близкий горизонт, и неровные каменные стены зданий, похожих на едва облагороженные скалистые обломки, и узкие улицы, и малое количество зелени на них, и, наконец, местная одежда — узкие штаны, заправленные в низкие тканевые сапоги на шнуровке, и приталенные не то платья, не то рубахи поверх. Местные называют эту хламиду «сцар», и она может быть тысячи разных форм, от самой простой с разрезами по бокам, прямым подолом, длинными рукавами и рядом пуговиц под горло до затейливых конструкций со множеством клиньев, вырезов и вставок. Первые, понятно, повседневные и для простых шайтаров, всякие изощрения — для знати и торжественных случаев.
Первых сейчас на улицах было куда больше, чем последних. Они забредали из Нижнего города, и хотя нищих и совсем подозрительных типов сюда не пускали, но и те, кто таковыми не считался, не тянули на благопристойную публику. Непонятно, зачем они приходили. Может быть, в поисках работы, с которой в городе с каждой неделей становилось всё хуже, но ничего хорошего их здесь не ждало. Беспорядков пока не было, и, хотя на всех четырёх внутренних воротах имелась стража, их пока не закрывали. Но шайтары сбивались в группы, обсуждая газетные статьи, тревожные и противоречивые слухи.
Слухов ходила масса. О том, что командиры повстанцев желают взять власть в свои руки. О том, что в Совете Старейшин назрел раскол и его члены заняты дележом власти вместо решения проблем страны. О том, что восставших ведёт наследница старой династии — та, что хочет стать новой Великой Матерью. В воздухе пахло переменами, и без того уставшие от нищеты низшие слои населения беспокоились. Одни не ждали ничего хорошего и боялись, другие — заговаривали о поддержке повстанцев и дополнительно волновали законопослушных сограждан.
Состоятельным шайтарам тоже было тревожно. Для очень многих из них скорый уход эльфов — почти катастрофа. Они делали деньги, служа эльфам, а повстанцы таких не любят. Самые осторожные уже вывезли что могли и сами убрались подальше от столицы, а то и от страны, но таких было немного. Как и большинству разумных, шайтарам свойственно надеяться, что всё будет хорошо и пыль уляжется сама собой, а бравые отчёты в газетах о победах правительственных войск над мятежниками лишь укрепляли эту веру. Несмотря на то, что побеждали они уже который год — сначала с эльфами, потом своими силами, — и всё никак не могли до конца победить.
Когда мы проходили площадь Первого Часа, историю названия которой я постоянно забывала узнать, там пришлось по стеночке обходить группу из пары десятков шайтаров, собравшихся послушать ветхую старуху с длинными белыми патлами, скрипуче вещающую о начале конца, о Предках, которые скоро встанут и придут очистить землю от нечистых, и призывавшую покаяться, пока не поздно. В толпе тревожно шушукались.
Смутные времена одинаковы у любого народа в любой стране и никогда не обходятся без таких вот городских сумасшедших.
Я ждала вопросов, но Табиба только проводила эту сцену любопытным взглядом, каким всю дорогу озиралась вокруг: видимо, посчитала загадочным местным обычаем. Или наоборот, правильно всё поняла и решила не обращать на безумную внимания.
— А по какому поводу приём? — спросила стажёрка где-то на середине пути, немного привыкнув к городу и его жителям. — И почему именно в музее? И почему так рано?
— Самое время, это больше рабочая встреча, чем приём. Мы стараемся укреплять культурные связи, всё же троллье наследие — наше общее достояние. И сейчас мы возвращаем шайтарам один ценный экспонат, который долгие годы считался утерянным. Венец «Глаз Матери», древнейшая из шайтарских корон, ей больше двадцати тысяч лет.
— А их много? — озадачилась Табиба. — Этих корон.
— Четыре, но предания говорят, есть ещё пятая. Три сохранились здесь, во дворце, уж не знаю, каким чудом, одну вывезли в смутные времена, а одна — легендарная. То есть о ней все слышали, никто не видел, но некоторые верят, что она где-то спрятана, и грозят страшными пророчествами неизвестного авторства на случай её находки. Мы возвращаем вот ту вывезенную.
— А вывезли её тоже мы?
