ДЕ ЛИНСИ И СВИНОПАС
Гадалка была куда моложе, чем хотела показать. Морщины и пигментные пятна на ее лице были искусным гримом, а седые космы — театральным париком. Людвиг знал в этом толк, Кэрол, его последняя любовница, просто обожала парики. Некоторые из сооружений, что она таскала на голове, были настоящими произведениями искусства. Иные — пыточными инструментами.
Нелепо как-то. От любовницы должны оставаться в памяти жаркие ночи, стоны, пылкие, хоть и краткосрочные, ничего не стоящие признания. А не парики. Людвиг немного озадачено тряхнул головой, в который раз удивляясь свойствам своей памяти.
Затем протянул руку. У гадалки были холодные пальцы, их прикосновение щекотало ладонь. Женщина свела брови над переносицей, изображая глубокую сосредоточенность, и выглядела при этом очень забавно. Людвиг едва не расхохотался в голос. Гаданиям он не верил, равно как и новомодному придворному развлечению — астрологии. Глупо было думать, что линии на руке и звезды в небе значат больше, чем значат. Не говоря уже о том, что существуют десятки, а то и сотни людей, родившихся в один день и час, и судьбы их сильно разнятся.
- Вы богаты, - объявила гадалка фальшивым «старушечьим» голосом.
Людвиг улыбнулся уголками губ. Ценное замечание. На нем парчовая шуба с соболиным воротником. Было бы странно в таком наряде оказаться нищим.
- И родовиты, - продолжила гадалка, водя пальцем по его ладони. - Ваша жена… не красавица, но в ней определенно что-то есть. И поэтому вы счастливы.
- Ошибочка, сударыня, - Людвиг отнял руку и принялся натягивать перчатки. - Я вдовец.
И Лорелея была настоящей красавицей. И сукой. Обычное дело для родовитых уроженок Греймсвейла. Счастье в подобных браках — это встречается значительно реже.
- Я говорила о вашей второй жене, - мгновенно нашлась гадалка.
- Лично я предпочел бы отыскать мужа для своей дочери.
Лже-старуха раскрыла рот, чтобы изречь еще какую-то сентенцию, Людвиг приготовился слушать — его развлекала эта ситуация, но их прервали. Низенький, кругленький человечек набросился на гадалку с эмоциональной руганью на сидонском — языке истериков. Говорил он так быстро, что Людвиг, знающий сидонский главным образом по книгам, не понял и половины. Гадалка вынесла эту отповедь стоически, присела в реверансе и скрылась за пологом своего шатра. Человечек развернулся и заговорил все так же эмоционально, но теперь уже на скверном, ломаном роанатском.
- Прощение, синьор, прощение! Эта puta говорит сущеглупости! Вам не слушать ее, синьор!
Людвиг отмахнулся.
Он, собственно, для того и приехал на ярмарку, чтобы слушать эти самые — забавное слово — сущеглупости. Что угодно, лишь бы отвлечься на время от дел и забот. Косные умы, а таких в Совете попечителей Абартона абсолютное большинство, свели бы с ума и менее деятельного человека. Для Людвига это была настоящая пытка. Любовница-вертихвостка, пойманная на горячем, также не добавляла хорошего настроения, пусть бы ей провалиться со всеми ее париками.
На ярмарке удавалось немного отвлечься. Здесь хватало восхитительной ерунды, и кое-как получалось забыть об идиотах, стоящих на пути прогресса. Нет, ну каков лорд Бревик! «Свою дочь, милорд, вы бы не отдали на поругание черни ради рождения одаренного младенца».
Людвиг, впрочем, тоже хорош. Едва не заключил с этим напыщенным стариком пари! Заключил бы, не останови его почтенный Пренсиворт.
А все же, хорошо бы найти Вирджинии одаренного мужа, чтобы утереть нос всем этим дуракам из Совета.
- Люс! Вот ты где! Ты уже пробовал вино, которое здесь наливают?
