Мачеха стояла у двери, не спеша переступить порог. Ее лицо в темноте казалось фарфоровой маской. Dama di Venizia, Айседора видела такую на карнавале. Все в ней было ненастоящим: и гладкий овал лица, и изгиб бровей, и стеклянный блеск глаз. Уже не маска – кукла.
- Не спится, моя девочка? – тихо, вкрадчиво спросила мачеха.
Ее голос вибрировал в темноте.
- Ветер, - ответила Айседора. Голос в единственном слове сломался.
- Может быть, - спросила мачеха, - тебе приготовить молока или шоколада?
- Мне не семь лет, мадам. Доброй ночи.
Мачеха продолжила стоять в коридоре неподвижно, и Айседора физически ощущала на себе ее взгляд.
- Доброй ночи, - сухо повторила она.
Мачеха молча развернулась и скрылась в темном коридоре. Айседора бросила ь к двери, захлопнула ее и в безотчетном страхе придвинула тяжелое кресло. Теперь никто не зайдет!
Что за глупость?!
Айседора быстро перебежала комнату, сбросила туфли и забралась под одеяло, в уже успевшую остыть постель. От простыней исходил тот же тягостный гнилостный запах. Сунув руку под подушку, Айседора достала шкатулку и поднесла к губам. От нее исходил сухой, привычной аромат дерева. Это успокаивало.
К утру буря схлынула, оставив чисто вымытое, пронзительно синее небо. Солнце высушило траву, и она успела даже пожухнуть к тому моменту, когда Айседора спустилась к завтраку. Все здесь умирало.
Мачеха заняла утреннюю гостиную, которую когда-то любила мама. Развалившись на диване в шелковой сорочке, в отделанном перьями пеньюаре, мачеха пила кофе. Ткань была странного, бледно (трупно?) зеленого цвета, и вызывала неясную тошноту. Мачеха так не нравилась Айседоре, что в ней невольно искалось что-то злое, порочное. Она была фальшивкой.
Налив себе чаю — из принципа, из чувства противоречия; обычно она предпочитала по утрам кофе — Айседора подошла к окну. За горизонтом, над морем рождалась новая буря.
- Дора, дорогая, - могу же я звать тебя Дорой? - Дора, дорогая, нам нужно подружиться.
Айседора обернулась. Донна лежала, забросив ноги на подлокотник, и помахивала почти сброшенной туфлей, золоченой, турецкой. В пальцах был зажат длинный мундштук, в котором дымилась сигарета. Дым курился у неживого, необыкновенно красивого лица.
Стремительно поднявшись, Донна отложила сигарету, подошла и обняла Айседору. Ту передернуло.
- Я ведь приготовила подарок моей дорогой дочери. Вот, примерь.
Тонкий, изящно выплетенный пояс из полос тисненой кожи обвил талию Айседоры. Щелкнул замочек пряжки. Пояс оказался таким узким, что перехватило дыхание. Айседора с трудом нашла в себе силы не отшвырнуть мачеху.
- С-спасибо… - выдавила она, отступая. - Я… мне нужно… прошу простить…
Выбежав из комнаты, она принялась расстегивать пряжку и едва пальцы не изрезала острым краем. Наконец пряжка расстегнулась, и пояс упал к ногам. Айседора согнулась пополам, прижав руку к животу и жадно ловя ртом воздух. За спиной ей мерещился хохот мачехи.
Омерзительная женщина!
Айседора вышла в сад, вцепилась обеими руками в балюстраду, навалилась на нее всем весом. Ограда состарилась, начала понемногу крошиться, от нее исходил неприятный гнилостный дух.
На лужайке под крыльцом стояла Мэри Брук. Айседора впервые видела призрака. Вопреки рассказам, всем мифам и легендам Мэри Брук не парила над землей и не просвечивала. Она стояла, удивительно реальная, только глаза ее скрывались в черной тени. Мэри указала вправо, вытянув тонкий белый палец — словно это была рука скелета. Именно там стояла ночью темная фигура.
Не впускай его.
Айседора моргнула, и Мэри Брук пропала.
Галлюцинация.
Призрак.
- Скучаешь, дочка?
От прикосновения отцовской руки к плечу Айседора вздрогнула.
