Что-то было не так… Лицо иреназе то приближалось к самым глазам, то удалялось от Джиад, покачиваясь. «Зрачки у него суженные, — поняла Джиад, цепляясь за эту мысль. — Вот что не так. У людей в страсти зрачки расширенные. Но он не человек. И я не помню, какие они были раньше… Это тоже пока надо просто запомнить».
* * *
Поднявшись над ложем, Алестар посмотрел на распростертое тело. Бледное лицо в потеках не конца смытой краски, распухшие губы, тень от ресниц на щеках… В голове было пусто, словно вместе с семенем вытекло все: чувства, мысли, желания. Осталась только тупая саднящая боль, вцепившаяся изнутри так крепко, что вытечь ни за что бы не смогла. Двуногая сама виновата — нечего было дразнить. Поплатилась за поганый длинный язык… Алестар вздохнул, вытираясь остатками сорванной с двуногой туники, разжал пальцы, позволив грязной ткани опуститься на ложе — к тускло блестящим комкам золота, так и оставшимся лежать в изножье.
Было мерзко и тоскливо. Да, он прав. Он не может быть неправ, просто потому что не может. Потому что будь эта зараза с ядовитой колючкой вместо языка покорной и ласковой, Алестар бы с ней обошелся мягко — зачем обижать ту, кто сама покоряется?
Повернувшись, он поплыл из комнаты, вяло шевеля хвостом. Открыть тяжелую дверь оказалось нелегко, и тут же из памяти непрошено полезли их с Кассией шуточки, что эту громадину нужно непременно толкать вдвоем, потому они и ночуют вместе. Советника Руаля, помнится, аж передергивало…
В коридоре маячили близнецы. Надо же, отыскали. Он нарочно сказал, что будет у Санлии, а сам, выпив несколько глотков тинкалы, ускользнул через комнаты для слуг. Просто так! Надоело, что все время таскаются следом!
Не обращая внимания на тревожно дернувшегося к нему Кари, Алестар опустился на пол у стены коридора, свернул хвост кольцом, подвернув его внутрь. Обнял себя за плечи и замер, уткнувшись лбом в предплечья. Что ж так противно, а? Раскаленный хмель возбуждения отступал, тело ныло как-то неправильно и мерзко, а изнутри поднималось… Алестар судорожно вздохнул, понимая. Запечатленные чувствуют друг друга. То есть двуногая тварь, конечно, ничего не чует — не приспособлена. А вот ему сейчас достаются отголоски чужой боли. Ну и пусть! Все было правильно!
Он вспомнил захлестнувшую с головой ярость, требовавшую рвать, бить, вламываться… Хотелось порвать бьющееся под ним тело на клочки, вцепиться зубами в гладкую темную плоть, грызть и сосать теплую кровь… Это чувства двуногой? Ну, тогда она точно получила то, что причитается. Ничего, еще пару раз — и будет, как молодой мох: нежной и мягенькой.
Алестар поднял голову. Кари медленно шевелил хвостом в нескольких гребках слева, боясь и потревожить, и оказаться слишком далеко, если позовут. Дару просто плавал в конце коридора. Он, в отличие от брата, никогда не старался чем-то услужить, потому Алестар с особым удовольствием давал поручения именно ему. Но сейчас пререкаться с охранником было лень. И двигаться тоже. И вообще…
Внутри ворочалась глухая ненависть непонятно к кому, потом накатывало желание расплакаться, взвыть в полный голос, свернуться в комочек и лежать, лежать… А следом тут же возвращалась такая жажда чужой боли и смерти! Нет, это его, Алестара, двуногая хотела убить, значит, сейчас Алестар ненавидит самого себя?
Во рту пересохло, совсем как тогда, после разговора с отцом. Будто и не был он только что со своей запечатленной. Алестар пошевелился — тело словно превратилось в комок слепящей боли. Да и кракен с ней, с болью — на охоте сильнее доставалось. Но так хочется плакать. И стыдно, как никогда в жизни… Это уж точно чужое! Алестар встряхнул головой, понимая, что едва ли доплывет до своих комнат сам. И когда он вообще в последний раз спал у себя? Когда плавал в горячке после смерти Кассии. А потом ложился то у Санлии, умевшей немного отвлечь от горьких мыслей о собственной вине, то в этой комнате, пытаясь хоть мельком почувствовать ускользающую тень присутствия Кассии. Бездумно перебирал перед сном безделушки, что дарил ей, гладил покрывало… Словно Кас выплыла на минутку и вот-вот вернется. А теперь там двуногая — и даже это фальшивое утешение навсегда исчезло.
