на пустую еще дорогу.
* * *
Редкие крупные снежинки взлетали с легкой поземкой вверх, кружились в воздухе и падали на лошадиные спины и гривы, спинку легких двухместных саней, огромную медвежью полость, укрывающую седоков. По накатанному снегу сани шли быстро, пара крепких вороных меринов тянула их без малейшей натуги, играючи. Но возница, полная сутуловатая женщина в овчинном тулупе и платке, то и дело тревожно поглядывала то на небо, то, обернувшись, на дорогу. Встряхивала поводьями, заставляя лошадей прибавить и без того быстрой рыси, шептала что-то под нос и, наконец, не выдержала:
— Матушка княжна, вернуться бы! Ночь-то, ночь какова! Самая лиходейская. Коли нагонят?
— Нагонят — отобьемся, — глухо ответила укутанная в полость до самых глаз фигура, сидящая рядом. Сдвинула мех, открыв лицо, и добавила:
— Вернуться — смерти не миновать. Зря коней не гони, раньше времени устанут. А вот если погоню услышим, не жалей.
Снова прикрыла рот и нос от морозного воздуха и смолкла, глядя вперед: там уже ясно вырисовывался Тряшский холм, темнея пятном рощи на макушке. А немного ближе дорога, до этого ровная, словно запнулась, вильнув влево и тут же выпрямившись. Один из вороных, фыркнув, сбился с рыси, сани качнуло, и сразу же ночную тишину резанул короткий вой. Ему ответили, так же отрывисто и хрипловато, сразу два или три зверя. Княжна, откинув с лица мех, прислушалась, глянула на растущий холм.
— Влево бери, на тропу.
— Да как же! — ахнула возница, от неожиданности натягивая вожжи. — Волки же там, Надея Гремиславовна!
— Значит, людей нет, — бросила княжна, грузно и неуклюже переваливаясь под полостью на бок. — Если кто и ждет, так здесь, возле Тряшского. Чтоб нам назад не успеть повернуть. Людей бояться надо. А с той стороны только волки, — криво улыбаясь добавила молодая женщина, опять откидываясь на спинку саней.
— Не поверну, — затрясла головой возница. — Воля ваша, княжна — а не поверну! Волки же! А у холма, может, и нету никого!
— Может. Но братец меня клялся живой не выпустить, — все так же криво улыбаясь проговорила Надея. — А наш род клятвы держит. Сворачивай влево, говорю, а то одна поеду.
Зло покосившись на княжну, ее спутница потянула вожжи. Лошади послушно свернули, все так же всхрапывая и мотая мордами.
Здесь снег, хоть и слежавшийся, был заметно глубже, ход саней замедлился. Но вороные шли все так же ровно и мерно, будто и не замечая, что полозья зарываются в снег и снова выныривают из него на невысоких буграх. Только иногда встряска от попавшего под полоз камушка заставляла сани дрогнуть на ходу, и каждый раз княжна слегка морщилась. Тряшский холм закрыл дорогу, оставшуюся справа от него, слева и уже сзади опять послышался вой.
— Успокойся, — продолжила княжна. — Видишь, луна какая. Не до нас им, свадьбу серые играют. Волчица гон ведет.
— Откуда мне знать? — тихо огрызнулась возница, свободной рукой поправляя сползший платок. — Я их разговору не обучена.
И тут же, словно испугавшись собственной дерзости, виновато добавила:
— О вас пекусь, не растрясло бы такой дорогой.
— Ничего, скоро доберемся… За рекой уже никто не тронет — побоятся.
Помолчав, княжна заворочалась, устроившись поудобнее, а потом спокойно проговорила:
— Ну, а вот и те, что похуже волков будут. Гони, Меланья. Теперь — гони. Объедем Тряшский — до Логова рукой подать.
Проследив за ее взглядом, возница глянула на холм, с верхушки которого быстро спускались пять всадников, ахнула и едва успела перехватить вожжи, как сзади, совсем близко, поплыл, поднимаясь к ледяному диску луны, переливчатый вой. Заржав, кони рванули — и понесли, не разбирая дороги.