- Нет, отец. Я… думала, куда прогуляться. Покатаюсь на велосипеде.
Не дожидаясь ответа — да и не станет отец ее останавливать — Айседора сбежала вниз, позабыв о шляпке. Потом она сообразила, что платье не подходит для поездок на велосипеде. Она пошла по берегу пешком, обрывая рассеяно головки цветов.
Шум споров она заслышала издалека, но не придала ему значение, словно это был гул прибоя. Потом, поднявшись на холм, с руками, желтыми от пыльцы, она замерла, подставив лицо солнцу. И увидела толпу, небольшую, человек пятнадцать. В основном здесь были местные, несколько приезжих, обычных курортников, из тех, что навещают эти края каждый год. Над ними возвышался худой мужчина в длинном, теплом не по погоде пальто и шляпе с обвислыми краями. Даже по силуэту видно было, что он — чужак. Жители деревни набрасывались на него, как вороны на огородное пугало. Потом толпа поредела, а он так и остался стоять, несуразно высокий, нелепый, в старом пальто и с истертой, потрепанной дорожной сумкой у ног. Спускаясь с холма, Айседора отчего-то избегала встречаться с ним взглядом.
- Мисс! Мисс!
Голос, окликнувший ее, был скрипучим и ломким, и наводил на мысли о сухом, очень старом печенье, долго лежавшем в ящике комода. Ее нянька имела такое обыкновение: прятать еду среди белья. Отчего-то Айседора вспомнила няню Бетту во всех возможных подробностях, и от этого стало не по себе.
- Мисс, - сказал вновь высокий чужак, - вы не подскажете дорогу к распадку Уилсона?
- Здесь нет такого места.
- Да? - расстроился чужак. - Вы уверены?
- Я здесь выросла. Здесь совершенно точно нет распадка Уилсона.
- Так вы местная? - чужак вдруг оказался очень близко, и от неожиданности Айседора отшатнулась.
- Вы, возможно, даже местная леди-из-замка?
Айседора поняла вдруг, что именно эту высокую темную фигуру видела ночью на лужайке. А еще поняла, что он — настоящий, куда более настоящий, чем прочие окружающие ее люди. И от этого стало по-настоящему жутко.
- Извините, мне пора идти.
Айседора обошла чужака и попыталась уйти, но этот жуткий человек схватил ее за запястье ледяными пальцами. «Не впускай его», - сказала Мэри Брук.
- Вы славная девушка, мисс Меррит, - сказал чужак. Айседора вздрогнула. Она не называла своего имени. - Если вам понадобится помощь, позовите меня.
«Томас Б.» - значилось на карточке, которую чужак вложил в ее пальцы. «Томас Б.», и ни слова больше.
Вернувшись через несколько часов бесцельного блуждания по побережью, Айседора застала страшный переполох. Фредрикс выглядел встревоженным, а миссис Миддел, кухарка, так и вовсе — убитой горем. Отец смотрел на все это с крыльца, посасывая трубку, с полным безразличием.
- Что случилось? - спросила Айседора.
Миссис Миддел промокнула глаза краешком фартука.
- Ах, мисс Дора… Лилиан пропала.
- Лилиан? Я ее видела только… Это было вчера утром, верно… она принесла мне завтрак.
- Никто не видел ее со вчерашнего вечера, мисс Дора, - ответил Фредрикс. - И это совсем на нее не похоже, исчезнуть без предупреждения.
- Я помогу вам, - сказала Айседора и направилась к отцу.
Однако, расспросы ничего не дали. Ни отцу, ни его новой жене не было интересно, где может находиться горничная. Последний раз ее видели в холле, сметающей пыль со столиков, но куда она делась затем — неизвестно.
Холл осмотрели тщательно, но не нашли и следа пропавшей горничной. Фредрикс послал за полицией, но констебль не придал исчезновению девушки особого значения, да и мистер Меррит сказал, что не стоит обращать на это внимания: молоденькая девица наверняка сбежала на свидание, наделала глупостей, и теперь ей стыдно показаться людям.
(Когда Айседора впервые заподозрила неладное? Наверное, когда отец перестал хромать.)
