Часть первая. Вне конкурса
Пуансеттия выглядела шикарно и стоила при этом просто неприлично дешево. Потому что — тут Маргарет могла только посмеяться — в этом сезоне вышла из моды. Этой зимой следовало, как сулила реклама, приносить в дом пышные соцветия розы Педжабез, довольно бестолкового на вид растения, выведенного в южных оранжереях. Розы эти были махровыми, яркими и удивительно безжизненными, словно не в земле росли, а состояли из чистой и сырой магии. Увидев такой цветок в витрине цветочного магазине неподалеку Шеймас брезгливо поморщился и проворчал, что всей этой силе могло бы найтись и лучшее применение. Против пуансетии он, вроде бы, ничего не имел, а Маргарет хотелось сделать небольшой подарок.
Конечно в глубине души ей хотелось нарядить елку и отметить день Среднезимья как полагается. Дайна никогда не видела настоящих праздничных украшений нигде кроме витрины, а Джуд был слишком мал в те годы, когда Маргарет еще могла себе что-то подобное позволить. В дальнейшем все ее съемные квартиры были слишком тесными и неприютными, и приходилось довольствоваться гирляндой из цветных бумажных колец, да парой бумажных снежинок на окнах. На праздник они втроем ходили глазеть на витрины больших игрушечных магазинов, а после покупали на небольшой ярмарке пару леденцов. Все на этих ярмарках стоило невероятно дорого, так что на большее нельзя было рассчитывать.
Маргарет очень хотела, чтобы у ее детей был настоящий праздник сейчас, пока они еще маленькие и могут сполна ощутить все его чудеса. Однако, она была благоразумной реалисткой. Они не будут замахиваться на слишком большой кусок этого самого чуда. Но теперь у нее достаточно денег — слава Богу, у нее приличное жалование — чтобы купить на ярмарке все, что Джуд и Дайна только пожелают.
А пуансеттия? Просто способ выразить свою признательность.
Маргарет воровато огляделась, чувствуя себя глупо. Не рассердится ли Шеймас, если она поставит горшок с пуансеттией у него в кабинете? И не будет ли цветок выглядеть неуместно, или глупо, или... Маргарет раздраженно тряхнула головой. Конечно же не рассердится! Хорошо, если вообще заметит перемены, как он с трудом замечает, что появляется еда, а после исчезает грязная посуда. В последнее время он был очень занят. И как всегда, стоило Шеймасу Бонфлану погрузиться в какую-нибудь интересную работу, и мир вокруг него переставал существовать. Маргарет больше не удивляли беспорядок и запустение в его дорогом модном доме, рассеянность и откровенно причудливое для аристократа поведение. Шеймас был в первую очередь артефактором, а они все — малость с придурью.
Честное слово, пуансеттия дела ни испортит, ни исправит.
Продолжая себя уговаривать — перед своим хозяином и любовником она все еще робела — Маргарет продолжила путь из кухни наверх, в рабочий кабинет, когда увидела свет, пробивающийся из-под двери гостиной. Неужели Джуд опять прошмыгнул? Ему необъяснимо нравилась эта комната с диванами, креслами, пальмой в кадке, подаренной не так давно одним из братьев Бонфлан (у Маргарет создалось впечатлений, что Бонфлан-младший таким образом избавился от чьего-то другого неуместного подарка). Так или иначе Джуду тут нравилось. Он полюбил сидеть в огромном кресле возле камина и читать книги, взятые в библиотеке или кабинете хозяина, и также не всегда «со спросом». Иногда Маргарет приходила в отчаянье от невозможности привить сыну дисциплину.
Распрямив плечи и приняв самый грозный вид, на который была способна, Маргарет распахнула дверь. Шеймас замер, точно застигнутый на месте преступления.
- Эм...
Маргарет посмотрела на него, потом на пушистое темно-зеленое дерево, занявшее место лысеющей пальмы в кадке, потом на пуансеттию в своих руках, и снова на Шеймаса. И тоже сказала:
- Эм...
- Это что такое? - перешел в наступление лорд Шеймас, указав на цветок в ее руках.
