ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БРОЛЛАХАН*
Пускай сойду я в мрачный дол,
Где ночь кругом,
Где тьма кругом, -
Во тьме я солнце бы нашел
С тобой вдвоем,
С тобой вдвоем.
Роберт Бёрнс
Ровайн туго перевязала руку, стиснула зубы, загоняя привычно боль в самую глубину тела и покинула свои покои. Она не позволит Лаклану победить. Никогда. Она понимала, что своей бравадой и упрямством только злит его, но разве не это качество семь лет назад привлекло ее мужа? Он выбрал не тихую, хорошо воспитанную девицу из Керров или Бортвиков, а строптивую дочь выскочек Фицуорренов. Ее семья не могла похвастаться древностью рода или обширностью клана, его близостью к королю. Более того, ее предки были всего лишь лесничими*. Однако же Лаклан воспылал к ней страстью. Лучше бы он выбрал дочь Керров.
Ровайн замешкалась, услышав голоса и смех. Он, последний, обычно не предвещал ничего хорошего. Муж ее был жесток, и смех его означал только чьи-то мучения. Ровайн перегнулась через парапет и посмотрела вниз, в большую залу. Лаклан был здесь, конечно же, а с ним и вся его свита, толпа жестоких и грубых разбойников. И Александр был здесь. Ему всего шесть, ему не по возрасту отцовские забавы, но это едва ли может остановить Лаклана.
Были в зале и люди совсем иные, привезенные для развлечения. Наложницы, постоянно в тягости, беременные ублюдками Лаклана. Он не уставал поминать Ровайн, что пришлось ждать целый год, прежде чем она понесла, тогда как в ином чреве его семя сразу же дает плоды. Он говорил непрестанно, что жена его — сплошное огорчение, дурна, сварлива и неплодна, раз за семь лет супружества родила всего одного ребенка.
Был здесь художник, грек по происхождению, вывезенный — скорее украденный — с родины. Он писал портрет Ровайн по часу каждый день, а все остальное время норовил забиться в какую-нибудь дыру, но его вытаскивали силой на свет и заставляли пить, угрожая, если откажется, переломать пальцы.
Сегодня Лаклан нашел себе новое развлечение: грязного нищего старика, распластавшегося на соломе.
- Спустись к нам, моя леди! - Лаклан заметил ее и требовательно махнул рукой.
Мешкать было нельзя. За привлекательной внешностью ее мужа пряталось чудовище. Ровайн спрятала искалеченную руку под плащом и поспешно спустилась, и будто нырнула в хохот и запах вина и горелого мяса. Лаклан еще прикажет сегодня жестоко высечь кухарок. Пока за неимением иных жертв Лаклан схватил ее за здоровую руку и привлек к себе на колени, словно любящий муж. Он уже был достаточно пьян, но как всегда сохранял рассудок. Эта его способность — пить, пьянеть, но не теряться — всегда пугала Ровайн. От него нигде не было спасения.
- Взгляни, любовь моя, - Лаклан указал на скорчившегося у его ног старика. - Вот он, мудрый арабский прорицатель. Черный маг.
Лаклан расхохотался, и словно по мановению невидимого распорядителя в унисон господину захохотала вся свора. Адские гончие. Ровайн и сама была вынуждена растянуть губы в улыбке, чтобы не навлечь на себя гнев мужа.
Отсмеявшись, Лаклан дернул цепь, на которую, словно шелудивый пес, был посажен его новый пленник.
- Мы поймали проклятого чернокнижника на окраине наших земель, моя леди. Наводил порчу на посевы. Что скажешь, сжечь нам его?
Ровайн посмотрела на старика. Он был очень худ, что только подчеркивалось слишком широким балахоном. Пояс от него был утерян, подол истрепался, и из-под него выглядывали тощие грязные ноги, все покрытые ссадинами и язвами. Длинные седые космы, также грязные, словно старик выкупался в болоте, свисали на лицо. Но вот он поднял взгляд, и гневно сверкнули яркие глаза.
- А может он поворожит нам, любовь моя? - шепнул Лаклан, поглаживая бедро Ровайн. Со стороны это выглядело, как откровенная ласка, но в действительности он всякий раз нарочно задевал спрятанную под плащом руку, причиняя ей боль. - Что, старик, можешь ты наколдовать для нас что-то?
