Застолье в честь наступающего Нового года подошло к концу. Мария была попросту пьяна. Выпитое шампанское ударило не только в голову, но и в ноги. Да так, что из-за стола встать страшно. Очень не хотелось, чтобы сотрудники заметили её столь плачевное состояние. А ещё слёзы подступили совсем близко, требовалось себя пожалеть, приткнуться к сильному плечу и, вообразив себя маленькой девочкой, жаловаться на большие и маленькие беды и неприятности, чтоб гладили по голове, говорили ласковые слова и утешали. Только гладить по голове и говорить эти самые слова совсем некому.
Никого у неё нет, кроме маленького сынишки. Но тот ещё совсем глупый, только-только три года исполнилось. Друг был, самый близкий, но его на сегодняшнем застолье она не увидела, да и сотрудники сказали, что отпуск он взял с последующим увольнением. Вот так и закончилась их история.
От осознания этого стало грустно, и Маша пила, пила со всеми и танцевала, пока ещё держалась на ногах, изображая веселье, хотя на душе было жутко тоскливо. Нет, не так… Плакала её душа обо всём несбывшемся и не случившемся, а ведь счастье было так близко. Стучало в двери и просило не захлопывать их прямо перед его носом…
Она ещё раз спросила у кадровички, правду ли ей сказали и действительно ли Роман Владимирович Савушкин, иммунолог и кандидат медицинских наук, уволился из их НИИ.
Та рассмеялась, напомнив Маше, что Роман её сокурсник и друг, и кто, как не она, должен всё знать о его планах.
Только Маша ничего не знала.
Они не виделись очень долго. И кто тому виной? Только она и её глупость и гордыня. Но теперь всё осознала и поняла, но возможности увидеться не было: всего неделя, как она вышла из декрета — с делами разбиралась, вникала в работу заново и просто боялась встречи. Столько надежд на праздник возлагала, а оно всё вон как…
Выйдя на улицу, она всё ж разрыдалась.
Здравый смысл говорил, что надо просто перевернуть эту страницу жизни. Такую весомую, продолжительностью двенадцать лет. А сердце…
Да ну его к чёрту, плохим оно советчиком оказалось.
На морозе хмель немного отпустил, только домой идти не хотелось. Конечно, её ждал сын Димка, оставшийся с соседкой, пожилой женщиной, ещё маминой подружкой. Она с удовольствием помогала Маше с ребёнком за совсем небольшую плату в сто долларов, давая возможность Маше заработать на жизнь.
И Маша пошла пешком. Пусть долго, торопиться особо некуда. Захотелось зайти в какой-нибудь магазин и купить что-то себе и сынишке в подарок.
Сегодня Новый год.
Посиделки на работе начались в полдень и закончились к трём часам. Времени навалом: и приготовить успеет, и на стол накрыть. Встретит этот год, как и прошлый, одна. Димка спать будет, у него режим. Хорошо, что сын у неё есть. Единственную правильную вещь сделала, родив его.
В магазине снова почувствовала себя не очень и решила взбодриться, выпив чашечку кофе. Подумала и сделала.
Присела за столик в закрытом кафе и музыкой заслушалась, потягивая бодрящий горячий напиток с изумительным ароматом. Звучал романс Чайковского. Скрипка то плакала, созвучно её душе, то просила жить дальше. Скрипка и арфа.
А слёзы лились и лились, воспоминания крутились перед глазами, напоминая некую мелодраму, только главной героиней в ней была сама Маша.
Она даже не заметила, как к её столику подошла милая пожилая дама в меховой шляпке-таблетке с вуалькой и красивым кожаным клатчем в руках.
— Милая девушка, — обратилась к ней дама, — неужели великая музыка Петра Ильича вызвала поток ваших слёз? Разрешите присесть за ваш столик?
Маша огляделась. Вокруг было по крайней мере три столика, за которыми вообще никто не сидел. Маленькое уютное кафе славилось великолепным кофе и классической музыкой. Но молодёжь его посещала редко, а вот любители Моцарта и Баха захаживали постоянно. Мягкий свет и интимная атмосфера в сочетании с музыкой располагали к чувственности и откровенности.
Маше показалось, что если дама присядет рядом с ней, то слёзы закончатся — ей всегда легче держать себя в руках при посторонних. И она жестом показала, что совершенно не возражает такому соседству, даже улыбнуться попыталась.