— Нет, у неё был сложный и тернистый путь. Её выкрали по заказу одного гномьего коллекционера, умудрились потерять по дороге, она раз десять поменяла хозяев, пока не осела в коллекции другого гнома, который прятался у людей, потому что на родине оказался вне закона. Потом его всё-таки выдали, лет двадцать делили коллекцию, и корона досталась нам вместе с некоторыми украденными уже у нас предметами. А теперь мы возвращаем её исконным владельцам.
В Верхнем городе есть единственная достаточно широкая, прямая и длинная улица — Красная, которая ведёт от главных Красных ворот к парадному входу дворца, но я её не люблю. Это скучная монотонная лестница, которая кажется бесконечной. Раньше над ней тянулась канатная дорога, но эта достопримечательность не работала уже несколько десятков лет, а потом её и вовсе разобрали — начала представлять опасность.
Мы сюда вышли в конце пути, и Табиба на несколько секунд застыла, любуясь видами. Я не стала поторапливать: Агифа отсюда, с небольшой площади на вершине лестницы, как на ладони. Да и дворец впечатляет.
На фоне общего упадка незыблемый, построенный на тысячелетия, он выглядит особенно грандиозно. Облицованная чёрным блестящим камнем огромная, метров десяти в высоту, стрельчатая арка главного входа словно вросла в скалу — от неё во все стороны тянутся чёрные прожилки того же камня, издалека похожие на трещины. Первое время мне очень нравилось их рассматривать и щупать те, до которых можно достать: даже так очень сложно поверить, что всё это — сделанная руками шайтаров инкрустация, слишком естественно выглядят прожилки и слишком тонкая работа.
По обе стороны из скалы вырастают сталагмиты сторожевых башен, а впереди поднимаются ярусы дворца, при беглом взгляде теряющиеся на фоне камня, но то и дело проступающие из него то необычным смешением пород, то тонкой резьбой, то великолепной колоннадой.
Вообще-то куда правильнее называть дворец Великой Матери замком — это достаточно укреплённое сооружение, в котором можно долго держать осаду. Однако ворот уже давно не осталось, да и не штурмовал его никто и никогда, враги оказались хитрее.
Через длинный прямоугольный холл с колоннами и тусклым освещением мы прошли к главным дверям и там встретили первых живых существ в музее — охрану, пару молодых крепких шайтаров в синей форме.
— Дaра посланница, — уважительно склонил голову один из них, судя по нашивкам — старший. Оба с любопытством поглядывали на Табибу: это меня тут уже каждый камень знает, а молоденькая и хорошенькая орчанка — новое лицо.
— Добрый день, — кивнула я в ответ и, представив стажёрку, пояснила: — Это со мной, новая сотрудница. Ввожу понемногу в курс дела.
Табиба вымученно улыбнулась и коротко наклонила голову, а когда нам открыли тяжёлую дверь и пропустили внутрь, заговорила страшным шёпотом:
— Тётя Ярая, я забыла сказать… Я шайтарского-то не знаю! Совсем! Эльфийский только и пару элисийских. Сейчас догадалась, что ты меня им назвала, но...
— Выучишь, — вздохнула я. Сюрприза не получилось, я бы скорее удивилась, понимай она местную речь. Шайтарский — не самый популярный в мире язык. — Вот сегодня и начнёшь, будет чем заняться. Он родственный нашему, так что проблем не возникнет, если твоя способность к языкам, отражённая в досье, соответствует действительности. И, Табиба, не назови меня тётей при посторонних, хорошо? Я теперь всё-таки твой начальник.
— Прости, я не подумала, — смутилась она.
Провожатых мне не предложили, хотя пара молоденьких девушек в форменной одежде крутилась в первом зале музея именно на этот случай. При нашем появлении они примолкли и глубоко поклонились, на что я тоже ответила вежливым кивком. Стажёрка повторила за мной, окинула их любопытным взглядом и спросила, когда мы прошли мимо:
— Тебя тут хорошо знают? Они с таким уважением посмотрели.
— И да и нет, — ответила я. — Тут скорее дело в статусе. Ты вообще ничего о них не знаешь? — уточнила я и, когда Табиба смущённо развела руками, пояснила: — У шайтаров традиционный матриархат, и из общественной жизни он никуда не делся, несмотря на то, что официально правит Совет Старейшин, в котором исключительно мужчины. Кроме того, волосы у них — это статус, право на который надо заслужить. Я бы, может, давно косы отрезала, мороки много, но приходится терпеть.
— И что, если постричься, уважать перестанут? — изумилась она и неуверенно подёргала кончики собственных волос. Её короткая модная стрижка едва доставала шеи. — А меня вот за это не?..