Роджер Кларберт был полной противоположностью Людвига: он вообще никогда не думал. Магический дар в их роду иссяк еще при дедушке Роджера, и Кларберты жили себе беззаботно, то преумножая, то теряя материальное наследство. На нынешнем графе должна была наступить новая пора «худых лет». Роджер с упоением проигрывал грандиозные суммы. В таких местах, как эта ярмарка, он себя чувствовал, как рыба в воде.
- Идем, - он взял Людвига под руку. - Ты должен все тут увидеть.
Посмотреть было на что. Ледяные скульптуры, экзотические животные. Шпагоглататели. Акробаты. Музыканты. Маги — слабенькие иллюзионисты — превращающие лед озера в свое полотно. Вирджинии бы здесь понравилось. Увы, с дочерью Людвиг уже несколько дней не разговаривал. Она была не в восторге от отцовских планов, а этот вандомэсский щенок, Лука Мэнсюр, ее подзадоривал. Вирджиния несомненно верила в то, что испытывает настоящую любовь, ту, что бывает в балладах и на сцене. Вот только больше нигде ее и не встретишь.
- Лю-ус! - Роджер от души хлопнул друга по спине. - Вернись к нам, грешным. О, пироги!
Людвиг всегда полагал, что есть пироги на ярмарке — не самая лучшая затея, но позволил увлечь себя вперед, к рядам, торгующим всякой снедью. Здесь были тюркестанские сладости; пончики из Келута, которые жарили прямо на месте в огромном котле и вытаскивали длинной ложкой; был сладкий пунш и даже мороженое. И, конечно, старые-добрые роанатские пироги с мясом и рыбой. Роджер любил их сверх меры, и не будь он также большим поклонником крикета, поло и фехтования, давно бы здорово раздался в талии.
Роджер купил пирог с говядиной — по крайней мере так его отрекомендовал продавец — и радостно надкусил. Во все стороны брызнул сок. Людвиг едва успел отстраниться, спасая парчу и соболиный мех. Обернулся. Замер.
На льду, искрящемся, подсвеченном зелеными магическими огнями, стояла фея. Она легко держала равновесие несмотря на сапожки для верховой езды со слегка загнутыми каблуками. На ней была юбка шоколадного цвета, довольно узкая, безнадежно вышедшая из моды, и пестрый жилет поверх простой мужской рубашки. Длинные вьющиеся волосы, ничем не сдерживаемые, развевались по ветру. И она не танцевала, чего можно бы было ожидать от привлекательной артистки на ярмарке. У нее были ножи в правой руке, и левой девушка кидала их в мишень с необыкновенной точностью.
А потом она повернула голову.
У нее были ведьмовские золотые глаза.
* * *
Практически вся жизнь ее прошла на ярмарках. Фьяметта не знала, да и не хотела другой. Кто-то мог бы сказать, что юной девушке — а Фьяметте едва исполнилось восемнадцать — такая жизнь не подходит. Всегда в дороге, без возможности осесть и завести длительное респектабельное знакомство. Иногда даже без возможности нормально поужинать. Но Фьяметта находила такую жизнь восхитительной, насыщенной, полной. И круг друзей у нее был что надо, с ними не соскучишься.
Синьор Орзо, распорядитель и казначей, иногда пытающийся представляться хозяином балагана, конечно, вредина, но умной девушке не составляет труда его умаслить. Синьор Орзо обожает лесть. Марика, гадалка и танцовщица, любительница играть, воображающая себя загадочной особой. А еще она любит вишни и карамель. Мензони, силач, себялюбив и занят наращиванием мускулов. Его жена, акробатка Тресна, постоянно в поиске любовников. Первого надо утешать, вторую — прикрывать. Балено, дрессировщик, человек жестокий и неприятный, от него достаточно держаться подальше. Зато Дядюшка Балено, его старший кузен, настоящая прелесть. У него есть слониха по имени Фанти, прекрасное мудрое животное, и три спаниэля — Рапид, Ажиль и Симпле*. Эти люди составляли костяк всякой ярмарки и были ее семьей.
И, конечно, отец. Рядом с ним Фьяметта всегда была в безопасности.