Официант принял заказ у дамы, которая решила угостить Машу латте с эклером, да и себе взяла то же самое.
Маша пыталась отказаться, но дама не приняла возражений.
— Сделайте мне одолжение, просто посидите со мной. Поверьте, я нуждаюсь в вашем обществе не меньше, чем вы в моём. Иногда так хочется пожить простой человеческой жизнью, послушать романс Чайковского и поговорить о любви.
Странные слова незнакомки заставили Машу расслабиться. Она не понимала, что с ней происходит, но общество этой женщины оказалось на редкость приятным. А ещё захотелось рассказать всю историю своей жизни, поведать о горе, навалившемся на неё, и таком печальном финале любви, протяжённостью в двенадцать лет.
— Так с чего же всё началось, милочка? — спросила дама, мило улыбнувшись, и откусила маленький кусочек сладкого лакомства.
— Мне было шестнадцать, я поступила в институт, и с Ромкой мы оказались в одной группе. Если вы думаете, что это была любовь с первого взгляда, то точно ошибаетесь. Нет, это была обычная человеческая дружба, но тоже с первого взгляда. С того самого момента, как Ромка сел со мной за одну парту, он был всегда рядом. Жил он на квартире. Его мама считала, что в общежитии у него будет меньше возможности заниматься и больше отвлекающих факторов.
— Ты бывала у него тогда?
— Нет, я считала, что это неприлично. Вот он бывал у нас дома довольно часто и очень нравился моей маме. Мы учили вместе — анатомия требует зубрёжки, а вдвоём как-то легче запоминается. Мы и свободное время проводили вместе, ходили в кино, в театры. Он, как и я, получал удовольствие от оперы и балета, да и русскую драму он тоже любил. Представляете, наши мамы познакомились, звонили друг другу. Они даже подружились. На мой день рождения у нас собралась вся группа, девочки помогали накрывать стол, Ромка пришёл последним. Принёс в подарок торт собственного изготовления. Да, он испёк торт специально для меня и купил бутылку водки. Мама расстроилась, но ничего не сказала, уж больно его любила.
— Его любила мама, браво! Как интересно, — дама захлопала в ладоши. — Какие же чувства испытывала ты? Ничего, что я на «ты»? Думаю, что в дочки ты мне годишься точно.
— Мне нравились наши отношения, но тогда я считала, что любовь — это нечто другое. Не такое спокойное и обыденное, я думала, что любовь — это пожар. Мечтала о страсти. А Ромка просто свой, рыжий, невысокий, коренастый такой.
Дама внимательно наблюдала за Машей. За сожалением, отразившемся на лице. Слёзы высохли. Она спокойно, без истерики могла говорить, вспоминать и анализировать.
— Я влюбилась в другого, — произнесла Маша с горькой улыбкой. — Повелась на красивые слова и комплименты. Загорелась, как спичка. Вы не поверите, я готова была на любые безумства, а он мной просто играл. О! Сколько слёз я пролила тогда, думала, что жизнь кончилась, когда он меня бросил. Может быть, всё так бы и случилось, но Рома не дал мне впасть в безумие. Он всё время был со мной. Всё время, просто как друг… От первого сжигающего чувства я отходила долго. В любовь я больше не верила. Ромка увлёкся горным туризмом, звал меня с собой, но это не моё. Я люблю горы, но ночевать в палатке, готовить на костре, петь песни под луной?.. Нет, я слишком городская и люблю удобства. Мы всё так же проводили время вместе в институте, в клиниках, а вот свободное время уже врозь. Моя мама пыталась воззвать к моему рассудку. Она говорила, что я зря дала Роману такую свободу, что там, в компании, девушки и они своего шанса не упустят. Я же смеялась, что мальчика испортить невозможно, и вообще у меня своя жизнь, а у него своя. Не понимала лишь одного, почему ночами он мне снится и совсем не в пуританских снах. Вот так шли годы. После пятого курса был выбор направления, состав группы сильно поменялся, я выбрала терапию, он тоже. Мы продолжали сидеть за одной партой и рядом на лекциях. Только в кино и в театр я ходила с другими, а так хотелось с ним. Двадцать два — это уже не шестнадцать и даже не восемнадцать, пришла пора думать о будущем, определяться, что делать после института, искать работу. Я пошла в кружок дермато-венерологии, и Рома тоже захотел туда же. Мы снова были вместе. Я не понимала его. Знала, что он давно не мальчик, что женщины в его жизни случались, правда, он всегда, когда рассказывал о них, добавлял, что там ничего серьёзного. Я верила, но меня их присутствие в его жизни сильно задевало.
