Пальцы с чернотой под ногтями сжали толстый прыщ. Он лопнул, выстреливая в зеркало гноем. Немного осталось и на лбу, и женщина аккуратно, с трепетом и благоговением собрала гной указательным пальцем и внимательно рассмотрела. В белой жиже виднелось немного крови.
Довольная результатом, она вытерла палец о рукав махрового халата. В ванной комнате пахло месячными, будто кого-то убили и оставили лежать в духоте.
Женщина развязала халат, стянула с себя трусики и осмотрела большую, пропитанную кровью прокладку, из которой торчали маленькие ворсинки, а на поверхности лежал бесформенный кровяной сгусток. Крылышки уже отклеились и тоже окрасились красным. Женщина одним резким движением отодрала ее, брезгливо держа двумя пальцами, и бросила в раковину. На ее место она приклеила новую, прямо на трусики с пятнышком от месячных на задней стороне.
Одевшись, женщина почувствовала приятную сухость между ног. Она посмотрела в раковину. Кровь. Маленькая детская ручка, будто игрушечная, с аккуратненькими пальчиками. Из разрубленного места, чуть выше запястья, торчат две желтоватые кости. Кожа бледная с синюшным оттенком.
Женщина знала, что теперь это будет преследовать ее. Глубоко вдохнув духоту и вонь, она развернулась и покинула ванную комнату. На кухне доваривался борщ. Женщина сняла крышку и ложкой зачерпнула свекольно-красную жидкость, попробовала на соль. Она обожглась и не поняла вкус, поэтому опустила ложку снова и наткнулась на что-то тугое. Немного поводив по поверхности, она опустилась над кастрюлей, едва не ошпариваясь горячим паром, и присмотрелась. Из-под красного бульона виднелось лицо.
Женщина уронила ложку в кастрюлю и отпрянула.
Это преследует ее.
Не в силах пошевелиться, она смотрела в борщ. Нужно бы вытащить оттуда ложку. Из бульона уже показался аккуратненький носик и мертвенно-бледные губки. Детская голова всплыла на поверхность, оставив немного розоватой жидкости во впадинах, где находятся сомкнутые детские веки.
Женщина ощутила внезапный позыв к рвоте.
Она бегом покинула кухню, по пути включая в туалете свет, тут же упала перед унитазом на колени и заглянула внутрь, где плавала не смытая бумага. Волосы, спутанные в один большой колтун, слетели на лицо. Еще один позыв, из глотки и носа полилась обжигающая масса.
Стало легче, но в носу чувствовался застрявший кусок непереваренной пищи, так что женщина оторвала немного туалетной бумаги, высморкалась и смыла результаты творения своего желудка.
Запах рвоты пропитал туалет, но женщину больше не тошнило. Она открыла дверь и услышала детский плач из комнаты.
Это не отпускает ее.
Женщина взяла топор из шкафа в прихожей. Она ненавидела это. Она хотела от этого избавиться, чтобы оно больше не приходило. Чтобы оставило ее в покое и дало шанс жить дальше.
В спальне, на большой разобранной кровати, лежал ребенок. Увидев женщину, он перестал плакать и смотрел на нее с настороженностью, будто бы что-то понимал.
И женщина снова сделала это. Она ударила ребенка топором один раз, затем еще. И видение отступило.
Женщина зарыдала. Это никогда не закончится. Это будет терроризировать ее до конца жизни.
Это совесть.
Довольная результатом, она вытерла палец о рукав махрового халата. В ванной комнате пахло месячными, будто кого-то убили и оставили лежать в духоте.
Женщина развязала халат, стянула с себя трусики и осмотрела большую, пропитанную кровью прокладку, из которой торчали маленькие ворсинки, а на поверхности лежал бесформенный кровяной сгусток. Крылышки уже отклеились и тоже окрасились красным. Женщина одним резким движением отодрала ее, брезгливо держа двумя пальцами, и бросила в раковину. На ее место она приклеила новую, прямо на трусики с пятнышком от месячных на задней стороне.
Одевшись, женщина почувствовала приятную сухость между ног. Она посмотрела в раковину. Кровь. Маленькая детская ручка, будто игрушечная, с аккуратненькими пальчиками. Из разрубленного места, чуть выше запястья, торчат две желтоватые кости. Кожа бледная с синюшным оттенком.
Женщина знала, что теперь это будет преследовать ее. Глубоко вдохнув духоту и вонь, она развернулась и покинула ванную комнату. На кухне доваривался борщ. Женщина сняла крышку и ложкой зачерпнула свекольно-красную жидкость, попробовала на соль. Она обожглась и не поняла вкус, поэтому опустила ложку снова и наткнулась на что-то тугое. Немного поводив по поверхности, она опустилась над кастрюлей, едва не ошпариваясь горячим паром, и присмотрелась. Из-под красного бульона виднелось лицо.
Женщина уронила ложку в кастрюлю и отпрянула.
Это преследует ее.
Не в силах пошевелиться, она смотрела в борщ. Нужно бы вытащить оттуда ложку. Из бульона уже показался аккуратненький носик и мертвенно-бледные губки. Детская голова всплыла на поверхность, оставив немного розоватой жидкости во впадинах, где находятся сомкнутые детские веки.
Женщина ощутила внезапный позыв к рвоте.
Она бегом покинула кухню, по пути включая в туалете свет, тут же упала перед унитазом на колени и заглянула внутрь, где плавала не смытая бумага. Волосы, спутанные в один большой колтун, слетели на лицо. Еще один позыв, из глотки и носа полилась обжигающая масса.
Стало легче, но в носу чувствовался застрявший кусок непереваренной пищи, так что женщина оторвала немного туалетной бумаги, высморкалась и смыла результаты творения своего желудка.
Запах рвоты пропитал туалет, но женщину больше не тошнило. Она открыла дверь и услышала детский плач из комнаты.
Это не отпускает ее.
Женщина взяла топор из шкафа в прихожей. Она ненавидела это. Она хотела от этого избавиться, чтобы оно больше не приходило. Чтобы оставило ее в покое и дало шанс жить дальше.
В спальне, на большой разобранной кровати, лежал ребенок. Увидев женщину, он перестал плакать и смотрел на нее с настороженностью, будто бы что-то понимал.
И женщина снова сделала это. Она ударила ребенка топором один раз, затем еще. И видение отступило.
Женщина зарыдала. Это никогда не закончится. Это будет терроризировать ее до конца жизни.
Это совесть.
