Как по-твоему, справедливый обмен – жизни твоих агентов и боевиков в обмен на неприкосновенность сталков и Зелмы. Учти: узнаю, что твои бойцы стреляют в моих, – раздавлю ампулу с антидотом. Последствия можешь представить сам.
Было слышно, как главарь мятежников шумно выдохнул сквозь зубы.
– Ваши условия? – процедил он после недолгого раздумья.
– Боевики, что окружают меня и сталков, выключают режим маскировки и добровольно сдают оружие. Мои солдаты из подкрепления контролируют исполнение этого условия. Взамен противоядия я требую получасовой доступ и код подключения к твоему ретранслятору. Не отрицай, я знаю, что у тебя он есть. Отправишь код сообщением мне на комм. Я вызову помощь из Федерации и только после этого оставлю ампулу – на льду вплотную к южному берегу реки, вместе со светодиодом, чтобы твои бойцы смогли найти место. Мой отряд выжидает полчаса, потом один из твоих боевиков в сопровождении троих солдат идёт туда, затем они возвращаются к остальным, и солдаты конвоируют весь твой отряд к Сталочной, где он загружается в десантный модуль и стартует с планеты к чёртовой матери. В это время я, мои бойцы и местные исчезаем из-под твоего контроля. Изменишь код доступа или сделаешь что-нибудь до того, как я оставлю антидот, – не получишь ни ампулу, ни двадцать твоих боевиков. Итак?
– Я согласен, – немедленно ответил собеседник.
«Ещё б ты не был согласен, – подумал Миронов. – Здесь, сейчас и исключительно на словах. Ведь как только получишь противоядие, сразу же нарушишь всё, что наобещал».
Вслух же подполковник сказал другое:
– Вот и договорились. Жду действий. – И, пока главарь мятежников не успел отключить связь, задал не дающий в последние минуты покоя вопрос: – И напоследок: можно узнать, как тебя зовут?
– Айвен Фокс. Или Иван Лисичкин, как хотите.
И он отключился, прежде чем Миронов вставил бы ещё хоть слово.
А через тридцать секунд на экране-щитке шлема подполковника высветились два десятка ярких пятен на фоне черноты окружающего леса – фигуры боевиков, которых только что вынудили сдаться.
Миронов подумал, что они могут десантироваться опять: либо почти сразу после старта модуля, оставив в нём пару человек или даже просто вожделенную ампулу, либо через пару часов, когда уже долетят до своей «станции», оставят там противоядие, подзарядят аккумуляторы и отправятся обратно. Но к тому времени сам подполковник и выжившие местные снова успеют уйти в неизвестном направлении на какое-то расстояние. А значит, всё начнётся фактически заново.
Главное – продержаться достаточно долго, чтобы прибыло подкрепление из Федерации, которое Миронов собрался на этот раз вытребовать, несмотря ни на что, в обход несговорчивого генерала Фокса...
«Постойте-ка. А случайно ли у предводителя мятежников одна из фамилий такая же, как и у командующего войсками сектора?» – пришло на ум подполковнику. Лично он в такие совпадения не верил.
Он отдал так вовремя подоспевшему взводу необходимые приказания, а сам направился к сталкам, которые за время его беседы сбились в кучки и что-то на своём языке обсуждали.
Надо было успокоить их и поскорее свалить с ними отсюда.
«Прости, Красин, – с горечью подумал Миронов. – Я на самом деле ничего не мог для тебя сделать».
* * *
– Неужели – всё?.. – пробормотал растерянный Лас, когда вдруг вновь стало темно: перестала мелькать яркая плазма.
– Похоже на то... – так же ответил Плющ, медленно поднимаясь на ноги.
Вообще все сталки, которые во время боя сидели, зажмурившись, или лежали с оружием в руках на снегу, после наступления тишины стали вставать примерно с тем же выражением на лице, которое было или могло у них быть при начале затмения. Было – у Нурса, Зора, Плюща, Ласа и Ксюни; могло быть – у Иши, Омеля, Лины и восьмёрки детей, которые по разным причинам затмения не видели.