— Ты пробовала говорить с ним об этом?
— Нет. Не могла же я первой сказать ему, что он мне вовсе не безразличен! Как-то мы возвращались после занятий, путь был дальний, и он захотел пройтись пешком, я тоже не возражала. Вот тогда он спросил, согласилась ли бы я выйти за него замуж. Если бы вы знали, как светились его глаза, когда я просто утвердительно кивнула в ответ. Теперь даже смешно вспоминать, что счастье было так близко.
— Что или кто встал между вами на этот раз? — обеспокоенно спросила дама, подозвав официанта и заказав по коктейлю.
— Сначала казалось, что ничего. Роман попросил моей руки у моей матери. Она, естественно, согласилась. Они с его родителями обсуждали количество приглашённых гостей, а мы наслаждались друг другом, когда грянул гром среди ясного неба. Он берёг меня, рассчитывая решить самостоятельно все вопросы и отвести беду. А я не могла понять его плохого настроения. Горькую правду я узнала случайно. Подруга жены моего двоюродного брата делилась с ней своими сердечными тайнами. А Диля рассказала мне о подлом студенте меда, соблазнившем её подругу, а теперь бросившем её беременной. Я бы никогда не подумала на Ромку, если бы она не сказала, что он рыжий. На следующий день я спросила у него, и всё оказалось правдой. Они действительно расстались. Вот только о беременности стало известно уже после их разрыва. Наша свадьба, естественно, расстроилась. Его мать заявила, что её внук должен родиться в законном браке, а я дура, каких свет не видывал, потому что слишком долго носом крутила и не ценила то, что имела.
Маша снова расплакалась.
Её собеседница молчала. Потом накрыла своей тёплой рукой ладонь девушки.
— Как же ты пережила всё это, милая?
— Не знаю. В той ситуации я оказалась сильной. Ромка раскис, поругался с матерью, у его отца случился первый инфаркт. Тут госэкзамены на носу, распределение. Я поддерживала его, как могла. Уверяла, что любовь к ребёнку решит все вопросы, рассказывала, что он сможет быть счастлив с той, другой. А сама рыдала ночами. На их регистрации я была дружкой. После свадьбы его жена уехала к своим родителям в другой город. Мы же сдали все экзамены и получили дипломы. Знаете, что я вынесла из всей этой истории и из шести лет жизни? Оказалось, я не представляю, как мне жить дальше одной, без него. Ромка мне необходим, как воздух, вода и пища.
Дама улыбнулась.
— Может быть, это и есть любовь? — спросила она. — Но ведь ваша история на том моменте не закончилась, верно?
Маша покачала головой из стороны в сторону.
— Нет, вы правы, в ординатуре мы снова были вместе. Вместе и врозь, потому что у него где-то далеко на юге жила жена, с которой он не общался. А у меня оставался друг, которого я любила гораздо больше, чем просто друга, но не могла себе позволить даже думать о нём. Тем более проявлять каким-либо образом свои чувства. Я чувствовала ответственность перед тем ребёнком, а он точно не был ни в чём виноват. Не могла же я лишить его отца. К жене Роман поехал только летом. Сыну исполнилось полгода, а он ни разу ещё не видел его. Мне сказал, что хочет получить развод, будет платить алименты, помогать, но жить с ней — никогда. Я опять поверила.
Романс Чайковского рвал душу, рассказывая о неслучившейся любви. Такой, как у Маши, которую пришлось запереть в сердце, сжигающую его изнутри.
Дама, сидящая с Марией за одним столиком, тоже, казалось, опечалилась. Теперь обе руки молодой женщины были в её руках на столе, и держала их крепко.
— Обманул? — почти шёпотом спросила она.
