ДЕТИ СОЛНЦА И ЛУНЫ
Давным давно жил в Уру один старик. Всю жизнь он тяжко трудился, выпасая скот для своего хозяина, богатого бая1. Был он хоть трудолюбив, но беден, и потому не смог найти себе жену. Так и прожил всю жизнь один, ни семьи, ни детей. Грустил очень. И вот однажды работал он на бая в степи — ковыль собирал. Холодно. Зима на исходе. Вот-вот год закончится, а это время самых злых ветров и самых сильных морозов, да делать нечего. Кусок хлеба нужен да пряник к празднику. Идет старик, ковыль срезает, в вязанки вяжет, на салазки укладывает. Вдруг слышит — плач из травы раздается. Удивился старик, прошептал защитные слова да в воздухе знак отводящий зло нарисовал. А плач-то повторился. Словно дитя малое мать свою зовет. Оставил старик салазки, пошел по степи, раздвинул ковыль, да и нашел среди травы двух младенцев, завернутых в лоскутные одеяльца. Подхватил их старик и, позабыв про свою работу, домой побежал. Дома перепеленал, отогрел, кормилицу им нашел — добрую вдову, да и стал в один день настоящим богачом. Ведь как говорят люди: богат не тот, у кого деньги, а тот, у кого дети.
Девочек, найденных в степи, прозвали в селении Сул и Саш — Солнце и Луна. У одной волосы были золотистые, как солнечный свет, а у другой серебристые, будто лунный. Шло время, росли девочки, и славились они на всю округу трудолюбием своим, добрым нравом и дочерней почтительностью.
А пока Сул и Саш наши растут, послушаем-ка мы про бая.
Был он как все баи — злой да толстый, толстый да злой. Ел в три горла, спал в три спины. Со все окрестных селений приводили ему юных красавиц, и бай запирал их в своем гареме, да только долго там девушки прожить не могли. Умирали от горя и тоски, да от жестокого обращения. Если кого бай и любил, так это свою старшую дочь Эшан. Росла она настоящей красавицей, но характера была дурного, скверного — вся в отца. О матери ее уже никто и не помнил, сгинула давно, но говорили, родила Эшан баю самая настоящая ведьма.
Однажды — Эшан сравнялось уже пятнадцать лет — охотилась она в степи в сопровождении мамок да нянек и большой охраны. И захотелось ей пить. Пусть степь — не пустыня, но и в ней нет воды на каждом шагу. Отправились слуги, да мамки, да няньки искать ручей, или озерцо, и — нет ничего. Словно какой чух2 всю воду выпил. Ходили-ходили, искали-искали, да и наткнулись наконец на колодец. Был тот колодец маленький, да из нефрита сложенный, с золотым воротом, с серебряным ведром. Как увидела этот колодец Эшан, в ладоши захлопала.
- Вода тут должно быть сладкая точно мед!
Стали слуги, да мамки, да няньки воду вытаскивать. Сбросили ведро, услышали плеск, а когда вытащили его — пустое. Бросили второй раз, услышали плеск, а вытащили — снова пустое. Сбросили наконец-то третий раз, ни звука не услышали, а поднимают, ворот крутят — тяжело идет. Подняли наконец полное ведро воды, мерцающей, точно небо полное звезд. Достала Эшан свой золотой с серебром ковшик, зачерпнула воды, а как глотнула — сразу выплюнула.
- Горько! Противно!
И приказала со злости тот колодец сломать, а нефрит, золото да серебро в сокровищницу нести.
Воротилась Эшан к отцу на стойбище. День прошел. Второй прошел. Тихо. На третий день поднялись вдруг злые ветры, задули со всех сторон. Снег пошел да такой, что в степи прежде не видывали. Землю скрыл. Траву скрыл. Жилища скрыл. Не выбраться. Перепугались все, заплакали, пошли сквозь буран, дороги протаптывая к баю за советом да помощью. А баю сказать нечего. Послал он тогда за шаманкой, мудрой старухой. Пришла она, ступая по снегу прямо по верху, легкая точно перышко, села к огню, трубку раскурила да кости свои кинула. И говорит, трубкой попыхивая:
- Плохо дело, бай. Разозлили мы Косул и Косаш3. Сломала дочь твоя их колодец, из которого воду берут, чтобы небесных коней напоить. Горе, беда. Быть теперь вечно зиме на земле, а нам — погибели.