Судьба Лилиан никого «наверху» не побеспокоила, на ужин пригласили старинных друзей отца из деревни. Они восхищались миссис Меррит, Айседорой (это вызывало в глазах Донны ревнивый блеск), обсуждали нововведения, которые необходимы сейчас, после войны. Покупки, сделанные мистером Мерритом, он как всегда хвастался привезенными из Италии книгами.
- Некоторые идеи Скуро восхитительны, - говорил отец, бурно жестикулируя. - То, что он говорит о дверях… это схоже с заметками Ронга о…
Книги были настоящие. Реальнее некуда.
Айседора ушла к себе, почитала немного книгу — больше смотрела сквозь страницы, затем легла, погасила свет, но сон не шел.
Во всем было виновато зеркало.
Лунный свет проникал сквозь шторы, падал на него, и то, что там мерещилось… Айседора поднялась и как и минувшей ночью набросила на зеркало покрывало. Мелькнула нелепая мысль: назавтра избавиться от туалетного столика совсем.
Взяв шкатулку, Айседора вернулась в постель.
У ее сна была вычурная заставка, словно у киноленты: окруженная причудливыми виньетками надпись: «Дом под Камнем представляет». Потом зазвучала бодрая музыка — как раз для водевиля — занавес разошелся, и Айседора увидела глубокую, осязаемую черноту, в которой плавал дом. Как это бывает во сне, она подошла к нему, бесстрашно ступая через ничто. На крыльце сидела женщина и курила длинную и тонкую трубку.
- С тобой много хлопот, Айседора, - сказала женщина.
Она была седая и бледная, с почти прозрачной кожей, словно всю жизнь провела в этой черноте, а глаза были пронзительно-синие. А еще, она была очень красива. От трубки исходил нежный аромат персиков.
Женщина похлопала по ступеньке рядом с собой, и Айседора села.
- Здесь холодно, - сказала женщина, протягивая пуховую шаль, в которую Айседора с радостью завернулась. Действительно, кожу кололи мурашки озноба.
- Я — Мэб, - сказала женщина.
- У меня кое-что украли, - сказала женщина.
Мимо сквозь черноту проплыла полупрозрачная рыба. Внутри нее крутились, издавая мерное тиканье, шестеренки.
Айседора подумала, что на вопрос «Где я?» ей все равно не ответт, а потому спросила:
- Что у вас украли?
- Ты в обители Кошмаров, - сказала Мэб.
Тут должно было что-то взвыть, или ударить молния на худой конец. Мимо вместо этого проплыла еще одна рыба с переливчатыми плавниками, похожими на рюши на платье Нелл Эткинс.
- У меня украли зеркало.
- И что я должна сделать?
Мэб рассмеялась гортанно.
- О, повеселила, девочка! Это не просьба, это предупреждение. И не позволяй мести у порога.
Холод пронесся по комнате, чернота расступилась, и Айседора увидела в неровном лунном свете свою спальню. Шторы раздувались под порывами ветра, как паруса. С большой неохотой Айседора спустила ноги на пол и подошла к окну. На лужайке никого не было. Эта пустота пугала еще больше, чем темная фигура под кустами. Айседора захлопнула оконные створки, набросила крючок и задернула шторы, погружая комнату в темноту.
- Вам не спится, мисс? Принести что-нибудь?
- Лилиан?! - Айседора обернулась и шагнула порывисто к двери. - Ты вернулась?
Лилиан стояла в коридоре — в ночной сорочке, в пушистой шали, с масляной лампой в руке. Лицо было бледным, белым и гладким, словно яичная скорлупа. Такие лица являются в кошмарах. Айседора сделала еще один шаг. Потом замерла, не желая приближаться к белеющей в полумраке фигуре. Ей было… страшно.
- Может быть, принести вам молока? - монотонным голосом спросила Лилиан. - Или какао?
- Нет, Лилиан, мне ничего не нужно, - Айседора очень неохотно приблизилась к двери. - Доброй ночи.
И она закрыла дверь, отсекая хрупким куском дерева и фанеры некое жуткое зло. Нелепая, глупая мысль.
Айседора вернулась в постель, кутаясь в покрывало. Ей отчего-то не хотелось включать свет — еще меньше, чем брать что-то из рук Лилиан. Айседора нащупала под подушкой шкатулку и открыла ее. Запахло мамиными духами. Айседора вслепую пробежала пальцами по лежащим в шкатулке предметам.