— Нет. Он действительно всё так и собирался сделать, но увидел сына, рыжеволосого, как он сам, и растаял. Разве можно назвать любовь к ребёнку обманом? Нет. Просто она оказалась сильнее, важнее, правильней. А ещё через год его жена приехала к Роме, и они стали жить вместе, нормальной обычной семьёй. Я отдалилась тогда. Пустила слухи о своём якобы внезапно вспыхнувшем романе. Ловила взгляды своего друга на обходах и конференциях и попросила директора направить нас в разные отделы. Я даже видела его сына с женой однажды на ёлке в институте. Меня тогда назначили Снегурочкой на детский праздник. Его мальчик читал мне стихи, а я дарила ему новогодний подарок и думала, что у меня тоже мог бы быть вот такой же рыжий ребёнок. После того Нового года наше общение с Ромой свелось практически к нулю. Он занимался диссертацией, а у меня заболела мама. Тут уже мне совсем не до любви стало. Я не хочу вспоминать тот период жизни. Больницы, операции, разбитые надежды, попытки поддержать её, внушить желание жить и вытащить любой ценой. Но, увы… Она умерла через полтора года. Я не знаю, как справилась бы с похоронами и поминками, если бы не Рома. Он взял на себя всё. Тогда я узнала, что двумя месяцами ранее он похоронил своего отца. Вот такие вот качели. После поминок в столовой он привёз меня домой и остался. Можете меня осуждать, но в ту ночь мы были вместе, любили друг друга за все годы врозь. Больше всего тогда я боялась, что наступит рассвет и я снова останусь одна. Конечно, больше этого не повторилось, он вернулся к жене, а я через месяц узнала о своём интересном положении. Надо было что-то решать. И я не придумала ничего лучше, как рассказать на работе историю моей внеземной любви к военному. Говорила всем, что служит он далеко, практически в пустыне, и живёт в казарме. Купила обручальное кольцо и носила его, изображая замужнюю женщину. Естественно, из роддома меня никто не встречал, кроме двоюродного брата. А дальше встал вопрос, на что жить дальше. Декретные я экономила, как могла, а потом стала ходить в своём районе делать уколы и ставить капельницы, слава Богу, мне соседка помогает с сыном. Она и сейчас с ним. Ещё подрабатывала в медицинском центре, напротив дома. Моему Димочке уже три года, скоро он пойдёт в садик, а я вышла на работу.
— И Роман так ничего и не знает? — удивлённо спросила моя собеседница.
— О том, что это его сын? Нет, не знает. Рома видел нас, когда я относила документы о рождении ребёнка на работу. Поздравил с сыном, но интереса к нему не проявил, спросил лишь, как назвала, и дал денег на подарок. Я взяла. Купила серебряную ложку. Чтоб память об отце была. Тогда он и подумать не мог, что это его ребёнок. Вот если бы теперь он увидел Димку, все вопросы отпали бы сами собой.
Никого у неё нет, кроме маленького сынишки. Но тот ещё совсем глупый, только-только три года исполнилось. Друг был, самый близкий, но его на сегодняшнем застолье она не увидела, да и сотрудники сказали, что отпуск он взял с последующим увольнением. Вот так и закончилась их история.
От осознания этого стало грустно, и Маша пила, пила со всеми и танцевала, пока ещё держалась на ногах, изображая веселье, хотя на душе было жутко тоскливо. Нет, не так… Плакала её душа обо всём несбывшемся и не случившемся, а ведь счастье было так близко. Стучало в двери и просило не захлопывать их прямо перед его носом…
Она ещё раз спросила у кадровички, правду ли ей сказали и действительно ли Роман Владимирович Савушкин, иммунолог и кандидат медицинских наук, уволился из их НИИ.
Та рассмеялась, напомнив Маше, что Роман её сокурсник и друг, и кто, как не она, должен всё знать о его планах.
Только Маша ничего не знала.
Они не виделись очень долго. И кто тому виной? Только она и её глупость и гордыня. Но теперь всё осознала и поняла, но возможности увидеться не было: всего неделя, как она вышла из декрета — с делами разбиралась, вникала в работу заново и просто боялась встречи. Столько надежд на праздник возлагала, а оно всё вон как…
Выйдя на улицу, она всё ж разрыдалась.
Здравый смысл говорил, что надо просто перевернуть эту страницу жизни. Такую весомую, продолжительностью двенадцать лет. А сердце…
Да ну его к чёрту, плохим оно советчиком оказалось.
На морозе хмель немного отпустил, только домой идти не хотелось. Конечно, её ждал сын Димка, оставшийся с соседкой, пожилой женщиной, ещё маминой подружкой. Она с удовольствием помогала Маше с ребёнком за совсем небольшую плату в сто долларов, давая возможность Маше заработать на жизнь.