— Мой принц, — приблизился, наконец, Кари. — Позвольте вам помочь?
— Брату своему помоги, — огрызнулся Алестар. — А то он никак не решит, в какую сторону плыть: ко мне или от меня.
Рывком развернувшись, он проплыл несколько гребков, чувствуя, как с каждым движением становится легче. Дикий салту, рвущий его изнутри, растаял, оставив тупое болезненное бесчувствие, словно Алестара хорошо приложило о скалу при быстром повороте. Плакать хотелось по-прежнему, но уже не всерьез, а так… будто его, маленького, обидел кто-то, и он хотел заплакать, потом отвлекся и вот знает, что обида была, но кто и чем обидел — уже не помнит. К концу коридора прошло и это гаденькое ощущение. Алестар вздохнул полной грудью, зашевелил хвостом быстрее.
— Плывем в город, — сообщил он подплывшим сзади охранникам. — Хочу поговорить с тем целителем, что приходил к Галифу…
— Не слишком ли поздно, ваше высочество? — бесстрастно поинтересовался Дару.
— Не ваше дело, — вспылил Алестар. — Вернее застанем его дома.
Кровь бурлила в жилах, и Алестар искренне недоумевал, как несколько минут назад ему могло быть плохо. Плакать? Что за глупость! Да у него хватит сил проплыть весь город, и плевать, что ворота дворца на ночь запираются. Уж ради него Ираталь сделает исключение! Когда вернётся отец, пусть знает, что Алестар занимался делом, ведь расследование покушения на самого себя — это точно дело. И первостепенной важности!
Он быстро поплыл по коридору, прикидывая, где найти Ираталя, чтобы не терять время на пререкания с внутренней стражей. Заодно и адрес целителя можно будет узнать… И вообще, как можно спать в такое раннее время?
— Ваше высочество, — нудил Дару, — вам бы следовало переодеться и привести в порядок прическу.
Кари благоразумно помалкивал, предоставляя брату высказываться за обоих. Алестар немного замедлил движения, только сейчас заметив, что набедренная повязка у него мятая и чем-то заляпана, волосы спутались и висят на спине мочалкой…И в таком виде он собирался ломиться к Ираталю, а потом плыть по городу? Алестар потер виски ладонями, разрываясь на части. Ему позарез необходимо было рвануть куда-то, что-то делать, расспрашивать, вытряхивать ответы! Но сейчас ночь. И что? Он же прав! С утра этот целитель обязательно отправится куда-нибудь. Но…
— Глубинные боги, — с отвращением простонал Алестар.
— Ваше высочество, — подал из-за спины голос Кари. — Почему бы вам не послать господину Ираталю записку? Пусть отправит стражника за целителем прямо с утра…
— Сегодня, — упрямо прервал его Алестар. — Пусть отправит сейчас и приведет его ко мне. А я…
Что он будет делать в ожидании целителя, Алестар не знал. Почему-то мысли путались, ускользая, как угри в илистом садке. Отправиться к Санлии? Или к кому-нибудь из младших наложниц… Он совсем их забросил, девочки скучают без внимания. Набрать с собой украшений, сладостей, и пусть наложницы расчешут его, разомнут спину, крутятся рядом, гладя хвост и перебирая волосы. Может, тогда Алестар уснет, отдохнув, наконец, от того, что спряталось внутри и ноет, ноет, ноет, как сорванная до мяса чешуйка. Что это с ним? И о чем он говорил только что? Ему нужен был целитель… Но зачем? Ведь Алестар здоров, совершенно здоров…
Он посмотрел в настороженные глаза Кари, потом сбоку появился Дару, решительно обхватил его за плечи, Алестар принялся отбиваться — поначалу молча, но затем возмутился, что эти двое себе позволяют! А потом… потом, кажется, было только горячо, темно, больно и неимоверно тоскливо — до все-таки прорвавшихся рыданий.
