ВОРОНЫ ВЕРОНИКИ
Сидонья. 1517 год
Свадьба Джованны Карни стоила баснословных денег. О точной сумме, потраченной на нее, спорили, но даже самая скромная из названных — семь сотен полновесных золотых лаверов — будоражила воображение, разжигала любопытство, возбуждала зависть. На эти деньги можно было открыть лавку. Не в Сидонье, конечно, но в одном из пригородов, бурно развивающихся в последние десятилетия. Назывались и иные цифры, совсем уж фантастические. Пикантности сплетням придавал тот факт, что синьору Карни неоткуда было взять и половину этих денег. Все в городе знали, что предприятия его, — а синьор Карни был известный прожектер, — банкротились раз за разом, и постепенно он растерял всех покровителей. В предприимчивой Сидонье это было куда важнее аристократического происхождения или магического дара, которым к тому же семью Карни наградили не слишком щедро.
Еще большую пикантность, даже скандальность новости придавало то, что Джованна выходила замуж раньше своей старшей сестры Дженевры. Из-за этого по веселому обычаю молодежь устроила под окнами дома Карни шаривари, и всю ночь играли скрипки, вувузелы, флейты, били барабаны и литавры, и распевались скабрезные песенки. Среди «артистов» было немало юношей, которым Джованна, записная кокетка, отказала, дав предварительно надежду, и потому концерт вышел на славу.
Наутро в церкви у алтаря невеста выглядела бледной и уставшей — не сомкнула глаз из-за шаривари, — а жених, почтенный капитан Томмазо ди Талонэ, раздраженным. У него были все основания полагать, что разнузданный кошачий концерт продолжится и в брачную ночь, а сидонская стража перестарается, поднимая тосты за своего командира, и не сможет ничем помешать беснующейся молодежи.
Однако, бледность Джованны и раздражение ди Талонэ нельзя было сравнить с тем, что испытывала Дженевра Карни. Ей известно было, какую цену пришлось заплатить за эту великолепную свадьбу и за приданое, заставившее капитана просить руки синьорины Карни. Дженевра сидела на первом ряду подле отца — мать по обычаю стояла за женихом, кидая ему под ноги рис и мелкие монеты, - и боялась обернуться. Она знала, что человек, оплативший торжество, стоит там, в тени за порфировыми колоннами, и на лице его холодная самодовольная усмешка. Странно и страшно было, что люди, причастные к этой свадьбе делают вид, что все нормально. Что Джованна по праву носит в волосах белые и зеленые ленты; что Томмазо ди Талонэ жаждет этого бракосочетания; что Джузеппе Карни не смущает внезапно возникшее богатство. Хотя… наверное, не смущает, как не смущало никогда. Отец любил рискованные авантюры и деньги и редко задумывался о том, откуда берутся последние. Возможно он полагал, их приносят светлые духи.
Дженевра тоже так когда-то думала, и возможно, все еще была очень наивна для своих восемнадцати лет. Во всяком случае, она старалась оставаться таковой, старалась не замечать ничего, да и откуда было взяться какому-либо опыту, если друзей и поклонников у нее не было, с ней никогда не флиртовали, если веселая и, что греха таить, полнокровно непристойная жизнь Сидоньи обтекала ее, точно вода застрявшую корягу. Дженевра была просто, чиста и невинна… до прошлой недели, во всяком случае, она старалась быть таковой.
Ужасная — и вместе с тем волнующая — картинка вновь встала перед глазами. Пестрые ворохи ткани (последнее предприятие отца, торговля сылуньским шелком), белое тело Джованны, ее бесстыдно разведенные ноги, капитан ди Талонэ в алой рубашке и спущенных штанах, его напряженные ягодицы, словно у скульптуры борца в Садах. И стоны, стоны, бьющие по нервам и пробуждающие внутри что-то дикое. Сразу же воспоминания навалились миллионом мелких деталей, которые так старалась годами не замечать и не признавать Дженевра (а отец и вовсе игнорировал, воспитав у себя разумную слепоту): неприбранная одежда матери, незнакомый синьор с монетами в руке, румянец, странные звуки… И сейчас сеньора Карни стоит слишком близко к жениху, а тот, кажется, и не против.
