ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДОМ СТРАХА
Март 1971 года, Бат
Глава первая. Ролан
В юности он, говорят, был очень одарен. Сеансы, которые он устраивал, собирали множество народа, и каждый готов был заплатить. С тех самых пор, как Ролану исполнилось двенадцать, они жили на эти «пожертвования». Отец ругался и называл это «ярмарочной ерундой», а его самого «цирковой мартышкой» - когда бывал достаточно трезв, конечно — но деньги между тем брал, не стесняясь. Сам Ролан никогда себя не ощущал цирковым уродцем, или игрушкой, или, скажем, артистом. Он искренне верил в то, что делал. И до сих пор верил. В том-то и была проблема. Он до сих пор верил в существование эфирного мира, в тени, в призраков, в эманации из иной реальности. А еще он знал, что там, совсем рядом, за очень тонкой — ткни пальцем, и она лопнет — мембраной такая тьма… Всепоглощающая тьма. Она однажды попробовала Ролана на зуб, и ей, тьме этой, очень понравилось. С тех пор она не раз и не два приходила во снах, нашептывала, обещала. Делилась советами. Ролан просыпался в холодном поту, крича, рыдая, весь мокрый от слез, и долго потом стоял под горячим душем, пытаясь прогнать поселившийся внутри холод. Он рискнул заглянуть в бездну. Бездна посмотрела в него самого.
Ему было двадцать два года, когда его карьера медиума закончилась. Отец умер годом позже, спился и свалился в канаву, где и замерз одним ужасным морозным декабрьским утром. Мать уехала в неизвестном направлении. Джек и Джерри… Джек и Джерри пытались какое-то время поддерживать с ним связь, но Ролан оборвал ее. Ему были невыносимы люди в те долгие месяцы. Люди вибрировали, кричали, излучали цвета, звуки и запахи, которые он неспособен был перетерпеть. В конце концов он остался в пустоте, в одиночестве, в блаженном вакууме, куда не пускал никого и ничего. Перебивался заработками от случая к случаю, пару лет практически жил на улице и питался в общественной столовой, а потом нашел себе отличную работу, позволяющую не спать по ночам. Сторожил склады, унылые, заурядные пакгаузы, где духовной энергии было — хорошо, если крохи.
А потом, однажды утром, тоже холодным и по-мартовски сырым, на пороге его крошечной квартирки появилась Джерри.
Она выросла. Очень выросла. Ролан помнил ее худенькой девочкой четырнадцати лет с парой смешных косичек. Лента на левой постоянно развязывалась, прядки выбивались из прически, и Джерри выглядела всегда такой… забавной. А теперь стала взрослой, и с этой взрослостью пришли унылость и усталость. Она подстриглась очень коротко — ей совсем не шло — а под глазами залегли тени.
- Джеральдин, - Ролан протянул к ней руку, и тут же уронил ее. Касаться сестры было страшно.
- Ролли… - сперва Джерри смотрела на него широко раскрытыми глазами, узнавая заново, а потом всхлипнула, подалась вперед и макушкой ткнула его в подбородок. Ролан ощутил на коже ее горячие слезы. - Джек, он…
Ему не нужно было слышать историю. Едва только слезы коснулись его кожи, он уже знал все. От видений и навязанных чувств он закрываться научился еще двадцать лет назад. Но подобные эмпатические «приступы», от них спасения не было. Они приходили, накрывали Ролана с головой, а уходя оставляли опустошенным, измученным и — с новым знанием, которое ему было вовсе не нужно.
Джекоб угодил в неприятности. Ролан помнил его, как более разумного и осторожного из близнецов, но, очевидно, время шло, и брат менялся.
- Его… его убьют, - всхлипнула Джерри. - Они его убьют, Ролли!
- Сколько?
Вытерев слезы, Джеральдин назвала сумму. Чудовищную сумму. У Ролана никогда не было таких денег. Даже в годы, когда он давал по дюжине сеансов в неделю. Он огляделся беспомощно, посмотрел на свою тесную прихожую, на крошечную кухонку — через приоткрытую дверь, на спальню, где стояли старая, скрипучая кровать, полупустой комод и книжный шкаф, забитый пустой, глупой литературой. Макулатурой, правильнее сказать. Ролан сроду не видел таких денег, даже в лучшие свои годы.
