Часть 1

       
        — Вов, ты вообще представляешь, что мы будем родственникам этих придурков говорить?
       
        — Честно? Нет. Надо бы их нервы пощадить чуток. А то узнать такое про любимого мужа или любимую жену — это же полный пиздец.
       
        — Вот и я думаю, что полный и что пиздец. Давно я аналогичного безобразия не видел.
       
        — Ну, у нас всегда всяких ломаных и битых хватает…
       
        — Добавь ещё резанных и стукнутых.
       
        — Ну да. Работа такая.
       
        — Работа, ты сам давно в этой работе?
       
        — Нет, три года. Отучился полгода, потом в патанатомии год, затем следующая специализация и вот к вам. Вернее, к нам.
       
        — А до того, как полгода отучился?
       
        — А до того у меня была другая жизнь, и сам я был другим человеком.
       
        Он достал из пачки сигарету и закурил.
       
        — Семёныч, что это ты моим прошлым заинтересовался?
       
        — Да нет, Вов, я в твою частную жизнь ни ногой. Просто тебе тридцать два, а ты всего три года с нами. Я сразу после института сюда, вот втянулся, привык.
       
        — И что тебя сюда привело?
       
        — Дык детективов начитался…
       
        Они заржали оба.
       
        — Детективов?!
       
        — Ну да, там про Эркюля Пуаро и Ниро Вульфа. Короче, романтики мне захотелось, острых ощущений.
       
        — Получил свою романтику?
       
        — Неа. Романтики здесь нет, здесь обитает смерть.
       
        — А ты поэт, батенька. Кароч, в детективы ты наигрался.
       
        — Почти. Только вот не перестаю удивляться глупости человеческой.
       
        — Ты это про наших клиентов?
       
        — Про них, родимых.
       
        — А я вот что думаю, Семёныч, они ж, все эти самоубивцы наши, умирать не хотели. Они доказывали своё право на своё мнение.
       
        — Это как, Вов?
       
        — Как?! Пытались на себя внимание обратить, понимаешь, говорили, кричали, просили, чтоб их заметили, поняли. Они ж не думали, ступая за подоконник, что их ждёт смерть. Нет, они ждали свою порцию любви и жалости. Может, в гробу себя представляли, и всех родственников вокруг со слезами. Подругу там, любовницу, друга. Они хотели жить и быть понятыми. Только путь к пониманию выбрали не тот. Не пришло в их светлые головы понимание, что слов о любви они не услышат, потому что тело вдребезги, а душа так далеко, что ей всё равно.
       
        — И как ты додумался до этого?
       
        — Мне жизнь подсказала.
       
        — Тоже на грани был?
       
        — Был. Думал, что смерть — это выход.
       
        — И?
       
        — Учиться пошёл на специализацию. С единственной целью — узнать, что там, после. И это «после» мне не понравилось. Но зацепило другое. Откровение мёртвого тела. Оно, Семёныч, похлеще живого свою историю рассказать может. Да кому я всё это говорю, ты и без меня всё знаешь. Эркюль Пуаро, блин.
       
        — Вот, а значит — это наше с тобой призвание, Вов, их последние истории слушать.
       
        Мирную беседу двух судмедэкспертов прервал вошедший без стука следователь.
       
        — Курите, бездельники? Ну, здрасте.
       
        — И тебе не хворать.
       
        — Ребята, сейчас родственники подъедут на опознание, и протокол составим, а дальше вскрывайте, выдавайте, пусть хоронят. Дело как открыл, так и закрою. В связи со смертью обвиняемого.
       
        — А обвиняемый у тебя — тот, что за рулём был, или девица, которая во время движения сексом с ним занималась?
       
        — Естественно, водитель, управляющий автомобилем.
       
        — Только если бы она ему в движении обзор не закрывала, он бы столб увидел, — многозначительно заметил тот, кого называли Семёныч.
       
        — Во время оргазма? Не смеши. Что в крови?
       
        — Алколоиды растительного происхождения — каннабиноиды. Алкоголь у него два и восемь промилле, а у неё три и два. При таком коктейле он мог и сквозь неё столб увидеть и без неё не заметить, — констатировал Владимир, передавая бланки с заключениями следователю. — Хорошо, дело ночью было, и случайных прохожих эта парочка не встретила. А то жертв было бы больше. Я бы их оформил как соучастников. А то всё на водителя управляющего транспортным средством свалили, а она типа ни при чём.
       