Старик промолчал.
- Велим ему заколдовать нашего братца Робара, а, любовь моя? - Лаклан похлопал Ровайн по раненой руке. Она стиснула зубы, давясь криком. Напряжение ее тела несомненно доставило Лаклану удовольствие. - А если останемся недовольны, сожжем его на сухих поленьях. Колдун!
Старик поднял голову медленно, по сотой доле дюйма, словно гигантская, очень древняя черепаха. Глаза у него отливали серебром, будто бы он был слеп, но взгляд между тем был ясен и страшен. Так же медленно он склонил голову к плечу, сумрачно глядя на Лаклана. И Лаклан дрогнул. Он испугался, и Ровайн ощутила это и пришла в ужас. Лаклан отведет сегодня душу на всех свидетелях его испуга.
Однако, муж ее взял себя в руки и ухмыльнулся.
- Для начала, почему бы нам не испытать тебя, старик? Сотвори нам чудо!
- И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним…* - забормотал отец Иона, запуганный духовник Гамильтонов и замолчал под хмурым взглядом Лаклана.
- Ну же, старик! Яви нам чудо! - видно было, что в колдовство Лаклан не верит, и никогда не верил. Пускай он и повесил неделю назад Майред, деревенскую «ведьму», но вовсе не оттого, что поверил, будто бы она навела порчу на соседских детей. - Давай, покажи нам, что умеешь, и я накормлю тебя.
Старик, как был, на коленях, подобрался ближе к Лаклану. Стало видно, что цепь прикреплена к железному ошейнику, застегнутому на тощей жилистой шее нищего, словно он — собака. Медленно, с усилием подняв руку, такую же тощую, всю в пигментных пятнах, старик ткнул в запястье Ровайн, скрытое под плащом. Боль, будто пламя, охватила ее, так что Ровайн не смогла сдержать крик. Ткань и в самом деле вспыхнула белым огнем, но не сгорела, и словно истлела от времени, стала хрупкой и тонкой, как паутина. Ровайн поднесла руку к изумленным глазам. Там, где еще минуту назад была страшная рана, не оставляющая надежды на то, что рука будет крепкой и сильной, как прежде, остался только небольшой шрам. Ровайн несколько раз сжала и разжала пальцы, почти не чувствуя боли.
- Ты! - Лаклан хлестнул старика цепью по лицу.
- Ты хотел чуда, - просипел чернокнижник, широко улыбаясь, показывая жуткие гнилые зубы. - Ты не уточнил, какого.
Лаклан стиснул запястье Ровайн, поднес его к лицу, разглядывая, а потом запечатлел на ее коже мерзкий слюнявый поцелуй.
- Чудесно, старик! Теперь я вижу, ты и в самом деле маг, как о тебе говорят. Изведи моих врагов, и я награжу тебя.
Старик опустил взгляд в пол. Он ни сказал не слова, но и без того было ясно, он ничего не собирается более делать для Лаклана Гамильтона. Однако, сейчас Лаклан был слишком потрясен увиденным, чтобы гневаться. Он еще выместит свою злобу, знала Ровайн, но не сейчас. Сперва он все обдумает.
- В подвал! - велел он, бросая конец цепи своему первому заместителю, Алистеру МакДаффу, изгнанному из родного клана за насилие и убийство, а тут пришедшемуся ко двору. - Дай этой псине кусок хлеба и воды, чтобы к утру не помер. А ты иди к себе, моя леди. Здесь будет мужской разговор.
Ровайн поднялась, кутаясь в остатки плаща, рвущегося от малейшего прикосновения. Няньки подхватили маленького Александра и увели его буквально из-под носа матери. Ровайн оглянулась на своего мужа. Он сидел в кресле, опираясь локтем на стол, вертел в руках кубок с вином и что-то напряженно обдумывал. Вздохнув украдкой, она начала подниматься.
- Злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски...* - пробормотал отец Иона, проходя мимо нее.