- Я что-нибудь придумаю, - сказал он.
Я что-нибудь придумаю.
* * *
Хельга Сведенборг ужасно напоминала Ким Новак1, какой увидел ее когда-то Хичкок: холодная, величественная и вместе с тем, сексуально-притягательная блондинка. В первые минуты на Ролана накатило. Он ощутил себя сидящим в кинозале, почувствовал запах поп-корна, содовой воды, пота своих соседей. А потом отпустило. Сделав короткий вдох-выдох, Ролан выдавил улыбку. Он знал, что вышло плохо, но мисс Сведенборг была снисходительна. Она откинулась на спинку кресла, раскурила тонкую длинную сигариллу и выпустила дым через ноздри. Притягательно. Сексуально. Это вызвало приступ тошноты, и Ролан отвел взгляд.
- Вы знакомы с домом О“Лири, мистер Эйтли?
- В общих чертах, - ответил Ролан.
Он был там в юности, и Хельга Сведенборг, конечно, знала об этом. Иначе бы не стала его приглашать. Это был классический дом с приведениями, и тогда, в двадцать лет Ролан ощущал его, как нечто зловещее, полное иной, чуждой жизни, опасное. Тогда, в двадцать лет, он проявил благоразумие и не сунулся в особняк О“Лири. Два года спустя благоразумие ему изменило.
- Домом занимается доктор Костнер, - новое облачко дыма выскользнуло из ноздрей мисс Сведенборг — точно эктоплазма, подумалось Ролану — и на мгновение окутало ее лицо. - Вы, конечно же, читали его последние работы?
Нет, не читал. Ролан давно уже не читал ничего, связанного со спиритическими исследованиями и не был в курсе последних событий. Он оберегал себя.
- Доктор Костнер, - продолжала Хельга Сведенборг, - полагает, что сумеет поймать сущность этого дома.
Ролан покачал головой. Он не собирался ни оспаривать мнение доктора, ни соглашаться с ним. Просто покачал головой, чтобы хоть как-то среагировать. Начали неметь ноги. Холод поднимался от них по телу к сердцу, как при отравлении, и страх сковывал все сильнее. Ролан просто покачал головой, чтобы показать — прежде всего себе — что еще жив.
- Доктор Костнер назвал вас среди возможных медиумов, подходящих ему для работы, - сказала мисс Сведенборг.
Интересно, отрешенно подумал Ролан, а она — родственница великого мистика2, или однофамилица? Или это псевдоним?
- От вас не потребуется жить в доме постоянно, - продолжала мисс Сведенборг. Дым клубился у ее лица. - Только приезжать по желанию доктора Костнера и проводить сеансы.
- Я согласен, - тихо сказал Ролан.
- Вы не выслушали еще все…
- Я согласен, - оборвал ее Ролан. - Со всем, что от меня может потребовать доктор Костнер.
Хельга Сведенборг смотрела на него минуту с небольшим, а потом кивнула. Протянула руку для пожатия, очень твердо, уверенно, совершенно по-мужски. Ролан, проведший последние двадцать лет в стороне от людей, неизменно терялся в таких случаях. Руку пожал. И его снова накрыло, на этот раз мучительным, ярким видением: Хельга, голая, и вместе с ней поджарый, загорелый, красивый, точно голливудский актер доктор Питер Грей Костнер. Пальцы разжались, и собственная рука Ролана безвольно повисла вдоль тела.
- Все в порядке, мистер Эйтли? - спросила с легкой профессиональной тревогой мисс Сведенборг.
- Да, - выдавил он, - все хорошо.
И захлопнулся наглухо.
* * *
Он так редко общался с людьми, что теперь был выжат досуха. По телу расползалась вялость, мышцы подрагивали, а голос то и дело срывался на беспомощный сип. Чтобы избавиться от ужасающего, болезненного чувства беспомощности, он пошел на прогулку, избегая людных улиц, и ходил, ходил, пока на город не опустились сумерки. Сперва зажглись неоновые вывески, затем фонари. От такого количества яркого, искусственного света, голова разболелась. Теряя равновесие, он успел ухватиться за металлическую спинку какого-то стула и сесть. Зажмурился, задышал быстро, неглубоко, пытаясь привести себя в чувства.