Иногда к ним на тот или иной недолгий срок присоединялись посторонние — вроде местных наездников, исполняющих захватывающие трюки на лошадях. Они редко приживались. Не соблюдали правила, распускали руки, делали непристойные предложения. Самые наглые — к таким относился и Лукас Бромлен, глава наездников — пытались зажать девушек в укромном уголке. Марика не колеблясь награждала наглецов какой-нибудь простенькой порчей. У Фьяметты на этот случай были ножи.
Впрочем, увы, от господина Бромлена оказалось не так-то легко избавиться. Случались дни, когда он не отставал ни на шаг и все сверлил, сверлил ее взглядом. В такие минуты хотелось воткнуть нож ему промеж глаз, но приходилось ограничиваться мишенью.
Кинув последний нож, Фьяметта обернулась. На нее смотрел совсем другой мужчина.
Обычно она оставалась равнодушна. В конце концов, где встретишь человека лучше, чем отец? Но тут вдруг замерла, жадно и непристойно разглядывая незнакомца. Он был необыкновенно красив, даже крупноватый нос не портил скульптурного совершенства черт. Глаза были темно-карие, умные — вот преимущество зрелого мужчины перед мальчишками вроде Бромлена. И держался он с простым достоинством и уверенностью, которые выдавали в мужчине аристократа. И парчовую шубу с соболиным воротником, которая на другом смотрелась бы карнавальным костюмом, он носил с простотой и уверенностью. Знатен и богат, и редко вспоминает об этом.
Фьяметта моргнула, а потом отвела взгляд, сообразив, что ее любопытство становится неприличным.
Мужчина приблизился, разглядывая ее с точно таким же любопытством. На нее редко смотрели с восхищением, она не была красива. Это у Марики — когда она не изображала старуху-гадалку, конечно — бывали толпы поклонников. Она же едва удостаивалась косого взгляда, а нынешний… нынешний был плотский, осязаемый.
А когда мужчина подошел, Фьяметту накрыла волна его силы. Огромная, подавляющая, поглощающая. Такое редко встретишь у потихоньку вырождающейся знати континента. Внутри все сжалось сладко. Малая, проклятая часть крови, унаследованная от матери, тянулась к этой силе. Стрегова кровь всегда жаждет продолжения. Фьяметта сглотнула.
- И со скольких шагов ты можешь попасть в мишень, крошка? - у мужчины оказался приятный баритон.
Не в силах совладать с собственным голосом, Фьяметта пожала плечами. Мужчина прикинул расстояние.
- Десять шагов? А пятнадцать? Двадцать?
Фьяметта вновь пожала плечами.
- Двадцать, - решил мужчина. Он отошел, выдернул ножи, а после, подняв мишень из деревяшек и соломы, отнес ее еще на десять шагов. Десять широких мужских шагов. Вернувшись, вложил ножи в руку Фьяметты. - Попадешь все пять раз, получишь золотой соверен.
Соверен? Баснословная сумма! На нее можно пировать неделю! Или купить «приличное платье», как давно настаивает отец. Фьяметта взяла четыре ножа в правую руку, а пятый — левой за широкое лезвие.
Метать ножи ее когда-то научила мать. Странное занятие для восьмилетней девочки, но мать ее была баканто и считала, что нужно как можно раньше научиться защищать себя. Она умерла, когда Фьяметте было десять. Каждый нож был в ее честь.
Фьяметта прищурилась. Ее шагов тут, должно быть, почти тридцать. Огромное расстояние. Можно было воспользоваться магией, но отец запрещал, а мамины ножи, всегда попадающие в цель, и вовсе запер. Но — соверен… Фьяметта выдохнула и бросила нож. В цель. Второй нож…
- Если промахнешься, крошка, - интимно шепнул мужчина, - то в уплату поцелуешь меня.
Фьяметта вспыхнула — от гнева и постыдного предвкушения — рука дрогнула, и второй нож попал в самый край мишени. Мужчина засмеялся, искренне наслаждаясь происходящим. Фьяметте этот смех понравился бы, чистый и искренний, если бы исход своеобразного состязания не был так важен. Она не хотела целовать этого мужчину. Вернее, хотела и отчаянно не хотела хотеть. Закусив губу в напряжении, Фьяметта подняла третий нож.
