Часть 1
— Мама, расскажи мне сказку.
Она села на кровать рядом с сыном.
— О ком?
— О папе.
Слезы непроизвольно навернулись на глаза.
— Ты опять плачешь? Почему? Ты сама мне рассказывала, что ему там хорошо и спокойно, что он нас видит. Зачем плачешь?
— Я не плачу, просто скучаю. А хочешь, я тебе почитаю?
— Нет. Хочу такую сказку, чтобы была сначала твоя, а когда расскажешь — моя. Понимаешь?! Чтобы ее знали только ты и я.
— Сынок, я же не сказочница. Я не умею красивые сказки сочинять. Были писатели, они сочиняли замечательные истории, которые читают каждому ребенку в мире. На разных языках, и все любят эти сказки.
— А я люблю твои. Те тоже ничего, но твои лучше.
Она рассмеялась. Это было так здорово, хотя, наверно, неправильно, только безумно приятно. Это была невероятная связь сына и матери.
***
Ее мальчик давно спал, а она все никак не могла. Слезы катились и впитывались в подушку. В голове снова и снова всплывали картинки из прошлой жизни. Их свадебный танец… Они столько времени потратили на то, чтобы научиться танцевать и столько танцевали вместе. Каждый танец был счастьем. Глаза в глаза, руки, касающиеся друг друга. Они забывали, где они и зачем, и смотрели друг другу в глаза, периодически не слыша тренера. А она просто любовалась ими, такими красивыми и молодыми.
Свадьба! Летящие лепестки роз. Восторженные взгляды его друзей - завистливые подруг. И их танец. Как будто первый, такой… Воздушный. Его руки на ее теле, и полет, буквально полет с ним, навсегда.
Кто же мог знать, что это навсегда так быстро закончится? За что?
Она так часто задавала этот вопрос: за что? Почему так случилось?
Он был таким молодым. И она его так любила…
Почему люди, которым и жить-то не обязательно, живут и здравствуют, а его больше нет?
— Нет! Нет! Это неправильно, так не должно быть, — слезы уже душили, и она захлебывалась.
Картинки танца и свадьбы исчезли, осталась лишь боль. Неутихающая и все еще болезненно-острая. Время было не властно над этой болью. Ее душа стала сплошной раной в тот момент, когда она услышала, что его больше нет.
Опять навалились воспоминания.
Она приготовила ужин и ждала. Сынишка строил что-то из деталей конструктора Лего. Играла музыка. Обычный вечер. За годы вместе — он стал просто обычным.
С минуты на минуту раздастся звук поворачивающегося ключа в замке, она выйдет в прихожую, вытирая руки о полотенце на поясе, сынишка вприпрыжку выскочит из комнаты с радостным криком: «Папа!».
Он поднимет сына высоко над собой и подбросит к потолку. Потом с улыбкой подойдет к ней, обнимет и нежно поцелует.
Всё как обычно. Всё как всегда.
Только не в тот день.
Минуты шли и шли, скапливаясь в часы, а его все не было…
Сын попросил кушать, она дала. Не держать же ребенка голодным.
А потом ожидание стало невыносимым. Тогда и раздался телефонный звонок. Он был в больнице. Его оперировали.
Она не помнила, как добралась. В холле уже были его родители. Мать плакала. Но они тоже ничего не знали, просто ничего.
Время тянулось невероятно медленно, а потом появился врач.
Она почти не слышала, что он говорит, только лишь понимала, что счастье осталось в прошлом. А теперь пришло горе.
И пусть он бы просто остался жив, хоть какой, хоть в инвалидном кресле, хоть в коме, но только был бы жив.
А все было не так. Его больше не было.
Просто не стало самого близкого и любимого человека. Просто не стало. Просто…
Смерть — это ведь вообще просто. Был — и нету. Жил, дышал, любил, родил сына, и все исчезло в один миг.
Вот как оно — просто.
Его мать потеряла сознание. Ей дали нашатырь. Она плакала так горько.
А сын все никак не мог понять, что произошло.