Проснулся он почти в полдень, медленно и с трудом выплывая из тяжелого сна, цепкого, как силки травы руш, ловящие маленьких рыбок и крабов. Заплывет неосторожная рыбешка в куст, запутается, и останутся вскоре от глупышки тонкие голые косточки. А если трава разрослась давно и пышно, сил у нее хватит и на кого побольше. Подлая руш прикоснется к коже рыбины или маару длинными плетями, выпустит яд, от которого тело замирает в сладкой истоме и даже боли нет, когда вслед за мягкими отростками в ход пойдут жесткие ветви с крючками-присосками на конце.
Алестар видел, как это бывает: несколько раз находил в зарослях руш крупных рыбин, слабо колышущих плавниками, и всякий раз содрогался от вида изъязвленной кожи, сочащейся влагой под присосками мерзкой травы. Сок руш растворяет тело жертвы, а та, млея от дурмана, даже не понимает, что ее жрут заживо. Потом он как-то раз попробовал жвачку травы руш, о которой сверстники говорили вполголоса и совершенно по-разному: кто-то с явной брезгливостью, кто-то завистливо и восхищенно. Было до жути любопытно, однако чуть ли не впервые в жизни Алестар не смог получить желаемого. Слуги бледнели и дрожали хвостами, уверяя, что никогда в жизни даже не слышали, где такое можно купить, и он сообразил, что скорее выдадут отцу или Ираталю, чем принесут опасную забаву. На Арене тоже ничего не вышло: те, кто продавал дурманное лакомство молодым каи-на, травить запретным зельем самого наследника боялись.
Выручила его тогда Кассия: она Алестару отказывать не умела. Вот и в тот раз после долгих горячих уговоров купила и принесла маленькую серую пластину с резким, каким-то колючим вкусом, а потом охраняла Алестара, пока тот пробовал — и разочаровывался. Нет, разморило и в самом деле на славу, тело стало горячим и томным, мысли расплылись в разные стороны, и показалось, что он парит в горячей воде, ласкающей не только снаружи, но и изнутри… А потом пришла брезгливость. Хваленое удовольствие оказалось фальшивым и скучным, как якобы влюбленные взгляды очередной красотки, мимоходом уложенной на песок и возомнившей, что принц теперь заберет её во дворец. Дрянь, в общем. Больше он Кассию о подобном не просил.
А вот сейчас — это было очень похоже на руш, только без удовольствия, с одним лишь послевкусием. Алестар лежал на постели, свернувшись так плотно, что даже хвост затек, и чувствовал, что не может пошевелиться. Тело болело и ныло, а на душе было гадостно и тоскливо, и, почему-то, хотелось плакать. Озлившись, он рывком развернулся, насильно разминая мышцы, всплыл над ложем. Дернул рычаг вызова, не переставая шевелить веером хвостового плавника. Тело слушалось с трудом, движения казались замедленными и неточными. Алестар поморщился, понимая, что сам виноват: знал же, что разделит с двуногой её боль. Запечатление, чтоб его…
В спальню вплыла молоденькая светловолосая служанка с кувшином тинкалы, склонилась в робком поклоне, колыхая короткими, до плеч, прядями прямых волос. Алестар отпил, смывая боль горячим пряным вкусом, пригляделся к незнакомому личику:
— Ты кто такая, малышка? Что-то я тебя раньше не видел.
— Прошу прощения у благородного принца, — пролепетала светленькая, поднимая на Алестара красивые, но испуганно-глупые глаза. — Я недавно во дворце…
— Ах, недавно… — протянул Алестар, присматриваясь уже внимательнее. — Ну-ка плыви сюда, золотце…
Торопливо взмахнув хвостом, девчонка подплыла ближе, вытаращилась восторженно. Алестар, забавляясь, похлопал по ложу ладонью, лениво погладил нежное гладкое плечо покорно опустившейся рядом девушки, спросил:
— Тинкалу ты варила?
— Да-а-а-а… — выдохнула светленькая, глядя ему в лицо и приоткрыв пухлые губы. — Ваше высочество недовольно?