- Что же нам делать? - перепугался бай.
Снова бросила старая шаманка кости, забормотала заклинания, глаза закрыла, с духами советуясь, и отвечает:
- Можно у богов прощения испросить, но пусть это дочь твоя сделает. Пусть к ним пойдет на пять лет в услужение, отработает свою вину.
Расплакалась Эшан, как про это услышала. Никогда в жизни она не работала, все за нее слуги делали. Никогда в жизни не приходилось ей о делах насущных раздумывать. Как же ей на пять лет в услужение отправляться?
- Пошли, - говорит, - отец к богам другого. Меня не неволь, я лучше умру.
Послал бай по всем стойбищам, что ему служили, гонцов, чтобы отыскать подходящую девицу пятнадцати лет. Да так случилось, что в один с Эшан год все сплошь мальчики рождались. Нет нигде подходящей девицы. Но вот добрались гонцы до самого края степи, до дома старика, того самого, у которого живут Сул и Саш, Солнце и Луна. Девушкам как раз сравнялось по пятнадцать лет, выросли они настоящими красавицами, а сверх того добры были, трудолюбивы и почтительны. Не хотел для них старик страшной участи, как родных любил, но что он мог поделать с целым десятком воинов? Стали они бить старика, так Сул и Саш сразу вперед вышли и говорят:
- Все сделаем, что бай приказывает. Только отца нашего не обижайте.
Привели девушек к баю, увидел он, какие они красивые, и сразу же задумал взять их себе в жены. Но сперва пусть они службу ему сослужат, дочь от беды избавят. Сказал:
- Вот что, красавицы. Пусть одна из вас отправится сейчас к колодцу и найдет дорогу к дому Косул и Косаш. Пусть хорошенько им там послужит пять лет, и тогда я вас обеих награжу.
Страшно к богам идти, светилам служить, да нет выбора у несчастных. Посмотрели сестры друг на друга, и Сул говорит:
- Я на десять минут тебя старше, мне и идти.
Посадили девушку на коня, отвезли в степь к разрушенному колодцу и велели богов звать. А как их звать? Как к ним пройти? Склонилась Сул, глянула в колодец, а от колодца того одна яма в земле осталась, страшная, глубокая, и внутри чернота. Глядишь туда, и пуще прежнего домой хочется, да только не было у Сул выбора. Склонилась она и крикнула:
- Косул! Косаш! Добрые боги! Я пришла ущерб возместить и службу понести!
- Прыгай в колодец! - послышался гулкий страшный голос. - Мы на тебя посмотрим.
Черна яма в земле, глубока, да делать нечего. Зажмурилась Сул, прыгнула вниз. Летит, и все думает, что вот-вот угодит в ледяную воду. А вместо того стала она легка точно перышко, подхватил ее ветер и унес невесть куда. Открыла Сул глаза и видит: под нею раскинулись поля зеленые да степи голубые, да реки серебристые. И все кругом цвете. Долго летела она над невиданной землей, но вот показались вдалеке удивительные чертоги, из золота и нефрита сложенные. Ветер стал поспокойнее и опусти Суля прямо на пороге. Распахнулись ворота, и увидела она двор широкий, стены алым выкрашенные и золотом расписанные. И идет ей навстречу человек — не человек, не мужчина и не женщина, а словно сияние золотое — добрый Косул.
Подошел Косул, оглядел ее с головы до ног и сказал:
- За то что разрушили люди наш священный колодец, служить тебе в моей дворце пять лет. Дел у тебя будет много: лошадям моим гривы чесать, копыта чистить; подушки взбивать, да зеркала мыть. Если справишься — прощу вашу оплошность. Если же не справишься, пеняй на себя.
С той поры и повелось: вставала Сул рано и по дому старательно работала, зеркала начищала, перины взбивала да лошадям золотые гривы трясла. Работа трудная, день длинный, но никогда она не жаловалась, и стал к ней милостивей Косул. Однажды — года три уже прошло в непрестанной работе — подошел он к девушке, трудящейся на конюшне, усадил ее подле себя на лошади и повез мир показать. Мир тот сонный, снегом скованный, зимой утомленный. Но где копыто золотое земли коснется, снега таять начинают и трава растет. Где волос с гривы коня упадет, лед на реках трещит, вода освобождается, весна идет вовсю. И сияет все небо золотым светом.