Цветок был живым, прохладным, свежим, словно его сорвали минуту назад.
В панике Айседора нащупала выключатель. Вспыхнул свет.
Роза, подаренная Вернаном, лежала в шкатулке, ярко-желтая, живая, свежая — точно, как показалось наощупь. Айседора провела пальцами по лепесткам, это прикосновение успокаивало.
Если вы когда-нибудь попадете в неприятности, этот цветок вам поможет.
Поможет — не поможет, но — Айседора это чувствовала — он оказывает поддержку.
Он пах почему-то полынью.
Снова поднявшись, Айседора подошла, выдвинула ящик туалетного столика и достала из коробки булавку. Приколов цветок к сорочке, она вернулась в постель.
До утра Айседора спала без сновидений.
- Не нужно подметать здесь! Не смей выметать у порога!
Словно сон — тот странный, про Дом в черноте — продолжался. Не позволяй, сказала ей Мэб, мести и порога.
Айседора открыла глаза, проснулась совершенно очевидно, но спор не прекратился.
- Что происходит?
- Доброе утро, мисс Дора! - Дженнифер, горничная, бросилась к постели. - Я принесла вам кофе.
- Кто это? - Айседора посмотрела на переминающуюся с ноги на ногу возле порога хмурую девушку.
- Новая горничная, мисс Дора, - ответила Дженнифер, косясь неодобрительно. - Зовут Ханной. Ее взяли на место Лилиан.
Ханна и походила на Лилиан. На ту Лилиан, что явилась Айседоре ночью, наяву ли, или во сне: ту, с лицом-яйцом.
- Ты можешь идти, - сказала Айседора Ханне. - Дженнифер, там солнечно? Подай мне белое платье, я хочу прогуляться по пляжу.
- Ах, мисс! - сказала горничная, развешивая на ширме сорочку, чулки, нижнюю юбку и платье, белое, отделанное кружевом. - Какая у вас прелестная брошка!
Рука Айседоры метнулась к груди, коснулась прохладных лепестков цветка.
- Как живой, мисс.
- Как живой, - согласилась Айседора. Она неохотно отколола цветок от сорочки и сразу же приколола на платье. - О чем вы спорили?
- Странная она, эта Ханна, мисс, - покачала головой Дженнифер. - Видите ли, мисс… Вы скажете, что это глупости. Мне Лилиан тем утром сказала, что нельзя подметать в вашей комнате у порога. Что это защитит вас. Она очень суеверна, наша Лилиан.
- Да, - рассеяно сказала Айседора, делая глоток кофе. - Пусть моему отцу передадут, что я не буду завтракать.
Сегодня она хотела улизнуть из дома, не сталкиваясь с отцом или мачехой, но для этого нужно было уходить через кухню. В холле стояла Донна и руководила горничными, протирающими вычурную резную раму огромного зеркала. Оно… должно быть, Айседора еще не проснулась окончательно, еще пребывала во власти снов, потому что ей померещилось, что зеркало отражает не то, что находится в комнате. Дом, видимый в неясной, мутноватой глади зеркала, был старым, ветхим, покрытым уродливыми пятнами плесени.
Это — настоящее, - поняла Айседора. Именно так, гнилым и ветхим выглядит дом на самом деле, а все иное — только иллюзия.
- Дора, моя милая! - мачеха схватила Айседору за руку. - Ты так поздно встаешь! Современная молодежь очень беспечна. Пойдем, дорогая, выпьем чаю и позавтракаем.
Айседора попыталась вырваться, увльнуть, бежать, но было уже поздно. Она пошла покорно за непрерывно болтающей мачехой. В комнате для завтрака пахло лилиями, огромные пышные букеты были расставлены на всех поверхностях.
Мама ненавидела лилии. В ее комнатах пахло розами, жасмином и ландышем.
Айседора распахнула окно, желая вдохнуть свежего воздуха. Ветер, налетевший с моря, пахнущий солью, растрепал ее волосы.
- О, молодежь, молодежь, - Донна подошла, подкралась со спины, заставив Айседору вздрогнуть. - В годы моей юности девушки не позволяли себе ходить простоволосыми.
Холодная рука коснулась затылка Айседоры, сгребла волосы в кулак; зубья металлического гребня царапнули по коже.