— Мое высочество думает, что меда маловато, — усмехнулся Алестар. — Давай-ка подсластим.
Запустив руку в светло-золотистые волосы, он лениво пропустил пряди между пальцами, притянул девчонку ближе. Неторопливо поцеловал, прислушиваясь к себе: дрогнет ли хоть что-нибудь? Оторвавшись, взглянул в бирюзовую голубизну глаз, полных умиленного восхищения. Служанка разве что не облизывалась, подавшись навстречу и явно ожидая, что вот сейчас… Сейчас принц уложит её на постель. А потом будут покои для наложниц, сытая спокойная жизнь, дорогие ткани и побрякушки. Пусть и недолго, до появления законной супруги, но…
Все это читалось на смазливом глупеньком личике так явно, что Алестара чуть не стошнило от чужой готовности отдаться, растечься под ним медузой, старательно ублажать и радоваться, что снизошли…
— Нет, невкусно, — усмехнулся Алестар, отталкивая так и норовящее прильнуть к его груди тело. — Плыви, позови госпожу Санлию.
Разочарование, мелькнувшее на мордашке служанки, выглядело, пожалуй, забавно, но Алестар только сморщился, снова опускаясь на ложе и отхлебывая остывающую тинкалу. Меда, кстати, было достаточно, даже многовато — во рту остался неприятный приторный вкус. Надо передать на кухню, чтобы эта… как её там? Алестар вспомнил, что так и не спросил имя служанки, хотя, вроде, собирался. А, какая разница? Еще одна смазливая мордашка, пристроенная во дворец в надежде, что девчонка попадется на глаза каи-на, ищущему наложницу. Или даже, чем глубинные боги не шутят, кому-то из гостей города… На здоровье, только тинкалу пусть больше не варит.
Санлия скользнула в комнату угрем, колыхая разноцветными шелками туники, улыбаясь с привычной мягкой радостью, и ей, в отличие от светленькой служанки, хотелось верить. Алестар даже сам улыбнулся, как ни тошно было на сердце. Протянул навстречу руки, обнял, зарылся лицом в темную волну длинных волос, прижимая наложницу к себе. Спросил негромко:
— Сан, отец вернулся?
— Нет, мой принц, — откликнулась Санлия, нежась в его объятиях, выгибаясь томно и умело, но не навязчиво, а как бы невзначай, просто от удовольствия. — И известий от его величества пока нет.
— Значит, скоро вернется. Иначе прислал бы гонца. Заплети мне волосы…
— С радостью, мой повелитель, — отозвалась Санлия, потираясь лицом о его плечо. — Одну косу? Или несколько?
— Как хочешь, — разрешил Алестар, с неохотой разнимая руки и поворачиваясь к наложнице спиной. — И расскажи что-нибудь.
Млея под ласковыми касаниями гребня и пальцев, он лежал, постепенно расслабляясь, и слушал журчащий голос Санлии, всегда знающей кучу того, что Алестару никто другой не рассказывал. На рынке подорожал перламутр: урожай раковин-жемчужниц, привозимых из Суаланы, в этом году полностью пропал из-за какой-то неизвестной болезни. Значит, и жемчуг подорожает…
В храме глубинных богов кто-то украл священный сосуд с алтаря, и жрецы объявили, что проклинают святотатца и ему не дожить даже до осенних холодов. А верховный жрец Троих сказал, что если ждать, пока исполнится проклятие глубинников, то преступник успеет от старости помереть, каждый день распивая тинкалу из краденого сосуда. И теперь весь город ждет, кто же из жрецов прав…
На границе Карианда и Маравеи проснулся вулкан, и пока король Карианда усыпил его, извержение чуть не погубило острова Маравейского треугольника. Король же Маравеи слишком стар, чтобы управлять Сердцем моря, но не хочет назначить наследника из своих четырех сыновей… Каи-на Эрувейн выходит за кариандского купца, свадьба через три недели…
— Погоди, как за купца? — перебил Алестар, пошевеливаясь. — И родители ей позволили?