- Видишь, как красиво, -сказал Косул. - Ты хорошо потрудилась, лошадям гривы чесала, да зеркала мои полировала, и оттого весне легко наступить.
Лучше прежнего трудиться стала Сул, ведь знала она теперь, что не в прихоти божества дело. Каждая работа в его чертогах смысл имеет великий. Так прошли условленные пять лет. Вызвал ее к себе Косул, по голове потрепал и сказал:
- Хорошую ты мне службу сослужила, справилась, да только не ты наш колодец разрушила, а дочь бая Эшан. Ей и ответ держать. Если она не придет и пять лет нам не отслужит, не будет зиме конца. Ступай и так всем и скажи.
Подхватил в ту же минуту Сул ветер и понес назад, и летел он сквозь облака золотые, сквозь дожди жемчужные. И когда поставил на землю перед цюнлу4 бая, оказалось, что платье на ней красное, золотом шитое, а на голове рогатый убор цзямао5, вышитый жемчугом и конским волосом.
Пять лет трудилась Сул, а на земле тем временем и пяти минут не прошло, бай с слугами еще и ждать ее не начали. И как увидели — ахнули. До чего же красавица! Посылали на верную смерь, а вернулась — невеста.
- Раз убор на тебе подходящий, сегодня же и свадьбу сыграем! - обрадовался бай. - Готовьте нам брачные покои.
- Погоди со свадьбой, господин, - покачала головой Сул. После службы в чертогах божества ей уже бай не страшен. - Отслужила я Косулу пять лет, остался он мною доволен, оттого и одарил щедро. Но моя служба — не твоей дочери, и потому не желает он тебя прощать. Говорит, если дочь твоя, Эшан, пять лет ему не послужит, не будет зиме конца.
Зарыдала Эшан, заплакала. Пусть и вернулась чернавка красавицей, а самой-то богам идти служить страшно, страшно в колодец прыгать. Зарыдала, заплакала, за отца ухватилась и говорит:
- Папенька, папенька, не посылай меня на верную погибель!
- Пускай, - велел бай, - вторая сестра идет.
Решил попытаться во второй раз богов обмануть.
Посадили Саш на коня, повезли к разрушенному колодцу и велели богов звать. А Саш и не страшно уже совсем, ведь живой и невредимой вернулась сестра, значит боги добрые и справедливые. Склонилась Саш над ямой в земле и крикнула:
- Косул! Косаш! Добрые боги! Я пришла ущерб возместить и службу понести!
- Прыгай в колодец! - послышался гулкий страшный голос. - Мы на тебя посмотрим.
Без страха прыгнула Саш в колодец, и стала тотчас легка точно перышко, подхватил ее ветер и унес невесть куда. Смотри Саш, под нею раскинулись поля зеленые да степи голубые, да реки серебристые. И все кругом цветет. Долго летела она над невиданной землей, но вот показались вдалеке удивительные чертоги, из серебра и нефрита сложенные. Ветер стал поспокойнее и опустил Саш прямо на пороге. Распахнулись ворота, и увидела она двор широкий, стены синим выкрашенные и серебром расписанные. И идет ей навстречу человек — не человек, не мужчина и не женщина, а словно сияние серебристое — добрая Косаш-луна.
Подошла Косаш, оглядела ее с головы до ног и сказала:
- За то что разрушили люди наш священный колодец, служить тебе в моей дворце пять лет. Дел у тебя будет много: полы мыть, посуду скоблить, да воду в ведре от колодца в чан посреди двора таскать. Если справишься — прощу вашу оплошность. Если же не справишься, пеняй на себя.
С радостью взялась Саш за работу. С утра и до позднего вечера убирала она чертоги божества, отмывала полы до блеска и чистила медные горшки, так что они делались точно золотые. Но сложнее всего было воду в большой чан носить. Далеко был колодец, тяжело ведро, а чан — бездонный. Никогда его не наполнить. Однако не жаловалась Саш ни единого раза, а только честно трудилась, так что осталась богиня-Луна ею довольна.
