А Ульвар сын Тора после таких операций пребывал в на редкость добродушном настроении. Не то чтобы его холодной душе была настолько мила жестокость, а безжалостное сердце грел запах гари. Это всё было следствием; как говорили древние, бытие определяет сознание. Главное, Наказатель точно знал: чем сильнее, болезненней и ощутимей будет удар по врагу, тем скорее кончится эта война.
Война, которую могучий норманн вёл всю свою сознательную жизнь: когда Иные вторглись в систему Ириды, сыну Тора было без малого тридцать. Детство по меркам долгоживущих полубогов. Так кто посмеет обвинить Ульвара в том, что две с половиной сотни лет сплошного огненного ада воспитали в нём отвращение к войне в целом и Иным в частности? Но он ещё надеялся дожить до того светлого мига, когда Альянс будет полностью уничтожен. И поэтому выжженные опустевшие миры Иных поднимали настроение чёрному трибуну легиона Гамаюн. В этой войне не было места снисхождению и капитуляции, это понимала каждая из воюющих сторон.
Впрочем, возвращение старых колоний тоже радовало Наказателя. И сейчас он был бы в прекрасном настроении, не найди дотошные космодесантники этой лаборатории с этой непонятной бабой в колбе. Залили бы всю базу орудийной плазмой Фафниру под хвост, сдохла бы там эта девка как милая вместе со своей лабораторией. Так нет ведь, планета под заселение, никакого расстрела с орбиты, только наземная операция!
Но и лаборатория, и предопложительно человеческая женщина в ней были объективной реальностью. И реальность эта здорово не радовала Ульвара. Чем-то очень нехорошим несло как от всей истории, так и от лежащей на его плече... спящей красавицы. Оставалось надеяться, что группа лабораторных крыс разберётся, где подвох. А если подвоха не найдут здесь, придётся отправить находку на Терру, чтобы там её мозг разобрали на нейроны, а тело — на атомы.
В то, что подвоха в случайной находке нет, трибун Наказатель не поверил бы никогда.
Карцер, совмещённый с исследовательской лабораторией, представлял собой блок из восьми небольших модулей, атмосферу в каждом из которых можно было регулировать индивидуально. Использовались эти помещения не только для содержания пленных, но и как мера дисциплинарного взыскания, налагаемая на солдат или обслуживающий персонал. И если космодесантники сюда не попадали никогда, то техники и прочие вспомогательные службы — запросто.
Дело было не в том, что космодесантники были более дисциплинированными. Просто допустимые уставом щадящие меры воздействия на них не действовали совсем, а применять калечащие методы... Право слово, проще сразу расстрелять. Они и так в большинстве своём находились не вполне в ладах с головой, но тот сдвиг был тщательно выверенный и в нужную сторону. А если влезть кривыми офицерскими карающими ручищами в тонкую настройку, выполненную гениальными психологами, и боги не расскажут, что и куда сдвинется в бедовой голове. А кому нужен непредсказуемый психопат в титанидовой броне с тяжёлым энергоном в руках?
В один из таких модулей и сгрузил свою ношу Ульвар сын Тора, сопровождаемый Нобоюки Исикавой, всем своим видом выражавшим почтение и послушание.
- Она была в лаборатории, в стеклянной банке, вот в таком виде, - нашёл нужным пояснить Наказатель, выходя за ямато из модуля. - Оборудование из той лаборатории мы привезли почти всё, за исключением генераторов и коммуникаций, но с этим, думаю, разберётесь. По предварительной оценке эксперименты над ней проводили циаматы, но около пяти лет по Терре назад почему-то бросили лабораторию, прихватив кое-что из оборудования, но оставив её. А хильтонцы, получившие базу по наследству, понятия не имели, что это такое.
- Хм, - тёмные брови Исикавы удивлённо взметнулись. - Предполагаете, это мог быть подарок именно нам с тем расчётом, что мы отвоюем свою бывшую колонию? - задумчиво проговорил он.
