В ту ночь Джиад разбудило ясное, невыносимо четкое предчувствие беды. Старые жрецы такое полунасмешливо-полусерьезно называли: «Малкавис пинка не пожалел». Она проснулась за какое-то мгновение до того, как слепые жадные щупальца протянулись из тьмы вокруг, незримые, но ощущаемые и телом, и душой. Шаря по постели, щупальца искали что-то, заставляя съежиться в нерассуждающем ужасе. Но нужна им была не она. Небрежно пройдясь по замершей от ужаса и омерзения Джиад, они потянулись дальше, обволокли рыжего, сонно заворочавшегося, покрыли шевелящейся тьмой, откуда донеся тихий жалобный стон. Джиад попыталась шевельнуться, позвать целителей, но резкая боль сразу уложила её на постель, и голос отказал, как в страшном сне. А щупальца все плели неспешную мерзкую сеть, которую Джиад то ли видела, то ли просто чувствовала. Рыжий застонал еще раз, и Джиад почуяла сгусток тьмы, приникший к нему, как огромная пиявка. Этот сгусток пульсировал, высасывая какие-то золотистые искры и пытаясь утопить их в себе…
Это было жутко. И тут же подумалось, что вот она — возможность освободиться, за которую ее никто не упрекнет. Чем бы ни была тварь, это местное порождение. Сожрёт рыжего — туда ему и дорога, пожалуй. Но… вдруг она затем примется за Джиад? Еще и сильнее станет, поглотив принца…
С трудом подняв руку, Джиад, ясно понимая, что второй возможности не будет, сжала кулак, повернулась и ударила — в самую глубину тьмы. Ударила не столько бессильным телом, сколько совершенной, непререкаемой уверенностью, что этой гадости, чем бы она ни была, не место среди живого мира. Вызывая изнутри себя воображаемые клинки духа, как учили в храме, чувствуя в ладонях невидимые рукояти и почти видя сияющие лезвия, успела прошептать: «Помоги в бою, Малкавис!» И тут же тьма, отлипнув от рыжего, разъяренной тварью бросилась на саму Джиад…
Потом она лежала, мучительно приходя в себя, заново учась дышать, и ребра, кажется, превратились в осколки, при каждом вдохе протыкающие легкие. Но тьма ушла, притаилась где-то за гранью видимого, ожидая слабости или неосторожности добычи. Джиад молча возблагодарила Повелителя битв, и здесь, в морской глубине, дарящего стойкость своей жрице. Рыжий разговаривал с целителем, и все услышанное было еще одним кусочком мозаики, которую Джиад начала складывать в часы слабости, чтоб хоть как-то отвлечься от крысы, грызущей под ребрами.
Уговорив седовласого Невиса разрешить прогулки, она уже знала, чем займется. Разминаться в полную силу не выйдет еще долго, но это и к лучшему: никто не ожидает от полуживой беспомощной пленницы, что та ищет брешь в охране дворца. А после дворика можно будет и в других местах попроситься погулять. Да, она согласилась жить, но не для того, чтобы и дальше тешить рыжую сволочь.
А внутренний дворик оказался местом совершенно чудесным. Окруженный высокими стенами с окнами самых разных форм: от совершенно круглых до причудливо вырезанных, он был сказочным садом, полным колышущихся водорослей, быстро снующих и медленно парящих разноцветных рыб и прочих диковин, которые Джиад даже не знала, как назвать. Кое-где среди изумрудного мха, покрывающего дно, виднелись рыжевато-серые пятна каменной кладки, выложенной не по необходимости, а для красоты, не иначе, так причудливо закручивались ее узоры. Сам дворик был размером с площадь перед королевским дворцом Аусдранга, и на суше Джиад прошла бы его из конца в конец быстрее, чем королевская стража спросонья оденется по сигналу тревоги. Но здесь, под водой, её движения до обидного замедлялись, превращаясь в жалкое подобие себя прежних.