И Маша пошла пешком. Пусть долго, торопиться особо некуда. Захотелось зайти в какой-нибудь магазин и купить что-то себе и сынишке в подарок.
Сегодня Новый год.
Посиделки на работе начались в полдень и закончились к трём часам. Времени навалом: и приготовить успеет, и на стол накрыть. Встретит этот год, как и прошлый, одна. Димка спать будет, у него режим. Хорошо, что сын у неё есть. Единственную правильную вещь сделала, родив его.
В магазине снова почувствовала себя не очень и решила взбодриться, выпив чашечку кофе. Подумала и сделала.
Присела за столик в закрытом кафе и музыкой заслушалась, потягивая бодрящий горячий напиток с изумительным ароматом. Звучал романс Чайковского. Скрипка то плакала, созвучно её душе, то просила жить дальше. Скрипка и арфа.
А слёзы лились и лились, воспоминания крутились перед глазами, напоминая некую мелодраму, только главной героиней в ней была сама Маша.
Она даже не заметила, как к её столику подошла милая пожилая дама в меховой шляпке-таблетке с вуалькой и красивым кожаным клатчем в руках.
— Милая девушка, — обратилась к ней дама, — неужели великая музыка Петра Ильича вызвала поток ваших слёз? Разрешите присесть за ваш столик?
Маша огляделась. Вокруг было по крайней мере три столика, за которыми вообще никто не сидел. Маленькое уютное кафе славилось великолепным кофе и классической музыкой. Но молодёжь его посещала редко, а вот любители Моцарта и Баха захаживали постоянно. Мягкий свет и интимная атмосфера в сочетании с музыкой располагали к чувственности и откровенности.
Маше показалось, что если дама присядет рядом с ней, то слёзы закончатся — ей всегда легче держать себя в руках при посторонних. И она жестом показала, что совершенно не возражает такому соседству, даже улыбнуться попыталась.
Официант принял заказ у дамы, которая решила угостить Машу латте с эклером, да и себе взяла то же самое.
Маша пыталась отказаться, но дама не приняла возражений.
— Сделайте мне одолжение, просто посидите со мной. Поверьте, я нуждаюсь в вашем обществе не меньше, чем вы в моём. Иногда так хочется пожить простой человеческой жизнью, послушать романс Чайковского и поговорить о любви.
Странные слова незнакомки заставили Машу расслабиться. Она не понимала, что с ней происходит, но общество этой женщины оказалось на редкость приятным. А ещё захотелось рассказать всю историю своей жизни, поведать о горе, навалившемся на неё, и таком печальном финале любви, протяжённостью в двенадцать лет.
— Так с чего же всё началось, милочка? — спросила дама, мило улыбнувшись, и откусила маленький кусочек сладкого лакомства.
— Мне было шестнадцать, я поступила в институт, и с Ромкой мы оказались в одной группе. Если вы думаете, что это была любовь с первого взгляда, то точно ошибаетесь. Нет, это была обычная человеческая дружба, но тоже с первого взгляда. С того самого момента, как Ромка сел со мной за одну парту, он был всегда рядом. Жил он на квартире. Его мама считала, что в общежитии у него будет меньше возможности заниматься и больше отвлекающих факторов.
— Ты бывала у него тогда?
— Нет, я считала, что это неприлично. Вот он бывал у нас дома довольно часто и очень нравился моей маме. Мы учили вместе — анатомия требует зубрёжки, а вдвоём как-то легче запоминается. Мы и свободное время проводили вместе, ходили в кино, в театры. Он, как и я, получал удовольствие от оперы и балета, да и русскую драму он тоже любил. Представляете, наши мамы познакомились, звонили друг другу. Они даже подружились. На мой день рождения у нас собралась вся группа, девочки помогали накрывать стол, Ромка пришёл последним. Принёс в подарок торт собственного изготовления. Да, он испёк торт специально для меня и купил бутылку водки. Мама расстроилась, но ничего не сказала, уж больно его любила.
— Его любила мама, браво! Как интересно, — дама захлопала в ладоши. — Какие же чувства испытывала ты? Ничего, что я на «ты»? Думаю, что в дочки ты мне годишься точно.
— Мне нравились наши отношения, но тогда я считала, что любовь — это нечто другое. Не такое спокойное и обыденное, я думала, что любовь — это пожар. Мечтала о страсти. А Ромка просто свой, рыжий, невысокий, коренастый такой.