— Ну… — лукаво отозвалась Санлия, заплетая ему очередную тонкую косичку. — Они бы, может, и не позволили, но кариандец как-то уговорил Эрувейн и втихомолку уложил на песок, так что теперь ничего не поделаешь, хоть хвост узлом завяжи.
* * *
Поднявшись над ложем, Алестар посмотрел на распростертое тело. Бледное лицо в потеках не конца смытой краски, распухшие губы, тень от ресниц на щеках… В голове было пусто, словно вместе с семенем вытекло все: чувства, мысли, желания. Осталась только тупая саднящая боль, вцепившаяся изнутри так крепко, что вытечь ни за что бы не смогла. Двуногая сама виновата — нечего было дразнить. Поплатилась за поганый длинный язык… Алестар вздохнул, вытираясь остатками сорванной с двуногой туники, разжал пальцы, позволив грязной ткани опуститься на ложе — к тускло блестящим комкам золота, так и оставшимся лежать в изножье.
Было мерзко и тоскливо. Да, он прав. Он не может быть неправ, просто потому что не может. Потому что будь эта зараза с ядовитой колючкой вместо языка покорной и ласковой, Алестар бы с ней обошелся мягко — зачем обижать ту, кто сама покоряется?
Повернувшись, он поплыл из комнаты, вяло шевеля хвостом. Открыть тяжелую дверь оказалось нелегко, и тут же из памяти непрошено полезли их с Кассией шуточки, что эту громадину нужно непременно толкать вдвоем, потому они и ночуют вместе. Советника Руаля, помнится, аж передергивало…
В коридоре маячили близнецы. Надо же, отыскали. Он нарочно сказал, что будет у Санлии, а сам, выпив несколько глотков тинкалы, ускользнул через комнаты для слуг. Просто так! Надоело, что все время таскаются следом!
Не обращая внимания на тревожно дернувшегося к нему Кари, Алестар опустился на пол у стены коридора, свернул хвост кольцом, подвернув его внутрь. Обнял себя за плечи и замер, уткнувшись лбом в предплечья. Что ж так противно, а? Раскаленный хмель возбуждения отступал, тело ныло как-то неправильно и мерзко, а изнутри поднималось… Алестар судорожно вздохнул, понимая. Запечатленные чувствуют друг друга. То есть двуногая тварь, конечно, ничего не чует — не приспособлена. А вот ему сейчас достаются отголоски чужой боли. Ну и пусть! Все было правильно!
Он вспомнил захлестнувшую с головой ярость, требовавшую рвать, бить, вламываться… Хотелось порвать бьющееся под ним тело на клочки, вцепиться зубами в гладкую темную плоть, грызть и сосать теплую кровь… Это чувства двуногой? Ну, тогда она точно получила то, что причитается. Ничего, еще пару раз — и будет, как молодой мох: нежной и мягенькой.
Алестар поднял голову. Кари медленно шевелил хвостом в нескольких гребках слева, боясь и потревожить, и оказаться слишком далеко, если позовут. Дару просто плавал в конце коридора. Он, в отличие от брата, никогда не старался чем-то услужить, потому Алестар с особым удовольствием давал поручения именно ему. Но сейчас пререкаться с охранником было лень. И двигаться тоже. И вообще…
Внутри ворочалась глухая ненависть непонятно к кому, потом накатывало желание расплакаться, взвыть в полный голос, свернуться в комочек и лежать, лежать… А следом тут же возвращалась такая жажда чужой боли и смерти! Нет, это его, Алестара, двуногая хотела убить, значит, сейчас Алестар ненавидит самого себя?
Во рту пересохло, совсем как тогда, после разговора с отцом. Будто и не был он только что со своей запечатленной. Алестар пошевелился — тело словно превратилось в комок слепящей боли. Да и кракен с ней, с болью — на охоте сильнее доставалось. Но так хочется плакать. И стыдно, как никогда в жизни… Это уж точно чужое! Алестар встряхнул головой, понимая, что едва ли доплывет до своих комнат сам. И когда он вообще в последний раз спал у себя? Когда плавал в горячке после смерти Кассии. А потом ложился то у Санлии, умевшей немного отвлечь от горьких мыслей о собственной вине, то в этой комнате, пытаясь хоть мельком почувствовать ускользающую тень присутствия Кассии. Бездумно перебирал перед сном безделушки, что дарил ей, гладил покрывало… Словно Кас выплыла на минутку и вот-вот вернется. А теперь там двуногая — и даже это фальшивое утешение навсегда исчезло.