Поняв, что опасность отступила, Иша сразу бросилась к малышне:
– С вами ничего не случилось? Всё хорошо? Вас не задело?..
– Разумеется, нет, – проворчал Нурс, который стоял спиной к суетящейся жене, но слышал каждое её слово. – Если бы выстрелили по ним, то обязательно попали бы сначала в кого-нибудь из солдат, а затем в одного из нас, кто оказался бы на линии огня. Так что мы бы в любом случае это заметили...
– Отец, выключи хоть ненадолго свой рационализм, – сказал Плющ, пряча в ножны клинок. – Если бы на самом деле в кого-то попали (не дай Первосталк, конечно), а нам вдруг пришлось бы отступать, ты бы так же спокойно говорил, что нужно бросить раненого или труп, так как он стал бы для нас обузой...
– Не говори глупостей, – бросил Нурс. – Во-первых, ни в кого из нас не попали. Во-вторых, я не был бы так спокоен. В-третьих, я поступил бы сообразно ситуации...
Плющ молча сделал то, что на одном из федеральных языков называлось «фейспалм».
– Мы победили? – спросила непонятно у кого Ксюня, вертя в одной руке мачет велка Зора, а в другой – его же самопал.
– Похоже на то... – ответил Лас и обнял одной рукой подругу. Та прижалась к нему и осторожно обняла: всё-таки в её руках были довольно смертоносные игрушки.
– Я бы не был столь уверен, – возразил Нурс, всё ещё не поворачиваясь к остальным, – но мы хотя бы не проиграли. Вернее, они не проиграли, – указал он подбородком на окружавших их двойным кольцом военных, пусть этого жеста в темноте и не было видно. – Сами мы не делали практически ничего. Выстрелы через временные бреши в защите – не в счёт. Иша, убери, пожалуйста, бластер, а то детей перестреляешь...
– Думай, что говоришь, Нурс! – для виду возмутилась жена, но оружие всё же сунула в карман куртки.
– И на предохранитель поставь.
– А как?
– Сейчас покажу...
В это время Ксюня спрашивала шёпотом у Ласа, уткнувшись лицом в чуть припорошённый снегом мех его куртки:
– Лас, когда уже всё это закончится? Я устала бояться, убегать, сражаться... За что нам такие беды?..
– Потерпи, милая, – отвечал ей парень. – Если повезёт (а я очень надеюсь, что так и будет), то осталось недолго. Надо просто победить всех оставшихся врагов, и мы сможем, наконец, жить так, как захотим...
– И как ты собираешься всех победить? – раздался рядом голос незаметно подошедшего Плюща. – Отберёшь у кого-нибудь из солдат плазмер и пойдёшь во главе отряда? Да и на кого? Все ж попрятались, наверное, или разбежались уже... Лас, надо признать, что мы сами ничего не можем сделать в этой войне. Нас мало, наше собственное оружие ничего не стоит... И вообще эта война их не с нами, а за нас. За то, чтобы нас всех уничтожить. А защищают нас почему-то федеральные войска...
– Плющ, тебе не кажется, что ты сейчас говоришь в точности как твой отец? – поинтересовалась Ксюня. – Сам же указывал на...
– Это другое! Здесь речь идёт не о наших жизнях, а только о нашей роли в этом конфликте. Мы не одна из противоборствующих сторон и даже не часть отряда Миронова. Мы, скорее, что-то вроде приложения к планете, если рассматривать её в качестве добычи. Не субъект, а объект конфликта. И это печально. Ведь, получается, сами по себе мы ничего не стоим по сравнению с федералами, наши мачеты и самопалы – с их оружием. Единственное, что у нас есть своё, особенное, неповторимое, – это сверхспособности. Да и те пропадают без воздействия радиации... Мне кажется, действительно было бы лучше, если бы нашу планету вообще никогда заново не открыли.