— Нет, ничего неприличного в этом нет, наоборот очень кстати, тебе такая и полагается по местным традициям. Молодая незамужняя девушка без важной должности и заметных заслуг перед обществом. Да даже если причёска не соответствует, камнями не побьют, но… Любому хозяину приятно, когда гость соблюдает заведённые в доме порядки, особенно если к этому не обязывает буква закона. Тогда это уважение, и только оно.
— Это я знаю, это нам на дипломатическом этикете рассказывали, — обрадовалась понятному наставлению Табиба.
Здесь просвещение пришлось временно прекратить: мы дошли до цели, и слышный издалека негромкий гул голосов разбился на отдельные разговоры, а сумрачные, с приглушёнными по случаю выходного дня огнями залы сменились очередным, ярко освещённым.
Сегодняшний торжественный приём был моего любимого размера и формата. Около полусотни гостей, включая журналистов, большинство лиц знакомые, и некоторые из них даже приятные, мероприятие значимое и светское, но при этом не настолько серьёзное, чтобы жёстко регламентировать внешний вид.
Формальные встречи я не люблю отчасти именно из-за сложившегося протокола, определяющего допустимый наряд. Современный международный протокол складывался во многом под влиянием эльфов, их торжественные одеяния и послужили основой. Ушастые знают толк в красоте, и прямые платья пастельных тонов с драпировками и минимумом украшений выглядят прекрасно, но — на тонких высоких эльфах, а мне это категорически не идёт, как и большинству орчанок. Сравнительно невысокий рост при широких бёдрах и пышной груди в сочетании с классическим эльфийским платьем превращает меня в неаккуратный кубик на ножках, поэтому приходится изворачиваться на грани допустимого. Асимметричный подол, талию подчеркнуть поясом — и вроде бы отражение уже не пугает. Но и не радует.
А вот на такие мероприятия можно приходить в нарядной одежде на свой вкус. И на законных основаниях немного эпатировать особенно заносчивых гостей, которые считают наш народ варварами. В Орде торжественный наряд ближе всего к национальному старинному костюму, конечно немного подогнанному к современной эстетике. Высокие тонкие сапоги, оплетённые кожаными шнурками; короткая замшевая юбка с небольшими клиньями спереди и сзади, отороченная длинной бахромой, сидящая на бёдрах и вышитая вдоль верхней кромки геометрическим узором; расшитый вершик из плотной ткани с высоким горлом, длинными рукавами и вырезами на плечах — короткая рубашка, едва прикрывающая рёбра и плотно на них сидящая благодаря частой шнуровке сверху донизу.
Мы с Табибой обе щеголяли сегодня в таких вот достаточно однотипных нарядах. Они, конечно, разные — и вышивка, и отчасти крой, — но, даже если бы были идентичны, это никого бы не смутило. В отличие от эльфиек, для которых два одинаковых платья на приёме — катастрофа, у нас это повод для веселья и начала дружбы. Потому что если настолько сходится вкус и выбор в одежде, может, и в остальном повезёт?
Пришли мы удачно, почти за полчаса до начала официальной части, запланированной на два часа пополудни, как раз хватит времени поздороваться. Приглашённые прибыли ещё не все, а кто был — прогуливались поодиночке и небольшими группами. Просторный зал мог вместить и на порядок больше гостей, так что сейчас он казался пустоватым. Высокий куб витрины с короной, до поры прикрытый торжественным чёрным полотнищем, располагался в дальнем конце зала, строго напротив входа — на самом парадном месте.
Журналистов с фотокристаллами я насчитала четверых: трое знакомых в лицо шайтаров из местных изданий и один человек, который возбуждённо щёлкал по своему кристаллу, заставляя его запоминать всё подряд — экспозицию зала тролльих древностей, архитектуру и убранство дворца, игру отражений в зеркалах витрин и, конечно, присутствующих с тысячи разных ракурсов. Поведением он больше походил на восторженного туриста, но на предплечье его ярко белела повязка с надписью на шайтарском «пресса».
Первым делом я направилась к хозяевам вечера — директору музея, хранительнице фондов и примкнувшему к ним Саттару Взгляду Предков, ордынскому эксперту по тролльему искусству. С этим пожилым лысым и коренастым орком, который был в два раза старше меня и на голову ниже, мне часто доводилось пересекаться по долгу службы. Даже в орочьем парадном наряде он выглядел скорее забавно, чем представительно: мягкие сапоги, свободные штаны и подпоясанная рубашка с шитьём делали его похожим на перевязанный мешок муки. Но подобные мелочи его не заботили.