Айседора отшатнулась, оттолкнула мачеху. Старинный серебряный гребень со звоном запрыгал по полу.
- Не спится, моя девочка? – тихо, вкрадчиво спросила мачеха.
Ее голос вибрировал в темноте.
- Ветер, - ответила Айседора. Голос в единственном слове сломался.
- Может быть, - спросила мачеха, - тебе приготовить молока или шоколада?
- Мне не семь лет, мадам. Доброй ночи.
Мачеха продолжила стоять в коридоре неподвижно, и Айседора физически ощущала на себе ее взгляд.
- Доброй ночи, - сухо повторила она.
Мачеха молча развернулась и скрылась в темном коридоре. Айседора бросила ь к двери, захлопнула ее и в безотчетном страхе придвинула тяжелое кресло. Теперь никто не зайдет!
Что за глупость?!
Айседора быстро перебежала комнату, сбросила туфли и забралась под одеяло, в уже успевшую остыть постель. От простыней исходил тот же тягостный гнилостный запах. Сунув руку под подушку, Айседора достала шкатулку и поднесла к губам. От нее исходил сухой, привычной аромат дерева. Это успокаивало.
К утру буря схлынула, оставив чисто вымытое, пронзительно синее небо. Солнце высушило траву, и она успела даже пожухнуть к тому моменту, когда Айседора спустилась к завтраку. Все здесь умирало.
Мачеха заняла утреннюю гостиную, которую когда-то любила мама. Развалившись на диване в шелковой сорочке, в отделанном перьями пеньюаре, мачеха пила кофе. Ткань была странного, бледно (трупно?) зеленого цвета, и вызывала неясную тошноту. Мачеха так не нравилась Айседоре, что в ней невольно искалось что-то злое, порочное. Она была фальшивкой.
Налив себе чаю — из принципа, из чувства противоречия; обычно она предпочитала по утрам кофе — Айседора подошла к окну. За горизонтом, над морем рождалась новая буря.
- Дора, дорогая, - могу же я звать тебя Дорой? - Дора, дорогая, нам нужно подружиться.
Айседора обернулась. Донна лежала, забросив ноги на подлокотник, и помахивала почти сброшенной туфлей, золоченой, турецкой. В пальцах был зажат длинный мундштук, в котором дымилась сигарета. Дым курился у неживого, необыкновенно красивого лица.
Стремительно поднявшись, Донна отложила сигарету, подошла и обняла Айседору. Ту передернуло.
- Я ведь приготовила подарок моей дорогой дочери. Вот, примерь.
Тонкий, изящно выплетенный пояс из полос тисненой кожи обвил талию Айседоры. Щелкнул замочек пряжки. Пояс оказался таким узким, что перехватило дыхание. Айседора с трудом нашла в себе силы не отшвырнуть мачеху.
- С-спасибо… - выдавила она, отступая. - Я… мне нужно… прошу простить…
Выбежав из комнаты, она принялась расстегивать пряжку и едва пальцы не изрезала острым краем. Наконец пряжка расстегнулась, и пояс упал к ногам. Айседора согнулась пополам, прижав руку к животу и жадно ловя ртом воздух. За спиной ей мерещился хохот мачехи.
Омерзительная женщина!
Айседора вышла в сад, вцепилась обеими руками в балюстраду, навалилась на нее всем весом. Ограда состарилась, начала понемногу крошиться, от нее исходил неприятный гнилостный дух.
На лужайке под крыльцом стояла Мэри Брук. Айседора впервые видела призрака. Вопреки рассказам, всем мифам и легендам Мэри Брук не парила над землей и не просвечивала. Она стояла, удивительно реальная, только глаза ее скрывались в черной тени. Мэри указала вправо, вытянув тонкий белый палец — словно это была рука скелета. Именно там стояла ночью темная фигура.
Не впускай его.
Айседора моргнула, и Мэри Брук пропала.
Галлюцинация.
Призрак.
- Скучаешь, дочка?
От прикосновения отцовской руки к плечу Айседора вздрогнула.
- Нет, отец. Я… думала, куда прогуляться. Покатаюсь на велосипеде.