Вот выдался день, посадила Косаш девушку на коня, и помчались они над полями, над степями, над реками. Добрались до гор, вынула богиня из рукава памятный тот чан и вылила его в исток реки. Все не кончается в чане вода, все сильнее наполняется обмелевшая было река, разливается все шире, затапливает низины, несет ил на поля, обещает богатый урожай.
- Хорошо ты потрудилась, девочка. Видишь, сколько воды? Не обмелеть в этом году рекам, не иссякнуть колодцам.
Обрадовалась Саш, что от службы ее столько пользы, и с той поры еще охотнее выполняла все задания богини-Луны, а если уставала, то лишь песенки пела, чтобы развеселиться. Так прошли условленные пять лет, и вызвала Косаш девушку к себе.
- Хорошую ты мне службу сослужила, справилась, да только не ты наш колодец разрушила, а дочь бая Эшан. Ей и ответ держать. Если она не придет и пять лет нам не отслужит, обмелеют реки, засохнет степь. Ступай и так всем и скажи.
Подхватил в ту же минуту Саш ветер и понес назад, и летел он сквозь облака серебристые, сквозь дожди жемчужные. И когда поставил на землю перед цюнлу бая, оказалось, что платье на ней синее, серебром шитое, а на голове рогатый убор цзямао, вышитый жемчугом и конским волосом.
Пять лет трудилась Саш, а на земле тем временем и пяти минут не прошло, бай с слугами еще свадебное вино не разлили. И как увидели — ахнули. До чего же красавица! Посылали на верную смерь, а вернулась — невеста.
- Раз убор и на тебе подходящий, сегодня две свадьбы сыграем! - обрадовался бай. - Готовьте нам брачные покои.
- Погоди со свадьбой, господин, - покачала головой Саш. После службы в чертогах божества ей уже бай не страшен. - Отслужила я Косаш пять лет, осталась она мною довольна, оттого и одарила щедро. Но моя служба — не твоей дочери, и потому не желает он тебя прощать. Говорит, если дочь твоя, Эшан, пять лет ему не послужит, не будет в степи воды.
Заплакала Эшан, но делать-то больше нечего. Некому больше идти. Все что смог ей бай пообещать, так это слуг да защитников. Посадили они девушку в теплую повозку и отвезли к разрушенному колодцу. Эшан плачет-надрывается. Склонились тогда мамки-няньки над ямою и хором крикнули:
- Косул! Косаш! Добрые боги! Пришла байну6 Эшан ущерб возместить и службу понести!
Только тишина в ответ. Снова закричали мамки да няньки:
- Косул! Косаш! Добрые боги! Пришла байну Эшан ущерб возместить и службу понести!
И опять в ответ тишина. Только когда в третий раз они прокричали, послышался им из колодца гулкий страшный голос:
- Прыгай в колодец! Мы на тебя посмотрим.
Пуще прежнего заплакала девушка. Обступили ее мамки-няньки, обняли, да и прыгнули в колодезную яму, бормоча молитвы. И тотчас пропали. А Эшан подхватил холодный, колючий ветер и понес через мрак, и темноту, и холодное злое небо, пока не показался впереди чертой черный, точно копотью покрытый. Открылись тяжелые ворота, и увидела Эшан, как идет к ней божество страшное, в чешую облаченное, рогатое. И глаза горят, как далекие костры.
Обступили сразу Эшан разные мелкие бесы и зашептали:
- Это Цонар! Цонар! Сам бог ночи! Преклони перед ним колени, если не хочешь беды.
От страха Эшан окаменела, последние силы нашла, упала ничком на землю и стала молить о пощаде. Подошел к ней Цонар-ночь, старый враг Солнца и Луны и сказа, посмеиваясь.
- За то что разрушила ты священный колодец Косула и Косаш я тебя благодарю. Однако дерзкая ты, решила богов обмануть, а такого я терпеть не стану. За такое надо отслужить тебе в моем дворце пять лет. Дел у тебя будет много: пожары все потушить, угли убрать, сажу со стен отмыть. Если справишься — отпущу тебя домой и даже награжу. Если же не справишься, пеняй на себя.