— Мой принц, — приблизился, наконец, Кари. — Позвольте вам помочь?
— Брату своему помоги, — огрызнулся Алестар. — А то он никак не решит, в какую сторону плыть: ко мне или от меня.
Рывком развернувшись, он проплыл несколько гребков, чувствуя, как с каждым движением становится легче. Дикий салту, рвущий его изнутри, растаял, оставив тупое болезненное бесчувствие, словно Алестара хорошо приложило о скалу при быстром повороте. Плакать хотелось по-прежнему, но уже не всерьез, а так… будто его, маленького, обидел кто-то, и он хотел заплакать, потом отвлекся и вот знает, что обида была, но кто и чем обидел — уже не помнит. К концу коридора прошло и это гаденькое ощущение. Алестар вздохнул полной грудью, зашевелил хвостом быстрее.
— Плывем в город, — сообщил он подплывшим сзади охранникам. — Хочу поговорить с тем целителем, что приходил к Галифу…
— Не слишком ли поздно, ваше высочество? — бесстрастно поинтересовался Дару.
— Не ваше дело, — вспылил Алестар. — Вернее застанем его дома.
Кровь бурлила в жилах, и Алестар искренне недоумевал, как несколько минут назад ему могло быть плохо. Плакать? Что за глупость! Да у него хватит сил проплыть весь город, и плевать, что ворота дворца на ночь запираются. Уж ради него Ираталь сделает исключение! Когда вернётся отец, пусть знает, что Алестар занимался делом, ведь расследование покушения на самого себя — это точно дело. И первостепенной важности!
Он быстро поплыл по коридору, прикидывая, где найти Ираталя, чтобы не терять время на пререкания с внутренней стражей. Заодно и адрес целителя можно будет узнать… И вообще, как можно спать в такое раннее время?
— Ваше высочество, — нудил Дару, — вам бы следовало переодеться и привести в порядок прическу.
Кари благоразумно помалкивал, предоставляя брату высказываться за обоих. Алестар немного замедлил движения, только сейчас заметив, что набедренная повязка у него мятая и чем-то заляпана, волосы спутались и висят на спине мочалкой…И в таком виде он собирался ломиться к Ираталю, а потом плыть по городу? Алестар потер виски ладонями, разрываясь на части. Ему позарез необходимо было рвануть куда-то, что-то делать, расспрашивать, вытряхивать ответы! Но сейчас ночь. И что? Он же прав! С утра этот целитель обязательно отправится куда-нибудь. Но…
— Глубинные боги, — с отвращением простонал Алестар.
— Ваше высочество, — подал из-за спины голос Кари. — Почему бы вам не послать господину Ираталю записку? Пусть отправит стражника за целителем прямо с утра…
— Сегодня, — упрямо прервал его Алестар. — Пусть отправит сейчас и приведет его ко мне. А я…
Что он будет делать в ожидании целителя, Алестар не знал. Почему-то мысли путались, ускользая, как угри в илистом садке. Отправиться к Санлии? Или к кому-нибудь из младших наложниц… Он совсем их забросил, девочки скучают без внимания. Набрать с собой украшений, сладостей, и пусть наложницы расчешут его, разомнут спину, крутятся рядом, гладя хвост и перебирая волосы. Может, тогда Алестар уснет, отдохнув, наконец, от того, что спряталось внутри и ноет, ноет, ноет, как сорванная до мяса чешуйка. Что это с ним? И о чем он говорил только что? Ему нужен был целитель… Но зачем? Ведь Алестар здоров, совершенно здоров…
Он посмотрел в настороженные глаза Кари, потом сбоку появился Дару, решительно обхватил его за плечи, Алестар принялся отбиваться — поначалу молча, но затем возмутился, что эти двое себе позволяют! А потом… потом, кажется, было только горячо, темно, больно и неимоверно тоскливо — до все-таки прорвавшихся рыданий.