– Плющ, у нас есть мы сами, – сказал Лас. – Военные и те, с кем они борются, отличаются намного меньше, чем мы и кто-либо из них. Они все жестоки, потому что их мир жесток, но не так, как мы и наш мир: у них эта жестокость обязательно связана с оружием и необходимостью угрожать кому-то, убивать, запугивать, врать... А у нас мир не подл по определению, не построен на ненависти. Если мы учимся жить, преодолевая трудности своей волей, то они привыкли преодолевать их с помощью оружия. Не спорю, среди них есть и хорошие люди – та же Зелма, например, – но в целом тот мир, в котором живут они, действительно нам не подходит, и я с тобой, Плющ, в этом согласен. Но мы на то и сталки, чтобы преодолевать трудности, а не просто говорить о том, как всё плохо. Мы не менее сообразительны, чем они, а главное – умеем любить и испытывать другие чувства. Они – не думаю.
– Лас, а как дальше жить? – спросила Ксюня. – Деревню-то они наверняка уничтожили... Получается, «так, как захотим» не выйдет...
– Нам помогут. Заново обустроиться, восстановить дома и всё, что необходимо... Еды дадут с запасом, снова проведут электричество... А к лету всё наладится – пусть и не так, как раньше, но хотя бы будет привычнее, чем сейчас. Вот увидишь: зависимость от Федерации проявляется только тогда, когда в нашу жизнь вмешиваются. А если предоставить нас самим себе (не прямо-таки сразу, а то выжить мы сейчас отдельно от них вряд ли сможем), то мы снова научимся жить сами.
– Ну, дай Первосталк... – прошептала Ксюня, привстала на цыпочки и поцеловала Ласа.
Плющ этого не заметил. Он прислушивался к другому разговору, который доносился с расстояния не более сагни, но звучал гораздо тише диалога Ласа и Ксюни.
– Омель, ты ведь не считаешь меня виноватой во всём, что произошло? – шёпотом спросила Лина, придвинувшись к подростку так близко, как могла себе сейчас позволить, чтобы тот не захотел отстраниться.
– Нет, Лина, – ровным голосом негромко ответил Омель, сидевший на снегу, обхватив руками колени. – Не во всём. Кое за что я даже считаю нужным тебя поблагодарить.
– Это за что же?..
– Если бы я не пошёл на задуманное тобой восстание, то меня не ударили бы по голове, и я бы не обрёл свою способность... хоть и временно, потому что вдали от Сталочной я, как и все сталки, не могу почти ничего. А вернёмся ли мы туда, я не знаю.
– Омель... ты же помнишь, как нам было хорошо вместе? Всё, что между нами было?..
– Да, это было приятно. Но дальше так продолжаться уже не может. Я понял, что внутри, Лина, ты не такая, какой я тебя считал. Ты... слабая. Тебе обязательно кто-то нужен, чтобы чувствовать себя защищённой. Но на самом деле ты боишься того, на что не можешь повлиять.
В голосе подростка прорезалась недетская твёрдость, он понимал, что должен сказать Лине всё, что о ней в последнее время понял.
– Поэтому ты и не пошла вместе со всеми на лагерь экологов: ты побоялась, что там с тобой что-то случится или вы проиграете, и предпочла посмотреть на это издали, при этом для виду чуть подсобив своим огнём.
– Омель, ты чего?.. Если я что-то лично тебе сделала, то прости! Я сделаю всё, чтобы вернуть всё, как было!..
– Нет, Лина. Ничего уже не будет как раньше. Я больше не хочу таких отношений. Я понял, что однажды ты можешь случайно сделать так, что опять плохо будет и мне, и тебе, и всем остальным. Уж прости, но я с тобой больше не буду.
– Ты... ты меня бросаешь? Но как же... Ты меня использовал! Я к тебе со всей душой, а ты!..
– Где твоя душа, Лина? Где она была, когда ты поднимала сталков на бунт против Федерации? Где она была, когда ты доносила велкам на Ксюню и Ласа? Где она сейчас, когда ты меня обвиняешь в том, что сама не осознаёшь? С меня хватит, Лина. Я не позволю тебе использовать меня. Больше никогда и ни за что. А теперь, если разрешишь, я бы хотел посидеть один и поразмышлять.
Лина заткнулась, не зная, что ответить на выпад теперь уже бывшего друга. А Омель отвернулся от неё, отсел на сагнь и погрузился в свои мысли.