- Тоже вариант, - пожав плечами, обтекаемо отозвался Ульвар. - Препарируйте. Только пока не попортите образец. Вот когда все неразрушающие методы исследования исчерпаете, тогда можно будет приступить к трепанации.
- Разумеется, чёрный трибун, - почтительно склонился ямато. Первый шок у учёного уже прошёл, и теперь он был целиком и полностью на стороне абсолютовой паранойи. И даже украдкой поблагодарил сиятельную Аматэрасу за то, что трибун Наказатель легиона Гамаюн — такой подозрительный и глубоко циничный субъект.
А Ульвар сын Тора с чувством выполненного долга направился в каюту. Ему предстояло важное дело: раздача «слонов» и звездюлей по результатам проведённой операции. Трибуна Наказателя всегда радовал этот процесс. Точнее, это было чувство, близкое к незнакомому норманну родительскому умилению: наблюдать, как центурионы расхваливают своих бойцов, а то и бойцов других центурий, восхищаясь реальными и надуманными подвигами. Всем хотелось поддержать рядовых бойцов, делающих самую грязную и опасную работу. И в такие моменты Ульвар как никогда чувствовал себя человеком, то есть — одним из многих и одновременно частью какого-то большого целого, устремлённого к единой цели. Это было приятно, но случалось очень редко. В остальное время сына Тора от этих героических офицеров отделяло две с половиной сотни лет, тысячи прошедших перед глазами чужих жизней, бездна собственного опыта и сформировавшийся на основе всего этого океан безразличия, граничащего с цинизмом.
Перед важным делом стоило совершить определённый ритуал: раздеться, несколько минут постоять под душем с омега-лучами, побриться и надеть свежую форму, поскольку сразу за выяснением (в войсках Империи не любили волокиты) должно было последовать награждение. И каждое из этих действий доставляло норманну определённое удовольствие.
Десантную титанидовую броню Ульвар действительно искренне любил и каждый раз вспоминал добрым словом конструкторов, придумавших это простое (без электронной начинки и мышечных усилителей, абсолюты в них не нуждались) и такое полезное устройство. Во-первых, процесс надевания. При сноровке можно было самостоятельно облачиться в доспехи за пару минут, а при отсутствии спешки процесс прилаживания и закрепления сегментов брони превращался в действие почти медитативное, позволяющее успокоить горящие предвкушением нервы и придать разуму необходимую холодную отстранённость. Во-вторых, в ношении титанидового доспеха был только один минус: его приметный цвет. В остальном — сплошные плюсы. Идеально подогнанный под особенности конкретного бойца, он не стеснял движений, давал действительно серьёзную защиту и включал в себя множество «приятных мелочей», полностью заменяя исследовательский скафандр полной защиты при значительно превышающем уровень этого скафандра удобстве. Ну, и, в-третьих, ощущение, когда привычная до полной незаметности тяжесть брони выпускала тело из своих крепкий тисков, было подлинным наслаждением. В первые минуты казалось, что вышел из строя гравитационный компенсатор, и корабль погрузился в невесомость.
Вот и сейчас чёрный трибун легиона Гамаюн почувствовал себя удивительно лёгким, сложив сегменты брони в строгом порядке (чтобы найти на ощупь или в полностью невменяемом состоянии) в специально для этой цели отведённый шкаф, и направился в душ.
Душ Ульвар тоже любил. На самом деле, конечно, норманн любил море — обжигающе-холодное, седое, под пуховым одеялом облаков, в окружении могучих угрюмых скал, - но не видел его уже настолько давно, что ему самому родные фьорды казались сном. Но контрастный душ тоже дарил успокоение. Попеременно ледяные или обжигающие колючие тугие струи проливным дождём барабанили по коже, смывая с плеч усталость, а невидимые и неощутимые омега-лучи превращали короткую иллюзию отдыха в полноценный отдых для каждой мышцы и связки. И это тоже, наравне с освобождением от тяжести десантного доспеха, было маленьким новым рождением.