Дженевра прижала ладони к щекам. Невозможно вырасти в Сидонье и остаться совсем невинной. Можно лишь закрывать глаза на некоторые вещи.
Но даже в Сидонье девушка, потерявшая невинность, уже не годится для брака. А как назло, кроме Дженевры, свидетельницей падения младшей Карни стала молочница, принесшая в дом свежий сыр и застывшая с широко распахнутыми глазами, возбужденно дыша. Ей заплатили, но можно было не сомневаться, что рано или поздно эта болтливая синьора разнесет по всему городу сочную сплетню. Чтобы спасти Джованну от позора и участи куртизанки, нужно было выдать ее за ди Талонэ; чтобы выдать ее за капитана, требовались деньги. И они появились.
Звон колоколов возвестил всему городу, что брак заключен. Молодые поцеловались с фальшивым целомудрием и прошли через неф к выходу. На пристани ждала уже лодка, мерно покачиваясь на волнах.
Церковь пустела. Люди выходили, бросая последние взгляды на Великую Триаду. Совершенный Ум глядел мрачно, его традиционно андрогинное лицо было наполнено внутренним светом. Сила и Любовь глядели друг на друга, их изысканные профили поражали своим безразличием.
- Великий Мартини говорил, то Любовь бесчувственна, а Сила бессильна, и называл эту фреску кощунственным богохульством.
Дженевра, испуганная звуком знакомого голоса, обернулась. Синьор Ланти, оказалось, говорил не с ней. Рядом с ним стояла великолепная Примавера, красивейшая из куртизанок Сидоньи. Ее вызывающе алая юбка и крупные бриллианты притягивали взгляд, как и пышная татуированная цветами грудь, затянутая в тугой корсет.
- Но Любовь именно такова, - рассмеялась Примавера. - Она смотрит на Силу. И на Деньги. Вот наше новое божество.
И куртизанка вдруг посмотрела на Дженевру, точно знала что-то. А может, и знала, их с синьором Ланти явно связывала давняя… дружба. Дженевра, изображая безразличие, отвернулась.
До ее собственной свадьбы оставалось чуть меньше суток.
* * *
Собственную свадьбу Бьенвенуто Альдо Ланти проспал. Это было не бог весть какое событие; священник, щедро оплаченный, ждал бы, сколько потребуется, как и невеста, но все равно выходило неловко. Альдо был пунктуален. Он полагал, что и без рассеянности и безалаберности, присущей многим его приятелям, достаточно эксцентричен, а следовательно — артистичен. А тут — проспал.
Бригелла прошел по комнате, шаркая, чуть припадая на левую ногу, раздернул шторы и впустил яркий солнечный свет. По стене заплясали блики неспокойного канала.
- Полдень, синьор, - невозмутимо возвестил слуга и прошаркал в купальню.
Альдо потер лоб, попытался встать, и тут же тонкая рука опрокинула его назад на постель. Острые ноготки пробежали по груди, по животу, ладонь обхватила член.
- Вера, - укорил Альдо, чувствуя, как возбуждается под искусными ласками.
- Сдалась тебе эта дурочка, - проворчала Примавера. - На что?
- Сылуньские краски. Пусти, мне пора…
Куртизанка посмотрела на часы, изящный и безумно дорогой артефакт, привезенный из Вандомэ. Перед циферблатом, когда их открывали, начинали плясать двенадцать фей в разноцветных нарядах.
- Ты уже опоздал, мой милый. И они подождут, после всего, что ты для них сделал.
После всего, что сделал Альдо, семья Карни будет мыть ему ноги и после пить ту воду, но недолго. Скоро, очень скоро они его возненавидят, как ненавидят всякого ростовщика.
Губы Примаверы обхватили его член, глубоко втянули, заставляя шипеть от удовольствия. Не было во всей Сидонье никого искуснее. И ей, в отличие от большинства куртизанок, это нравилось. В том, что любой мог за десять араминов испробовать влажный рот Примаверы, было что-то одновременно возбуждающее и мерзкое.