В эту минуту слева над небольшим поросшим лесом островком что-то громыхнуло, и над тонкими деревцами взвились клубы цветного дыма. Мужчина повел породистым носом, точно принюхиваясь, бросил Фьяметте монету — соверен! Целый соверен! - и направился туда.
Девушка с шумом выдохнула. Хвала богам! Отец начал свое представление и спас ее.
Вирджиния де Линси была необыкновенно хороша собой. Три года назад она была самой красивой дебютанткой, и с тех пор расцвела еще больше. Она притягивала взгляд в любом наряде, не нуждалась в ухищрениях, модных мелочах или магии, к которой прибегали дурнушки вроде Каталины Дерован. Словом, Вирджиния де Линси была чрезвычайно довольна собой и очень зла на отца.
Он опять завел речь о ее замужестве!
Конечно, будучи женщиной светской, Вирджиния понимала, что брак ее будет деловым соглашением. Так было у ее родителей; было у ее подруги леди Лавинии, совсем недавно вышедшей за лорда Хамфрея Эскотта; так было у всех без исключения. И Вирджиния соглашалась с таким порядком вещей. Она только надеялась, что брак будет заключен как можно позже, и она сможет насладиться своей юностью. Балы, недавно вошедшие в моду soiree, салоны — все это станет ей доступно после замужества лишь наполовину. Супруг будет решать, какие дома ей прилично посещать. И только родив ребенка — а это дело не такое уж быстрое — Вирджиния оберет желанную свободу. А ведь есть еще мужья, которые не потерпят возле своей жены иного мужчину, и самый невинный флирт принимают за измену! И как быть тогда с поклонниками, коих у Вирджинии благодаря ее красоте предостаточно?
Был у нее даже один возлюбленный, привлекательный молодой человек, с которым приятно было потанцевать на балу, вызывая зависть подруг. И, к сожалению, достаточно неблагоразумный, чтобы намекать, что хочет просить ее руки. Отец никогда не благословит их, ведь Карл Деринг — не маг.
Лавиния, всегда бывшая особой циничной, а после замужества превратившаяся в настоящую ведьму, советовала, посмеиваясь, поскорее найти себе мужа. Тогда приятным встречам с Дерингом ничто не будет препятствовать. Вирджиния полагала, что раз она к супружеству не вполне готова, то и любовников заводить не след. Впрочем, когда Карл целовал ее, вот как сейчас, она сама была готова предложить ему бежать.
- О Боже! Отец!
Вирджиния схватила возлюбленного за рукав и утянула за ближайшую палатку, алую, покрытую пестрыми заплатами.
- Он не должен нас видеть!
Карл поморщился, как делал всегда, когда Вирджиния упоминала своего отца. Его сложно было винить, Людвиг де Линси бывал невыносим, а его одержимость магией пугала и самых близких людей.
Отец прошел мимо, не глядя по сторонам, как делал всегда, имея перед собой четкую цель. Вирджиния выдохнула облегченно, развернулась, и Карл снова завладел ее губами. Он целовался великолепно, ничего общего с первым, кто поцеловал Вирджинию на ее втором балу три года назад. Тогда все было как-то неловко, слишком влажно, слишком слюняво, слишком вяло. У Карла были великолепные твердые губы, он был уверен в себе и ухитрялся не терять головы даже в такие моменты.
Его рука скользнула под шубку Вирджинии и легла на грудь. Сегодня она надела плотное бархатное платье, было холодно, и это притупляло ощущения. И, наверное, только поэтому Вирджиния не стала протестовать против подобных вольностей. Даже подалась вперед, вдавив грудь в мужскую ладонь и застонав. Она и сама не знала, играет ли сейчас, пытаясь привязать к себе Карла, или же искренне получает удовольствие от ласк.
- Я поговорю с твоим отцом, - прошептал Карл ей в губы.
- Нет! - Вирджиния отстранилась резко и оттолкнула руку, пытающуюся схватить ее запястье. - Не смей!
ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой есть слон и фея на льду, гадалка, фокусник и некоторые другие ярмарочные развлечения
Гадалка была куда моложе, чем хотела показать. Морщины и пигментные пятна на ее лице были искусным гримом, а седые космы — театральным париком. Людвиг знал в этом толк, Кэрол, его последняя любовница, просто обожала парики. Некоторые из сооружений, что она таскала на голове, были настоящими произведениями искусства. Иные — пыточными инструментами.
Нелепо как-то. От любовницы должны оставаться в памяти жаркие ночи, стоны, пылкие, хоть и краткосрочные, ничего не стоящие признания. А не парики. Людвиг немного озадачено тряхнул головой, в который раз удивляясь свойствам своей памяти.
Затем протянул руку. У гадалки были холодные пальцы, их прикосновение щекотало ладонь. Женщина свела брови над переносицей, изображая глубокую сосредоточенность, и выглядела при этом очень забавно. Людвиг едва не расхохотался в голос. Гаданиям он не верил, равно как и новомодному придворному развлечению — астрологии. Глупо было думать, что линии на руке и звезды в небе значат больше, чем значат. Не говоря уже о том, что существуют десятки, а то и сотни людей, родившихся в один день и час, и судьбы их сильно разнятся.
- Вы богаты, - объявила гадалка фальшивым «старушечьим» голосом.
Людвиг улыбнулся уголками губ. Ценное замечание. На нем парчовая шуба с соболиным воротником. Было бы странно в таком наряде оказаться нищим.
- И родовиты, - продолжила гадалка, водя пальцем по его ладони. - Ваша жена… не красавица, но в ней определенно что-то есть. И поэтому вы счастливы.
- Ошибочка, сударыня, - Людвиг отнял руку и принялся натягивать перчатки. - Я вдовец.
И Лорелея была настоящей красавицей. И сукой. Обычное дело для родовитых уроженок Греймсвейла. Счастье в подобных браках — это встречается значительно реже.
- Я говорила о вашей второй жене, - мгновенно нашлась гадалка.
- Лично я предпочел бы отыскать мужа для своей дочери.
Лже-старуха раскрыла рот, чтобы изречь еще какую-то сентенцию, Людвиг приготовился слушать — его развлекала эта ситуация, но их прервали. Низенький, кругленький человечек набросился на гадалку с эмоциональной руганью на сидонском — языке истериков. Говорил он так быстро, что Людвиг, знающий сидонский главным образом по книгам, не понял и половины. Гадалка вынесла эту отповедь стоически, присела в реверансе и скрылась за пологом своего шатра. Человечек развернулся и заговорил все так же эмоционально, но теперь уже на скверном, ломаном роанатском.
- Прощение, синьор, прощение! Эта puta говорит сущеглупости! Вам не слушать ее, синьор!
Людвиг отмахнулся.
Он, собственно, для того и приехал на ярмарку, чтобы слушать эти самые — забавное слово — сущеглупости. Что угодно, лишь бы отвлечься на время от дел и забот. Косные умы, а таких в Совете попечителей Абартона абсолютное большинство, свели бы с ума и менее деятельного человека. Для Людвига это была настоящая пытка. Любовница-вертихвостка, пойманная на горячем, также не добавляла хорошего настроения, пусть бы ей провалиться со всеми ее париками.
На ярмарке удавалось немного отвлечься. Здесь хватало восхитительной ерунды, и кое-как получалось забыть об идиотах, стоящих на пути прогресса. Нет, ну каков лорд Бревик! «Свою дочь, милорд, вы бы не отдали на поругание черни ради рождения одаренного младенца».
Людвиг, впрочем, тоже хорош. Едва не заключил с этим напыщенным стариком пари! Заключил бы, не останови его почтенный Пренсиворт.
А все же, хорошо бы найти Вирджинии одаренного мужа, чтобы утереть нос всем этим дуракам из Совета.
- Люс! Вот ты где! Ты уже пробовал вино, которое здесь наливают?