        — По твоей логике, вообще столб виноват. Если бы он не остановил транспортное средство, обнявшее его на скорости под двести, то сладкая парочка была бы жива, — встрял Семёныч.
       
        — Нет дела, ребята. Только есть родственники. У неё родители, и папаша — банкир, который дочку распустил. И чего ей в жизни не хватало?
       
        — Адреналина. Чего ещё, если сексом занимались на такой скорости. Идиоты.
       
        — Ну, то понятно, а вот у него жена и сын маленький. Три года пацану.
       
        В прокуренном кабинете повисло молчание. Вова только переглянулся с Семёнычем. Слов-то не было.
       
        А дальше курить пошёл на улицу. Подальше от злобного банкира и его убитой горем накрашенной жены. Они искали виноватых. Кричали, ругались.
       
        На кого и зачем, было непонятно, да и не нужно. Смерть — она такая. Виноватых не ищет, это всё люди выясняют, отчего да почему.
       
        А потом он увидел её.
       
        Она вошла во двор и остановилась в растерянности. Молодая, симпатичная, хорошо сложенная и очень со вкусом одетая в совсем недешёвые вещи. За руку она вела маленького смешного мальчишку, похожего на ангелочка светлыми кудрями и ясными голубыми глазами.
       
        — Простите, мне на опознание, это куда?
       
        — Прямо по коридору за этой дверью. Ребёнка оставьте здесь.
       
        — Да. Спасибо вам. Вы за ним присмотрите?
       
        — Конечно.
       
        Она прошла и скрылась там, а он присел к мальцу.
       
        — Машина у тебя какая? — спросил Владимир про игрушку в руках мальчика.
       
        — Не дам, — ответил ребёнок.
       
        — Так я и не прошу.
       
        Мальчишка уселся на корточки и стал возить машинку по асфальту.
        Владимир же просто стоял рядом и думал, думал о собственном сыне, которого уже никогда не увидит, скорее всего. О своей жизни, об этом пацане, играющем с машинкой, когда его отец там, в камере холодильной.
        Интересно, что лучше — иметь такого отца или не иметь? Что хорошего видел от него этот мальчик? Хотя, а чёрт его знает, может, и видал… Может, это вне дома он был тем, кем был, а может, это единственная гулянка достойного отца, закончившаяся так трагически.
        А дома он был хорошим отцом и мужем.
       
        Всё это он узнает, чуть позже. Вскрытие покажет всё. Расскажет про то, как теперь уже не человек пришёл к своему концу. Всю всю дорожку, начиная с первого его детского крика, и заканчивая обстоятельствами трагедии прервавшей его жизнь, оставившего мальца безотцовщиной.
       
        Хотя кто его знает…
       

       
       Часть 2

       
       
        Утро застало, как всегда, врасплох.
        Почему утро настолько тяжело переносится, Владимир не совсем понимал. Утро как утро, будильник как будильник — поставлен на шесть двадцать.
       
        Только звонит он всегда в самое сонное и блаженное время, когда вроде только уснул и просыпаться совсем не хочется.
       
        Мозг человеческий устроен странно. Неправильно как-то устроен.
        Почему в три — самое то для бессонницы? И сна ни в одном глазу, как и не бывало. И мысли всякие лезут, какие только не лезут.
        И почему в свои тридцать два он себя совсем стариком чувствует? Именно в это время, с трёх до пяти. И кости, сломанные когда-то, болят и ноют. А главное — душа… Она тоже болит, той непонятной болью, от которой становится так холодно.
       
        Но утро есть утро, и работа есть работа. А потому надо поднимать ленивую задницу и нести её в душ.
       
        Затем кофе и сигарета.
       
        Вернее, не так. Первая сигарета, пока чайник закипает, потом кофе с сигаретой, и уже затем третья сигарета при выходе из дома на свежий воздух.
       
        Потом тоже сигареты в ординаторской, где курить им с Семёнычем никто запретить не может. Они же сами себе хозяева.
       