Давным давно жил в Уру один старик. Всю жизнь он тяжко трудился, выпасая скот для своего хозяина, богатого бая1. Был он хоть трудолюбив, но беден, и потому не смог найти себе жену. Так и прожил всю жизнь один, ни семьи, ни детей. Грустил очень. И вот однажды работал он на бая в степи — ковыль собирал. Холодно. Зима на исходе. Вот-вот год закончится, а это время самых злых ветров и самых сильных морозов, да делать нечего. Кусок хлеба нужен да пряник к празднику. Идет старик, ковыль срезает, в вязанки вяжет, на салазки укладывает. Вдруг слышит — плач из травы раздается. Удивился старик, прошептал защитные слова да в воздухе знак отводящий зло нарисовал. А плач-то повторился. Словно дитя малое мать свою зовет. Оставил старик салазки, пошел по степи, раздвинул ковыль, да и нашел среди травы двух младенцев, завернутых в лоскутные одеяльца. Подхватил их старик и, позабыв про свою работу, домой побежал. Дома перепеленал, отогрел, кормилицу им нашел — добрую вдову, да и стал в один день настоящим богачом. Ведь как говорят люди: богат не тот, у кого деньги, а тот, у кого дети.
Девочек, найденных в степи, прозвали в селении Сул и Саш — Солнце и Луна. У одной волосы были золотистые, как солнечный свет, а у другой серебристые, будто лунный. Шло время, росли девочки, и славились они на всю округу трудолюбием своим, добрым нравом и дочерней почтительностью.
А пока Сул и Саш наши растут, послушаем-ка мы про бая.
Был он как все баи — злой да толстый, толстый да злой. Ел в три горла, спал в три спины. Со все окрестных селений приводили ему юных красавиц, и бай запирал их в своем гареме, да только долго там девушки прожить не могли. Умирали от горя и тоски, да от жестокого обращения. Если кого бай и любил, так это свою старшую дочь Эшан. Росла она настоящей красавицей, но характера была дурного, скверного — вся в отца. О матери ее уже никто и не помнил, сгинула давно, но говорили, родила Эшан баю самая настоящая ведьма.
Однажды — Эшан сравнялось уже пятнадцать лет — охотилась она в степи в сопровождении мамок да нянек и большой охраны. И захотелось ей пить. Пусть степь — не пустыня, но и в ней нет воды на каждом шагу. Отправились слуги, да мамки, да няньки искать ручей, или озерцо, и — нет ничего. Словно какой чух2 всю воду выпил. Ходили-ходили, искали-искали, да и наткнулись наконец на колодец. Был тот колодец маленький, да из нефрита сложенный, с золотым воротом, с серебряным ведром. Как увидела этот колодец Эшан, в ладоши захлопала.
- Вода тут должно быть сладкая точно мед!
Стали слуги, да мамки, да няньки воду вытаскивать. Сбросили ведро, услышали плеск, а когда вытащили его — пустое. Бросили второй раз, услышали плеск, а вытащили — снова пустое. Сбросили наконец-то третий раз, ни звука не услышали, а поднимают, ворот крутят — тяжело идет. Подняли наконец полное ведро воды, мерцающей, точно небо полное звезд. Достала Эшан свой золотой с серебром ковшик, зачерпнула воды, а как глотнула — сразу выплюнула.
- Горько! Противно!
И приказала со злости тот колодец сломать, а нефрит, золото да серебро в сокровищницу нести.
Воротилась Эшан к отцу на стойбище. День прошел. Второй прошел. Тихо. На третий день поднялись вдруг злые ветры, задули со всех сторон. Снег пошел да такой, что в степи прежде не видывали. Землю скрыл. Траву скрыл. Жилища скрыл. Не выбраться. Перепугались все, заплакали, пошли сквозь буран, дороги протаптывая к баю за советом да помощью. А баю сказать нечего. Послал он тогда за шаманкой, мудрой старухой. Пришла она, ступая по снегу прямо по верху, легкая точно перышко, села к огню, трубку раскурила да кости свои кинула. И говорит, трубкой попыхивая:
- Плохо дело, бай. Разозлили мы Косул и Косаш3. Сломала дочь твоя их колодец, из которого воду берут, чтобы небесных коней напоить. Горе, беда. Быть теперь вечно зиме на земле, а нам — погибели.