— Ой, матушка моя, ой, батюшка мой, — всхлипывая, причитала Меланья, едва удерживая вожжи. — Ой, светлые владыки небесные, помогите… И зачем же я только согласила-а-а-ась…
— Замолчи, — через стиснутые зубы процедила княжна, бледнея прямо на глазах. — Замолчи, дура! Вожжи не урони!
Потянувшись, она достала со дна саней охотничье ружье. Неловко повернувшись, пристроила на спинке, но сани прыгали — не прицелиться. Закусив губу и вскинув тяжелый приклад, уперла его в плечо, повела дулом. За санями, шагах в двадцати, размашисто бежала светло-серая волчица, заметно мельче остальных. А с пологого склона холма, взбивая искрящийся снег, летели всадники. Вот один выдвинулся вперед, поднял руку с пистолетом. Проведя дуло мимо волков, княжна прищурилась, нажала спусковой крючок. И почти сразу — второй. Сани, подскочив на ухабе, дернулись. Два выстрела — но только один из преследователей упал.
Меланья уже в голос выла, растирая по лицу слезы. Развернувшись, княжна отвесила ей тяжелую пощечину, но женщина лишь мотнула головой и, натягивая вожжи, заорала:
— Не хочу! Ой, лишенько, не хочу! Смилуйтесь, господа хорошие! Не своей волей пошла…
Она еще что-то вопила, но княжна расчетливо двинула ее прикладом в белую от мороза щеку, с натугой толкнула плечом отяжелевшее тело вперед и в сторону, через низкий бортик вываливая из саней. Не глядя выкинула вслед бесполезное тяжелое ружье и подхватила вожжи. Охнула, прижимая под мехом ладонь к животу, тут же выпрямилась, только на лбу выступили бисеринки пота. Высвободив руку, крепко стиснула вожжи, оглянулась…
* * *
— Ну, что? Едут?
Снег в лунном свете сиял так, что слепил глаза, и капитан прикрыл их ладонью в кожаной кавалерийской перчатке. Теперь сани было хорошо видно: вороная пара и легкий короб на широких полозьях — как и было сказано.
— Они. Больше некому. Сейчас к холму подъедут — на дороге возьмем.
Проводник облизал губы, потянулся за ружьем, висящим у луки, стянул чехол. Капитан поморщился.
— Оставьте, любезный. Стрелять мы и сами умеем. А про ваше участие договора не было.
— Да я помочь только…
Сани, приближаясь, скрылись за подножьем холма, где роща выдавалась вперед клином, пряча дорогу. Издалека донеслась тягучая волчья перекличка.
— Обойдемся, — бросил капитан. — Вы вот лучше наверху покараульте, а Гуннар вам поможет, чтоб не заскучали. Ну, где там они?
Но саней, что уже должны были вывернуть на обозримую сторону дороги, не было. Подъехал Марвин, уже расчехливший тяжелую двустволку. Крепыш Сташек, новичок в компании, азартно вертел головой, выглядывая добычу и едва не повизгивая, как молодой пес на первой травле. А саней не было. Только с другой стороны холма опять провыли волки.
— Ну-ка, — нехорошо прищурившись, молвил капитан. — Марвин, слетай на ту сторону — глянь.
Чернявый хлестнул коня, скрылся в узенькой полосе рощицы, и через пару минут оттуда донесся резкий свист.
— Одна дорога, значит? — ощерился капитан. — Никак не проехать? За мной, быстро!
Проскочив рощу, всадники замерли над высоким склоном, куда круче, чем со стороны дороги. Внизу, по широкой полосе, едва угадываемой под слежавшимся настом, мчались сани. Возница, пригнувшись, нахлестывала лошадей. А между холмом и санями растянувшейся цепочкой шел волчий гон: десяток серых теней пластался по искристому снегу.
— Чтоб тебя, все наперекосяк! — зло рявкнул капитан. — Эй, ты, спуститься здесь можно?
— Правее. За мной!