* * *
В эту ночь Лаклан так и не пришел в ее спальню, чему Ровайн была только рада. Не стал он отводить душу и на служанках. Как сказала шепотом Молли, расчесывая волосы своей госпожи, с вечера хозяин с приближенными засели за столом, обсуждая что-то, а с рассветом уехали на охоту. Не за дичью, насколько могла понять Ровайн. Но вернутся они не скоро, это Ровайн хорошо знала, и поэтому у нее был почти целый день покоя. Она сама подняла и накормила Александра, хотя играть с ним было уже трудно, даже опасно: казалось, он впитал всю жестокость своего отца, запросто мог ударить палкой родную мать. Однако Ровайн смогла отправиться с ним на небольшую прогулку, которую завершила возле домика отца Ионы — пожилой священник занимался обучением и, насколько мог, духовным воспитанием наследника. Впрочем, кажется, во втором сам он не прикладывал должного прилежания. Старик сидел на лавке возле двери и щурился на солнце.
- Доброе утро, моя леди. Благослови вас Бог. И вас, юный господин Александр.
- Поздоровайся, Алекс, - велела Ровайн, потрепав малыша по голове. Мальчик отмахнулся от нее, пребольно ударив по шраму на запястье, словно целил.
Ровайн посмотрела на руку. Еще вчера она думала, что никогда уже не сможет шевелить пальцами, и вот — надо же! - лишь небольшой шрам остался в напоминание о чудовищном жестоком ударе Лаклана. Чудо? Черное колдовство?
- Господин Лаклан всерьез намеревается оставить колдуна в замке? - спросил отец Иона.
Ровайн посмотрела на него искоса.
- Это решать Лаклану, святой отец.
- Но как его супруга и верная христианка вы ведь отговорите его от этого шага? - отец Иона привычно закрывал глаза на то, что творится в замке, на жестокость Лаклана Гамильтона к собственной жене. Он словно бы не знал, что тот не станет слушать жену. - Ворожба погубит его бессмертную душу.
Ровайн давно уже сомневалась, что Лаклан имеет таковую. Порой муж ей казался беглецом из Преисподней.
- Что у вас сегодня за урок, святой отец? - сменила она тему.
- Мы с юным господином Александром узнаем, как называются светила небесные, которые Господь создал на какой день Творения?
Александр этот вопрос проигнорировал, занятый полетом стрекозы. Пока он только смотрел с любознательностью и жадностью шестилетнего ребенка, но уже совсем скоро начнет обрывать им крылья.
- На четвертый, отец Иона, - ответила за сына Ровайн.
- Совершенно верно, дочь моя, - кивнул священник, словно бы не заметив заминки.
- Оставляю своего сына в ваших надежных руках, - Ровайн чуть наклонила голову и пошла назад к замку.
Путь ее пролегал мимо темницы, ее окошки, забранные решеткой, были глубоко утоплены в землю. Через них в мрачные казематы замка пробивался свет и воздух, из них вырывались жалобные стоны. Лаклан постоянно участвовал в стычках с соседями, а значит темницы его редко пустовали.
Может быть, в который раз подумалось Ровайн, ее муж — сам Дьявол?
Обычно она, проходя мимо страшных провалов, ускоряла шаг, желая побыстрее миновать тюрьму, но сегодня наоборот остановилась. Старик-чернокнижник стоял у окна, вцепившись обеими руками в грязные тронутые ржавчиной, но все еще прочные прутья. Ногти его, длинные и острые, были черны от грязи, кое-где запеклась на коже кровь. Страшные, глубоко посаженные глаза колдуна следили за каждым, проходящим по двору, а иногда он странно вытягивал шею, словно пытался разглядеть что-то.
Из окошка темницы было видно ноги людей, грязные башмаки, подолы платьев, лапы снующих по двору собак и кошек. Но из этого окна совсем не было видно небо.
Мимо Ровайн, держа обеими руками большой деревянный таз, прошла Алисон. Из-под крышки тянуло запахом еды.
- Что это? - Ровайн подняла крышку. - Мясо?
- Господин велел отнести свиньям утром, - ответила служанка, глядя на еду голодными глазами.
Мясо подгорело, хлеб был весь припорошен пеплом, словно кто-то швырнул его в очаг — так скорее всего и было, но еда между тем оставалась слишком хороша для свиней.