И она ему объясняла, что папа ушел в другой мир. Что теперь они его просто не видят, но он видит их. Что он все равно здесь, что он с ними. Потому что человек имеет бессмертную душу, которая умеет любить. А его отец их любил, то есть любит. Навсегда. А потому никуда не уйдет и будет с ними.
Твердила одно и то же, непонятно кого уговаривая, ребенка или себя саму…
А потом ей разрешили пойти попрощаться с ним.
И вот тогда, увидев его безжизненное тело, пришло осознание.
Только пришло ли?
Вот уже год, как его фактически нет, а она каждый день готовит ужин и ждет звук поворачивающегося ключа в замке входной двери. Ждет до того момента, пока зажигаются на небе звезды. Пока луна не устремляет свой холодный свет в ее окно, и она понимает, что он опять не придет. Потому что все осталось в прошлом…
Так просто…
Она садится за стол и ест, ведь есть надо, у нее сын. И никто кроме нее его не вырастит. И кому какое дело, что душа ее давно умерла, тогда, когда она увидела безжизненное тело.
А назавтра все повторяется, и так изо дня в день.
Она укладывает сынишку спать и рассказывает ему сказки… про папу.
Потому что у ребенка должен быть папа. Должен быть тот, на кого так хочется быть похожим. И в ее сказках он живой.
Сыну нравится. Он даже книжки не хочет больше читать. Он хочет слушать мамины сказки. Совершенно бесхитростные, но в них есть его папа.
И она верит в свои сказки, как верит в то, что наступит день, когда повернется ключ в замке, и он войдет…
Вот так верит в придуманную ею иллюзию и живет этой верой. Верой любви.
Любовь не умирает. Умирают люди, только не любовь.
Она продолжает любить и ждать…
Сначала приходили люди, ее подруги, с утешениями и уверениями, что все пройдет, что надо начинать жить заново.
Его друзья, с женами и без, с вопросами, что она будет теперь делать, и претендуют ли его родители на квартиру, подаренную к свадьбе.
А родители все также любили внука. Приходили по выходным, вспоминали вместе. Мама его плакала. Все время плакала. Она жутко изменилась за этот год, похудела, постарела. Единственным ее интересом оставался внук. Он держал своими маленькими ладошками ее на этой земле.
Свекровь стала для нее родной и близкой, горе объединило их гораздо сильнее чем годы счастья.
И она тоже рассказывала внуку сказки, только про маленького папу.
Часть 2
— Я говорю тебе, она не придет.
— Придет! Ее свекровь обещала забрать внука и отправить ее к нам.
— Не понимаю я ее! Год прошел, а она все такая же, ну разве что работает. Жизнь-то не кончилась, жить надо. Молодая баба, а выглядит лет на десять старше чем есть. Ей сороковник спокойно дашь.
— Только свою пламенную речь придержи. Ей говорить этого не надо. Вот заставить ее пойти в парикмахерскую, покрасить волосы, чтобы седину незаметно было, и избавиться от дурацкого хвоста надо. Ты права, жизнь продолжается, но она застряла. Жизнь как бы обтекает ее, она вне этой жизни.
— Ага, а еще сказки... ты знаешь, что ежедневно она рассказывает сказки сыну на ночь, про папу. Это сумасшествие!
— Это горе!
— Горе было год назад! Да, я понимаю, что это шок, что пережить трудно, но надо. Сын растет. А потом, ей самой и тридцати нет. Кстати, она ж с тобой в одном классе училась. Сколько ей?
— Она меня младше на год почти. А я тебя на два. Вот и считай, ей двадцать шесть лет. Максу в этом году тридцать было бы.
— Вот про Макса ты ей только не говори, а то весь вечер будут только слезы и все те же сказки.
— Хорошо, давай выработаем программу-минимум.
— Познакомим ее с кем-нибудь.
— Не беги впереди паровоза. Это максимум. Ее нужно сводить в парикмахерскую.
— И все?
— Пока все. Я думаю, что и это будет сделать очень трудно.
— Как ее на работе терпят?!