Роджер Кларберт был полной противоположностью Людвига: он вообще никогда не думал. Магический дар в их роду иссяк еще при дедушке Роджера, и Кларберты жили себе беззаботно, то преумножая, то теряя материальное наследство. На нынешнем графе должна была наступить новая пора «худых лет». Роджер с упоением проигрывал грандиозные суммы. В таких местах, как эта ярмарка, он себя чувствовал, как рыба в воде.
- Идем, - он взял Людвига под руку. - Ты должен все тут увидеть.
Посмотреть было на что. Ледяные скульптуры, экзотические животные. Шпагоглататели. Акробаты. Музыканты. Маги — слабенькие иллюзионисты — превращающие лед озера в свое полотно. Вирджинии бы здесь понравилось. Увы, с дочерью Людвиг уже несколько дней не разговаривал. Она была не в восторге от отцовских планов, а этот вандомэсский щенок, Лука Мэнсюр, ее подзадоривал. Вирджиния несомненно верила в то, что испытывает настоящую любовь, ту, что бывает в балладах и на сцене. Вот только больше нигде ее и не встретишь.
- Лю-ус! - Роджер от души хлопнул друга по спине. - Вернись к нам, грешным. О, пироги!
Людвиг всегда полагал, что есть пироги на ярмарке — не самая лучшая затея, но позволил увлечь себя вперед, к рядам, торгующим всякой снедью. Здесь были тюркестанские сладости; пончики из Келута, которые жарили прямо на месте в огромном котле и вытаскивали длинной ложкой; был сладкий пунш и даже мороженое. И, конечно, старые-добрые роанатские пироги с мясом и рыбой. Роджер любил их сверх меры, и не будь он также большим поклонником крикета, поло и фехтования, давно бы здорово раздался в талии.
Роджер купил пирог с говядиной — по крайней мере так его отрекомендовал продавец — и радостно надкусил. Во все стороны брызнул сок. Людвиг едва успел отстраниться, спасая парчу и соболиный мех. Обернулся. Замер.
На льду, искрящемся, подсвеченном зелеными магическими огнями, стояла фея. Она легко держала равновесие несмотря на сапожки для верховой езды со слегка загнутыми каблуками. На ней была юбка шоколадного цвета, довольно узкая, безнадежно вышедшая из моды, и пестрый жилет поверх простой мужской рубашки. Длинные вьющиеся волосы, ничем не сдерживаемые, развевались по ветру. И она не танцевала, чего можно бы было ожидать от привлекательной артистки на ярмарке. У нее были ножи в правой руке, и левой девушка кидала их в мишень с необыкновенной точностью.
А потом она повернула голову.
У нее были ведьмовские золотые глаза.
* * *
Практически вся жизнь ее прошла на ярмарках. Фьяметта не знала, да и не хотела другой. Кто-то мог бы сказать, что юной девушке — а Фьяметте едва исполнилось восемнадцать — такая жизнь не подходит. Всегда в дороге, без возможности осесть и завести длительное респектабельное знакомство. Иногда даже без возможности нормально поужинать. Но Фьяметта находила такую жизнь восхитительной, насыщенной, полной. И круг друзей у нее был что надо, с ними не соскучишься.
Синьор Орзо, распорядитель и казначей, иногда пытающийся представляться хозяином балагана, конечно, вредина, но умной девушке не составляет труда его умаслить. Синьор Орзо обожает лесть. Марика, гадалка и танцовщица, любительница играть, воображающая себя загадочной особой. А еще она любит вишни и карамель. Мензони, силач, себялюбив и занят наращиванием мускулов. Его жена, акробатка Тресна, постоянно в поиске любовников. Первого надо утешать, вторую — прикрывать. Балено, дрессировщик, человек жестокий и неприятный, от него достаточно держаться подальше. Зато Дядюшка Балено, его старший кузен, настоящая прелесть. У него есть слониха по имени Фанти, прекрасное мудрое животное, и три спаниэля — Рапид, Ажиль и Симпле*. Эти люди составляли костяк всякой ярмарки и были ее семьей.
И, конечно, отец. Рядом с ним Фьяметта всегда была в безопасности.