- Простите, сэр, но мы уже убираем столики с тротуара.
Ролан моргнул — перед глазами была желто-пурпурная пелена, искрящаяся неоном — и ляпнул:
- Рано еще.
Кто-то рядом рассмеялся весело, звонко — точно россыпь бубенцов, эльфийский какой-то смех.
- Ну, это мое заведение, - сказал тот же голос, - так что тут мне решать.
Она помолчала. Тишина тут же наполнилась голосами, смехом, громкой музыкой, и захотелось сразу же зажать себе уши, но руки были тяжелы и беспомощно лежали на коленях.
- Вам нехорошо, сэр? - спросила женщина.
Ролан покачал головой. Головная боль возникла где-то в области затылка, забилась в черепной коробке, рванула к вискам и пропала. Ему было никак.
Теплая рука коснулась его шеи. Ролан дернулся, пытаясь закрыться еще сильнее, спрятаться еще глубже, уйти от этого прикосновения. Нервы были обнажены. Однако, к его удивлению и облегчению удара не последовало. Обычное прикосновение. Обычная женщина. Заурядная. Ни страстей, ни особых желаний. Цвет — табачный. Запах… консервированный персик. Ролан медленно открыл глаза, с трудом разлепляя веки. Табачный. Сарафан — табачный, сорочка бирюзовая, своеобразное сочетание. И крупная брошь, шитая бисером: сердце, пронзенное стрелой.
- Помоги, Сейди, - распорядилась женщина, подхватывая его под локоть и поднимая со стула.
С другой стороны Ролан ощутил новое тепло, снова перед глазами мелькнул какой-то образ, но сразу же пропал. С трудом переставляя ноги, он пошел в заданном направлении, не имея возможностей сопротивляться.
- Осторожно, - предупредила женщина. - Порог. Сюда. Сюда.
Она произносила ничего не значащие слова, и звук ее голоса успокаивал. Шаг, еще шаг. Мягкое кресло. Теплая рука, лежащая на лбу.
- Принесли капли, Сейди.
Запах валерианы. Ролан залпом осушил рюмку с лекарством.
Чувства вернулись медленно, как возвращается чувствительность онемевшей конечности. Сперва — покалывание, подкожный зуд, потом боль, и только потом приходит понимание, что ты снова можешь шевелиться. Ролан сделал судорожный вздох, поднял руку и провел по глазам.
- Закончи со стульями, Сейди.
Колыхание воздуха. Снова запах консервированного персика, на этот раз — настоящий, не воображаемый.
- Съешьте, - женщина поставила тарелку где-то совсем рядом. - Вам не помешает сладкое.
Ролан выпрямился, все еще пытаясь проморгаться, избавиться от пелены перед глазами.
- Когда вы в последний раз ели?
- Не… - Ролан осекся. Он хотел сказать «не помню», щиты рухнули. Он хотел сказать «не помню», а затем еще что-то, а затем пожаловаться. Стоит только открыть рот, и слова хлынут нескончаемым потоком. - Не ваше дело, мисс.
Женщина фыркнула.
- Мое. Раз уж вы вздумали падать в обморок на моем пороге. Ешьте. За счет заведения.
Она отошла. Ролан физически ощутил ее отсутствие, испытал мимолетное облегчение и мимолетное же сожаление. Ему нравилась эта табачно-персиковая женщина, это были, как говорили в годы его юности, «позитивные вибрации».
- Съешьте все! - крикнула она с другого конца комнаты, должно быть, довольно большой.
Ролан поднес к лицо обе руки, протер глаза, размял онемевшие щеки, скулы, лоб. Постепенно зрение вернулось. Сперва он увидел прямо перед собой на низком полированном столике цвета орехового дерева тарелку с творожным тортом, поверху покрытый кусочками консервированного персика. Затем, подняв голову чуть выше, кресла с темно-зеленой обивкой. Еще выше — прилавок, тоже полированный, на пару тонов темнее столика. Витрину. Светильники. Стойку с бутылками. Книжные полки во всю стену до самого потолка. Яркие стеклянные абажуры люстр.