Быстро пересечь зал не удалось, пришлось перекинуться парой фраз со всеми попавшимися на пути гостями. Несколько известных и уважаемых коллекционеров, признанных знатоков тролльего искусства, несколько представителей местного Свода Культуры, принимавших участие в возвращении национального достояния, пара шайтаров от Внешнего Свода, тоже хорошо известные.
Всех их я знакомила с Табибой — с кем-то на орочьем, если собеседник его знал, с кем-то на общем эльфийском, потому что его худо-бедно знали почти все, а те, кто не знал, и интереса особого не представляли, — и вкратце говорила о тех, кто стоил внимания. Конечно, рассказывала только парадную часть, девочке пока рано знать, что, например, пожилой обаятельный шайтар с военной выправкой, Псарлай Лиграм, не брезгает контрабандой и связан с самыми радикальными нацистами, от которых даже «Байтала» шарахается как табун от огня. А эта военная организация, основная боевая сила повстанцев, в своё время именно радикализмом и прославилась. Хотя, конечно, террористической организацию признали не за это, за методы ведения войны.
Или вот непривычно пухлый и низкорослый шайтар Худайназар Альбей, тоже почтенный коллекционер, высокопоставленный чиновник Рабочего Свода, отвечающего в Кулаб-тане за промышленность. Он с потрохами продан эльфам ещё с молодости — учился у них и остался верен. Даже, по-моему, искренне верит, что шайтары — это на самом деле эльфы, просто кожа серая и кость широкая. Уши же заострённые! Хотя, казалось бы, где Альбей с его внушительным брюшком и парой подбородков, а где — эльфы.
Стажёрка вела себя умницей. Помалкивала, внимательно смотрела по сторонам, вежливо улыбалась, здоровалась и уверенно обменивалась с новыми знакомыми короткими вежливыми замечаниями. Я даже почти поверила, что она не так уж и многое прогуляла во время учёбы.
— Как тут много всего, — негромко проговорила девушка, когда поблизости никого не было. — В музее. Столько ценностей! Мне казалось, Кулаб-тан очень бедная страна, да и беспорядки у них постоянно…
— И тем не менее, — ответила я. — Сейчас я познакомлю тебя с шайтарой, которая очень многое сделала для сохранения всех этих шедевров.
Первых сейчас на улицах было куда больше, чем последних. Они забредали из Нижнего города, и хотя нищих и совсем подозрительных типов сюда не пускали, но и те, кто таковыми не считался, не тянули на благопристойную публику. Непонятно, зачем они приходили. Может быть, в поисках работы, с которой в городе с каждой неделей становилось всё хуже, но ничего хорошего их здесь не ждало. Беспорядков пока не было, и, хотя на всех четырёх внутренних воротах имелась стража, их пока не закрывали. Но шайтары сбивались в группы, обсуждая газетные статьи, тревожные и противоречивые слухи.
Слухов ходила масса. О том, что командиры повстанцев желают взять власть в свои руки. О том, что в Совете Старейшин назрел раскол и его члены заняты дележом власти вместо решения проблем страны. О том, что восставших ведёт наследница старой династии — та, что хочет стать новой Великой Матерью. В воздухе пахло переменами, и без того уставшие от нищеты низшие слои населения беспокоились. Одни не ждали ничего хорошего и боялись, другие — заговаривали о поддержке повстанцев и дополнительно волновали законопослушных сограждан.
Состоятельным шайтарам тоже было тревожно. Для очень многих из них скорый уход эльфов — почти катастрофа. Они делали деньги, служа эльфам, а повстанцы таких не любят. Самые осторожные уже вывезли что могли и сами убрались подальше от столицы, а то и от страны, но таких было немного. Как и большинству разумных, шайтарам свойственно надеяться, что всё будет хорошо и пыль уляжется сама собой, а бравые отчёты в газетах о победах правительственных войск над мятежниками лишь укрепляли эту веру. Несмотря на то, что побеждали они уже который год — сначала с эльфами, потом своими силами, — и всё никак не могли до конца победить.