- Продолжай, - мурлыкнула женщина, отстраняясь на секунду. - Какая она, милая твоя невеста?
Как это было грязно: говорить о невинной девице, когда язык и губы куртизанки работают вовсю.
- Она никому… не нужна.
Да и ему, в целом, без надобности. Ему хватает ласк прекрасной Примаверы. Во всем остальном жена будет помехой. И так она точно не сможет. Прошло не больше пяти минут, а Альдо кончил со стоном. Примавера села, вытерла уголки губ с довольной улыбкой и вновь окинула его жадным взглядом. Она подалась в куртизанки потому, что была из тех, кого лет двести назад называли «пута». Шлюха, совсем безвольно потакающая своей похоти.
- Нет, Вера! - Альдо откатился в сторону и встал. - Мне нужна эта свадьба.
- Ты приведешь ее сюда? - Примавера свернулась калачиком, следя за тем, как Альдо умывается и одевается.
- А куда еще? - удивился он.
Примавера широко улыбнулась.
- Здесь пахнет сексом.
И краской, и восточными благовониями. В этом доме хватает разных запахов.
- Здесь есть хозяйская спальня.
- О, конечно, - мурлыкнула Примавера.
- И тебя здесь быть не должно.
- Как ты жесток, - хихикнула женщина. - Сперва Томмазо, теперь ты. А ведь я проявила доброту и не стала распространяться, что эта старая шлюха Катарина Карни трахается на дому и не платит взносы.
- Тебе хорошо заплатили за это, - напомнил Альдо. - И лучше тебе продолжать молчать.
Примавера покосилась на стакан с кистями, и на секунду в глазах ее мелькнул страх, но веселость вернулась быстро, и она продолжила сыпать скабрезностями, предлагая свои услуги в качестве дружки жениха.
* * *
Жених опаздывал, и у Дженевры появилась надежда, что он передумал и не приедет. Правила требовали ждать у алтаря час, и девушка с затаенным ликованием считала минуты до своей свободы. Без пяти час синьор Бьенвенуто Альдо Ланти вошел в церковь, принеся с собой запах цветов и шум ярмарки. Священник облегченно выдохнул, дождался, пока жених дойдет до алтаря, и забормотал поспешно слова обряда. Дженевра опустила взгляд, боясь посмотреть на будущего мужа.
Он не был жуток или уродлив, напротив. Синьора Ланти отличала подлинная сидонская красота. И выглядел он элегантно в черной с серебром одежде, в зеленом бархатном плаще. Но слухи о нем ходили по городу. А еще он был маг…
Маги не желали иметь с Дженеврой дело.
Она родилась с магическим даром. Это обрадовало честолюбивую бабку, сеньору Ливанди. Старуха, оставшаяся в памяти Дженевры нелюдимой и злой, оплатила обучение в лучшей академии для девушек. А в шестнадцать лет, когда юные волшебницы становятся для женихов ценным, желанным призом, магический дар вдруг исчез. Этому не предшествовала болезнь; Дженевра не сердила бродяг и старых ведуний — стрег, легко насылающих проклятья, и все это заставляло сторониться юную Карни. Вдруг это болезнь, еще неизвестная науке? Вдруг это заразно? Молодые волшебники испугались и начали обходить дом Карни стороной. Почему не испугался один только Ланти, человек со столь странной и страшной репутацией?
Он был маг, и он был художник, в Сидонье это ценилось одинаково. Он был бретёр, искусно сражающийся на дуэлях, и вызов следовал за каждый косой взгляд и любое неосторожно оброненное слово. В его личности многое вызывало недоуменный смех и подшучивание, так что поводы для дуэли находились легко. О его доме, зверинце, коллекции картин, о зловещей Башне на острове Серанте Нуово ходили самые невероятные легенды. И вот за этого человека Дженевра должна была выйти замуж. Именно ее купил Бьенвенуто Альдо Ланти за тысячу золотых. Говорят, для этого он всего лишь продал небольшой рисунок герцогу Ванго, вандомэсскому послу.
Ланти стоял, слушая священника, и нетерпеливо постукивал мыском сапога по плиткам пола. Куда он так торопится? Не терпится провести первую брачную ночь?