- Что же нам делать? - перепугался бай.
Снова бросила старая шаманка кости, забормотала заклинания, глаза закрыла, с духами советуясь, и отвечает:
- Можно у богов прощения испросить, но пусть это дочь твоя сделает. Пусть к ним пойдет на пять лет в услужение, отработает свою вину.
Расплакалась Эшан, как про это услышала. Никогда в жизни она не работала, все за нее слуги делали. Никогда в жизни не приходилось ей о делах насущных раздумывать. Как же ей на пять лет в услужение отправляться?
- Пошли, - говорит, - отец к богам другого. Меня не неволь, я лучше умру.
Послал бай по всем стойбищам, что ему служили, гонцов, чтобы отыскать подходящую девицу пятнадцати лет. Да так случилось, что в один с Эшан год все сплошь мальчики рождались. Нет нигде подходящей девицы. Но вот добрались гонцы до самого края степи, до дома старика, того самого, у которого живут Сул и Саш, Солнце и Луна. Девушкам как раз сравнялось по пятнадцать лет, выросли они настоящими красавицами, а сверх того добры были, трудолюбивы и почтительны. Не хотел для них старик страшной участи, как родных любил, но что он мог поделать с целым десятком воинов? Стали они бить старика, так Сул и Саш сразу вперед вышли и говорят:
- Все сделаем, что бай приказывает. Только отца нашего не обижайте.
Привели девушек к баю, увидел он, какие они красивые, и сразу же задумал взять их себе в жены. Но сперва пусть они службу ему сослужат, дочь от беды избавят. Сказал:
- Вот что, красавицы. Пусть одна из вас отправится сейчас к колодцу и найдет дорогу к дому Косул и Косаш. Пусть хорошенько им там послужит пять лет, и тогда я вас обеих награжу.
Страшно к богам идти, светилам служить, да нет выбора у несчастных. Посмотрели сестры друг на друга, и Сул говорит:
- Я на десять минут тебя старше, мне и идти.
Посадили девушку на коня, отвезли в степь к разрушенному колодцу и велели богов звать. А как их звать? Как к ним пройти? Склонилась Сул, глянула в колодец, а от колодца того одна яма в земле осталась, страшная, глубокая, и внутри чернота. Глядишь туда, и пуще прежнего домой хочется, да только не было у Сул выбора. Склонилась она и крикнула:
- Косул! Косаш! Добрые боги! Я пришла ущерб возместить и службу понести!
- Прыгай в колодец! - послышался гулкий страшный голос. - Мы на тебя посмотрим.
Черна яма в земле, глубока, да делать нечего. Зажмурилась Сул, прыгнула вниз. Летит, и все думает, что вот-вот угодит в ледяную воду. А вместо того стала она легка точно перышко, подхватил ее ветер и унес невесть куда. Открыла Сул глаза и видит: под нею раскинулись поля зеленые да степи голубые, да реки серебристые. И все кругом цвете. Долго летела она над невиданной землей, но вот показались вдалеке удивительные чертоги, из золота и нефрита сложенные. Ветер стал поспокойнее и опусти Суля прямо на пороге. Распахнулись ворота, и увидела она двор широкий, стены алым выкрашенные и золотом расписанные. И идет ей навстречу человек — не человек, не мужчина и не женщина, а словно сияние золотое — добрый Косул.
Подошел Косул, оглядел ее с головы до ног и сказал:
- За то что разрушили люди наш священный колодец, служить тебе в моей дворце пять лет. Дел у тебя будет много: лошадям моим гривы чесать, копыта чистить; подушки взбивать, да зеркала мыть. Если справишься — прощу вашу оплошность. Если же не справишься, пеняй на себя.
С той поры и повелось: вставала Сул рано и по дому старательно работала, зеркала начищала, перины взбивала да лошадям золотые гривы трясла. Работа трудная, день длинный, но никогда она не жаловалась, и стал к ней милостивей Косул. Однажды — года три уже прошло в непрестанной работе — подошел он к девушке, трудящейся на конюшне, усадил ее подле себя на лошади и повез мир показать. Мир тот сонный, снегом скованный, зимой утомленный. Но где копыто золотое земли коснется, снега таять начинают и трава растет. Где волос с гривы коня упадет, лед на реках трещит, вода освобождается, весна идет вовсю. И сияет все небо золотым светом.