Не дожидаясь ответа — да и не станет отец ее останавливать — Айседора сбежала вниз, позабыв о шляпке. Потом она сообразила, что платье не подходит для поездок на велосипеде. Она пошла по берегу пешком, обрывая рассеяно головки цветов.
Шум споров она заслышала издалека, но не придала ему значение, словно это был гул прибоя. Потом, поднявшись на холм, с руками, желтыми от пыльцы, она замерла, подставив лицо солнцу. И увидела толпу, небольшую, человек пятнадцать. В основном здесь были местные, несколько приезжих, обычных курортников, из тех, что навещают эти края каждый год. Над ними возвышался худой мужчина в длинном, теплом не по погоде пальто и шляпе с обвислыми краями. Даже по силуэту видно было, что он — чужак. Жители деревни набрасывались на него, как вороны на огородное пугало. Потом толпа поредела, а он так и остался стоять, несуразно высокий, нелепый, в старом пальто и с истертой, потрепанной дорожной сумкой у ног. Спускаясь с холма, Айседора отчего-то избегала встречаться с ним взглядом.
- Мисс! Мисс!
Голос, окликнувший ее, был скрипучим и ломким, и наводил на мысли о сухом, очень старом печенье, долго лежавшем в ящике комода. Ее нянька имела такое обыкновение: прятать еду среди белья. Отчего-то Айседора вспомнила няню Бетту во всех возможных подробностях, и от этого стало не по себе.
- Мисс, - сказал вновь высокий чужак, - вы не подскажете дорогу к распадку Уилсона?
- Здесь нет такого места.
- Да? - расстроился чужак. - Вы уверены?
- Я здесь выросла. Здесь совершенно точно нет распадка Уилсона.
- Так вы местная? - чужак вдруг оказался очень близко, и от неожиданности Айседора отшатнулась.
- Вы, возможно, даже местная леди-из-замка?
Айседора поняла вдруг, что именно эту высокую темную фигуру видела ночью на лужайке. А еще поняла, что он — настоящий, куда более настоящий, чем прочие окружающие ее люди. И от этого стало по-настоящему жутко.
- Извините, мне пора идти.
Айседора обошла чужака и попыталась уйти, но этот жуткий человек схватил ее за запястье ледяными пальцами. «Не впускай его», - сказала Мэри Брук.
- Вы славная девушка, мисс Меррит, - сказал чужак. Айседора вздрогнула. Она не называла своего имени. - Если вам понадобится помощь, позовите меня.
«Томас Б.» - значилось на карточке, которую чужак вложил в ее пальцы. «Томас Б.», и ни слова больше.
Вернувшись через несколько часов бесцельного блуждания по побережью, Айседора застала страшный переполох. Фредрикс выглядел встревоженным, а миссис Миддел, кухарка, так и вовсе — убитой горем. Отец смотрел на все это с крыльца, посасывая трубку, с полным безразличием.
- Что случилось? - спросила Айседора.
Миссис Миддел промокнула глаза краешком фартука.
- Ах, мисс Дора… Лилиан пропала.
- Лилиан? Я ее видела только… Это было вчера утром, верно… она принесла мне завтрак.
- Никто не видел ее со вчерашнего вечера, мисс Дора, - ответил Фредрикс. - И это совсем на нее не похоже, исчезнуть без предупреждения.
- Я помогу вам, - сказала Айседора и направилась к отцу.
Однако, расспросы ничего не дали. Ни отцу, ни его новой жене не было интересно, где может находиться горничная. Последний раз ее видели в холле, сметающей пыль со столиков, но куда она делась затем — неизвестно.
Холл осмотрели тщательно, но не нашли и следа пропавшей горничной. Фредрикс послал за полицией, но констебль не придал исчезновению девушки особого значения, да и мистер Меррит сказал, что не стоит обращать на это внимания: молоденькая девица наверняка сбежала на свидание, наделала глупостей, и теперь ей стыдно показаться людям.
(Когда Айседора впервые заподозрила неладное? Наверное, когда отец перестал хромать.)
Судьба Лилиан никого «наверху» не побеспокоила, на ужин пригласили старинных друзей отца из деревни. Они восхищались миссис Меррит, Айседорой (это вызывало в глазах Донны ревнивый блеск), обсуждали нововведения, которые необходимы сейчас, после войны. Покупки, сделанные мистером Мерритом, он как всегда хвастался привезенными из Италии книгами.