Дама внимательно наблюдала за Машей. За сожалением, отразившемся на лице. Слёзы высохли. Она спокойно, без истерики могла говорить, вспоминать и анализировать.
— Я влюбилась в другого, — произнесла Маша с горькой улыбкой. — Повелась на красивые слова и комплименты. Загорелась, как спичка. Вы не поверите, я готова была на любые безумства, а он мной просто играл. О! Сколько слёз я пролила тогда, думала, что жизнь кончилась, когда он меня бросил. Может быть, всё так бы и случилось, но Рома не дал мне впасть в безумие. Он всё время был со мной. Всё время, просто как друг… От первого сжигающего чувства я отходила долго. В любовь я больше не верила. Ромка увлёкся горным туризмом, звал меня с собой, но это не моё. Я люблю горы, но ночевать в палатке, готовить на костре, петь песни под луной?.. Нет, я слишком городская и люблю удобства. Мы всё так же проводили время вместе в институте, в клиниках, а вот свободное время уже врозь. Моя мама пыталась воззвать к моему рассудку. Она говорила, что я зря дала Роману такую свободу, что там, в компании, девушки и они своего шанса не упустят. Я же смеялась, что мальчика испортить невозможно, и вообще у меня своя жизнь, а у него своя. Не понимала лишь одного, почему ночами он мне снится и совсем не в пуританских снах. Вот так шли годы. После пятого курса был выбор направления, состав группы сильно поменялся, я выбрала терапию, он тоже. Мы продолжали сидеть за одной партой и рядом на лекциях. Только в кино и в театр я ходила с другими, а так хотелось с ним. Двадцать два — это уже не шестнадцать и даже не восемнадцать, пришла пора думать о будущем, определяться, что делать после института, искать работу. Я пошла в кружок дермато-венерологии, и Рома тоже захотел туда же. Мы снова были вместе. Я не понимала его. Знала, что он давно не мальчик, что женщины в его жизни случались, правда, он всегда, когда рассказывал о них, добавлял, что там ничего серьёзного. Я верила, но меня их присутствие в его жизни сильно задевало.
— Ты пробовала говорить с ним об этом?
— Нет. Не могла же я первой сказать ему, что он мне вовсе не безразличен! Как-то мы возвращались после занятий, путь был дальний, и он захотел пройтись пешком, я тоже не возражала. Вот тогда он спросил, согласилась ли бы я выйти за него замуж. Если бы вы знали, как светились его глаза, когда я просто утвердительно кивнула в ответ. Теперь даже смешно вспоминать, что счастье было так близко.
— Что или кто встал между вами на этот раз? — обеспокоенно спросила дама, подозвав официанта и заказав по коктейлю.
— Сначала казалось, что ничего. Роман попросил моей руки у моей матери. Она, естественно, согласилась. Они с его родителями обсуждали количество приглашённых гостей, а мы наслаждались друг другом, когда грянул гром среди ясного неба. Он берёг меня, рассчитывая решить самостоятельно все вопросы и отвести беду. А я не могла понять его плохого настроения. Горькую правду я узнала случайно. Подруга жены моего двоюродного брата делилась с ней своими сердечными тайнами. А Диля рассказала мне о подлом студенте меда, соблазнившем её подругу, а теперь бросившем её беременной. Я бы никогда не подумала на Ромку, если бы она не сказала, что он рыжий. На следующий день я спросила у него, и всё оказалось правдой. Они действительно расстались. Вот только о беременности стало известно уже после их разрыва. Наша свадьба, естественно, расстроилась. Его мать заявила, что её внук должен родиться в законном браке, а я дура, каких свет не видывал, потому что слишком долго носом крутила и не ценила то, что имела.
Маша снова расплакалась.
Её собеседница молчала. Потом накрыла своей тёплой рукой ладонь девушки.
— Как же ты пережила всё это, милая?
— Не знаю. В той ситуации я оказалась сильной. Ромка раскис, поругался с матерью, у его отца случился первый инфаркт. Тут госэкзамены на носу, распределение. Я поддерживала его, как могла. Уверяла, что любовь к ребёнку решит все вопросы, рассказывала, что он сможет быть счастлив с той, другой. А сама рыдала ночами. На их регистрации я была дружкой. После свадьбы его жена уехала к своим родителям в другой город. Мы же сдали все экзамены и получили дипломы. Знаете, что я вынесла из всей этой истории и из шести лет жизни? Оказалось, я не представляю, как мне жить дальше одной, без него. Ромка мне необходим, как воздух, вода и пища.