В этот момент и застал всю компанию Миронов, войдя внутрь двойного кольца охраны: Нурс и Иша возились с кучкой детей, Зор стоя наблюдал за этим, Ксюня с Ласом целовались, Плющ, Лина и Омель сидели порознь, о чём-то думая.
– Так, внимание всем! – громко сказал подполковник, и Нурс уже привычно вмиг переключился на роль переводчика. – Сейчас мы пойдём дальше на восток, затем завернём к реке. Там я кое-что оставлю и выберу направление, в котором мы уйдём от врагов. Если сможем удалиться хотя бы на пару километров, то снова немного отдохнём – думаю, пару часов... Одна минута на подготовку, потом отправляемся!
Иша тут же засуетилась вокруг малышни, поправляя им одежду и отряхивая от снега, на вопрос одного мальчика: «А когда мы поедим?» – ответила:
– Скоро. Вот только ещё немного прогуляемся по лесу...
– Мне страшно. Тут темно и жутко...
– Не бойся: нас же тут много, а значит, с нами больше ничего не случится...
– Правда?
– Правда-правда...
Остальные же просто поднялись на ноги и стали ожидать времени отхода. Большинство стояло поодиночке, и только Ксюня с Ласом ждали, когда же можно будет пойти дальше, парой.
Ровно через минуту Миронов скомандовал через внешний динамик:
– Идём!
Солдаты внутреннего кольца охраны двинулись вперёд, и сталкам ничего не оставалось, кроме как пойти вместе с ними с такой же скоростью.
Внешнее кольцо было за эту минуту подполковником расформировано. Теперь двое бойцов шли впереди отряда, по одному – по бокам, ещё двое (взводного Миронов отпустил) – сзади.
Сам командующий, как обычно, шёл внутри периметра. Он понимал, что это не признак смелости... но и не признак глупости. Свою жизнь Миронов ценил так же, как и жизни других. Разве что – в силу своего опыта и возможностей – чуточку выше. Самую чуточку, так что почти и незаметно.
Комм мигнул, сигнализируя о полученном сообщении. Подполковник парой движений пальцами по дисплею браслета вывел текст на экран-щиток шлема и удовлетворённо хмыкнул.
Код доступа. Пятьдесят строчек цифр, латинских, русских, греческих букв и разных символов. Миронов пробежал глазами этот странный текст и прикинул, что даже со своей памятью разведчика запомнил бы его минуты за три, не меньше.
«Ну вот и проверим, чего стоит слово этого Фокса-Лисичкина», – подумал подполковник, голосовой командой скопировал код и ввёл в высветившееся окно в меню подключений.
Появилась надпись: «Сеть найдена». Миронов тут же голосом набрал номер, который, кроме него самого, не был известен никому на десятки парсек отсюда.
Когда на вызов ответили, он заговорил:
– Это я. У меня проблемы. На целую планетную систему...
Через две минуты он отключил связь.
На душе стало немного спокойнее. Душу грело осознание того, что он, наконец, смог сделать что-то, что реально могло им всем помочь. Правда, не сейчас, а через пару дней. Но это был гарантированный шанс на победу, и до того как помощь прибудет, надо было просто продержаться.
Пятьдесят-семьдесят часов. Два или три у них уже есть, насчёт оставшихся что-нибудь придумают. Мятежников они потрепали и кое-где даже превзошли психологически, что гораздо важнее. Дай космос, чтобы так продолжалось и дальше.
Почему раньше подполковник не позвонил на этот номер: пока не началось нападение, пока не уничтожили их ретранслятор?.. Но тогда ситуация не была такой серьёзной. А этот контакт был последней, но решающей возможностью. Главное, чтобы был доступный ретранслятор для звонка...
Тем не менее, совесть грыз маленький червячок сомнения: может, правильнее было бы ещё тогда плюнуть на все формальные ограничения и вызвать экстренную эскадру при разведуправлении Генштаба федеральной армии? Миронов не желал в этом себе признаваться, но ответ напрашивался только один: он побоялся.