Кровь прилила к щекам, Дженевра смутилась и испугалась. С тех пор, как она застала сестру с капитаном, с тех пор, как начала подозревать мать, стало проявляться постыдное любопытство. Сегодня утром, приняв ванну, с травами, как предписано перед свадьбой, Дженевра, нагая, подошла к зеркалу. Несколько минут она разглядывала свое тело, точно видела впервые, и воображала, как будет смотреть на нее мужчина. И не понимала, что он увидит. Что придется ему по вкусу? Сочтет ли он ее красивой?
- Объявляю вас мужем и женой! Храните друг друга во имя Любви и Мира, Разумом и Силой!
Дженевра встрепенулась, очнулась, вскинула голову и похолодела под строгим и безразличным взглядом Ланти.
- Можете поцеловать невесту, - сказал священник.
Ланти склонился к ней. Губы были сухие и жесткие, от него пахло маслом и смолой. Поцелуй вышел коротким, Дженевра даже испугаться не успела.
- Во имя Любви и Мира, Силой и Разумом, аминь! - проговорил священник торжественно.
- Аминь, - отозвалась Дженевра.
Началась ее супружеская жизнь.
Не было ни лодки, украшенной цветами и лентами, ни праздничного обеда. И отец не танцевал с ней и не вел ее в супружескую спальню. Он исчез еще до окончания церемонии. Дженевра осталась с мужем один на один.
- Идемте, синьора, - приказал он, не предлагая руки.
Свадебное платье было тяжелым и неудобным, корсаж больно сдавливал грудь, мешая дышать, а шлейф волочился по полу, собирая пыль. Мона, единственная оставшаяся у них служанка, причитала, что его будет нелегко почистить. Впрочем, Моны ли то забота? Дженевре не позволено было взять служанку в новый дом, родители не пожелали расставаться с достаточно расторопной девицей, которая к тому же просила вдвое меньше, чем все прочие. Впрочем, компенсируя это, Мона подворовывала, и Дженевра не была уверена, хочет ли держать подобную прислугу. Может быть, лучше все начать с начала, оставив прежнюю жизнь позади?
Церковь, выбранная для бракосочетания, располагалась на краю города, на Белом острове. Здесь, в непосредственной близости от старого сельского рынка, было очень людно и шумно. Сновали в толпе воришки и лоточники, стреги торговали плохо сделанными амулетами. Едва заметив Дженевру, бело-зеленые ленты в ее волосах, все начинали смеяться, улюлюкать и свистеть. Юная невеста приносит удачу. Дал бы кто-то немного удачи ей самой.
Они все шли и шли, не беря ни коляску, ни портшез, ни лодку, и Дженевра начала уставать. Никогда прежде ей не приходилось столько ходить пешком, и она, хоть и не считала себя неженкой, совершенно выбилась из сил.
- Синьор, - Дженевра поймала мужа за рукав. - Долго еще нам идти?
Альдо Ланти вырвал руку и ответил ей отрывисто и грубо:
- Скоро. Иди.
- Синьор, - робко спросила Дженевра, - я чем-то обидела вас? Или моя семья?
На этот раз ответа не последовало.
Она прошли, должно быть, половину Сидоньи, пока не достигли канала Слёз. Здесь по обе стороны возвышались огромные особняки с ажурными решетками на окнах и инкрустированными ставнями. Отец мечтал о таком доме, и его мало тревожила глупость и бесплодность подобных мечтаний. Дженевра же никогда не желала ничего подобного, но вот она — стоит перед огромной дверью, выкрашенной голубой краской, и дрожит от страха.
Синьору Ланти, которого предстояло выучиться звать «мужем», принадлежал большой трехэтажный особняк с надстройкой. Стеклянная крыша в восточной его части блестела на солнце. Дом стоял на углу, одной стороной выходя на узкий и сырой канал Слёз, а другой — на Великое озеро. Из окон наверняка видно было Дворец Света, а может, и усадьбу самого герцога Сиду, занимающую целый остров. Уличный фасад, в Сидонье как всегда совсем узкий и незначительный, выходил на площадь Масок.