Когда мы проходили площадь Первого Часа, историю названия которой я постоянно забывала узнать, там пришлось по стеночке обходить группу из пары десятков шайтаров, собравшихся послушать ветхую старуху с длинными белыми патлами, скрипуче вещающую о начале конца, о Предках, которые скоро встанут и придут очистить землю от нечистых, и призывавшую покаяться, пока не поздно. В толпе тревожно шушукались.
Смутные времена одинаковы у любого народа в любой стране и никогда не обходятся без таких вот городских сумасшедших.
Я ждала вопросов, но Табиба только проводила эту сцену любопытным взглядом, каким всю дорогу озиралась вокруг: видимо, посчитала загадочным местным обычаем. Или наоборот, правильно всё поняла и решила не обращать на безумную внимания.
— А по какому поводу приём? — спросила стажёрка где-то на середине пути, немного привыкнув к городу и его жителям. — И почему именно в музее? И почему так рано?
— Самое время, это больше рабочая встреча, чем приём. Мы стараемся укреплять культурные связи, всё же троллье наследие — наше общее достояние. И сейчас мы возвращаем шайтарам один ценный экспонат, который долгие годы считался утерянным. Венец «Глаз Матери», древнейшая из шайтарских корон, ей больше двадцати тысяч лет.
— А их много? — озадачилась Табиба. — Этих корон.
— Четыре, но предания говорят, есть ещё пятая. Три сохранились здесь, во дворце, уж не знаю, каким чудом, одну вывезли в смутные времена, а одна — легендарная. То есть о ней все слышали, никто не видел, но некоторые верят, что она где-то спрятана, и грозят страшными пророчествами неизвестного авторства на случай её находки. Мы возвращаем вот ту вывезенную.
— А вывезли её тоже мы?
— Нет, у неё был сложный и тернистый путь. Её выкрали по заказу одного гномьего коллекционера, умудрились потерять по дороге, она раз десять поменяла хозяев, пока не осела в коллекции другого гнома, который прятался у людей, потому что на родине оказался вне закона. Потом его всё-таки выдали, лет двадцать делили коллекцию, и корона досталась нам вместе с некоторыми украденными уже у нас предметами. А теперь мы возвращаем её исконным владельцам.
В Верхнем городе есть единственная достаточно широкая, прямая и длинная улица — Красная, которая ведёт от главных Красных ворот к парадному входу дворца, но я её не люблю. Это скучная монотонная лестница, которая кажется бесконечной. Раньше над ней тянулась канатная дорога, но эта достопримечательность не работала уже несколько десятков лет, а потом её и вовсе разобрали — начала представлять опасность.
Мы сюда вышли в конце пути, и Табиба на несколько секунд застыла, любуясь видами. Я не стала поторапливать: Агифа отсюда, с небольшой площади на вершине лестницы, как на ладони. Да и дворец впечатляет.
На фоне общего упадка незыблемый, построенный на тысячелетия, он выглядит особенно грандиозно. Облицованная чёрным блестящим камнем огромная, метров десяти в высоту, стрельчатая арка главного входа словно вросла в скалу — от неё во все стороны тянутся чёрные прожилки того же камня, издалека похожие на трещины. Первое время мне очень нравилось их рассматривать и щупать те, до которых можно достать: даже так очень сложно поверить, что всё это — сделанная руками шайтаров инкрустация, слишком естественно выглядят прожилки и слишком тонкая работа.
По обе стороны из скалы вырастают сталагмиты сторожевых башен, а впереди поднимаются ярусы дворца, при беглом взгляде теряющиеся на фоне камня, но то и дело проступающие из него то необычным смешением пород, то тонкой резьбой, то великолепной колоннадой.
Вообще-то куда правильнее называть дворец Великой Матери замком — это достаточно укреплённое сооружение, в котором можно долго держать осаду. Однако ворот уже давно не осталось, да и не штурмовал его никто и никогда, враги оказались хитрее.
Через длинный прямоугольный холл с колоннами и тусклым освещением мы прошли к главным дверям и там встретили первых живых существ в музее — охрану, пару молодых крепких шайтаров в синей форме.
— Дaра посланница, — уважительно склонил голову один из них, судя по нашивкам — старший. Оба с любопытством поглядывали на Табибу: это меня тут уже каждый камень знает, а молоденькая и хорошенькая орчанка — новое лицо.
— Добрый день, — кивнула я в ответ и, представив стажёрку, пояснила: — Это со мной, новая сотрудница. Ввожу понемногу в курс дела.