Все-таки, Джиад, сопровождаемая одним из учеников Невиса, выбрала укромный уголок под стеной и начала, для разминки, с самых простых связок. Непослушное тело уже через несколько движений принялось умолять о пощаде, но она остановилась, лишь когда потемнело перед глазами, а в ушах грозно зашумела кровь. Отдышавшись под уговоры хвостатого целителя, проплыла дворик по кругу, решив, что на сегодня — хватит.
В комнате, куда она еле добралась, с трудом поднимая будто налитые свинцом руки, ждала приятная неожиданность. Рыжего не было! С наслаждением, знакомым только тем, кто умаялся до потери чувств, Джиад растянулась на ложе, чувствуя, как мягко обнимает измотанное тело вода, поймала встревоженный взгляд Невиса и слабо улыбнулась:
— Не беспокойтесь, господин целитель. Я жива, как видите. И гораздо здоровее, чем была пару дней назад.
В комнату скользнул её провожатый, приблизился к целителю, что-то тихо ему рассказывая. Хвост паренька медленно колыхался из стороны в сторону, слегка загнувшись вперед, и Джиад задумалась, значит ли для иреназе это что-нибудь, как для людей жесты рук или позы. Похоже, судя по смущенному голосу молодого лекаря, такое положение хвоста выражало вину. Невис что-то гневно прошипел в ответ — хвост парнишки подогнулся еще сильнее.
— Не ругайте вашего ученика, — подала она голос, решив, что пора вмешаться. — Он был очень внимателен и просил меня остановиться. Ничего страшного, я просто устала.
— Я-то думал, что хоть вам хватает благоразумия, — проворчал Невис. — Но вижу, вы с его высочеством стоите друг друга. Он тоже никогда не исполняет указаний целителей. Ложитесь, я поменяю вам повязку, а потом выпьете лекарство. Ох уж мне эти воины…
Продолжая вполголоса рассказывать о неблагоразумных вояках, не умеющих беречь свое единственное, данное родителями тело, Невис ловко сменил Джиад повязки, подложив под них какие-то травяные подушечки, уложил её на подушки и принес очередной кувшинчик зелья. Джиад покорно выпила и протянула пустую посудину целителю, виновато улыбнувшись:
— Вот видите, я стараюсь слушаться. Господин Невис, а где… его высочество?
— Его высочество изъявил желание помогать отцу в делах, — хмуро ответил Невис, принимая кувшинчик. — Вот уж его я с радостью отпущу прогуляться и потратить лишние силы. Вам удобно лежать, моя госпожа?
— Вполне, — уверила его Джиад. — Скажите, что это было? Тогда… ночью.
И так пасмурный, как осеннее ненастье, Невис помрачнел еще больше. Поймал взгляд ученика, повелительно указав на дверь, и паренек понятливо исчез.
— Дыхание бездны, — помолчав, ответил Невис, устраиваясь на краю ложа. — Страшная, жуткая вещь. Кто-то принес кровавые жертвы глубинным богам, чтоб погубить принца Алестара, и если бы не вы, моя юная госпожа…
— Глубинным? — переспросила Джиад. — Я думала, что вы поклоняетесь Троим. Так мне рассказывали…
— Вам рассказывали верно, однако не всё, — понизил голос Невис. — Да, наш мир создали Трое, и мы все: люди и иреназе — их дети. Но… младшие. Раньше нас были другие, могущественные настолько, что их сила превышала всякое понимание, а жестокость была непостижимой. Ужаснувшись этой силе и жестокости, Море и Земля заключили своих первых детей от взора Неба в глубины, усыпив обещаниями, что когда мир придет к концу, первое потомство Троих выйдет на свободу и разрушит его. Ныне они спят, иногда ворочаясь в забытьи, колебля морские глубины и земную твердь…
— Я… слышала об этом, — сглотнув, ответила Джиад. — В храме нам рассказывали о чудовищах, первых детях богов…
— Значит, и на земле сохранилась древняя мудрость, — отозвался Невис, быстро подергивая хвостом. — Глубинные боги спят, но самые младшие из них не успели утомиться в битвах при рождении мира, и сон их неглубок. Зная, как, можно просить их о том, чего не дают Трое в своем великодушии и мудрости. Например, погубить врага или отомстить обидчику. Дыхание Бездны — их дыхание, приходящее в наш мир, когда кто-то, достаточно сильный и безумный, призывает глубинных.