Сидонья. 1517 год
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Две невесты
Свадьба Джованны Карни стоила баснословных денег. О точной сумме, потраченной на нее, спорили, но даже самая скромная из названных — семь сотен полновесных золотых лаверов — будоражила воображение, разжигала любопытство, возбуждала зависть. На эти деньги можно было открыть лавку. Не в Сидонье, конечно, но в одном из пригородов, бурно развивающихся в последние десятилетия. Назывались и иные цифры, совсем уж фантастические. Пикантности сплетням придавал тот факт, что синьору Карни неоткуда было взять и половину этих денег. Все в городе знали, что предприятия его, — а синьор Карни был известный прожектер, — банкротились раз за разом, и постепенно он растерял всех покровителей. В предприимчивой Сидонье это было куда важнее аристократического происхождения или магического дара, которым к тому же семью Карни наградили не слишком щедро.
Еще большую пикантность, даже скандальность новости придавало то, что Джованна выходила замуж раньше своей старшей сестры Дженевры. Из-за этого по веселому обычаю молодежь устроила под окнами дома Карни шаривари, и всю ночь играли скрипки, вувузелы, флейты, били барабаны и литавры, и распевались скабрезные песенки. Среди «артистов» было немало юношей, которым Джованна, записная кокетка, отказала, дав предварительно надежду, и потому концерт вышел на славу.
Наутро в церкви у алтаря невеста выглядела бледной и уставшей — не сомкнула глаз из-за шаривари, — а жених, почтенный капитан Томмазо ди Талонэ, раздраженным. У него были все основания полагать, что разнузданный кошачий концерт продолжится и в брачную ночь, а сидонская стража перестарается, поднимая тосты за своего командира, и не сможет ничем помешать беснующейся молодежи.
Однако, бледность Джованны и раздражение ди Талонэ нельзя было сравнить с тем, что испытывала Дженевра Карни. Ей известно было, какую цену пришлось заплатить за эту великолепную свадьбу и за приданое, заставившее капитана просить руки синьорины Карни. Дженевра сидела на первом ряду подле отца — мать по обычаю стояла за женихом, кидая ему под ноги рис и мелкие монеты, - и боялась обернуться. Она знала, что человек, оплативший торжество, стоит там, в тени за порфировыми колоннами, и на лице его холодная самодовольная усмешка. Странно и страшно было, что люди, причастные к этой свадьбе делают вид, что все нормально. Что Джованна по праву носит в волосах белые и зеленые ленты; что Томмазо ди Талонэ жаждет этого бракосочетания; что Джузеппе Карни не смущает внезапно возникшее богатство. Хотя… наверное, не смущает, как не смущало никогда. Отец любил рискованные авантюры и деньги и редко задумывался о том, откуда берутся последние. Возможно он полагал, их приносят светлые духи.
Дженевра тоже так когда-то думала, и возможно, все еще была очень наивна для своих восемнадцати лет. Во всяком случае, она старалась оставаться таковой, старалась не замечать ничего, да и откуда было взяться какому-либо опыту, если друзей и поклонников у нее не было, с ней никогда не флиртовали, если веселая и, что греха таить, полнокровно непристойная жизнь Сидоньи обтекала ее, точно вода застрявшую корягу. Дженевра была просто, чиста и невинна… до прошлой недели, во всяком случае, она старалась быть таковой.
Ужасная — и вместе с тем волнующая — картинка вновь встала перед глазами. Пестрые ворохи ткани (последнее предприятие отца, торговля сылуньским шелком), белое тело Джованны, ее бесстыдно разведенные ноги, капитан ди Талонэ в алой рубашке и спущенных штанах, его напряженные ягодицы, словно у скульптуры борца в Садах. И стоны, стоны, бьющие по нервам и пробуждающие внутри что-то дикое. Сразу же воспоминания навалились миллионом мелких деталей, которые так старалась годами не замечать и не признавать Дженевра (а отец и вовсе игнорировал, воспитав у себя разумную слепоту): неприбранная одежда матери, незнакомый синьор с монетами в руке, румянец, странные звуки… И сейчас сеньора Карни стоит слишком близко к жениху, а тот, кажется, и не против.