Табиба вымученно улыбнулась и коротко наклонила голову, а когда нам открыли тяжёлую дверь и пропустили внутрь, заговорила страшным шёпотом:
— Тётя Ярая, я забыла сказать… Я шайтарского-то не знаю! Совсем! Эльфийский только и пару элисийских. Сейчас догадалась, что ты меня им назвала, но...
— Выучишь, — вздохнула я. Сюрприза не получилось, я бы скорее удивилась, понимай она местную речь. Шайтарский — не самый популярный в мире язык. — Вот сегодня и начнёшь, будет чем заняться. Он родственный нашему, так что проблем не возникнет, если твоя способность к языкам, отражённая в досье, соответствует действительности. И, Табиба, не назови меня тётей при посторонних, хорошо? Я теперь всё-таки твой начальник.
— Прости, я не подумала, — смутилась она.
Провожатых мне не предложили, хотя пара молоденьких девушек в форменной одежде крутилась в первом зале музея именно на этот случай. При нашем появлении они примолкли и глубоко поклонились, на что я тоже ответила вежливым кивком. Стажёрка повторила за мной, окинула их любопытным взглядом и спросила, когда мы прошли мимо:
— Тебя тут хорошо знают? Они с таким уважением посмотрели.
— И да и нет, — ответила я. — Тут скорее дело в статусе. Ты вообще ничего о них не знаешь? — уточнила я и, когда Табиба смущённо развела руками, пояснила: — У шайтаров традиционный матриархат, и из общественной жизни он никуда не делся, несмотря на то, что официально правит Совет Старейшин, в котором исключительно мужчины. Кроме того, волосы у них — это статус, право на который надо заслужить. Я бы, может, давно косы отрезала, мороки много, но приходится терпеть.
— И что, если постричься, уважать перестанут? — изумилась она и неуверенно подёргала кончики собственных волос. Её короткая модная стрижка едва доставала шеи. — А меня вот за это не?..
— Нет, ничего неприличного в этом нет, наоборот очень кстати, тебе такая и полагается по местным традициям. Молодая незамужняя девушка без важной должности и заметных заслуг перед обществом. Да даже если причёска не соответствует, камнями не побьют, но… Любому хозяину приятно, когда гость соблюдает заведённые в доме порядки, особенно если к этому не обязывает буква закона. Тогда это уважение, и только оно.
— Это я знаю, это нам на дипломатическом этикете рассказывали, — обрадовалась понятному наставлению Табиба.
Здесь просвещение пришлось временно прекратить: мы дошли до цели, и слышный издалека негромкий гул голосов разбился на отдельные разговоры, а сумрачные, с приглушёнными по случаю выходного дня огнями залы сменились очередным, ярко освещённым.
Сегодняшний торжественный приём был моего любимого размера и формата. Около полусотни гостей, включая журналистов, большинство лиц знакомые, и некоторые из них даже приятные, мероприятие значимое и светское, но при этом не настолько серьёзное, чтобы жёстко регламентировать внешний вид.
Формальные встречи я не люблю отчасти именно из-за сложившегося протокола, определяющего допустимый наряд. Современный международный протокол складывался во многом под влиянием эльфов, их торжественные одеяния и послужили основой. Ушастые знают толк в красоте, и прямые платья пастельных тонов с драпировками и минимумом украшений выглядят прекрасно, но — на тонких высоких эльфах, а мне это категорически не идёт, как и большинству орчанок. Сравнительно невысокий рост при широких бёдрах и пышной груди в сочетании с классическим эльфийским платьем превращает меня в неаккуратный кубик на ножках, поэтому приходится изворачиваться на грани допустимого. Асимметричный подол, талию подчеркнуть поясом — и вроде бы отражение уже не пугает. Но и не радует.
А вот на такие мероприятия можно приходить в нарядной одежде на свой вкус. И на законных основаниях немного эпатировать особенно заносчивых гостей, которые считают наш народ варварами. В Орде торжественный наряд ближе всего к национальному старинному костюму, конечно немного подогнанному к современной эстетике. Высокие тонкие сапоги, оплетённые кожаными шнурками; короткая замшевая юбка с небольшими клиньями спереди и сзади, отороченная длинной бахромой, сидящая на бёдрах и вышитая вдоль верхней кромки геометрическим узором; расшитый вершик из плотной ткани с высоким горлом, длинными рукавами и вырезами на плечах — короткая рубашка, едва прикрывающая рёбра и плотно на них сидящая благодаря частой шнуровке сверху донизу.