Побоялся последствий, ущерба своей карьере... Впрочем, и подполковник специальной разведки – тоже человек, а не робот. И его могла бы утешить мысль, что так сложились обстоятельства и подобной ошибки он больше не допустит...
Было слышно, как главарь мятежников шумно выдохнул сквозь зубы.
– Ваши условия? – процедил он после недолгого раздумья.
– Боевики, что окружают меня и сталков, выключают режим маскировки и добровольно сдают оружие. Мои солдаты из подкрепления контролируют исполнение этого условия. Взамен противоядия я требую получасовой доступ и код подключения к твоему ретранслятору. Не отрицай, я знаю, что у тебя он есть. Отправишь код сообщением мне на комм. Я вызову помощь из Федерации и только после этого оставлю ампулу – на льду вплотную к южному берегу реки, вместе со светодиодом, чтобы твои бойцы смогли найти место. Мой отряд выжидает полчаса, потом один из твоих боевиков в сопровождении троих солдат идёт туда, затем они возвращаются к остальным, и солдаты конвоируют весь твой отряд к Сталочной, где он загружается в десантный модуль и стартует с планеты к чёртовой матери. В это время я, мои бойцы и местные исчезаем из-под твоего контроля. Изменишь код доступа или сделаешь что-нибудь до того, как я оставлю антидот, – не получишь ни ампулу, ни двадцать твоих боевиков. Итак?
– Я согласен, – немедленно ответил собеседник.
«Ещё б ты не был согласен, – подумал Миронов. – Здесь, сейчас и исключительно на словах. Ведь как только получишь противоядие, сразу же нарушишь всё, что наобещал».
Вслух же подполковник сказал другое:
– Вот и договорились. Жду действий. – И, пока главарь мятежников не успел отключить связь, задал не дающий в последние минуты покоя вопрос: – И напоследок: можно узнать, как тебя зовут?
– Айвен Фокс. Или Иван Лисичкин, как хотите.
И он отключился, прежде чем Миронов вставил бы ещё хоть слово.
А через тридцать секунд на экране-щитке шлема подполковника высветились два десятка ярких пятен на фоне черноты окружающего леса – фигуры боевиков, которых только что вынудили сдаться.
Миронов подумал, что они могут десантироваться опять: либо почти сразу после старта модуля, оставив в нём пару человек или даже просто вожделенную ампулу, либо через пару часов, когда уже долетят до своей «станции», оставят там противоядие, подзарядят аккумуляторы и отправятся обратно. Но к тому времени сам подполковник и выжившие местные снова успеют уйти в неизвестном направлении на какое-то расстояние. А значит, всё начнётся фактически заново.
Главное – продержаться достаточно долго, чтобы прибыло подкрепление из Федерации, которое Миронов собрался на этот раз вытребовать, несмотря ни на что, в обход несговорчивого генерала Фокса...
«Постойте-ка. А случайно ли у предводителя мятежников одна из фамилий такая же, как и у командующего войсками сектора?» – пришло на ум подполковнику. Лично он в такие совпадения не верил.
Он отдал так вовремя подоспевшему взводу необходимые приказания, а сам направился к сталкам, которые за время его беседы сбились в кучки и что-то на своём языке обсуждали.
Надо было успокоить их и поскорее свалить с ними отсюда.
«Прости, Красин, – с горечью подумал Миронов. – Я на самом деле ничего не мог для тебя сделать».
* * *
– Неужели – всё?.. – пробормотал растерянный Лас, когда вдруг вновь стало темно: перестала мелькать яркая плазма.
– Похоже на то... – так же ответил Плющ, медленно поднимаясь на ноги.
Вообще все сталки, которые во время боя сидели, зажмурившись, или лежали с оружием в руках на снегу, после наступления тишины стали вставать примерно с тем же выражением на лице, которое было или могло у них быть при начале затмения. Было – у Нурса, Зора, Плюща, Ласа и Ксюни; могло быть – у Иши, Омеля, Лины и восьмёрки детей, которые по разным причинам затмения не видели.
Поняв, что опасность отступила, Иша сразу бросилась к малышне:
– С вами ничего не случилось? Всё хорошо? Вас не задело?..