Дженевра прижала ладони к щекам. Невозможно вырасти в Сидонье и остаться совсем невинной. Можно лишь закрывать глаза на некоторые вещи.
Но даже в Сидонье девушка, потерявшая невинность, уже не годится для брака. А как назло, кроме Дженевры, свидетельницей падения младшей Карни стала молочница, принесшая в дом свежий сыр и застывшая с широко распахнутыми глазами, возбужденно дыша. Ей заплатили, но можно было не сомневаться, что рано или поздно эта болтливая синьора разнесет по всему городу сочную сплетню. Чтобы спасти Джованну от позора и участи куртизанки, нужно было выдать ее за ди Талонэ; чтобы выдать ее за капитана, требовались деньги. И они появились.
Звон колоколов возвестил всему городу, что брак заключен. Молодые поцеловались с фальшивым целомудрием и прошли через неф к выходу. На пристани ждала уже лодка, мерно покачиваясь на волнах.
Церковь пустела. Люди выходили, бросая последние взгляды на Великую Триаду. Совершенный Ум глядел мрачно, его традиционно андрогинное лицо было наполнено внутренним светом. Сила и Любовь глядели друг на друга, их изысканные профили поражали своим безразличием.
- Великий Мартини говорил, то Любовь бесчувственна, а Сила бессильна, и называл эту фреску кощунственным богохульством.
Дженевра, испуганная звуком знакомого голоса, обернулась. Синьор Ланти, оказалось, говорил не с ней. Рядом с ним стояла великолепная Примавера, красивейшая из куртизанок Сидоньи. Ее вызывающе алая юбка и крупные бриллианты притягивали взгляд, как и пышная татуированная цветами грудь, затянутая в тугой корсет.
- Но Любовь именно такова, - рассмеялась Примавера. - Она смотрит на Силу. И на Деньги. Вот наше новое божество.
И куртизанка вдруг посмотрела на Дженевру, точно знала что-то. А может, и знала, их с синьором Ланти явно связывала давняя… дружба. Дженевра, изображая безразличие, отвернулась.
До ее собственной свадьбы оставалось чуть меньше суток.
* * *
Собственную свадьбу Бьенвенуто Альдо Ланти проспал. Это было не бог весть какое событие; священник, щедро оплаченный, ждал бы, сколько потребуется, как и невеста, но все равно выходило неловко. Альдо был пунктуален. Он полагал, что и без рассеянности и безалаберности, присущей многим его приятелям, достаточно эксцентричен, а следовательно — артистичен. А тут — проспал.
Бригелла прошел по комнате, шаркая, чуть припадая на левую ногу, раздернул шторы и впустил яркий солнечный свет. По стене заплясали блики неспокойного канала.
- Полдень, синьор, - невозмутимо возвестил слуга и прошаркал в купальню.
Альдо потер лоб, попытался встать, и тут же тонкая рука опрокинула его назад на постель. Острые ноготки пробежали по груди, по животу, ладонь обхватила член.
- Вера, - укорил Альдо, чувствуя, как возбуждается под искусными ласками.
- Сдалась тебе эта дурочка, - проворчала Примавера. - На что?
- Сылуньские краски. Пусти, мне пора…
Куртизанка посмотрела на часы, изящный и безумно дорогой артефакт, привезенный из Вандомэ. Перед циферблатом, когда их открывали, начинали плясать двенадцать фей в разноцветных нарядах.
- Ты уже опоздал, мой милый. И они подождут, после всего, что ты для них сделал.
После всего, что сделал Альдо, семья Карни будет мыть ему ноги и после пить ту воду, но недолго. Скоро, очень скоро они его возненавидят, как ненавидят всякого ростовщика.
Губы Примаверы обхватили его член, глубоко втянули, заставляя шипеть от удовольствия. Не было во всей Сидонье никого искуснее. И ей, в отличие от большинства куртизанок, это нравилось. В том, что любой мог за десять араминов испробовать влажный рот Примаверы, было что-то одновременно возбуждающее и мерзкое.