- Куски получше раздай слугам, - велела Ровайн. - То, что останется, снеси на скотный двор. Погоди…
Ровайн взяла несколько кусков хлеба и мяса, завернула в платок и у колодца наполнила небольшую кружку чистой водой. Затем она направилась к окошку темницы.
- Поешьте.
Старик посмотрел на нее своими жуткими глазами, потом протянул руку и схватил предложенный завтрак.
- Чего от меня хочет твой муж? - спросил он.
- Смерти врагов, так я думаю.
Старик расхохотался. Смех его, неожиданно громкий и заразительный, распугал птиц и слуг; первые захлопали тревожно крыльями, вторые принялись озираться.
- Это я могу, - отсмеявшись сказал старик. - Вот, видишь ли, чего всегда хотят люди: власти, мести, золота. Иногда — женщину, но тут у твоего мужа, я погляжу, проблем нет. Чего ты хочешь, леди Гамильтон?
Ровайн посмотрела на шрам на запястье.
- Ничего, старик.
Чернокнижник сощурился.
- Потому что как ревностная христианка ты бежишь ворожбы? Или у тебя есть все желаемое? Или ты думаешь, что я не могу тебе дать, что ты хочешь?
- Я хочу быть счастливой, старик, - сказала Ровайн. - А тут каждый должен справляться сам.
Чернокнижник разглядывал ее пару секунд, прежде чем кивнуть каким-то своим мыслям. Затем он сказал:
- Я звездочет, добрая леди. Если твой муж хочет чего-то от меня добиться, неплохо бы ему поселить меня поближе к звездам.
И он исчез во тьме.
* * *
С охоты Лаклан вернулся вопреки обыкновению не возбужденный, а задумчивый, словно стал свидетелем чему-то необычному. Лишь только нечто по-настоящему удивительное могло повергнуть его в такое состояние, потому что, как успела уже понять Ровайн, ни страх, ни жалость, не смущение, ни смятение не были доступны Лаклану из Гамильтонов.
Как было заведено в замке, все домочадцы собрались за обедом. Отец Иона прочитал наспех молитву, и все замерли, глядя на своего господина с затаенным страхом. Лаклан сидел, глядел в свой до краев наполненный кубок, и лишь только нож, который он вертел в пальцах, выдавал его чувства. Он не глянул ни на жену, ни на сына, ни на кого-то из побочных детей, которых велел кормить за общим столом, чтобы досадить Ровайн.
- Приведи колдуна, Алистер, - велел вдруг Лаклан. - Мы спросим у него.
МакДафф почтительно кивнул и вышел. Снова зал погрузился в тишину, потому что господин молчал, и никто из его домочадцев не рисковал первым заговорить. Прошло минут десять, прежде, чем появился Алистер МакДафф, ведя на цепи пленника.
Старик выпрямился, и теперь было видно, что он на голову выше рослого МакДаффа, и в его седых волосах еще хватает темных прядей. Лицо его цвета темного ореха сморщилось словно раньше срока, потому что глаза его были молоды. И в них читалась насмешка. В целом старик держался так, словно не пленником тут был, а почетным гостем. На всех присутствующих он глядел с высокомерием, и только Ровайн удостоилась слабой улыбки. От этого ей стало не по себе. Она слышала легенды о колдунах и ведьмах, которые глумились над своими палачами, а потом исчезали с веревкой на шее, или прямо из огня. Этот чернокнижник был, должно быть, из таких.
Лаклан поднялся с кресла и сделал несколько шагов по направлению к колдуну, но, кажется, и сам испугался, хотя прежде страх был ему почти неведом. По крайней мере он замер, чуть запрокинув голову. Чернокнижник оказался выше его самого, хотя Лаклан всегда мог похвастаться ростом и статью.
- Растолкуй мне кое-что, колдун.
- Что, мой господин? - почтительная речь прозвучала издевкой.
- Охотясь сегодня в горах я видел рогатого кролика.
- Это очень серьезно, мой господин, - тон старика сомнений не оставлял — он издевается. Однако, Лаклан к немалому удивлению Ровайн стерпел это.
- Кролик сказал, что мой род ждут беды.
- А вы, мой лорд, больше слушайте зайцелопов, - спокойно сказал старик.