Иногда к ним на тот или иной недолгий срок присоединялись посторонние — вроде местных наездников, исполняющих захватывающие трюки на лошадях. Они редко приживались. Не соблюдали правила, распускали руки, делали непристойные предложения. Самые наглые — к таким относился и Лукас Бромлен, глава наездников — пытались зажать девушек в укромном уголке. Марика не колеблясь награждала наглецов какой-нибудь простенькой порчей. У Фьяметты на этот случай были ножи.
Впрочем, увы, от господина Бромлена оказалось не так-то легко избавиться. Случались дни, когда он не отставал ни на шаг и все сверлил, сверлил ее взглядом. В такие минуты хотелось воткнуть нож ему промеж глаз, но приходилось ограничиваться мишенью.
Кинув последний нож, Фьяметта обернулась. На нее смотрел совсем другой мужчина.
Обычно она оставалась равнодушна. В конце концов, где встретишь человека лучше, чем отец? Но тут вдруг замерла, жадно и непристойно разглядывая незнакомца. Он был необыкновенно красив, даже крупноватый нос не портил скульптурного совершенства черт. Глаза были темно-карие, умные — вот преимущество зрелого мужчины перед мальчишками вроде Бромлена. И держался он с простым достоинством и уверенностью, которые выдавали в мужчине аристократа. И парчовую шубу с соболиным воротником, которая на другом смотрелась бы карнавальным костюмом, он носил с простотой и уверенностью. Знатен и богат, и редко вспоминает об этом.
Фьяметта моргнула, а потом отвела взгляд, сообразив, что ее любопытство становится неприличным.
Мужчина приблизился, разглядывая ее с точно таким же любопытством. На нее редко смотрели с восхищением, она не была красива. Это у Марики — когда она не изображала старуху-гадалку, конечно — бывали толпы поклонников. Она же едва удостаивалась косого взгляда, а нынешний… нынешний был плотский, осязаемый.
А когда мужчина подошел, Фьяметту накрыла волна его силы. Огромная, подавляющая, поглощающая. Такое редко встретишь у потихоньку вырождающейся знати континента. Внутри все сжалось сладко. Малая, проклятая часть крови, унаследованная от матери, тянулась к этой силе. Стрегова кровь всегда жаждет продолжения. Фьяметта сглотнула.
- И со скольких шагов ты можешь попасть в мишень, крошка? - у мужчины оказался приятный баритон.
Не в силах совладать с собственным голосом, Фьяметта пожала плечами. Мужчина прикинул расстояние.
- Десять шагов? А пятнадцать? Двадцать?
Фьяметта вновь пожала плечами.
- Двадцать, - решил мужчина. Он отошел, выдернул ножи, а после, подняв мишень из деревяшек и соломы, отнес ее еще на десять шагов. Десять широких мужских шагов. Вернувшись, вложил ножи в руку Фьяметты. - Попадешь все пять раз, получишь золотой соверен.
Соверен? Баснословная сумма! На нее можно пировать неделю! Или купить «приличное платье», как давно настаивает отец. Фьяметта взяла четыре ножа в правую руку, а пятый — левой за широкое лезвие.
Метать ножи ее когда-то научила мать. Странное занятие для восьмилетней девочки, но мать ее была баканто и считала, что нужно как можно раньше научиться защищать себя. Она умерла, когда Фьяметте было десять. Каждый нож был в ее честь.
Фьяметта прищурилась. Ее шагов тут, должно быть, почти тридцать. Огромное расстояние. Можно было воспользоваться магией, но отец запрещал, а мамины ножи, всегда попадающие в цель, и вовсе запер. Но — соверен… Фьяметта выдохнула и бросила нож. В цель. Второй нож…
- Если промахнешься, крошка, - интимно шепнул мужчина, - то в уплату поцелуешь меня.
Фьяметта вспыхнула — от гнева и постыдного предвкушения — рука дрогнула, и второй нож попал в самый край мишени. Мужчина засмеялся, искренне наслаждаясь происходящим. Фьяметте этот смех понравился бы, чистый и искренний, если бы исход своеобразного состязания не был так важен. Она не хотела целовать этого мужчину. Вернее, хотела и отчаянно не хотела хотеть. Закусив губу в напряжении, Фьяметта подняла третий нож.