- Некоторые идеи Скуро восхитительны, - говорил отец, бурно жестикулируя. - То, что он говорит о дверях… это схоже с заметками Ронга о…
Книги были настоящие. Реальнее некуда.
Айседора ушла к себе, почитала немного книгу — больше смотрела сквозь страницы, затем легла, погасила свет, но сон не шел.
Во всем было виновато зеркало.
Лунный свет проникал сквозь шторы, падал на него, и то, что там мерещилось… Айседора поднялась и как и минувшей ночью набросила на зеркало покрывало. Мелькнула нелепая мысль: назавтра избавиться от туалетного столика совсем.
Взяв шкатулку, Айседора вернулась в постель.
У ее сна была вычурная заставка, словно у киноленты: окруженная причудливыми виньетками надпись: «Дом под Камнем представляет». Потом зазвучала бодрая музыка — как раз для водевиля — занавес разошелся, и Айседора увидела глубокую, осязаемую черноту, в которой плавал дом. Как это бывает во сне, она подошла к нему, бесстрашно ступая через ничто. На крыльце сидела женщина и курила длинную и тонкую трубку.
- С тобой много хлопот, Айседора, - сказала женщина.
Она была седая и бледная, с почти прозрачной кожей, словно всю жизнь провела в этой черноте, а глаза были пронзительно-синие. А еще, она была очень красива. От трубки исходил нежный аромат персиков.
Женщина похлопала по ступеньке рядом с собой, и Айседора села.
- Здесь холодно, - сказала женщина, протягивая пуховую шаль, в которую Айседора с радостью завернулась. Действительно, кожу кололи мурашки озноба.
- Я — Мэб, - сказала женщина.
- У меня кое-что украли, - сказала женщина.
Мимо сквозь черноту проплыла полупрозрачная рыба. Внутри нее крутились, издавая мерное тиканье, шестеренки.
Айседора подумала, что на вопрос «Где я?» ей все равно не ответт, а потому спросила:
- Что у вас украли?
- Ты в обители Кошмаров, - сказала Мэб.
Тут должно было что-то взвыть, или ударить молния на худой конец. Мимо вместо этого проплыла еще одна рыба с переливчатыми плавниками, похожими на рюши на платье Нелл Эткинс.
- У меня украли зеркало.
- И что я должна сделать?
Мэб рассмеялась гортанно.
- О, повеселила, девочка! Это не просьба, это предупреждение. И не позволяй мести у порога.
Холод пронесся по комнате, чернота расступилась, и Айседора увидела в неровном лунном свете свою спальню. Шторы раздувались под порывами ветра, как паруса. С большой неохотой Айседора спустила ноги на пол и подошла к окну. На лужайке никого не было. Эта пустота пугала еще больше, чем темная фигура под кустами. Айседора захлопнула оконные створки, набросила крючок и задернула шторы, погружая комнату в темноту.
- Вам не спится, мисс? Принести что-нибудь?
- Лилиан?! - Айседора обернулась и шагнула порывисто к двери. - Ты вернулась?
Лилиан стояла в коридоре — в ночной сорочке, в пушистой шали, с масляной лампой в руке. Лицо было бледным, белым и гладким, словно яичная скорлупа. Такие лица являются в кошмарах. Айседора сделала еще один шаг. Потом замерла, не желая приближаться к белеющей в полумраке фигуре. Ей было… страшно.
- Может быть, принести вам молока? - монотонным голосом спросила Лилиан. - Или какао?
- Нет, Лилиан, мне ничего не нужно, - Айседора очень неохотно приблизилась к двери. - Доброй ночи.
И она закрыла дверь, отсекая хрупким куском дерева и фанеры некое жуткое зло. Нелепая, глупая мысль.
Айседора вернулась в постель, кутаясь в покрывало. Ей отчего-то не хотелось включать свет — еще меньше, чем брать что-то из рук Лилиан. Айседора нащупала под подушкой шкатулку и открыла ее. Запахло мамиными духами. Айседора вслепую пробежала пальцами по лежащим в шкатулке предметам.
Цветок был живым, прохладным, свежим, словно его сорвали минуту назад.
В панике Айседора нащупала выключатель. Вспыхнул свет.