И бритьё сын Тора тоже неожиданно любил. Точнее, не само бритьё, а процесс прикосновения к коже холодной острой стали. Тут, наверное, можно было помянуть далёких суровых предков, возводивших холодное оружие в культ: бриться норманн предпочитал идеально заточенным ножом, и последний порез в процессе получил лет тридцать назад, когда его за этим занятием застала внезапная атака флота Альянса. Тогда получивший попадание корабль тряхнуло так, что гравитационные компенсаторы не справились.
Вот что мужчина не любил, так это парадную форму. К покрою и удобству претензий не было, был большой вопрос к цветам. За долгие, бесконечные годы войны Ульвар сын Тора успел возненавидеть эти три чистых, бескомпромиссных цвета Империи Терры — белый, алый и чёрный. Цвет титанида, цвет крови и цвет гари. А раньше, помнится, ему очень нравились все три, именно этой самой чистотой и прямолинейностью. Раньше эти цвета имели другое знаечени; чёрный — цвет земли, белый — цвет свободы и неба, и красный... красный, впрочем, своё значение сохранил.
Сейчас же почти нестерпимо хотелось чего-нибудь жёлтого, зелёного или синего. Эти цвета прочно ассоциировались с давно утраченным домом и возлюбленной Террой, последний раз на которой Ульвар был сорок три года назад, и то — бегом, в ожидании нового назначения и нового корабля.
Приведя свой внешний вид в полное соответствие с уставом, чёрный трибун отправился в зал совещаний.
Народу там было немного, да оно и понятно. Как говорили древние, - а древние говорили очень много, и часто удивительно точно, - нельзя держать все яйца в одной корзине. Ну, или, применительно к ситуации, весь офицерский состав на флагмане. Легат легиона, к паранойе которого даже Ульвар относился с уважением, вообще постоянно перебирался с корабля на корабль, при этом старательно обходя своим вниманием флагман. «Не по уставу, зато надёжно», - повторял ехидный рыжий кельт, и поспорить с ним было сложно. Трибун Наказатель, может, и последовал бы этому примеру, но он для норманна был удивительно тяжёл на подъём, и категорически не желал покидать свою уютную берлогу, а тем более — бегать с корабля на корабль. С него было достаточно, что он живёт на борту «Северного ветра», а не на родной планете.
Офицеры дружно встали, приветствуя нового участника будущего разговора, и Ульвар тоже вскинул руки к груди. Под низким матово-белым куполом круглого зала прокатилось многоголосое «Слава Императрице!», и все расселись обратно. Как и чёрный трибун, привычно занявший место с краю. Он редко участвовал в обсуждении, довольствуясь наблюдением, и это устраивало всех. Лишь иногда раскатистый бас норманна, с лёгкостью перекрывая общий гул разговора, вставлял резкие ремарки, обычно сводящиеся к цитированию пунктов устава, номеров законов, их статей и пунктов. За эту привычку Наказателя считали вдобавок к жестокому вспыльчивому цинику ещё и законченным формалистом. И абсолютно всех это тоже устраивало: офицеров тем, что цитаты чёрного трибуна всегда были к месту и отрезвляли излишне разгорячившихся, а его самого — тем, что спорить с ним никто не пытался.
До начала заседания наградного совета Ульвара интересовали всего двое. И, по счастью, оба человека, которым сын Тора хотел заглянуть в глаза, присутствовали во плоти. Первым холодного внимательного взгляда удостоился Синг сын Шивы, и ответил на него едва уловимым кивком с затаённой в уголках губ мягкой улыбкой: обо всём позаботился, всё под контролем. Когда Синг всё успел, норманна интересовало мало, - успел ведь.