Маргарет прокашлялась.
- Это... это подарок... вам... я подумала... А это что такое?
Она не хотела, чтобы это прозвучало как-то строго, грозно, но должно быть слишком уже настроилась ругать сына. Шеймаса, как Маргарет не робела, тоже порой хотелось хорошенько отругать и даже отшлепать. Все мужчины — долговязые мальчишки, не более.
- Это елка, - любезно сообщил Шеймас. - И это сюрприз. Так что — дверь закрой.
Маргарет прикрыла дверь, потом аккуратно поставила пуансеттию на столик и подошла, разглядывая разгром в гостиной, которую она совсем недавно начисто прибрала. Мебель была сдвинута в стороны, елка заняла самое почетное место подле камина, а вокруг нее — новенькие коробки, еще пахнущие фабрикой: лаком и опилками.
- Не думала, что вы наряжаете елку к празднику...
Она все никак не привыкла разговаривать с хозяином фамильярно, и Шеймас привычно поморщился, услышав ее «вы».
- Я и не наряжаю, - сказал он, склоняясь к коробкам. - Обычно. Нет повода. А сейчас вот захотелось. К тому же, надо проверить мои новые задумки.
И Шеймас указал на ящики с игрушками. Шары, стеклянные и соломенные птички, часы, шишки и золоченые орехи выглядели привычно, но Маргарет давно уже свыклась с мыслью, что на самом деле в этом доме все навыворот. Любая на первый взгляд заурядная вещь могла оказаться артефактом с самыми неожиданными свойствами. Некоторые были полезны, другие — бестолковы и даже опасны. И абсолютно все Шеймас Бонфлан проверял на себе и близких, поэтому родные старались навещать его как можно реже.
- Что они должны делать? - спросила Маргарет опасливо. Последняя шеймасова блажь — самомоющиеся чашки — едва не стоила ей пальцев.
- Птицы петь, а шары крутиться и светиться в темноте вместо гирлянды. В идеале, - Шеймас нахмурил лоб. - Это, как ты понимаешь, опытный образец.
Маргарет кивнула. Понимаю. Все в этом доме — опытный образец. Даже она в каком-то смысле. Иногда ей казалось по тому, как Шеймас с ней и ее детьми обращается, что это часть какой-то экспериментальной программы по перевоспитанию падших женщин. Просто, не желая лишних трудностей, Шеймас сразу выбрал небезнадежную особу, которая только и рада покончить с проституцией и зажить приличной, честной жизнью.
- У нас в семье есть традиция... помоги-ка мне с гирляндой, - Шеймас бросил ей один конец и принялся разматывать тонкую сеть магических лампочек. - Так вот, у нас есть традиция. Своего рода конкурс. Члены нашей семьи наряжают у себя дома елки. Пафосные, образцовые, скучные смертельно елки; такие, что попадают на страницы модной прессы. Тот, о чьем украшении упомянут по меньшей мере четыре журнала, непременно с фотографиями и восторженными описаниями, получает право нарядить елку в нашем семейном доме, уже нормальную. Я в этом конкурсе никогда не участвовал.
- Почему?
Шеймас хмыкнул.
- Потому что по мнению родных я — смертельно скучный человек, следовательно — профессионал и не должен участвовать в конкурсе любителей. Ну и потому что, как ты знаешь, я терпеть не могу лишнее к своей персоне внимание. Оно мне нужно? Да и все равно, я бы не выиграл. Модная елка.. пф-ф! Обычно побеждает, к слову, Кассандра. У нее настоящее чутье на то, что считается в этом сезоне стильным. Но вот сейчас я подумываю продать поющих соломенных птичек королю. Хоть раз в жизни стану победителем.
- Это если они запоют, - осторожно напомнила Маргарет.
- Запоют, куда они денутся. Я с ними три месяца возился. Еще три месяца тестирования, и к следующему Среднезимью можно будет пускать их в продажу. Отличная идея. Кстати, принадлежит Джуду.