— Кто-то сильный и безумный, — повторила Джиад задумчиво. — Тот, кто хочет не просто убить, да? Потому что убить вашего принца — дело нехитрое, он сам на это напрашивается. А что король?
— Его величество делает все возможное, чтобы найти виновных и успокоить волны беды, — вздохнул целитель. — Увы, смерть каи-на Кассии тяжко легла на душу принца. Поверьте, госпожа Джиад, раньше он не был таким. Я помню его с рождения, Алестар всегда был порывист, безмерно упрям и несдержан, но сердце у него было доброе и любящее. Трудно поверить, я понимаю. Но… представьте на миг, что этот юноша, причинивший вам столько боли, малышом плакал над пойманной для еды рыбой и просил отпустить первого салту, которого ему подарили.
— Дети вырастают, — с тихой злостью сказала Джиад, не позволяя себе повысить голос. — Они меняются, иной раз куда как сильно. Не говорите о его добром сердце, господин Невис, я поверю в это не раньше, чем у меня хвост вместо ног отрастет.
— Понимаю… — продолжил Невис и вдруг осекся, поворачиваясь к двери, в которую медленно вплывал Алестар, зло хлеща по воде хвостовым плавником.
В руках у принца виднелась здоровенная штуковина, в которой Джиад, к немалому удивлению, распознала седло необычной формы.
— Как себя чувствует моя избранная? — осведомился принц голосом, из которого, сумей какой-нибудь алхимик его собрать, без труда сварил бы бадью крысиного яда.
Обращался он к Невису, снова старательно не замечая Джиад.
— Гораздо лучше, — осторожно сказал Невис, тоже приглядываясь к седлу в руках принца.
— Это хорошо-о, — протянул Алестар. — Это просто замечательно! Надеюсь, через пять дней её самочувствие еще улучшится. Его величество желает, чтобы госпожа Джиад сопровождала меня на большую охоту.
— Но… — заикнулся Невис, и Джиад увидела, как расширились его глаза.
— С завтрашнего дня будешь учиться править салту, — бросил принц в сторону Джиад, упорно не глядя на неё. — Многому за пять дней не научишься, но лишь бы в седле усидела.
— Я так понимаю, меня никто не спрашивает, хочу ли я на эту охоту? — безразлично уточнила Джиад.
— Можешь не переживать, меня — тоже, — выплюнул рыжий, все-таки повернувшись и глядя на неё с восхитительной бессильной яростью. — Ты последняя, кого я хотел бы видеть на королевской охоте рядом с собой. Но по городу ползут такие слухи о моей избранной, что уж лучше показать народу тебя, чем…
Он бессильно махнул рукой, опускаясь на свой край ложа спиной к Джиад. Немного помолчав, снова заговорил совершенно ледяным тоном:
— Могу ли я просить, госпожа моя избранная, оказать мне честь и удовольствие своим появлением на большой охоте? Если хотите, это приглашение и просьбу повторит мой отец.
Голос рыжего, ломкий и стылый, разве что льдинками не разлетался, и Джиад усмехнулась.
— Благодарю, я и с первого раза все поняла, незачем отвлекать его величество от дел, — сказала она, глядя в потолок. — У меня пять дней, чтобы научиться вашей верховой езде? А кто будет учить? Надеюсь, не вы?
— Упаси меня Трое, — все с той же ядовитой холодностью откликнулся рыжий. — Я скорее медузу танцам учить возьмусь. Дару все равно делать нечего, вот и пусть возится...