Вторым был алый трибун Олег Лиходеев, и он взгляд чёрного трибуна встретил более нервно. Напрягся, выпрямившись по стойке «смирно» насколько позволяла сидячая поза, и резко утвердительно кивнул головой. Мол, не извольте беспокоиться, всё понял и осознал. Слишком откровенно, конечно, но что взять с мальчишки.
На этом Ульвар успокоился и, прикрыв глаза, углубился в изучение недомученной в прошлый раз хроники. Древняя письменность хинду всегда давалась сыну Тора с огромным трудом, но тот с упорством носорога пёр к цели, один за одним беря сакральные тексты измором. Это было лучшее занятие для развлечения себя в моменты ожидания, а ещё на всевозможных нудных «совещаниях штаба», на которых чёрному трибуну было положено присутствовать по званию. Тот факт, что на его счету этих бессмысленных совещаний были тысячи, и одно мало отличалось от другого, никого не волновал. Ульвара в том числе: он прекрасно понимал значение слова «надо», даже если под этим «надо» не было никакого объективного смысла. Жить на взгляд сына Тора тоже было «надо», но никто почему-то не возражал против бессмысленности сего процесса; так что ворчать на совещания?
А потом дежурный связист, робкий молодой романец, дикими глазами косивший на офицеров, настроил аппаратуру ближней связи, и комната наполнилась виртуальными фигурами тех, кто находился на иных кораблях.
Сегодняшний совет не занял много времени. Наверное, потому, что оказывать серьёзное сопротивление Белой Чуме было некому: по десятку захудалых баз и паре орбитальных батарей на планету, хватило трёх когорт. Награды удостоился пилот истребителя, изящно снявшего одну из батарей; красиво угробивший пару турелей и попутно спасший свой взвод молодой парнишка из центурии Лиходеева (там была спорная ситуация, но он действительно старался; решили поощрить новичка, месяц как взятого в элитное подразделение и теперь стремящегося оправдать доверие). И пару взводов, нарвавшихся на, казалось бы, второстепенном объекте на нешуточное противостояние превосходящих сил противника, и с честью его преодолевших. И ещё двоих бойцов посмертно. Насчёт последних у Ульвара были возражения, потому что по его мнению нарвались оба по собственной дурости, и награждать там было нечего. Но мнение своё трибун Наказатель придержал при себе: пусть их лишний раз вспомнят добрым словом. В конце концов, погибли действительно как мужчины и воины, в бою, не запятнав честь мундира.
Потом, правда, выяснился неловкий момент. Оказалось, что на флагмане, где должно было происходить награждение, и где сейчас находились все награждаемые, из старших офицеров во плоти присутствовал один лишь Ульвар. Решили никого никуда не гонять, и провести награждение как есть; норманн великодушно согласился, сдерживая насмешливую ухмылку. Он догадывался, и даже почти знал, как это будет выглядеть.
Ну, что сказать? Торжественность момента зашкаливала, и каждый из трясущихся бойцов был готов поклясться, что никогда этого момента не забудет. Получить из рук чёрного трибуна заслуженную награду — это было событие, о котором можно было бы рассказать своим детям. Если бы они были у космодесантников.
Нет, иногда случалось и такое. И действительно выходили в отставку, не калеками и не по психическому несоответствию, овеянные славой и увенчанные наградами, и даже семьи заводили, и продолжали служить Империи, уже даря ей сыновей. Но это была участь хорошо если одного из десяти, а скорее — одного из пятнадцати. В основном же солдаты Империи были смертниками. И шли они на эту смерть с гордостью, за что их уважал даже такой чёрствый циник, как Ульвар сын Тора, хотя и делал это молча.
После церемонии награждения чёрный трибун решил проведать лаборатории; мало ли, будут какие-то подвижки? Исикава всегда производил на него впечатление увлекающегося человека, не любящего оставлять незаконченные дела назавтра.