В эту минуту слева над небольшим поросшим лесом островком что-то громыхнуло, и над тонкими деревцами взвились клубы цветного дыма. Мужчина повел породистым носом, точно принюхиваясь, бросил Фьяметте монету — соверен! Целый соверен! - и направился туда.
Девушка с шумом выдохнула. Хвала богам! Отец начал свое представление и спас ее.
ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой маг выдает себя за шарлатана, красавица за старуху, а Вирджиния де Линси — за деревенскую простушку
Вирджиния де Линси была необыкновенно хороша собой. Три года назад она была самой красивой дебютанткой, и с тех пор расцвела еще больше. Она притягивала взгляд в любом наряде, не нуждалась в ухищрениях, модных мелочах или магии, к которой прибегали дурнушки вроде Каталины Дерован. Словом, Вирджиния де Линси была чрезвычайно довольна собой и очень зла на отца.
Он опять завел речь о ее замужестве!
Конечно, будучи женщиной светской, Вирджиния понимала, что брак ее будет деловым соглашением. Так было у ее родителей; было у ее подруги леди Лавинии, совсем недавно вышедшей за лорда Хамфрея Эскотта; так было у всех без исключения. И Вирджиния соглашалась с таким порядком вещей. Она только надеялась, что брак будет заключен как можно позже, и она сможет насладиться своей юностью. Балы, недавно вошедшие в моду soiree, салоны — все это станет ей доступно после замужества лишь наполовину. Супруг будет решать, какие дома ей прилично посещать. И только родив ребенка — а это дело не такое уж быстрое — Вирджиния оберет желанную свободу. А ведь есть еще мужья, которые не потерпят возле своей жены иного мужчину, и самый невинный флирт принимают за измену! И как быть тогда с поклонниками, коих у Вирджинии благодаря ее красоте предостаточно?
Был у нее даже один возлюбленный, привлекательный молодой человек, с которым приятно было потанцевать на балу, вызывая зависть подруг. И, к сожалению, достаточно неблагоразумный, чтобы намекать, что хочет просить ее руки. Отец никогда не благословит их, ведь Карл Деринг — не маг.
Лавиния, всегда бывшая особой циничной, а после замужества превратившаяся в настоящую ведьму, советовала, посмеиваясь, поскорее найти себе мужа. Тогда приятным встречам с Дерингом ничто не будет препятствовать. Вирджиния полагала, что раз она к супружеству не вполне готова, то и любовников заводить не след. Впрочем, когда Карл целовал ее, вот как сейчас, она сама была готова предложить ему бежать.
- О Боже! Отец!
Вирджиния схватила возлюбленного за рукав и утянула за ближайшую палатку, алую, покрытую пестрыми заплатами.
- Он не должен нас видеть!
Карл поморщился, как делал всегда, когда Вирджиния упоминала своего отца. Его сложно было винить, Людвиг де Линси бывал невыносим, а его одержимость магией пугала и самых близких людей.
Отец прошел мимо, не глядя по сторонам, как делал всегда, имея перед собой четкую цель. Вирджиния выдохнула облегченно, развернулась, и Карл снова завладел ее губами. Он целовался великолепно, ничего общего с первым, кто поцеловал Вирджинию на ее втором балу три года назад. Тогда все было как-то неловко, слишком влажно, слишком слюняво, слишком вяло. У Карла были великолепные твердые губы, он был уверен в себе и ухитрялся не терять головы даже в такие моменты.
Его рука скользнула под шубку Вирджинии и легла на грудь. Сегодня она надела плотное бархатное платье, было холодно, и это притупляло ощущения. И, наверное, только поэтому Вирджиния не стала протестовать против подобных вольностей. Даже подалась вперед, вдавив грудь в мужскую ладонь и застонав. Она и сама не знала, играет ли сейчас, пытаясь привязать к себе Карла, или же искренне получает удовольствие от ласк.
- Я поговорю с твоим отцом, - прошептал Карл ей в губы.
- Нет! - Вирджиния отстранилась резко и оттолкнула руку, пытающуюся схватить ее запястье. - Не смей!