Уткнувшись в подушку, он замолчал, каменея плечами. Джиад устроилась удобнее, чувствуя, как отпускает тягучая боль в уставших мышцах. Большая охота? Что бы здесь под этим ни имели в виду, там наверняка будет куча народу: охотники, загонщики, слуги и просто любопытные. Отправить в такую толчею принца, на которого то и дело покушаются убийцы? У короля точно нет запасного сына или двух? Иначе то ли она ничего не понимает в местных сложностях, то ли трудно придумать лучшую возможность еще раз подставить рыжего под удар. Но соглашаться на охоту определенно стоило: вдруг выдастся случай для побега?
О решении отдать двуногую в обучение Дару Алестар пожалел почти сразу. В салту и их повадках охранник разбирался неплохо, но Алестар, изнывая у окна отцовского кабинета, видел каждый промах ученицы: неправильную посадку, слишком резкие и неуверенные взмахи лоуром, провисающие или не вовремя натянутые поводья. Двуногая все делала неверно! Стиснув зубы и напомнив себе, что сам того пожелал, Алестар отплывал к столу и снова брался за таблички расходных книг, но не выдерживал и возвращался к окну, стараясь держаться так, чтоб снизу его не было видно.
Впрочем, Дару если и заметил его внимание, то виду не подавал, а двуногая и вовсе не оглядывалась по сторонам: борьба с упрямящимся салту поглощала её целиком. В первый день это выглядело, словно она решила сделать все мыслимые и немыслимые ошибки в обучении и не попасть на охоту. Сначала Алестар так и подумал, успев про себя возмутиться хитростью. Потом, приглядевшись, понял, что ошибся. Просто движения были медленными и какими-то корявыми. Ну да, она же ранена. Устыдившись, Алестар продолжил смотреть и тихо страдать: у двуногой не получалось ни-че-го.
Отплыв от окна, он проверил счета городской стражи за месяц — было бы что проверять, пустяки — снова вернулся к зрелищу и увидел, что Дару во дворике нет. Салту, доведенного неуклюжим седоком до ярости, охранник забрал с собой, и теперь вроде бы ничто не мешало личному наказанию Алестара отправиться в комнату или просто гулять, но двуногая осталась, медленно плавая по дворику кругами. Алестар пожал плечами и взял очередную стопку табличек.
Вечером Невис растирал двуногой руки и плечи, мял спину, умелыми пальцами перебирал каждый мускул, тихо выговаривая, что нельзя же так себя истязать. Та отмалчивалась, прикрыв глаза, и медленно сходящие со смуглого лица синяки лишь сильнее подчеркивали её бледность. Алестар молча поел, выпил какое-то кисловатое зелье, так же молча выплыл в комнату чистоты. Вернувшись обратно, опустился на ложе, свернув хвост кольцом, и долго лежал в темноте, не зная, что сильнее мешает уснуть: чужая боль во всем теле или собственные мысли.
На следующий день все повторилось. Почти все. Двуногая снова маялась в седле, которое было ей явно велико, салту огрызался, Дару показывал, как следует править, держа лоур слишком близко к середине, и Алестар с тоской думал, как на проклятой охоте не оберется позора. И что зря, пожалуй, он разозлился настолько, чтоб сразу отказаться учить это наказание. Хоть бы что-то правильно показал. А теперь и не предложить.
После пары часов мучений двуногая что-то сказала Дару, и тот, почтительно поклонившись, увел раздраженно хлещущего хвостом зверя. Двуногая же, оставшись одна, покрутила в руках лоур и зависла на месте, медленно и плавно двигая шестом. Держаться в воде ей без хвоста было куда сложнее, чем иреназе, так что вскоре двуногая спустилась почти к самому песку, не переставая танцевать с лоуром. Алестар, как завороженный, следил за гибким телом, двигающимся совсем иначе, не как иреназе, и не мог бы сказать, сколько времени прошло, прежде чем двуногая, устало опустив лоур, замерла в потемневшей вечерней воде.