Война, которую могучий норманн вёл всю свою сознательную жизнь: когда Иные вторглись в систему Ириды, сыну Тора было без малого тридцать. Детство по меркам долгоживущих полубогов. Так кто посмеет обвинить Ульвара в том, что две с половиной сотни лет сплошного огненного ада воспитали в нём отвращение к войне в целом и Иным в частности? Но он ещё надеялся дожить до того светлого мига, когда Альянс будет полностью уничтожен. И поэтому выжженные опустевшие миры Иных поднимали настроение чёрному трибуну легиона Гамаюн. В этой войне не было места снисхождению и капитуляции, это понимала каждая из воюющих сторон.
Впрочем, возвращение старых колоний тоже радовало Наказателя. И сейчас он был бы в прекрасном настроении, не найди дотошные космодесантники этой лаборатории с этой непонятной бабой в колбе. Залили бы всю базу орудийной плазмой Фафниру под хвост, сдохла бы там эта девка как милая вместе со своей лабораторией. Так нет ведь, планета под заселение, никакого расстрела с орбиты, только наземная операция!
Но и лаборатория, и предопложительно человеческая женщина в ней были объективной реальностью. И реальность эта здорово не радовала Ульвара. Чем-то очень нехорошим несло как от всей истории, так и от лежащей на его плече... спящей красавицы. Оставалось надеяться, что группа лабораторных крыс разберётся, где подвох. А если подвоха не найдут здесь, придётся отправить находку на Терру, чтобы там её мозг разобрали на нейроны, а тело — на атомы.
В то, что подвоха в случайной находке нет, трибун Наказатель не поверил бы никогда.
Карцер, совмещённый с исследовательской лабораторией, представлял собой блок из восьми небольших модулей, атмосферу в каждом из которых можно было регулировать индивидуально. Использовались эти помещения не только для содержания пленных, но и как мера дисциплинарного взыскания, налагаемая на солдат или обслуживающий персонал. И если космодесантники сюда не попадали никогда, то техники и прочие вспомогательные службы — запросто.
Дело было не в том, что космодесантники были более дисциплинированными. Просто допустимые уставом щадящие меры воздействия на них не действовали совсем, а применять калечащие методы... Право слово, проще сразу расстрелять. Они и так в большинстве своём находились не вполне в ладах с головой, но тот сдвиг был тщательно выверенный и в нужную сторону. А если влезть кривыми офицерскими карающими ручищами в тонкую настройку, выполненную гениальными психологами, и боги не расскажут, что и куда сдвинется в бедовой голове. А кому нужен непредсказуемый психопат в титанидовой броне с тяжёлым энергоном в руках?
В один из таких модулей и сгрузил свою ношу Ульвар сын Тора, сопровождаемый Нобоюки Исикавой, всем своим видом выражавшим почтение и послушание.
- Она была в лаборатории, в стеклянной банке, вот в таком виде, - нашёл нужным пояснить Наказатель, выходя за ямато из модуля. - Оборудование из той лаборатории мы привезли почти всё, за исключением генераторов и коммуникаций, но с этим, думаю, разберётесь. По предварительной оценке эксперименты над ней проводили циаматы, но около пяти лет по Терре назад почему-то бросили лабораторию, прихватив кое-что из оборудования, но оставив её. А хильтонцы, получившие базу по наследству, понятия не имели, что это такое.
- Хм, - тёмные брови Исикавы удивлённо взметнулись. - Предполагаете, это мог быть подарок именно нам с тем расчётом, что мы отвоюем свою бывшую колонию? - задумчиво проговорил он.
- Тоже вариант, - пожав плечами, обтекаемо отозвался Ульвар. - Препарируйте. Только пока не попортите образец. Вот когда все неразрушающие методы исследования исчерпаете, тогда можно будет приступить к трепанации.
- Разумеется, чёрный трибун, - почтительно склонился ямато. Первый шок у учёного уже прошёл, и теперь он был целиком и полностью на стороне абсолютовой паранойи. И даже украдкой поблагодарил сиятельную Аматэрасу за то, что трибун Наказатель легиона Гамаюн — такой подозрительный и глубоко циничный субъект.