        Конечно, штат в бюро судебно-медицинской экспертизы не маленький, но у них с Семёнычем отдельное помещение с двумя отдельными столами, двумя хорошими микроскопами фирмы Leica. Мощные такие бинокуляры с кучей дополнительных функций. Ещё бы — они на правоохранительные органы работают, на убойный отдел в первую очередь.
       
        Семёныч уже был на работе, когда Вова зашёл в кабинет.
       
        — Кофе будешь? — вместо приветствия произнёс он.
       
        — Пил с утра. Чаю бы.
       
        — Так наливай, кто ж тебе не даёт-то. Анекдот слушай. В класс пришла новая девочка, Вовочка её спрашивает: «Как вы относитесь к сексу с незнакомыми мужчинами?» «Никак», —отвечает девочка. «Тогда я вынужден представиться — Вован», — говорит Вовочка.
       
        Володя расхохотался.
       
        — Это ты к чему, Семёныч?
       
        — К настроению твоему. К тому, что тебе, видимо, никто не даёт, а ты не представляешься.
       
        — Ты ж вроде как в личную жизнь не лез ещё вчера, что изменилось, коллега?
       
        — Банкира кричавшего вчера помнишь?
       
        — Его забудешь.
       
        — Он этой жене трупа твоего сегодня высказывал, обвинял его в совращении дочери. Типа муж её козёл. А она за него в ответе. А она с пацаном была…
       
        — Мерзавец. Забрали тела-то?
       
        — Забрали. Завтра хоронят. Но это уже не наше с тобой, Вован, дело. Хотя твоё настроение — это дело моё. Потому в разведку я бы с тобой сегодня не пошёл.
       
        — Я только-только на работу пришёл. А ты про разведку, и анекдоты у тебя с бородой.
       
        — Ага, и бомжиха, из люка доставленная, тебя дожидается. — Семёныч ехидно улыбался.
       
        — Бомжиха так бомжиха. Себе кого взял?
       
        — Самоубийцу, сиганула одна с девятого этажа.
       
        — Может, несчастный случай?
       
        — Может. Если окна мыла, то в квартире ведра, тряпки, химия будут. И на руках химия. Смывы сделал. Отправил в лабораторию.
       
        — А на кой ты так рано на работу явился?
       
        — Не уходил я. Вернее, ушёл, поругался с моей Маруськой и вернулся.
       
        — И что ты с Верой Петровной не поделил?
       
        Семёныч всегда, когда ругался с женой, переименовывал её в Маруську. Володя это знал, и знал, что сегодня же она прибежит к нему и будет просить прощения, а он простит, и они, довольные, вместе пойдут домой. Она всегда просила прощения, даже когда виноват был он. Семёныч этот ритуал знал, и блюл, и доводил супругу до белого каления, а потом прощал с высоты своего нехилого роста.
       
        — Я тебе лучше ещё анекдот расскажу, потом попьём чайку, который ты и организуешь и пойдём по трупам. Слушай. Вовочка и его школьный друг нашли мешок анаши. А поскольку ничего не знали о наркотиках, решили его поджечь. Словили кумар, засели рядом и прутся. Мимо шел мусор. Унюхал, чем пахнет, и дое…ался: «Дети! А вы знаете, что из тех, кто нюхает такую срань, получаются подонки, уголовники, извращенцы… — вдохнул поглубже, — …поэты, художники, музыканты!»
       
        — У тебя сегодня все анекдоты про Вовочку?
       
        — Не задирайся, я сегодня холодный, голодный и одинокий мужчина в самом расцвете лет.
       
        — Тогда ладно, тогда пойдёт, да, Владимир Семёныч?
       
        — Вова, ты когда сюда пришёл, после больницы, мы с тобой договорились, что два Вовы в одном кабинете есть перебор. А следовательно, я стал Семёныч, а ты, как младший, остался Вовой. Сечёшь?
       
        — Ещё как, Владимир Семёнович.
       
        — Хам ты, Вова. Ну ладно, ещё анекдот слушай. Сидит мальчик на травке, играет в машинку. Как вдруг у машинки колёса отвалились. Мальчик сидит, плачет. Мимо проходил наркоман, услышал плач мальчика, подошёл и спросил: «Ты чё плачешь?» — «Я колёса потерял!» — «Ну, пойдём со мной, я тебе свои дам!» — «Нет, мне мама сказала на травке сидеть!» — «Блин, мне бы такую маму».
       