И опять, встретившись перед сном, они даже словом не обменялись, будто каждый в комнате и на ложе был один. Двуногая глянула на отборные глаза маару, поданные к ужину, словно ей гнилых водорослей предложили. Зато водоросли — не гнилые, конечно — уплетала вовсю. Ну и ладно, Алестар расправился с лакомством в одиночку, а перед сном велел принести книгу поинтереснее, и пока Невис менял повязки и поил больную зельем, листал тонкие медные пластины, небрежно пробегая пальцами по выбитым на металле знакам. Двуногая уснула почти сразу, Алестар же, дочитав первую историю о путешествии доблестного каи-на Исковиаля к краю мира, еще долго ворочался, пока не провалился в сон.
Это было жутко. И тут же подумалось, что вот она — возможность освободиться, за которую ее никто не упрекнет. Чем бы ни была тварь, это местное порождение. Сожрёт рыжего — туда ему и дорога, пожалуй. Но… вдруг она затем примется за Джиад? Еще и сильнее станет, поглотив принца…
С трудом подняв руку, Джиад, ясно понимая, что второй возможности не будет, сжала кулак, повернулась и ударила — в самую глубину тьмы. Ударила не столько бессильным телом, сколько совершенной, непререкаемой уверенностью, что этой гадости, чем бы она ни была, не место среди живого мира. Вызывая изнутри себя воображаемые клинки духа, как учили в храме, чувствуя в ладонях невидимые рукояти и почти видя сияющие лезвия, успела прошептать: «Помоги в бою, Малкавис!» И тут же тьма, отлипнув от рыжего, разъяренной тварью бросилась на саму Джиад…
Потом она лежала, мучительно приходя в себя, заново учась дышать, и ребра, кажется, превратились в осколки, при каждом вдохе протыкающие легкие. Но тьма ушла, притаилась где-то за гранью видимого, ожидая слабости или неосторожности добычи. Джиад молча возблагодарила Повелителя битв, и здесь, в морской глубине, дарящего стойкость своей жрице. Рыжий разговаривал с целителем, и все услышанное было еще одним кусочком мозаики, которую Джиад начала складывать в часы слабости, чтоб хоть как-то отвлечься от крысы, грызущей под ребрами.
Уговорив седовласого Невиса разрешить прогулки, она уже знала, чем займется. Разминаться в полную силу не выйдет еще долго, но это и к лучшему: никто не ожидает от полуживой беспомощной пленницы, что та ищет брешь в охране дворца. А после дворика можно будет и в других местах попроситься погулять. Да, она согласилась жить, но не для того, чтобы и дальше тешить рыжую сволочь.
А внутренний дворик оказался местом совершенно чудесным. Окруженный высокими стенами с окнами самых разных форм: от совершенно круглых до причудливо вырезанных, он был сказочным садом, полным колышущихся водорослей, быстро снующих и медленно парящих разноцветных рыб и прочих диковин, которые Джиад даже не знала, как назвать. Кое-где среди изумрудного мха, покрывающего дно, виднелись рыжевато-серые пятна каменной кладки, выложенной не по необходимости, а для красоты, не иначе, так причудливо закручивались ее узоры. Сам дворик был размером с площадь перед королевским дворцом Аусдранга, и на суше Джиад прошла бы его из конца в конец быстрее, чем королевская стража спросонья оденется по сигналу тревоги. Но здесь, под водой, её движения до обидного замедлялись, превращаясь в жалкое подобие себя прежних.
Все-таки, Джиад, сопровождаемая одним из учеников Невиса, выбрала укромный уголок под стеной и начала, для разминки, с самых простых связок. Непослушное тело уже через несколько движений принялось умолять о пощаде, но она остановилась, лишь когда потемнело перед глазами, а в ушах грозно зашумела кровь. Отдышавшись под уговоры хвостатого целителя, проплыла дворик по кругу, решив, что на сегодня — хватит.
В комнате, куда она еле добралась, с трудом поднимая будто налитые свинцом руки, ждала приятная неожиданность. Рыжего не было! С наслаждением, знакомым только тем, кто умаялся до потери чувств, Джиад растянулась на ложе, чувствуя, как мягко обнимает измотанное тело вода, поймала встревоженный взгляд Невиса и слабо улыбнулась:
— Не беспокойтесь, господин целитель. Я жива, как видите. И гораздо здоровее, чем была пару дней назад.