А Ульвар сын Тора с чувством выполненного долга направился в каюту. Ему предстояло важное дело: раздача «слонов» и звездюлей по результатам проведённой операции. Трибуна Наказателя всегда радовал этот процесс. Точнее, это было чувство, близкое к незнакомому норманну родительскому умилению: наблюдать, как центурионы расхваливают своих бойцов, а то и бойцов других центурий, восхищаясь реальными и надуманными подвигами. Всем хотелось поддержать рядовых бойцов, делающих самую грязную и опасную работу. И в такие моменты Ульвар как никогда чувствовал себя человеком, то есть — одним из многих и одновременно частью какого-то большого целого, устремлённого к единой цели. Это было приятно, но случалось очень редко. В остальное время сына Тора от этих героических офицеров отделяло две с половиной сотни лет, тысячи прошедших перед глазами чужих жизней, бездна собственного опыта и сформировавшийся на основе всего этого океан безразличия, граничащего с цинизмом.
Перед важным делом стоило совершить определённый ритуал: раздеться, несколько минут постоять под душем с омега-лучами, побриться и надеть свежую форму, поскольку сразу за выяснением (в войсках Империи не любили волокиты) должно было последовать награждение. И каждое из этих действий доставляло норманну определённое удовольствие.
Десантную титанидовую броню Ульвар действительно искренне любил и каждый раз вспоминал добрым словом конструкторов, придумавших это простое (без электронной начинки и мышечных усилителей, абсолюты в них не нуждались) и такое полезное устройство. Во-первых, процесс надевания. При сноровке можно было самостоятельно облачиться в доспехи за пару минут, а при отсутствии спешки процесс прилаживания и закрепления сегментов брони превращался в действие почти медитативное, позволяющее успокоить горящие предвкушением нервы и придать разуму необходимую холодную отстранённость. Во-вторых, в ношении титанидового доспеха был только один минус: его приметный цвет. В остальном — сплошные плюсы. Идеально подогнанный под особенности конкретного бойца, он не стеснял движений, давал действительно серьёзную защиту и включал в себя множество «приятных мелочей», полностью заменяя исследовательский скафандр полной защиты при значительно превышающем уровень этого скафандра удобстве. Ну, и, в-третьих, ощущение, когда привычная до полной незаметности тяжесть брони выпускала тело из своих крепкий тисков, было подлинным наслаждением. В первые минуты казалось, что вышел из строя гравитационный компенсатор, и корабль погрузился в невесомость.
Вот и сейчас чёрный трибун легиона Гамаюн почувствовал себя удивительно лёгким, сложив сегменты брони в строгом порядке (чтобы найти на ощупь или в полностью невменяемом состоянии) в специально для этой цели отведённый шкаф, и направился в душ.
Душ Ульвар тоже любил. На самом деле, конечно, норманн любил море — обжигающе-холодное, седое, под пуховым одеялом облаков, в окружении могучих угрюмых скал, - но не видел его уже настолько давно, что ему самому родные фьорды казались сном. Но контрастный душ тоже дарил успокоение. Попеременно ледяные или обжигающие колючие тугие струи проливным дождём барабанили по коже, смывая с плеч усталость, а невидимые и неощутимые омега-лучи превращали короткую иллюзию отдыха в полноценный отдых для каждой мышцы и связки. И это тоже, наравне с освобождением от тяжести десантного доспеха, было маленьким новым рождением.
И бритьё сын Тора тоже неожиданно любил. Точнее, не само бритьё, а процесс прикосновения к коже холодной острой стали. Тут, наверное, можно было помянуть далёких суровых предков, возводивших холодное оружие в культ: бриться норманн предпочитал идеально заточенным ножом, и последний порез в процессе получил лет тридцать назад, когда его за этим занятием застала внезапная атака флота Альянса. Тогда получивший попадание корабль тряхнуло так, что гравитационные компенсаторы не справились.