– Разумеется, нет, – проворчал Нурс, который стоял спиной к суетящейся жене, но слышал каждое её слово. – Если бы выстрелили по ним, то обязательно попали бы сначала в кого-нибудь из солдат, а затем в одного из нас, кто оказался бы на линии огня. Так что мы бы в любом случае это заметили...
– Отец, выключи хоть ненадолго свой рационализм, – сказал Плющ, пряча в ножны клинок. – Если бы на самом деле в кого-то попали (не дай Первосталк, конечно), а нам вдруг пришлось бы отступать, ты бы так же спокойно говорил, что нужно бросить раненого или труп, так как он стал бы для нас обузой...
– Не говори глупостей, – бросил Нурс. – Во-первых, ни в кого из нас не попали. Во-вторых, я не был бы так спокоен. В-третьих, я поступил бы сообразно ситуации...
Плющ молча сделал то, что на одном из федеральных языков называлось «фейспалм».
– Мы победили? – спросила непонятно у кого Ксюня, вертя в одной руке мачет велка Зора, а в другой – его же самопал.
– Похоже на то... – ответил Лас и обнял одной рукой подругу. Та прижалась к нему и осторожно обняла: всё-таки в её руках были довольно смертоносные игрушки.
– Я бы не был столь уверен, – возразил Нурс, всё ещё не поворачиваясь к остальным, – но мы хотя бы не проиграли. Вернее, они не проиграли, – указал он подбородком на окружавших их двойным кольцом военных, пусть этого жеста в темноте и не было видно. – Сами мы не делали практически ничего. Выстрелы через временные бреши в защите – не в счёт. Иша, убери, пожалуйста, бластер, а то детей перестреляешь...
– Думай, что говоришь, Нурс! – для виду возмутилась жена, но оружие всё же сунула в карман куртки.
– И на предохранитель поставь.
– А как?
– Сейчас покажу...
В это время Ксюня спрашивала шёпотом у Ласа, уткнувшись лицом в чуть припорошённый снегом мех его куртки:
– Лас, когда уже всё это закончится? Я устала бояться, убегать, сражаться... За что нам такие беды?..
– Потерпи, милая, – отвечал ей парень. – Если повезёт (а я очень надеюсь, что так и будет), то осталось недолго. Надо просто победить всех оставшихся врагов, и мы сможем, наконец, жить так, как захотим...
– И как ты собираешься всех победить? – раздался рядом голос незаметно подошедшего Плюща. – Отберёшь у кого-нибудь из солдат плазмер и пойдёшь во главе отряда? Да и на кого? Все ж попрятались, наверное, или разбежались уже... Лас, надо признать, что мы сами ничего не можем сделать в этой войне. Нас мало, наше собственное оружие ничего не стоит... И вообще эта война их не с нами, а за нас. За то, чтобы нас всех уничтожить. А защищают нас почему-то федеральные войска...
– Плющ, тебе не кажется, что ты сейчас говоришь в точности как твой отец? – поинтересовалась Ксюня. – Сам же указывал на...
– Это другое! Здесь речь идёт не о наших жизнях, а только о нашей роли в этом конфликте. Мы не одна из противоборствующих сторон и даже не часть отряда Миронова. Мы, скорее, что-то вроде приложения к планете, если рассматривать её в качестве добычи. Не субъект, а объект конфликта. И это печально. Ведь, получается, сами по себе мы ничего не стоим по сравнению с федералами, наши мачеты и самопалы – с их оружием. Единственное, что у нас есть своё, особенное, неповторимое, – это сверхспособности. Да и те пропадают без воздействия радиации... Мне кажется, действительно было бы лучше, если бы нашу планету вообще никогда заново не открыли.