- Продолжай, - мурлыкнула женщина, отстраняясь на секунду. - Какая она, милая твоя невеста?
Как это было грязно: говорить о невинной девице, когда язык и губы куртизанки работают вовсю.
- Она никому… не нужна.
Да и ему, в целом, без надобности. Ему хватает ласк прекрасной Примаверы. Во всем остальном жена будет помехой. И так она точно не сможет. Прошло не больше пяти минут, а Альдо кончил со стоном. Примавера села, вытерла уголки губ с довольной улыбкой и вновь окинула его жадным взглядом. Она подалась в куртизанки потому, что была из тех, кого лет двести назад называли «пута». Шлюха, совсем безвольно потакающая своей похоти.
- Нет, Вера! - Альдо откатился в сторону и встал. - Мне нужна эта свадьба.
- Ты приведешь ее сюда? - Примавера свернулась калачиком, следя за тем, как Альдо умывается и одевается.
- А куда еще? - удивился он.
Примавера широко улыбнулась.
- Здесь пахнет сексом.
И краской, и восточными благовониями. В этом доме хватает разных запахов.
- Здесь есть хозяйская спальня.
- О, конечно, - мурлыкнула Примавера.
- И тебя здесь быть не должно.
- Как ты жесток, - хихикнула женщина. - Сперва Томмазо, теперь ты. А ведь я проявила доброту и не стала распространяться, что эта старая шлюха Катарина Карни трахается на дому и не платит взносы.
- Тебе хорошо заплатили за это, - напомнил Альдо. - И лучше тебе продолжать молчать.
Примавера покосилась на стакан с кистями, и на секунду в глазах ее мелькнул страх, но веселость вернулась быстро, и она продолжила сыпать скабрезностями, предлагая свои услуги в качестве дружки жениха.
* * *
Жених опаздывал, и у Дженевры появилась надежда, что он передумал и не приедет. Правила требовали ждать у алтаря час, и девушка с затаенным ликованием считала минуты до своей свободы. Без пяти час синьор Бьенвенуто Альдо Ланти вошел в церковь, принеся с собой запах цветов и шум ярмарки. Священник облегченно выдохнул, дождался, пока жених дойдет до алтаря, и забормотал поспешно слова обряда. Дженевра опустила взгляд, боясь посмотреть на будущего мужа.
Он не был жуток или уродлив, напротив. Синьора Ланти отличала подлинная сидонская красота. И выглядел он элегантно в черной с серебром одежде, в зеленом бархатном плаще. Но слухи о нем ходили по городу. А еще он был маг…
Маги не желали иметь с Дженеврой дело.
Она родилась с магическим даром. Это обрадовало честолюбивую бабку, сеньору Ливанди. Старуха, оставшаяся в памяти Дженевры нелюдимой и злой, оплатила обучение в лучшей академии для девушек. А в шестнадцать лет, когда юные волшебницы становятся для женихов ценным, желанным призом, магический дар вдруг исчез. Этому не предшествовала болезнь; Дженевра не сердила бродяг и старых ведуний — стрег, легко насылающих проклятья, и все это заставляло сторониться юную Карни. Вдруг это болезнь, еще неизвестная науке? Вдруг это заразно? Молодые волшебники испугались и начали обходить дом Карни стороной. Почему не испугался один только Ланти, человек со столь странной и страшной репутацией?
Он был маг, и он был художник, в Сидонье это ценилось одинаково. Он был бретёр, искусно сражающийся на дуэлях, и вызов следовал за каждый косой взгляд и любое неосторожно оброненное слово. В его личности многое вызывало недоуменный смех и подшучивание, так что поводы для дуэли находились легко. О его доме, зверинце, коллекции картин, о зловещей Башне на острове Серанте Нуово ходили самые невероятные легенды. И вот за этого человека Дженевра должна была выйти замуж. Именно ее купил Бьенвенуто Альдо Ланти за тысячу золотых. Говорят, для этого он всего лишь продал небольшой рисунок герцогу Ванго, вандомэсскому послу.
Ланти стоял, слушая священника, и нетерпеливо постукивал мыском сапога по плиткам пола. Куда он так торопится? Не терпится провести первую брачную ночь?