Мы с Табибой обе щеголяли сегодня в таких вот достаточно однотипных нарядах. Они, конечно, разные — и вышивка, и отчасти крой, — но, даже если бы были идентичны, это никого бы не смутило. В отличие от эльфиек, для которых два одинаковых платья на приёме — катастрофа, у нас это повод для веселья и начала дружбы. Потому что если настолько сходится вкус и выбор в одежде, может, и в остальном повезёт?
Пришли мы удачно, почти за полчаса до начала официальной части, запланированной на два часа пополудни, как раз хватит времени поздороваться. Приглашённые прибыли ещё не все, а кто был — прогуливались поодиночке и небольшими группами. Просторный зал мог вместить и на порядок больше гостей, так что сейчас он казался пустоватым. Высокий куб витрины с короной, до поры прикрытый торжественным чёрным полотнищем, располагался в дальнем конце зала, строго напротив входа — на самом парадном месте.
Журналистов с фотокристаллами я насчитала четверых: трое знакомых в лицо шайтаров из местных изданий и один человек, который возбуждённо щёлкал по своему кристаллу, заставляя его запоминать всё подряд — экспозицию зала тролльих древностей, архитектуру и убранство дворца, игру отражений в зеркалах витрин и, конечно, присутствующих с тысячи разных ракурсов. Поведением он больше походил на восторженного туриста, но на предплечье его ярко белела повязка с надписью на шайтарском «пресса».
Первым делом я направилась к хозяевам вечера — директору музея, хранительнице фондов и примкнувшему к ним Саттару Взгляду Предков, ордынскому эксперту по тролльему искусству. С этим пожилым лысым и коренастым орком, который был в два раза старше меня и на голову ниже, мне часто доводилось пересекаться по долгу службы. Даже в орочьем парадном наряде он выглядел скорее забавно, чем представительно: мягкие сапоги, свободные штаны и подпоясанная рубашка с шитьём делали его похожим на перевязанный мешок муки. Но подобные мелочи его не заботили.
Быстро пересечь зал не удалось, пришлось перекинуться парой фраз со всеми попавшимися на пути гостями. Несколько известных и уважаемых коллекционеров, признанных знатоков тролльего искусства, несколько представителей местного Свода Культуры, принимавших участие в возвращении национального достояния, пара шайтаров от Внешнего Свода, тоже хорошо известные.
Всех их я знакомила с Табибой — с кем-то на орочьем, если собеседник его знал, с кем-то на общем эльфийском, потому что его худо-бедно знали почти все, а те, кто не знал, и интереса особого не представляли, — и вкратце говорила о тех, кто стоил внимания. Конечно, рассказывала только парадную часть, девочке пока рано знать, что, например, пожилой обаятельный шайтар с военной выправкой, Псарлай Лиграм, не брезгает контрабандой и связан с самыми радикальными нацистами, от которых даже «Байтала» шарахается как табун от огня. А эта военная организация, основная боевая сила повстанцев, в своё время именно радикализмом и прославилась. Хотя, конечно, террористической организацию признали не за это, за методы ведения войны.
Или вот непривычно пухлый и низкорослый шайтар Худайназар Альбей, тоже почтенный коллекционер, высокопоставленный чиновник Рабочего Свода, отвечающего в Кулаб-тане за промышленность. Он с потрохами продан эльфам ещё с молодости — учился у них и остался верен. Даже, по-моему, искренне верит, что шайтары — это на самом деле эльфы, просто кожа серая и кость широкая. Уши же заострённые! Хотя, казалось бы, где Альбей с его внушительным брюшком и парой подбородков, а где — эльфы.
Стажёрка вела себя умницей. Помалкивала, внимательно смотрела по сторонам, вежливо улыбалась, здоровалась и уверенно обменивалась с новыми знакомыми короткими вежливыми замечаниями. Я даже почти поверила, что она не так уж и многое прогуляла во время учёбы.
— Как тут много всего, — негромко проговорила девушка, когда поблизости никого не было. — В музее. Столько ценностей! Мне казалось, Кулаб-тан очень бедная страна, да и беспорядки у них постоянно…
— И тем не менее, — ответила я. — Сейчас я познакомлю тебя с шайтарой, которая очень многое сделала для сохранения всех этих шедевров.