– Плющ, у нас есть мы сами, – сказал Лас. – Военные и те, с кем они борются, отличаются намного меньше, чем мы и кто-либо из них. Они все жестоки, потому что их мир жесток, но не так, как мы и наш мир: у них эта жестокость обязательно связана с оружием и необходимостью угрожать кому-то, убивать, запугивать, врать... А у нас мир не подл по определению, не построен на ненависти. Если мы учимся жить, преодолевая трудности своей волей, то они привыкли преодолевать их с помощью оружия. Не спорю, среди них есть и хорошие люди – та же Зелма, например, – но в целом тот мир, в котором живут они, действительно нам не подходит, и я с тобой, Плющ, в этом согласен. Но мы на то и сталки, чтобы преодолевать трудности, а не просто говорить о том, как всё плохо. Мы не менее сообразительны, чем они, а главное – умеем любить и испытывать другие чувства. Они – не думаю.
– Лас, а как дальше жить? – спросила Ксюня. – Деревню-то они наверняка уничтожили... Получается, «так, как захотим» не выйдет...
– Нам помогут. Заново обустроиться, восстановить дома и всё, что необходимо... Еды дадут с запасом, снова проведут электричество... А к лету всё наладится – пусть и не так, как раньше, но хотя бы будет привычнее, чем сейчас. Вот увидишь: зависимость от Федерации проявляется только тогда, когда в нашу жизнь вмешиваются. А если предоставить нас самим себе (не прямо-таки сразу, а то выжить мы сейчас отдельно от них вряд ли сможем), то мы снова научимся жить сами.
– Ну, дай Первосталк... – прошептала Ксюня, привстала на цыпочки и поцеловала Ласа.
Плющ этого не заметил. Он прислушивался к другому разговору, который доносился с расстояния не более сагни, но звучал гораздо тише диалога Ласа и Ксюни.
– Омель, ты ведь не считаешь меня виноватой во всём, что произошло? – шёпотом спросила Лина, придвинувшись к подростку так близко, как могла себе сейчас позволить, чтобы тот не захотел отстраниться.
– Нет, Лина, – ровным голосом негромко ответил Омель, сидевший на снегу, обхватив руками колени. – Не во всём. Кое за что я даже считаю нужным тебя поблагодарить.
– Это за что же?..
– Если бы я не пошёл на задуманное тобой восстание, то меня не ударили бы по голове, и я бы не обрёл свою способность... хоть и временно, потому что вдали от Сталочной я, как и все сталки, не могу почти ничего. А вернёмся ли мы туда, я не знаю.
– Омель... ты же помнишь, как нам было хорошо вместе? Всё, что между нами было?..
– Да, это было приятно. Но дальше так продолжаться уже не может. Я понял, что внутри, Лина, ты не такая, какой я тебя считал. Ты... слабая. Тебе обязательно кто-то нужен, чтобы чувствовать себя защищённой. Но на самом деле ты боишься того, на что не можешь повлиять.
В голосе подростка прорезалась недетская твёрдость, он понимал, что должен сказать Лине всё, что о ней в последнее время понял.
– Поэтому ты и не пошла вместе со всеми на лагерь экологов: ты побоялась, что там с тобой что-то случится или вы проиграете, и предпочла посмотреть на это издали, при этом для виду чуть подсобив своим огнём.
– Омель, ты чего?.. Если я что-то лично тебе сделала, то прости! Я сделаю всё, чтобы вернуть всё, как было!..
– Нет, Лина. Ничего уже не будет как раньше. Я больше не хочу таких отношений. Я понял, что однажды ты можешь случайно сделать так, что опять плохо будет и мне, и тебе, и всем остальным. Уж прости, но я с тобой больше не буду.
– Ты... ты меня бросаешь? Но как же... Ты меня использовал! Я к тебе со всей душой, а ты!..
– Где твоя душа, Лина? Где она была, когда ты поднимала сталков на бунт против Федерации? Где она была, когда ты доносила велкам на Ксюню и Ласа? Где она сейчас, когда ты меня обвиняешь в том, что сама не осознаёшь? С меня хватит, Лина. Я не позволю тебе использовать меня. Больше никогда и ни за что. А теперь, если разрешишь, я бы хотел посидеть один и поразмышлять.
Лина заткнулась, не зная, что ответить на выпад теперь уже бывшего друга. А Омель отвернулся от неё, отсел на сагнь и погрузился в свои мысли.