Роза, подаренная Вернаном, лежала в шкатулке, ярко-желтая, живая, свежая — точно, как показалось наощупь. Айседора провела пальцами по лепесткам, это прикосновение успокаивало.
Если вы когда-нибудь попадете в неприятности, этот цветок вам поможет.
Поможет — не поможет, но — Айседора это чувствовала — он оказывает поддержку.
Он пах почему-то полынью.
Снова поднявшись, Айседора подошла, выдвинула ящик туалетного столика и достала из коробки булавку. Приколов цветок к сорочке, она вернулась в постель.
До утра Айседора спала без сновидений.
- Не нужно подметать здесь! Не смей выметать у порога!
Словно сон — тот странный, про Дом в черноте — продолжался. Не позволяй, сказала ей Мэб, мести и порога.
Айседора открыла глаза, проснулась совершенно очевидно, но спор не прекратился.
- Что происходит?
- Доброе утро, мисс Дора! - Дженнифер, горничная, бросилась к постели. - Я принесла вам кофе.
- Кто это? - Айседора посмотрела на переминающуюся с ноги на ногу возле порога хмурую девушку.
- Новая горничная, мисс Дора, - ответила Дженнифер, косясь неодобрительно. - Зовут Ханной. Ее взяли на место Лилиан.
Ханна и походила на Лилиан. На ту Лилиан, что явилась Айседоре ночью, наяву ли, или во сне: ту, с лицом-яйцом.
- Ты можешь идти, - сказала Айседора Ханне. - Дженнифер, там солнечно? Подай мне белое платье, я хочу прогуляться по пляжу.
- Ах, мисс! - сказала горничная, развешивая на ширме сорочку, чулки, нижнюю юбку и платье, белое, отделанное кружевом. - Какая у вас прелестная брошка!
Рука Айседоры метнулась к груди, коснулась прохладных лепестков цветка.
- Как живой, мисс.
- Как живой, - согласилась Айседора. Она неохотно отколола цветок от сорочки и сразу же приколола на платье. - О чем вы спорили?
- Странная она, эта Ханна, мисс, - покачала головой Дженнифер. - Видите ли, мисс… Вы скажете, что это глупости. Мне Лилиан тем утром сказала, что нельзя подметать в вашей комнате у порога. Что это защитит вас. Она очень суеверна, наша Лилиан.
- Да, - рассеяно сказала Айседора, делая глоток кофе. - Пусть моему отцу передадут, что я не буду завтракать.
Сегодня она хотела улизнуть из дома, не сталкиваясь с отцом или мачехой, но для этого нужно было уходить через кухню. В холле стояла Донна и руководила горничными, протирающими вычурную резную раму огромного зеркала. Оно… должно быть, Айседора еще не проснулась окончательно, еще пребывала во власти снов, потому что ей померещилось, что зеркало отражает не то, что находится в комнате. Дом, видимый в неясной, мутноватой глади зеркала, был старым, ветхим, покрытым уродливыми пятнами плесени.
Это — настоящее, - поняла Айседора. Именно так, гнилым и ветхим выглядит дом на самом деле, а все иное — только иллюзия.
- Дора, моя милая! - мачеха схватила Айседору за руку. - Ты так поздно встаешь! Современная молодежь очень беспечна. Пойдем, дорогая, выпьем чаю и позавтракаем.
Айседора попыталась вырваться, увльнуть, бежать, но было уже поздно. Она пошла покорно за непрерывно болтающей мачехой. В комнате для завтрака пахло лилиями, огромные пышные букеты были расставлены на всех поверхностях.
Мама ненавидела лилии. В ее комнатах пахло розами, жасмином и ландышем.
Айседора распахнула окно, желая вдохнуть свежего воздуха. Ветер, налетевший с моря, пахнущий солью, растрепал ее волосы.
- О, молодежь, молодежь, - Донна подошла, подкралась со спины, заставив Айседору вздрогнуть. - В годы моей юности девушки не позволяли себе ходить простоволосыми.
Холодная рука коснулась затылка Айседоры, сгребла волосы в кулак; зубья металлического гребня царапнули по коже.
Айседора отшатнулась, оттолкнула мачеху. Старинный серебряный гребень со звоном запрыгал по полу.