- Видишь, как красиво, -сказал Косул. - Ты хорошо потрудилась, лошадям гривы чесала, да зеркала мои полировала, и оттого весне легко наступить.
Лучше прежнего трудиться стала Сул, ведь знала она теперь, что не в прихоти божества дело. Каждая работа в его чертогах смысл имеет великий. Так прошли условленные пять лет. Вызвал ее к себе Косул, по голове потрепал и сказал:
- Хорошую ты мне службу сослужила, справилась, да только не ты наш колодец разрушила, а дочь бая Эшан. Ей и ответ держать. Если она не придет и пять лет нам не отслужит, не будет зиме конца. Ступай и так всем и скажи.
Подхватил в ту же минуту Сул ветер и понес назад, и летел он сквозь облака золотые, сквозь дожди жемчужные. И когда поставил на землю перед цюнлу4 бая, оказалось, что платье на ней красное, золотом шитое, а на голове рогатый убор цзямао5, вышитый жемчугом и конским волосом.
Пять лет трудилась Сул, а на земле тем временем и пяти минут не прошло, бай с слугами еще и ждать ее не начали. И как увидели — ахнули. До чего же красавица! Посылали на верную смерь, а вернулась — невеста.
- Раз убор на тебе подходящий, сегодня же и свадьбу сыграем! - обрадовался бай. - Готовьте нам брачные покои.
- Погоди со свадьбой, господин, - покачала головой Сул. После службы в чертогах божества ей уже бай не страшен. - Отслужила я Косулу пять лет, остался он мною доволен, оттого и одарил щедро. Но моя служба — не твоей дочери, и потому не желает он тебя прощать. Говорит, если дочь твоя, Эшан, пять лет ему не послужит, не будет зиме конца.
Зарыдала Эшан, заплакала. Пусть и вернулась чернавка красавицей, а самой-то богам идти служить страшно, страшно в колодец прыгать. Зарыдала, заплакала, за отца ухватилась и говорит:
- Папенька, папенька, не посылай меня на верную погибель!
- Пускай, - велел бай, - вторая сестра идет.
Решил попытаться во второй раз богов обмануть.
Посадили Саш на коня, повезли к разрушенному колодцу и велели богов звать. А Саш и не страшно уже совсем, ведь живой и невредимой вернулась сестра, значит боги добрые и справедливые. Склонилась Саш над ямой в земле и крикнула:
- Косул! Косаш! Добрые боги! Я пришла ущерб возместить и службу понести!
- Прыгай в колодец! - послышался гулкий страшный голос. - Мы на тебя посмотрим.
Без страха прыгнула Саш в колодец, и стала тотчас легка точно перышко, подхватил ее ветер и унес невесть куда. Смотри Саш, под нею раскинулись поля зеленые да степи голубые, да реки серебристые. И все кругом цветет. Долго летела она над невиданной землей, но вот показались вдалеке удивительные чертоги, из серебра и нефрита сложенные. Ветер стал поспокойнее и опустил Саш прямо на пороге. Распахнулись ворота, и увидела она двор широкий, стены синим выкрашенные и серебром расписанные. И идет ей навстречу человек — не человек, не мужчина и не женщина, а словно сияние серебристое — добрая Косаш-луна.
Подошла Косаш, оглядела ее с головы до ног и сказала:
- За то что разрушили люди наш священный колодец, служить тебе в моей дворце пять лет. Дел у тебя будет много: полы мыть, посуду скоблить, да воду в ведре от колодца в чан посреди двора таскать. Если справишься — прощу вашу оплошность. Если же не справишься, пеняй на себя.
С радостью взялась Саш за работу. С утра и до позднего вечера убирала она чертоги божества, отмывала полы до блеска и чистила медные горшки, так что они делались точно золотые. Но сложнее всего было воду в большой чан носить. Далеко был колодец, тяжело ведро, а чан — бездонный. Никогда его не наполнить. Однако не жаловалась Саш ни единого раза, а только честно трудилась, так что осталась богиня-Луна ею довольна.