В этот момент и застал всю компанию Миронов, войдя внутрь двойного кольца охраны: Нурс и Иша возились с кучкой детей, Зор стоя наблюдал за этим, Ксюня с Ласом целовались, Плющ, Лина и Омель сидели порознь, о чём-то думая.
– Так, внимание всем! – громко сказал подполковник, и Нурс уже привычно вмиг переключился на роль переводчика. – Сейчас мы пойдём дальше на восток, затем завернём к реке. Там я кое-что оставлю и выберу направление, в котором мы уйдём от врагов. Если сможем удалиться хотя бы на пару километров, то снова немного отдохнём – думаю, пару часов... Одна минута на подготовку, потом отправляемся!
Иша тут же засуетилась вокруг малышни, поправляя им одежду и отряхивая от снега, на вопрос одного мальчика: «А когда мы поедим?» – ответила:
– Скоро. Вот только ещё немного прогуляемся по лесу...
– Мне страшно. Тут темно и жутко...
– Не бойся: нас же тут много, а значит, с нами больше ничего не случится...
– Правда?
– Правда-правда...
Остальные же просто поднялись на ноги и стали ожидать времени отхода. Большинство стояло поодиночке, и только Ксюня с Ласом ждали, когда же можно будет пойти дальше, парой.
Ровно через минуту Миронов скомандовал через внешний динамик:
– Идём!
Солдаты внутреннего кольца охраны двинулись вперёд, и сталкам ничего не оставалось, кроме как пойти вместе с ними с такой же скоростью.
Внешнее кольцо было за эту минуту подполковником расформировано. Теперь двое бойцов шли впереди отряда, по одному – по бокам, ещё двое (взводного Миронов отпустил) – сзади.
Сам командующий, как обычно, шёл внутри периметра. Он понимал, что это не признак смелости... но и не признак глупости. Свою жизнь Миронов ценил так же, как и жизни других. Разве что – в силу своего опыта и возможностей – чуточку выше. Самую чуточку, так что почти и незаметно.
Комм мигнул, сигнализируя о полученном сообщении. Подполковник парой движений пальцами по дисплею браслета вывел текст на экран-щиток шлема и удовлетворённо хмыкнул.
Код доступа. Пятьдесят строчек цифр, латинских, русских, греческих букв и разных символов. Миронов пробежал глазами этот странный текст и прикинул, что даже со своей памятью разведчика запомнил бы его минуты за три, не меньше.
«Ну вот и проверим, чего стоит слово этого Фокса-Лисичкина», – подумал подполковник, голосовой командой скопировал код и ввёл в высветившееся окно в меню подключений.
Появилась надпись: «Сеть найдена». Миронов тут же голосом набрал номер, который, кроме него самого, не был известен никому на десятки парсек отсюда.
Когда на вызов ответили, он заговорил:
– Это я. У меня проблемы. На целую планетную систему...
Через две минуты он отключил связь.
На душе стало немного спокойнее. Душу грело осознание того, что он, наконец, смог сделать что-то, что реально могло им всем помочь. Правда, не сейчас, а через пару дней. Но это был гарантированный шанс на победу, и до того как помощь прибудет, надо было просто продержаться.
Пятьдесят-семьдесят часов. Два или три у них уже есть, насчёт оставшихся что-нибудь придумают. Мятежников они потрепали и кое-где даже превзошли психологически, что гораздо важнее. Дай космос, чтобы так продолжалось и дальше.
Почему раньше подполковник не позвонил на этот номер: пока не началось нападение, пока не уничтожили их ретранслятор?.. Но тогда ситуация не была такой серьёзной. А этот контакт был последней, но решающей возможностью. Главное, чтобы был доступный ретранслятор для звонка...
Тем не менее, совесть грыз маленький червячок сомнения: может, правильнее было бы ещё тогда плюнуть на все формальные ограничения и вызвать экстренную эскадру при разведуправлении Генштаба федеральной армии? Миронов не желал в этом себе признаваться, но ответ напрашивался только один: он побоялся.
Побоялся последствий, ущерба своей карьере... Впрочем, и подполковник специальной разведки – тоже человек, а не робот. И его могла бы утешить мысль, что так сложились обстоятельства и подобной ошибки он больше не допустит...