- Моему Джуду? - опешила Маргарет. Она знала, конечно, что сын готов хвостом ходить за прославленным артефактором и надоедает ему сверх меры. Но она не подозревала, что Шеймас в самом деле слушает все, что говорит мальчик.
- Я знаю еще какого-то Джуда? - Шеймас набросил гирлянду на елку, после чего вручил Маргарет коробку с игрушками. - Присоединяйся, они не кусаются.
Маргарет не была в этом так уж уверена, но коробку забрала, и очень скоро втянулась. Ей нравился этот процесс, он возвращал ее в юность. В годы, когда она была еще невинной, жила с родителями и не знала никаких невзгод. Точно так же ночью она вместе с отцом и матерью наряжала елку, которая должна была стать сюрпризом для младших, а также для соседских детей. Невольно растрогавшись, она сморгнула подступившие к глазам слезы.
- Нет, с такой елкой не победишь, - пришел к выводу Шеймас, когда шары послушно засветились, а птицы запели. - Недостаточно скучная. Что думаешь?
Маргарет, завороженная, кивнула.
- Признаю свое поражение, - хмыкнул Шеймас. - Я безнадежен. Пару лет назад у меня, к слову, была идея поставить елку во дворе и нарядить ее чайниками и тостерами.
Представив эту картину, Маргарет подавилась смешком. Эта выходка была бы очень в духе Шеймаса Бонфлана, которого могли считать скучным только поверхностно его знавшие люди. Странно, что к таковым относилась его собственная семья.
- Посмотрим, впрочем, что завтра утром скажет наше компетентное жюри. Я слышал, юная госпожа Дайна очень взыскательна, и раскритиковала последнее праздничное убранство, - Шеймас буднично поцеловал Маргарет в уголок рта, подхватил пуансеттию со столики и махнул рукой. - Кстати, просто так к слову пришлось, но праздничные пироги я тоже с детства не пек.
- Я учту, - кивнула Маргарет ему вслед.
Часть вторая. Первый номер
- В «Королевском Салоне» написали, что самый модный цвет в этом году — серебристо белый. Полагаю, мы можем заказать такую елку у Пьернотто, ваша Светлость? Люк, милый, прекрати пожалуйста, ты поранишься! Ты встанешь из-за стола, когда доешь, Льюэллин! Так что вы думаете о серебристо-белом, ваша светлость? И еще синие шары. Я уже заказала по каталогу два набора, королевский синий и индиго, и мне хотелось бы, чтобы вы взглянули. Встань из-за стола, Льюэллин! Недопустимо дразнить брата!
- Угу, - отозвался герцог Эдвард Миро, на мгновение отогнув край газеты, и сразу же вернувшись к чтению биржевых сводок.
Завтра тек своим чередом. Леди Августа тараторила, перескакивая с темы на тему. Отец сидел, погруженный в свою газету, и еще три лежали на краю стола на специальном серебряном подносе. Люкерин, маленький засранец, баловался, швыряясь омлетом в лакеев и в портрет прадедушки, висящий на почетном месте над камином. Это было то, за что Лин ненавидел праздники: единение с семьей. Та чудовищная пошлость, которую сусально-карамельно описывают в рассказах, издаваемых пачками в это время года. Нравоучительные сказочки о том, что семья — это все, и она может исправить все беды. Да вы, бездарные писаки, похоже семей настоящих не видели! Взять хотя бы их благородную фамилию, герцогов Миро.
Накануне праздника в доме начинается суета, от которой каждый скрывается, как умеет. Ну, кроме матушки. Леди Августа всегда в центре этой суеты, возглавляет ее, точно генерал Великого Финала. Примерно так Лин с детства представлял себе хтоническое чудовище, которое в конце света разрушит весь мир: хрупкой женщиной в модном дорогом платье.