Дама улыбнулась.
— Может быть, это и есть любовь? — спросила она. — Но ведь ваша история на том моменте не закончилась, верно?
Маша покачала головой из стороны в сторону.
— Нет, вы правы, в ординатуре мы снова были вместе. Вместе и врозь, потому что у него где-то далеко на юге жила жена, с которой он не общался. А у меня оставался друг, которого я любила гораздо больше, чем просто друга, но не могла себе позволить даже думать о нём. Тем более проявлять каким-либо образом свои чувства. Я чувствовала ответственность перед тем ребёнком, а он точно не был ни в чём виноват. Не могла же я лишить его отца. К жене Роман поехал только летом. Сыну исполнилось полгода, а он ни разу ещё не видел его. Мне сказал, что хочет получить развод, будет платить алименты, помогать, но жить с ней — никогда. Я опять поверила.
Романс Чайковского рвал душу, рассказывая о неслучившейся любви. Такой, как у Маши, которую пришлось запереть в сердце, сжигающую его изнутри.
Дама, сидящая с Марией за одним столиком, тоже, казалось, опечалилась. Теперь обе руки молодой женщины были в её руках на столе, и держала их крепко.
— Обманул? — почти шёпотом спросила она.
— Нет. Он действительно всё так и собирался сделать, но увидел сына, рыжеволосого, как он сам, и растаял. Разве можно назвать любовь к ребёнку обманом? Нет. Просто она оказалась сильнее, важнее, правильней. А ещё через год его жена приехала к Роме, и они стали жить вместе, нормальной обычной семьёй. Я отдалилась тогда. Пустила слухи о своём якобы внезапно вспыхнувшем романе. Ловила взгляды своего друга на обходах и конференциях и попросила директора направить нас в разные отделы. Я даже видела его сына с женой однажды на ёлке в институте. Меня тогда назначили Снегурочкой на детский праздник. Его мальчик читал мне стихи, а я дарила ему новогодний подарок и думала, что у меня тоже мог бы быть вот такой же рыжий ребёнок. После того Нового года наше общение с Ромой свелось практически к нулю. Он занимался диссертацией, а у меня заболела мама. Тут уже мне совсем не до любви стало. Я не хочу вспоминать тот период жизни. Больницы, операции, разбитые надежды, попытки поддержать её, внушить желание жить и вытащить любой ценой. Но, увы… Она умерла через полтора года. Я не знаю, как справилась бы с похоронами и поминками, если бы не Рома. Он взял на себя всё. Тогда я узнала, что двумя месяцами ранее он похоронил своего отца. Вот такие вот качели. После поминок в столовой он привёз меня домой и остался. Можете меня осуждать, но в ту ночь мы были вместе, любили друг друга за все годы врозь. Больше всего тогда я боялась, что наступит рассвет и я снова останусь одна. Конечно, больше этого не повторилось, он вернулся к жене, а я через месяц узнала о своём интересном положении. Надо было что-то решать. И я не придумала ничего лучше, как рассказать на работе историю моей внеземной любви к военному. Говорила всем, что служит он далеко, практически в пустыне, и живёт в казарме. Купила обручальное кольцо и носила его, изображая замужнюю женщину. Естественно, из роддома меня никто не встречал, кроме двоюродного брата. А дальше встал вопрос, на что жить дальше. Декретные я экономила, как могла, а потом стала ходить в своём районе делать уколы и ставить капельницы, слава Богу, мне соседка помогает с сыном. Она и сейчас с ним. Ещё подрабатывала в медицинском центре, напротив дома. Моему Димочке уже три года, скоро он пойдёт в садик, а я вышла на работу.
— И Роман так ничего и не знает? — удивлённо спросила моя собеседница.
— О том, что это его сын? Нет, не знает. Рома видел нас, когда я относила документы о рождении ребёнка на работу. Поздравил с сыном, но интереса к нему не проявил, спросил лишь, как назвала, и дал денег на подарок. Я взяла. Купила серебряную ложку. Чтоб память об отце была. Тогда он и подумать не мог, что это его ребёнок. Вот если бы теперь он увидел Димку, все вопросы отпали бы сами собой.