Проводник, отчаянно спеша, выскочил вперед. За ним рванули остальные. И правда, немного правее склон оказался пологим и ровным. Кони пошли вниз быстро и спокойно. Однако перехватывать сани было поздно. Выбрав другую дорогу, добыча выиграла время, проскочив перед носом у охотников — и им осталось только догонять.
И они догоняли. Только вот волки, гнавшие сани, до одури пугали непривычных к зверью строевых лошадей, не боящихся пальбы и огня. Стая упорно держалась между санями и отрядом, не давая подобраться ближе. Пришпорив коня, Сташек выскочил вперед, поднял руку с пистолетом — из саней грянул выстрел. Парня вынесло из седла, конь без седока бестолково заметался под ногами.
— Пригнуться! — крикнул капитан, подавая пример.
Второй выстрел прошел рядом — пуля свистнула над ухом Гуннара. Волки, следуя за вожаком, и ухом не повели. "Непуганые, похоже, — подумал Гуннар. — Местным ружья не по карману, они все по старинке с луками. Плохо. Не распугать. Только стрелять, а зарядов мало — на стаю никто не рассчитывал."
Держась рядом с капитаном, Гуннар увидел, как из саней кто-то вылетел, упал в снег, перекатываясь, замер. Волки, не остановившись, пробежали мимо — человек не шевельнулся.
— Марвин, проверь! — крикнул капитан. — Потом догонишь!
Чернявый, кивнув, развернул коня. А сани, скинув часть груза, добавили хода, отрываясь. Проводник зацепил уздечку за седло, поднял ружье. Выстрел — ничего. А вот от второго жалобно заржала лошадь. Сзади выскочил Марвин, крикнул:
— Служанка!
В руке он держал окровавленный палаш, капитан кивнул, вытягивая коня хлыстом. Сани, наконец-то, сбавили ход. Гуннар стиснул зубы, понимая, что жертве не уйти. Вместо привычного азарта внутри поднималась глухая тоска, щедро разбавленная стыдом. Рявкнул пистолет Марвина, потом второй — два передних волка покатились в снег, расчищая дорогу к саням.
— Зачем? Ума лишились? — истошно завопил проводник. — Вы же волчицу убили, дурни!
Понял, похоже, один Гуннар. Капитан, бывший студиозус, только глянул недоуменно, а выкормыш городских трущоб Марвин и вовсе не обратил внимания. Он-то видел впереди только сани — ставшие! — раненый вороной медленно валился на снег, отчаянно ржал и пытался подняться, но колени подламывались. И Марвин рвался к этим саням, когда серая тень, до этого развернулась и молчаливым броском вцепилась в горло его коня. Сзади налетели еще двое и сбили жеребца на снег, заливая кровью из вырванного конского горла поляну. Краем глаза Гуннар успел увидеть, как Марвин, чудом соскочив, отбивается палашом. Первый волк упал с рассеченным черепом, второго палаш достал по морде, но третий, подобравшись, прыгнул — и покатился от выстрела капитана, заваливая Марвина вместе с собой на снег, даже в смерти не разжав мощных челюстей на горле врага. Еще двое, выскочив из-за спины, кинулись на коня самого Гуннара. Подоспевший проводник двинул одного по голове прикладом ружья, в оскаленную морду второго воткнул длинный охотничий нож сам Гуннар. А третий — откуда он взялся? — повис на шее серого, и Гуннар рухнул вместе с конем, не успев вытащить ноги из стремени. Земля рванулась навстречу, снег вокруг стал черным и Гуннар провалился в эту тьму.
* * *
Метались вокруг саней оскаленные серые тени, хрипло ржали кони, падая один за одним на кровавый снег. Встав на колени и упираясь огромным животом в пол саней, Надея лихорадочно резала постромки мертвого вороного. Тянула плотную мерзлую кожу, распутывала ремни — по лицу текли слезы, тут же замерзая ледяной корочкой на щеках и подбородке. Тяжелая ноющая боль скручивала поясницу, пилила низ живота.