Пока леди Августа руководила своей разрушительной компанией, собираясь в который раз стать самой модной в Кингеморе особой, отец прятался в мире договоров, патентного права и разной другой юридической чуши, которую Лину пытались вдолбить в голову в Абартоне. Безрезультатно. И вдолбить пытались безрезультатно, и отец также прятался безрезультатно, потому что маменька обладала редким талантом втягивать всех, точно ураган, в приготовления. Люкерин же, маменькин любимчик, становился в эти дни особенно невыносим. Лин никак не мог отделаться от мысли, что поведение брата не просто — забавы маленького баловня, оно откровенно девиантное. Идея, что с ним бок о бок живет будущий маньяк-убийца даже немного забавляла в эти суматошные дни. Других забав не предполагалось.
Разве что — потихоньку посмеиваться надо всем, что происходило вокруг. Взять хотя бы эту белую ель, которую доставили к вечеру от Пьернотто, аккуратно завернутой в экранирующую холстину. От нее исходили волны магии, и пальцы покалывало весьма неприятно. Матушка, конечно же, сделала вид, что все нормально. Елка была белая вся, включая ствол, и выглядело это довольно странно. Неестественно, потому что в природе не встречаются деревья-альбиносы. Лин, наблюдающий — не по своей воле — за тем, как дерево устанавливают в большой гостиной, пытался сообразить, что все это должно было значить по задумке дизайнера. Ель в снегу? Ни капельки не похожа. Волшебное древо из сказок? Едва ли они, все эти жилища сказочных фей и говорящие яблони так уродливы. Аристократическая причуда, вот, пожалуй, самое точное определение. Модная штучка. Как и все модные штучки — страшная и бессмысленная.
Когда Лин был совсем маленьким, елки казались ему в самом деле чем-то волшебным. Его водили в королевский дворец, поглазеть на Большую Королевскую Ель, украшенную фигурками из стекла, ваты, фарфора и чистой магии, которым было по несколько сотен лет. То дерево неизменно выглядело величественно. Оно и сейчас, должно быть, так выглядело, но у Лина давно уже было право не посещать королевские балы, если ему этого не хочется. Отец никогда не настаивал на том, чтобы сын вел светскую жизнь, лишь бы в скандалы не попадал. У матери был Люк. Иногда закрадывалось подозрение, что маленького засранца ей отец заделал с единственной целью: чтобы отстала наконец. Мать растворилась в Люкерине. И в своих бесконечных соревнованиях за право быть номером первым во всем: самое модное платье, самые шикарные драгоценности (тут она проигрывала многие годы леди Карлин, но недавно наконец выбилась в лидеры, пусть и не своими усилиями); бал с наибольшим количеством гостей; дурацкая елка, о которой напишут в «Королевском Салоне», «Базаре» и тому подобных пестрых журналах для знатных леди.
- Выглядит великолепно, не так ли, ваша светлость? - матушка оглядела ель через антикварный лорнет, едва заметно морщась.
Магией фонило так, что даже Люк притих, а отец с Лином и вовсе отошли подальше.
- Несите украшения, Берти, - распорядилась матушка, царственно взмахнув рукой.
В эту минуту она как никогда походила на генерала, руководящего победоносной армией. Лакеи и горничные вносили коробку за коробкой, вскрывали их, и по гостиной тек аромат опилок и свежего дерева. Все игрушки были сделаны совсем недавно, некоторые — по личному заказу леди Миро. Она собиралась попасть в первые строчки всех светских новостей с этой своей дурацкой белой елью.
Украшенная шарами цвета вандомэсской лазури, она казалась призраком, явившимся с того света. Белые лапы тянулись к Лину, и он невольно сделал шаг назад, налетел на Люка и получил от матери новый выговор. Конечно. Маленького засранца и тронуть нельзя, даже задеть случайно! А если Лину, скажем, руку оторвет... он запихнул подальше давно ставшую привычной обиду, прислонился к стене и скрестил руки на груди.
- Чего-то не хватает, ваша светлость?
- Угу, - отозвался отец, погруженный в очередную газету.
Матушка, впрочем, в ответе не нуждалась. Она продолжила руководить своей операцией, и вскоре уже можно было оставить ее наедине с армией лакеев: развеска стеклянных бус была занятием ответственным, матушка всегда погружалась в него с головой. Лин прошмыгнул мимо отца, мимо притихшего брата и поднялся наверх.