В комнату скользнул её провожатый, приблизился к целителю, что-то тихо ему рассказывая. Хвост паренька медленно колыхался из стороны в сторону, слегка загнувшись вперед, и Джиад задумалась, значит ли для иреназе это что-нибудь, как для людей жесты рук или позы. Похоже, судя по смущенному голосу молодого лекаря, такое положение хвоста выражало вину. Невис что-то гневно прошипел в ответ — хвост парнишки подогнулся еще сильнее.
— Не ругайте вашего ученика, — подала она голос, решив, что пора вмешаться. — Он был очень внимателен и просил меня остановиться. Ничего страшного, я просто устала.
— Я-то думал, что хоть вам хватает благоразумия, — проворчал Невис. — Но вижу, вы с его высочеством стоите друг друга. Он тоже никогда не исполняет указаний целителей. Ложитесь, я поменяю вам повязку, а потом выпьете лекарство. Ох уж мне эти воины…
Продолжая вполголоса рассказывать о неблагоразумных вояках, не умеющих беречь свое единственное, данное родителями тело, Невис ловко сменил Джиад повязки, подложив под них какие-то травяные подушечки, уложил её на подушки и принес очередной кувшинчик зелья. Джиад покорно выпила и протянула пустую посудину целителю, виновато улыбнувшись:
— Вот видите, я стараюсь слушаться. Господин Невис, а где… его высочество?
— Его высочество изъявил желание помогать отцу в делах, — хмуро ответил Невис, принимая кувшинчик. — Вот уж его я с радостью отпущу прогуляться и потратить лишние силы. Вам удобно лежать, моя госпожа?
— Вполне, — уверила его Джиад. — Скажите, что это было? Тогда… ночью.
И так пасмурный, как осеннее ненастье, Невис помрачнел еще больше. Поймал взгляд ученика, повелительно указав на дверь, и паренек понятливо исчез.
— Дыхание бездны, — помолчав, ответил Невис, устраиваясь на краю ложа. — Страшная, жуткая вещь. Кто-то принес кровавые жертвы глубинным богам, чтоб погубить принца Алестара, и если бы не вы, моя юная госпожа…
— Глубинным? — переспросила Джиад. — Я думала, что вы поклоняетесь Троим. Так мне рассказывали…
— Вам рассказывали верно, однако не всё, — понизил голос Невис. — Да, наш мир создали Трое, и мы все: люди и иреназе — их дети. Но… младшие. Раньше нас были другие, могущественные настолько, что их сила превышала всякое понимание, а жестокость была непостижимой. Ужаснувшись этой силе и жестокости, Море и Земля заключили своих первых детей от взора Неба в глубины, усыпив обещаниями, что когда мир придет к концу, первое потомство Троих выйдет на свободу и разрушит его. Ныне они спят, иногда ворочаясь в забытьи, колебля морские глубины и земную твердь…
— Я… слышала об этом, — сглотнув, ответила Джиад. — В храме нам рассказывали о чудовищах, первых детях богов…
— Значит, и на земле сохранилась древняя мудрость, — отозвался Невис, быстро подергивая хвостом. — Глубинные боги спят, но самые младшие из них не успели утомиться в битвах при рождении мира, и сон их неглубок. Зная, как, можно просить их о том, чего не дают Трое в своем великодушии и мудрости. Например, погубить врага или отомстить обидчику. Дыхание Бездны — их дыхание, приходящее в наш мир, когда кто-то, достаточно сильный и безумный, призывает глубинных.
— Кто-то сильный и безумный, — повторила Джиад задумчиво. — Тот, кто хочет не просто убить, да? Потому что убить вашего принца — дело нехитрое, он сам на это напрашивается. А что король?