Вот выдался день, посадила Косаш девушку на коня, и помчались они над полями, над степями, над реками. Добрались до гор, вынула богиня из рукава памятный тот чан и вылила его в исток реки. Все не кончается в чане вода, все сильнее наполняется обмелевшая было река, разливается все шире, затапливает низины, несет ил на поля, обещает богатый урожай.
- Хорошо ты потрудилась, девочка. Видишь, сколько воды? Не обмелеть в этом году рекам, не иссякнуть колодцам.
Обрадовалась Саш, что от службы ее столько пользы, и с той поры еще охотнее выполняла все задания богини-Луны, а если уставала, то лишь песенки пела, чтобы развеселиться. Так прошли условленные пять лет, и вызвала Косаш девушку к себе.
- Хорошую ты мне службу сослужила, справилась, да только не ты наш колодец разрушила, а дочь бая Эшан. Ей и ответ держать. Если она не придет и пять лет нам не отслужит, обмелеют реки, засохнет степь. Ступай и так всем и скажи.
Подхватил в ту же минуту Саш ветер и понес назад, и летел он сквозь облака серебристые, сквозь дожди жемчужные. И когда поставил на землю перед цюнлу бая, оказалось, что платье на ней синее, серебром шитое, а на голове рогатый убор цзямао, вышитый жемчугом и конским волосом.
Пять лет трудилась Саш, а на земле тем временем и пяти минут не прошло, бай с слугами еще свадебное вино не разлили. И как увидели — ахнули. До чего же красавица! Посылали на верную смерь, а вернулась — невеста.
- Раз убор и на тебе подходящий, сегодня две свадьбы сыграем! - обрадовался бай. - Готовьте нам брачные покои.
- Погоди со свадьбой, господин, - покачала головой Саш. После службы в чертогах божества ей уже бай не страшен. - Отслужила я Косаш пять лет, осталась она мною довольна, оттого и одарила щедро. Но моя служба — не твоей дочери, и потому не желает он тебя прощать. Говорит, если дочь твоя, Эшан, пять лет ему не послужит, не будет в степи воды.
Заплакала Эшан, но делать-то больше нечего. Некому больше идти. Все что смог ей бай пообещать, так это слуг да защитников. Посадили они девушку в теплую повозку и отвезли к разрушенному колодцу. Эшан плачет-надрывается. Склонились тогда мамки-няньки над ямою и хором крикнули:
- Косул! Косаш! Добрые боги! Пришла байну6 Эшан ущерб возместить и службу понести!
Только тишина в ответ. Снова закричали мамки да няньки:
- Косул! Косаш! Добрые боги! Пришла байну Эшан ущерб возместить и службу понести!
И опять в ответ тишина. Только когда в третий раз они прокричали, послышался им из колодца гулкий страшный голос:
- Прыгай в колодец! Мы на тебя посмотрим.
Пуще прежнего заплакала девушка. Обступили ее мамки-няньки, обняли, да и прыгнули в колодезную яму, бормоча молитвы. И тотчас пропали. А Эшан подхватил холодный, колючий ветер и понес через мрак, и темноту, и холодное злое небо, пока не показался впереди чертой черный, точно копотью покрытый. Открылись тяжелые ворота, и увидела Эшан, как идет к ней божество страшное, в чешую облаченное, рогатое. И глаза горят, как далекие костры.
Обступили сразу Эшан разные мелкие бесы и зашептали:
- Это Цонар! Цонар! Сам бог ночи! Преклони перед ним колени, если не хочешь беды.
От страха Эшан окаменела, последние силы нашла, упала ничком на землю и стала молить о пощаде. Подошел к ней Цонар-ночь, старый враг Солнца и Луны и сказа, посмеиваясь.
- За то что разрушила ты священный колодец Косула и Косаш я тебя благодарю. Однако дерзкая ты, решила богов обмануть, а такого я терпеть не стану. За такое надо отслужить тебе в моем дворце пять лет. Дел у тебя будет много: пожары все потушить, угли убрать, сажу со стен отмыть. Если справишься — отпущу тебя домой и даже награжу. Если же не справишься, пеняй на себя.