        — Семёныч, пошли по трупам, потом и анекдоты будут, и чай, и микроскопия, и Вера Петровна придёт.
       
        — Не прощу!
       
        — Что ж она такого сделала?
       
        — Говорит, что от меня чужими женскими духами пахнет. Вчера-то. Я ей говорю — запах подцепил от трупа. А она мне в ответ: «Ты сифилис от трупа, случаем, не подцепил?» Ну чего ты ржёшь? Конь ты необъезженный.
       
        Настроение резко поднялось, и Владимир, пригласив санитара, отправился на вскрытие бомжихи. Периодически подхихикивал, представляя, какими духами от него сегодня пахнуть будет. Но жены у него нет, и ревновать будет некому.
       
        За соседним столом трудился Семёныч. Периодически отпуская в адрес развеселившегося коллеги всякие колкости.
       
        Покончив с вскрытиями, оба засели за написание протоколов.
       
        — Вова.
       
        — Да, Семёныч.
       
        — Ты женат-то хоть был? Или ты не по женщинам?
       
        — Да что тебя так моя жизнь взволновала? По женщинам я, успокойся, и женат был. Сын имеется.
       
        — Сколько пацану?
       
        — Десять. Только увижу я его вряд ли когда-нибудь.
       
        — Звонишь?
       
        — Звоню. По телефону разговариваем.
       
        — Вов, это Маруся моя озаботилась. Нравишься ты ей.
       
        — Семёныч, ты собственную жену пристроить другому решил?
       
        — Не, Вов, ты что. Такая баба нужна самому. Я ж люблю её. Единственная женщина, которая сумела меня на себе женить. Считай, королева.
       
        Вова только лишь улыбнулся. Смурной его коллега, но настоящий. Со стержнем мужик, и хоть не очень они дружат, но Владимир знал, что на Семёныча можно положиться всегда.
       

       
       Часть 3

       
       
        Последний месяц лета был ужасен, и вовсе не жарой или какими-то бы ни было погодными условиями. Просто в квартире по соседству шёл ремонт. Делали его гастарбайтеры, а потому стучали допоздна, а иногда и ночами шумели. Жили-то там же.
       
        Владимир и так спал плохо, а тут так совсем. Проклинал стены из картона, сквозь которые голоса слышно, не то что передвижение по помещению.
       
        Раньше в этой квартире жила бабулька, милая, старая, никого не трогающая и не задевающая. Он ей хлеб приносил и молоко, разговаривал с ней часто. У неё никого не было, кроме внука, и у него никого — на тот момент уже никого.
       
        В эту квартиру он въехал после развода с женой. Она ему её и купила, продав их общую — большую, родительскую. Свою долю взяла деньгами, так как оставаться в городе не планировала. Ему сообщила адрес и отдала ключи. Она и мебель перевезла, ту, что посчитала нужной, и обустроила его жизнь без неё сообразно своим представлениям. Он ничего не менял, даже после того, как въехал в эту чужую квартиру. За те три года, что он прожил в ней, родным жилище так не стало. Но его всё устраивало и так. Телевизор исправно показывал нужные каналы, книги стояли на полках и занимали целую комнату, компьютер расположился в спальне, рядом с их общей кроватью. Владимир продолжал спать слева, оставляя вторую половину нетронутой.
       
        Так вот, соседская квартира была через стенку от спальни.
       
        Бабулька умерла год назад. Внук её похоронил — не без помощи Володи. А потом квартира пустовала. Целый год.
       
        Но покою пришёл конец.
       
        Последнюю неделю Володя спал в комнате с книгами, на диванчике, даже не пытаясь его разложить. Не высыпался, и жутко болела голова, почти до умопомрачения.
       
        Головные боли, да ещё перед самой осенью, не радовали. Надо было купить лекарства и провести лечение. А иначе можно потерять работоспособность, а этого вот уже совсем не хочется.
       
       

***

       
       
       
        — Вова, ты выглядишь всё хуже и хуже, — прямо с раннего утра завёл свою песнь Семёныч. — Ты либо бабу нашёл и перекувыкарся, либо заболел. Предпочитаю бабу.