— Она интересна внешне, приветлива, мила, умеет разговаривать с людьми, корректна. Что еще надо?
— А внешний вид? Шеф молчит?
— Молчит. Он просил ее надевать белую блузку, как у всех в банке, но она ни в какую. Только в черной.
— Вот, ее надо одеть. Купить шмотки. Мы же сможем?!
— Ее нужно в парикмахерскую, закрасить седые волосы, приобрести вид. Продвигаться будем совсем маленькими шажками. Помнишь, как нам психолог объяснял? Очень медленно, но она должна привыкнуть жить полноценной жизнью.
— Как женщина одна может жить полноценной жизнью? Ей нужен мужчина.
— Она должна научиться жить без него. Ты где была и чем слушала?! Вот всю жизнь ты торопыга и балаболка.
— Спасибо!
— Всегда пожалуйста.
— Я по-твоему не хочу для нее хорошей жизни?
— Хочешь, только если ты ей сейчас про мужчин говорить будешь, то она сбежит и опять замкнется. Как тогда, когда она нас с тобой из дома выгнала.
— Так ты ж сама тогда сказала ей, что страницу жизни с Максимом перевернуть нужно.
— Она была не готова, а я повела себя, как дура. Как я могла сыпать соль на тогда совсем свежую рану? Жалею, очень жалею. Из-за моей глупости мы потеряли столько времени. А она страдает. Она наша лучшая подруга!
— Жалко мне ее, но я не понимаю. Расставалась я с мужиками, и ничего. А Максим! Ну красивый он был. А так, обыкновенный. Чего убиваться-то, не последний, надеюсь, он у нее.
— Она его любит, до сих пор любит. Для нее он самый красивый и самый лучший. Она счастлива с ним была.
— Счастлива? А сколько жаловалась, и то он делает не так, и это не эдак. Хотя мелочи все это. Такие мелочи...
— Он был ее человеком...
Они замолчали обе и салфетками стали промакивать внезапно повлажневшие глаза.
— Ну и чего ты разревелась?
— А ты?
— Ирку жалко... Представила, как она живет, и выть захотелось.
— Да вот и я тоже, только мы тут совсем по другому поводу. Мы не жалеть ее пришли, а помочь. Понимаешь?
Они по очереди сходили в туалетную комнату и восстановили макияж.
Только Иры все не было. Обе подруги поглядывали на айфоны, лежавшие на столе. Затем друг на друга. Потом снова на айфоны.
Время неумолимо шло вперед. Подруга опаздывала. Они должны были встретиться минут сорок назад. Но она не приходила и казалось, что уже не придет.
— Может, позвонить?
— Может, свекрови? Так уже точно будем знать ждать или не ждать.
— А если к ней домой завалиться, взять бутылочку вина и конфеты? Надеюсь, не выгонит.
— И что мы там делать будем? Реветь втроем?
— Тоже выход. А почему бы не пореветь втроем? Почему ей одной реветь можно, а втроем нельзя? А так плечо дружеское рядом. Есть куда реветь.
Они помолчали, каждая думала о новом плане спасения Ирки от самой себя.
— Пф! Это идея! Завалимся в гости вечерком, без спроса, без косметики с бутылкой и конфетами.
— Не, без косметики нельзя, она поймет. Надо нормально в обычном виде. Такими, каких она привыкла видеть. Умоемся там же.
— Точно. Когда пойдем?
— В субботу и пойдем. А когда? Надо же чтобы, воскресенье осталось на восстановление душевных и физических сил. В понедельник на работу, там надо быть конфеткой.
Часть 3
— Ириша, что так рано? Ты с подружками встретилась?
— Нет, мама я в кафе не вошла. Постояла в сторонке и пошла домой.
— Почему, Ириша? Ты же с ними с института вместе, а с Валей еще со школы. И Максим о них хорошо говорил, настоящие они, вот так говорил.
— Я знаю. И я люблю их, но что бы я услышала от них? Что сама себя заточила, как в тюрьму. Что жизнь не закончилась, что надо продолжать жить, что мне всего двадцать шесть лет. Так?