— Его величество делает все возможное, чтобы найти виновных и успокоить волны беды, — вздохнул целитель. — Увы, смерть каи-на Кассии тяжко легла на душу принца. Поверьте, госпожа Джиад, раньше он не был таким. Я помню его с рождения, Алестар всегда был порывист, безмерно упрям и несдержан, но сердце у него было доброе и любящее. Трудно поверить, я понимаю. Но… представьте на миг, что этот юноша, причинивший вам столько боли, малышом плакал над пойманной для еды рыбой и просил отпустить первого салту, которого ему подарили.
— Дети вырастают, — с тихой злостью сказала Джиад, не позволяя себе повысить голос. — Они меняются, иной раз куда как сильно. Не говорите о его добром сердце, господин Невис, я поверю в это не раньше, чем у меня хвост вместо ног отрастет.
— Понимаю… — продолжил Невис и вдруг осекся, поворачиваясь к двери, в которую медленно вплывал Алестар, зло хлеща по воде хвостовым плавником.
В руках у принца виднелась здоровенная штуковина, в которой Джиад, к немалому удивлению, распознала седло необычной формы.
— Как себя чувствует моя избранная? — осведомился принц голосом, из которого, сумей какой-нибудь алхимик его собрать, без труда сварил бы бадью крысиного яда.
Обращался он к Невису, снова старательно не замечая Джиад.
— Гораздо лучше, — осторожно сказал Невис, тоже приглядываясь к седлу в руках принца.
— Это хорошо-о, — протянул Алестар. — Это просто замечательно! Надеюсь, через пять дней её самочувствие еще улучшится. Его величество желает, чтобы госпожа Джиад сопровождала меня на большую охоту.
— Но… — заикнулся Невис, и Джиад увидела, как расширились его глаза.
— С завтрашнего дня будешь учиться править салту, — бросил принц в сторону Джиад, упорно не глядя на неё. — Многому за пять дней не научишься, но лишь бы в седле усидела.
— Я так понимаю, меня никто не спрашивает, хочу ли я на эту охоту? — безразлично уточнила Джиад.
— Можешь не переживать, меня — тоже, — выплюнул рыжий, все-таки повернувшись и глядя на неё с восхитительной бессильной яростью. — Ты последняя, кого я хотел бы видеть на королевской охоте рядом с собой. Но по городу ползут такие слухи о моей избранной, что уж лучше показать народу тебя, чем…
Он бессильно махнул рукой, опускаясь на свой край ложа спиной к Джиад. Немного помолчав, снова заговорил совершенно ледяным тоном:
— Могу ли я просить, госпожа моя избранная, оказать мне честь и удовольствие своим появлением на большой охоте? Если хотите, это приглашение и просьбу повторит мой отец.
Голос рыжего, ломкий и стылый, разве что льдинками не разлетался, и Джиад усмехнулась.
— Благодарю, я и с первого раза все поняла, незачем отвлекать его величество от дел, — сказала она, глядя в потолок. — У меня пять дней, чтобы научиться вашей верховой езде? А кто будет учить? Надеюсь, не вы?
— Упаси меня Трое, — все с той же ядовитой холодностью откликнулся рыжий. — Я скорее медузу танцам учить возьмусь. Дару все равно делать нечего, вот и пусть возится...
Уткнувшись в подушку, он замолчал, каменея плечами. Джиад устроилась удобнее, чувствуя, как отпускает тягучая боль в уставших мышцах. Большая охота? Что бы здесь под этим ни имели в виду, там наверняка будет куча народу: охотники, загонщики, слуги и просто любопытные. Отправить в такую толчею принца, на которого то и дело покушаются убийцы? У короля точно нет запасного сына или двух? Иначе то ли она ничего не понимает в местных сложностях, то ли трудно придумать лучшую возможность еще раз подставить рыжего под удар. Но соглашаться на охоту определенно стоило: вдруг выдастся случай для побега?