Глава 10. Силки и цепи
Проснулся он почти в полдень, медленно и с трудом выплывая из тяжелого сна, цепкого, как силки травы руш, ловящие маленьких рыбок и крабов. Заплывет неосторожная рыбешка в куст, запутается, и останутся вскоре от глупышки тонкие голые косточки. А если трава разрослась давно и пышно, сил у нее хватит и на кого побольше. Подлая руш прикоснется к коже рыбины или маару длинными плетями, выпустит яд, от которого тело замирает в сладкой истоме и даже боли нет, когда вслед за мягкими отростками в ход пойдут жесткие ветви с крючками-присосками на конце.
Алестар видел, как это бывает: несколько раз находил в зарослях руш крупных рыбин, слабо колышущих плавниками, и всякий раз содрогался от вида изъязвленной кожи, сочащейся влагой под присосками мерзкой травы. Сок руш растворяет тело жертвы, а та, млея от дурмана, даже не понимает, что ее жрут заживо. Потом он как-то раз попробовал жвачку травы руш, о которой сверстники говорили вполголоса и совершенно по-разному: кто-то с явной брезгливостью, кто-то завистливо и восхищенно. Было до жути любопытно, однако чуть ли не впервые в жизни Алестар не смог получить желаемого. Слуги бледнели и дрожали хвостами, уверяя, что никогда в жизни даже не слышали, где такое можно купить, и он сообразил, что скорее выдадут отцу или Ираталю, чем принесут опасную забаву. На Арене тоже ничего не вышло: те, кто продавал дурманное лакомство молодым каи-на, травить запретным зельем самого наследника боялись.
Выручила его тогда Кассия: она Алестару отказывать не умела. Вот и в тот раз после долгих горячих уговоров купила и принесла маленькую серую пластину с резким, каким-то колючим вкусом, а потом охраняла Алестара, пока тот пробовал — и разочаровывался. Нет, разморило и в самом деле на славу, тело стало горячим и томным, мысли расплылись в разные стороны, и показалось, что он парит в горячей воде, ласкающей не только снаружи, но и изнутри… А потом пришла брезгливость. Хваленое удовольствие оказалось фальшивым и скучным, как якобы влюбленные взгляды очередной красотки, мимоходом уложенной на песок и возомнившей, что принц теперь заберет её во дворец. Дрянь, в общем. Больше он Кассию о подобном не просил.
А вот сейчас — это было очень похоже на руш, только без удовольствия, с одним лишь послевкусием. Алестар лежал на постели, свернувшись так плотно, что даже хвост затек, и чувствовал, что не может пошевелиться. Тело болело и ныло, а на душе было гадостно и тоскливо, и, почему-то, хотелось плакать. Озлившись, он рывком развернулся, насильно разминая мышцы, всплыл над ложем. Дернул рычаг вызова, не переставая шевелить веером хвостового плавника. Тело слушалось с трудом, движения казались замедленными и неточными. Алестар поморщился, понимая, что сам виноват: знал же, что разделит с двуногой её боль. Запечатление, чтоб его…
В спальню вплыла молоденькая светловолосая служанка с кувшином тинкалы, склонилась в робком поклоне, колыхая короткими, до плеч, прядями прямых волос. Алестар отпил, смывая боль горячим пряным вкусом, пригляделся к незнакомому личику:
— Ты кто такая, малышка? Что-то я тебя раньше не видел.
— Прошу прощения у благородного принца, — пролепетала светленькая, поднимая на Алестара красивые, но испуганно-глупые глаза. — Я недавно во дворце…
— Ах, недавно… — протянул Алестар, присматриваясь уже внимательнее. — Ну-ка плыви сюда, золотце…
Торопливо взмахнув хвостом, девчонка подплыла ближе, вытаращилась восторженно. Алестар, забавляясь, похлопал по ложу ладонью, лениво погладил нежное гладкое плечо покорно опустившейся рядом девушки, спросил:
— Тинкалу ты варила?
— Да-а-а-а… — выдохнула светленькая, глядя ему в лицо и приоткрыв пухлые губы. — Ваше высочество недовольно?
— Мое высочество думает, что меда маловато, — усмехнулся Алестар. — Давай-ка подсластим.