— Так. Ирочка, а ведь тебе действительно двадцать шесть лет. А Ясеньке пять. Тебе жить и жить. И детей рожать, и любить надо.
— Любить?!
— Да, Ирочка, любить. Потому что женщина должна любить. А молодая женщина —тем более.
— И мне это говорите Вы? Мама, Вы ничего не путаете?
— Я не путаю, — пожилая женщина гордо подняла голову и распрямила давно сутулую от горя спину. — Я люблю тебя как дочь, да ты и есть моя дочь теперь. И Ясенька — мой единственный внук. Вы мои потомки. Других нет. Как я могу желать дочери одиночества? Что же я за мать такая тогда буду? Ты прости меня за все, и пойми, что я тебе мать. И самое важное для меня, что вы с Ясенькой моя семья. А для человека, для матери важно, чтобы ее дети были счастливы. Я хочу тебе счастья. Веришь?!
— Не знаю. А честно, вам не страшно?
— Еще как страшно. Конечно, есть вероятность, что ты в новой семье не захочешь меня видеть так часто, и с Ясенькой не дашь общаться столько, сколько теперь. Я понимаю, что твоему будущему мужу будет мешать бывшая свекровь. Только это все не повод не желать тебе полноценной жизни.
— Хватит. Не хочу я слушать ни о каком счастье! Кончилось счастье, год назад кончилось. Все мое счастье — это сын. И не нужны мне никакие мужчины, и счастья другого мне не надо. Ясно?
— Да мне все ясно... Главное, ты живи. А счастье... Другое придет — значит останется, а не придет — так такова жизнь. Позвони подругам. Кстати, как у них с личной жизнью?
— Валя замужем, но детей то ли не хотят, то ли... говорит, что не хотят. А Эля одна, ну, как одна. Одна она и не бывает, все ищет. — Ира улыбнулась, вспоминая подруг.
— Вот и сходите куда с Ясенькой. Ты с подругами и ребенок, да хоть в цирк, хоть в зоопарк. Что, пойти некуда, чтобы доставить удовольствие ребенку? Он меня просил в BABYLON его отвести.
— Да, мы с Максом его туда водили. Сумасшедший дом, но весело. Макс его тогда на картингах катал.
— Иди с подругами и сыном. Мороженое не забудь. Все дети любят мороженое. Дай малышу оторваться. Пусть ребенком себя почувствует. Когда ему еще придется ребенком быть, знаешь, как вырастают дети быстро? Оглянуться не успеешь, как женится...
Вот тут она быстренько развернулась и ушла в ванную комнату. Послышался звук льющейся воды, и Ира, протерев глаза, поняла, что свекровь дала волю слезам, потому что сказала больше, чем хотела. А может, так именно и хотела, только вот потерять еще и сноху с внуком было для нее выше всяких человеческих сил.
Не должны родители детей хоронить. Это процесс противоестественный самой природе человеческой, ведь одно поколение должно сменять другое. И так и идти. Старые должны умирать, а молодые должны жить и детей рожать, и про дедов и прадедов им рассказывать. Ведь именно так рождаются легенды из рассказов о предках.
От гордости за свой род, за свою фамилию.
А вот горькие сказки, которые рассказывают Святославу — это неправильно, это просто для того, чтобы создать иллюзию присутствия. Присутствия отца, которого уже никогда не будет.
Но так хочется, чтобы он помнил, помнил всегда папу и им гордился. Так хочется, чтобы хотя бы так. Раз жизнь распорядилась иначе...
Они ужинали под рассказы Святослава о Свете из садика. Он всерьез заинтересовался девочкой и рассказывал про нее все-все.
Чем вызывал улыбки и мамы и бабушки.
— Видишь, как быстро дети растут? Еще вчера под стол ходил, а сегодня уже почти влюбился.
Ира на пару с Ясей проводили бабушку и отправили ее на такси, потом погуляли немного. Вернулись домой. Святослав уже еле ножки свои маленькие волочил. Уснул сразу после душа, только голова подушки коснулась.