ГЛАВА 13. ЛОУР И БРАСЛЕТ ДЛЯ ИЗБРАННОЙ
О решении отдать двуногую в обучение Дару Алестар пожалел почти сразу. В салту и их повадках охранник разбирался неплохо, но Алестар, изнывая у окна отцовского кабинета, видел каждый промах ученицы: неправильную посадку, слишком резкие и неуверенные взмахи лоуром, провисающие или не вовремя натянутые поводья. Двуногая все делала неверно! Стиснув зубы и напомнив себе, что сам того пожелал, Алестар отплывал к столу и снова брался за таблички расходных книг, но не выдерживал и возвращался к окну, стараясь держаться так, чтоб снизу его не было видно.
Впрочем, Дару если и заметил его внимание, то виду не подавал, а двуногая и вовсе не оглядывалась по сторонам: борьба с упрямящимся салту поглощала её целиком. В первый день это выглядело, словно она решила сделать все мыслимые и немыслимые ошибки в обучении и не попасть на охоту. Сначала Алестар так и подумал, успев про себя возмутиться хитростью. Потом, приглядевшись, понял, что ошибся. Просто движения были медленными и какими-то корявыми. Ну да, она же ранена. Устыдившись, Алестар продолжил смотреть и тихо страдать: у двуногой не получалось ни-че-го.
Отплыв от окна, он проверил счета городской стражи за месяц — было бы что проверять, пустяки — снова вернулся к зрелищу и увидел, что Дару во дворике нет. Салту, доведенного неуклюжим седоком до ярости, охранник забрал с собой, и теперь вроде бы ничто не мешало личному наказанию Алестара отправиться в комнату или просто гулять, но двуногая осталась, медленно плавая по дворику кругами. Алестар пожал плечами и взял очередную стопку табличек.
Вечером Невис растирал двуногой руки и плечи, мял спину, умелыми пальцами перебирал каждый мускул, тихо выговаривая, что нельзя же так себя истязать. Та отмалчивалась, прикрыв глаза, и медленно сходящие со смуглого лица синяки лишь сильнее подчеркивали её бледность. Алестар молча поел, выпил какое-то кисловатое зелье, так же молча выплыл в комнату чистоты. Вернувшись обратно, опустился на ложе, свернув хвост кольцом, и долго лежал в темноте, не зная, что сильнее мешает уснуть: чужая боль во всем теле или собственные мысли.
На следующий день все повторилось. Почти все. Двуногая снова маялась в седле, которое было ей явно велико, салту огрызался, Дару показывал, как следует править, держа лоур слишком близко к середине, и Алестар с тоской думал, как на проклятой охоте не оберется позора. И что зря, пожалуй, он разозлился настолько, чтоб сразу отказаться учить это наказание. Хоть бы что-то правильно показал. А теперь и не предложить.
После пары часов мучений двуногая что-то сказала Дару, и тот, почтительно поклонившись, увел раздраженно хлещущего хвостом зверя. Двуногая же, оставшись одна, покрутила в руках лоур и зависла на месте, медленно и плавно двигая шестом. Держаться в воде ей без хвоста было куда сложнее, чем иреназе, так что вскоре двуногая спустилась почти к самому песку, не переставая танцевать с лоуром. Алестар, как завороженный, следил за гибким телом, двигающимся совсем иначе, не как иреназе, и не мог бы сказать, сколько времени прошло, прежде чем двуногая, устало опустив лоур, замерла в потемневшей вечерней воде.
И опять, встретившись перед сном, они даже словом не обменялись, будто каждый в комнате и на ложе был один. Двуногая глянула на отборные глаза маару, поданные к ужину, словно ей гнилых водорослей предложили. Зато водоросли — не гнилые, конечно — уплетала вовсю. Ну и ладно, Алестар расправился с лакомством в одиночку, а перед сном велел принести книгу поинтереснее, и пока Невис менял повязки и поил больную зельем, листал тонкие медные пластины, небрежно пробегая пальцами по выбитым на металле знакам. Двуногая уснула почти сразу, Алестар же, дочитав первую историю о путешествии доблестного каи-на Исковиаля к краю мира, еще долго ворочался, пока не провалился в сон.