Кровь прилила к щекам, Дженевра смутилась и испугалась. С тех пор, как она застала сестру с капитаном, с тех пор, как начала подозревать мать, стало проявляться постыдное любопытство. Сегодня утром, приняв ванну, с травами, как предписано перед свадьбой, Дженевра, нагая, подошла к зеркалу. Несколько минут она разглядывала свое тело, точно видела впервые, и воображала, как будет смотреть на нее мужчина. И не понимала, что он увидит. Что придется ему по вкусу? Сочтет ли он ее красивой?
- Объявляю вас мужем и женой! Храните друг друга во имя Любви и Мира, Разумом и Силой!
Дженевра встрепенулась, очнулась, вскинула голову и похолодела под строгим и безразличным взглядом Ланти.
- Можете поцеловать невесту, - сказал священник.
Ланти склонился к ней. Губы были сухие и жесткие, от него пахло маслом и смолой. Поцелуй вышел коротким, Дженевра даже испугаться не успела.
- Во имя Любви и Мира, Силой и Разумом, аминь! - проговорил священник торжественно.
- Аминь, - отозвалась Дженевра.
Началась ее супружеская жизнь.
Не было ни лодки, украшенной цветами и лентами, ни праздничного обеда. И отец не танцевал с ней и не вел ее в супружескую спальню. Он исчез еще до окончания церемонии. Дженевра осталась с мужем один на один.
- Идемте, синьора, - приказал он, не предлагая руки.
Свадебное платье было тяжелым и неудобным, корсаж больно сдавливал грудь, мешая дышать, а шлейф волочился по полу, собирая пыль. Мона, единственная оставшаяся у них служанка, причитала, что его будет нелегко почистить. Впрочем, Моны ли то забота? Дженевре не позволено было взять служанку в новый дом, родители не пожелали расставаться с достаточно расторопной девицей, которая к тому же просила вдвое меньше, чем все прочие. Впрочем, компенсируя это, Мона подворовывала, и Дженевра не была уверена, хочет ли держать подобную прислугу. Может быть, лучше все начать с начала, оставив прежнюю жизнь позади?
Церковь, выбранная для бракосочетания, располагалась на краю города, на Белом острове. Здесь, в непосредственной близости от старого сельского рынка, было очень людно и шумно. Сновали в толпе воришки и лоточники, стреги торговали плохо сделанными амулетами. Едва заметив Дженевру, бело-зеленые ленты в ее волосах, все начинали смеяться, улюлюкать и свистеть. Юная невеста приносит удачу. Дал бы кто-то немного удачи ей самой.
Они все шли и шли, не беря ни коляску, ни портшез, ни лодку, и Дженевра начала уставать. Никогда прежде ей не приходилось столько ходить пешком, и она, хоть и не считала себя неженкой, совершенно выбилась из сил.
- Синьор, - Дженевра поймала мужа за рукав. - Долго еще нам идти?
Альдо Ланти вырвал руку и ответил ей отрывисто и грубо:
- Скоро. Иди.
- Синьор, - робко спросила Дженевра, - я чем-то обидела вас? Или моя семья?
На этот раз ответа не последовало.
Она прошли, должно быть, половину Сидоньи, пока не достигли канала Слёз. Здесь по обе стороны возвышались огромные особняки с ажурными решетками на окнах и инкрустированными ставнями. Отец мечтал о таком доме, и его мало тревожила глупость и бесплодность подобных мечтаний. Дженевра же никогда не желала ничего подобного, но вот она — стоит перед огромной дверью, выкрашенной голубой краской, и дрожит от страха.
Синьору Ланти, которого предстояло выучиться звать «мужем», принадлежал большой трехэтажный особняк с надстройкой. Стеклянная крыша в восточной его части блестела на солнце. Дом стоял на углу, одной стороной выходя на узкий и сырой канал Слёз, а другой — на Великое озеро. Из окон наверняка видно было Дворец Света, а может, и усадьбу самого герцога Сиду, занимающую целый остров. Уличный фасад, в Сидонье как всегда совсем узкий и незначительный, выходил на площадь Масок.