Страшись юных дев, что входят в твой дом, - послышалось с дальнего конца комнаты. - Тех что лет двадцати, бледны, точно сон, что носят ромашки в дрожащих руках.1
Ролан снова посмотрел на тарелку с тортом. Нужно было от него отказаться. Нужно было встать и уйти. Он не ходил по кафе и пабам. По пабам в первую очередь, ведь алкоголь — главный враг медиума. Он срывает шлюзы. В животе предательски заурчало. Ролан не то, чтобы жил впроголодь — ему хватало денег на скромное, но достаточно комфортное существование. Но он действительно забывал, что и когда ел. Очевидно, это было достаточно давно. Стоило представить вкус творожного торта, вкус консервированного персика, и рот наполнился слюной. Еще мгновение колебаний, и Ролан потянулся за тарелкой и ложкой, отломил первый кусочек и отправил в рот.
- Чай или кофе?
Подняв голову, Ролан посмотрел в первый раз на свою собеседницу. Миловидная, молодая — лет тридцати, никак не больше. Светлые волосы заплетены в косу, которая переброшена через плечо. Левое. На правом брошь-сердце. Глаза не серые или голубые, как бывает обычно у блондинок, а темно-карие.
- Чай, - сама себе ответила женщина. - Кофе вам сейчас явно противопоказан.
Ролан предпочитал кофе, но промолчал.
- Сейди, чай! - крикнула женщина и с непринужденной грацией опустилась в кресло напротив. Закинула ногу на ногу. - Вы в порядке?
Ролан неопределенно дернул головой.
- Ребекка Шелтон, - представилась женщина и, к счастью, не стала протягивать руку для пожатия. - А ту бестолочь, что сейчас уронит чайник и ошпарится, зовут Сейди.
- И ничего я не бестолочь! - крикнула вторая, младшая женщина и выругалась.
- Знаю как облупленную, - удовлетворенно кивнула Ребекка Шелтон.
- И ничего я не ошпарилась!
Сейди подошла, чуть прихрамывая, поставила на стол пару фарфоровых чашек и, развернувшись, гордо удалилась. Ребекка Шелтон взяла себе одну чашку, хмыкнула и перевела взгляд на лицо Ролана.
- Я вас тут раньше не видела, мистер, э-э?
- Эйтли. Ролан Эйтли.
Когда-то его имя было достаточно известно, но женщина была слишком молода, чтобы это застать. Не узнала. Улыбнулась. Сделала глоток чая.
- Вам лучше?
- Да, - односложно ответил Ролан.
- Это хорошо, - кивнула Ребекка Шелтон. - Если на моем пороге кто-то умрет, это будет плохо для бизнеса.
Ролан улыбнулся через силу и поставил тарелку с недоеденным тортом на столик.
- Спасибо, мисс Шелтон.
- Миссис, - поправила женщина.
- Миссис Шелтон. Извините за беспокойство. Я пойду.
Он ронял короткие, грубые, рубленные фразы. Ребекка Шелтон смотрела на него, склонив голову к плечу. Смотрела с легким, ироничным интересом, точно он был зверушкой в зоопарке. Потом кивнула.
- Заходите еще.
Это звучало как издевка, честное слово.
* * *
Доктор Питер Костнер был моложе его на семь лет, но позволял себе держаться снисходительно и покровительственно. Впрочем, Ролана это никогда не задевало. Как и манера доктора все разъяснять медленно, внятно, точно дурачку. Ролан только кивал. Спиритический сеанс. Без кабинета, на виду. Сперва прощупывание, изучение, вызов эманаций, наполняющих дом О“Лири. Потом задачи будут конкретнее. Желательна материализация. Опыты с автописьмом вполне возможны, но, впрочем, доктор Костнер этому не особенно доверяет.
«Доска Уиджи», - ухмыльнулся про себя Ролан, оставаясь внешне невозмутимым. Накинул на себя привычный туповатый вид, что только усугубило снисходительность Костнера. И он продолжил излагать долгий список своих требований, желанных тестов, необходимых умений. Ролан давно уже перестал кивать. Он знал и умел все это, и все это давно уже ему надоело.
- Вы ведь бывали в доме О“Лири, мистер Эйтли, - спросил вдруг Костнер.
- В молодости.
- Помните свои ощущения.
Ролан помнил все свои ощущения, и в том-то и крылась проблема. Можно было закрыться, закупориться, спрятаться в раковину, но всегда с ним оставалась память.