Запустив руку в светло-золотистые волосы, он лениво пропустил пряди между пальцами, притянул девчонку ближе. Неторопливо поцеловал, прислушиваясь к себе: дрогнет ли хоть что-нибудь? Оторвавшись, взглянул в бирюзовую голубизну глаз, полных умиленного восхищения. Служанка разве что не облизывалась, подавшись навстречу и явно ожидая, что вот сейчас… Сейчас принц уложит её на постель. А потом будут покои для наложниц, сытая спокойная жизнь, дорогие ткани и побрякушки. Пусть и недолго, до появления законной супруги, но…
Все это читалось на смазливом глупеньком личике так явно, что Алестара чуть не стошнило от чужой готовности отдаться, растечься под ним медузой, старательно ублажать и радоваться, что снизошли…
— Нет, невкусно, — усмехнулся Алестар, отталкивая так и норовящее прильнуть к его груди тело. — Плыви, позови госпожу Санлию.
Разочарование, мелькнувшее на мордашке служанки, выглядело, пожалуй, забавно, но Алестар только сморщился, снова опускаясь на ложе и отхлебывая остывающую тинкалу. Меда, кстати, было достаточно, даже многовато — во рту остался неприятный приторный вкус. Надо передать на кухню, чтобы эта… как её там? Алестар вспомнил, что так и не спросил имя служанки, хотя, вроде, собирался. А, какая разница? Еще одна смазливая мордашка, пристроенная во дворец в надежде, что девчонка попадется на глаза каи-на, ищущему наложницу. Или даже, чем глубинные боги не шутят, кому-то из гостей города… На здоровье, только тинкалу пусть больше не варит.
Санлия скользнула в комнату угрем, колыхая разноцветными шелками туники, улыбаясь с привычной мягкой радостью, и ей, в отличие от светленькой служанки, хотелось верить. Алестар даже сам улыбнулся, как ни тошно было на сердце. Протянул навстречу руки, обнял, зарылся лицом в темную волну длинных волос, прижимая наложницу к себе. Спросил негромко:
— Сан, отец вернулся?
— Нет, мой принц, — откликнулась Санлия, нежась в его объятиях, выгибаясь томно и умело, но не навязчиво, а как бы невзначай, просто от удовольствия. — И известий от его величества пока нет.
— Значит, скоро вернется. Иначе прислал бы гонца. Заплети мне волосы…
— С радостью, мой повелитель, — отозвалась Санлия, потираясь лицом о его плечо. — Одну косу? Или несколько?
— Как хочешь, — разрешил Алестар, с неохотой разнимая руки и поворачиваясь к наложнице спиной. — И расскажи что-нибудь.
Млея под ласковыми касаниями гребня и пальцев, он лежал, постепенно расслабляясь, и слушал журчащий голос Санлии, всегда знающей кучу того, что Алестару никто другой не рассказывал. На рынке подорожал перламутр: урожай раковин-жемчужниц, привозимых из Суаланы, в этом году полностью пропал из-за какой-то неизвестной болезни. Значит, и жемчуг подорожает…
В храме глубинных богов кто-то украл священный сосуд с алтаря, и жрецы объявили, что проклинают святотатца и ему не дожить даже до осенних холодов. А верховный жрец Троих сказал, что если ждать, пока исполнится проклятие глубинников, то преступник успеет от старости помереть, каждый день распивая тинкалу из краденого сосуда. И теперь весь город ждет, кто же из жрецов прав…
На границе Карианда и Маравеи проснулся вулкан, и пока король Карианда усыпил его, извержение чуть не погубило острова Маравейского треугольника. Король же Маравеи слишком стар, чтобы управлять Сердцем моря, но не хочет назначить наследника из своих четырех сыновей… Каи-на Эрувейн выходит за кариандского купца, свадьба через три недели…
— Погоди, как за купца? — перебил Алестар, пошевеливаясь. — И родители ей позволили?
— Ну… — лукаво отозвалась Санлия, заплетая ему очередную тонкую косичку. — Они бы, может, и не позволили, но кариандец как-то уговорил Эрувейн и втихомолку уложил на песок, так что теперь ничего не поделаешь, хоть хвост узлом завяжи.