Вот что мужчина не любил, так это парадную форму. К покрою и удобству претензий не было, был большой вопрос к цветам. За долгие, бесконечные годы войны Ульвар сын Тора успел возненавидеть эти три чистых, бескомпромиссных цвета Империи Терры — белый, алый и чёрный. Цвет титанида, цвет крови и цвет гари. А раньше, помнится, ему очень нравились все три, именно этой самой чистотой и прямолинейностью. Раньше эти цвета имели другое знаечени; чёрный — цвет земли, белый — цвет свободы и неба, и красный... красный, впрочем, своё значение сохранил.
Сейчас же почти нестерпимо хотелось чего-нибудь жёлтого, зелёного или синего. Эти цвета прочно ассоциировались с давно утраченным домом и возлюбленной Террой, последний раз на которой Ульвар был сорок три года назад, и то — бегом, в ожидании нового назначения и нового корабля.
Приведя свой внешний вид в полное соответствие с уставом, чёрный трибун отправился в зал совещаний.
Народу там было немного, да оно и понятно. Как говорили древние, - а древние говорили очень много, и часто удивительно точно, - нельзя держать все яйца в одной корзине. Ну, или, применительно к ситуации, весь офицерский состав на флагмане. Легат легиона, к паранойе которого даже Ульвар относился с уважением, вообще постоянно перебирался с корабля на корабль, при этом старательно обходя своим вниманием флагман. «Не по уставу, зато надёжно», - повторял ехидный рыжий кельт, и поспорить с ним было сложно. Трибун Наказатель, может, и последовал бы этому примеру, но он для норманна был удивительно тяжёл на подъём, и категорически не желал покидать свою уютную берлогу, а тем более — бегать с корабля на корабль. С него было достаточно, что он живёт на борту «Северного ветра», а не на родной планете.
Офицеры дружно встали, приветствуя нового участника будущего разговора, и Ульвар тоже вскинул руки к груди. Под низким матово-белым куполом круглого зала прокатилось многоголосое «Слава Императрице!», и все расселись обратно. Как и чёрный трибун, привычно занявший место с краю. Он редко участвовал в обсуждении, довольствуясь наблюдением, и это устраивало всех. Лишь иногда раскатистый бас норманна, с лёгкостью перекрывая общий гул разговора, вставлял резкие ремарки, обычно сводящиеся к цитированию пунктов устава, номеров законов, их статей и пунктов. За эту привычку Наказателя считали вдобавок к жестокому вспыльчивому цинику ещё и законченным формалистом. И абсолютно всех это тоже устраивало: офицеров тем, что цитаты чёрного трибуна всегда были к месту и отрезвляли излишне разгорячившихся, а его самого — тем, что спорить с ним никто не пытался.
До начала заседания наградного совета Ульвара интересовали всего двое. И, по счастью, оба человека, которым сын Тора хотел заглянуть в глаза, присутствовали во плоти. Первым холодного внимательного взгляда удостоился Синг сын Шивы, и ответил на него едва уловимым кивком с затаённой в уголках губ мягкой улыбкой: обо всём позаботился, всё под контролем. Когда Синг всё успел, норманна интересовало мало, - успел ведь.
Вторым был алый трибун Олег Лиходеев, и он взгляд чёрного трибуна встретил более нервно. Напрягся, выпрямившись по стойке «смирно» насколько позволяла сидячая поза, и резко утвердительно кивнул головой. Мол, не извольте беспокоиться, всё понял и осознал. Слишком откровенно, конечно, но что взять с мальчишки.
На этом Ульвар успокоился и, прикрыв глаза, углубился в изучение недомученной в прошлый раз хроники. Древняя письменность хинду всегда давалась сыну Тора с огромным трудом, но тот с упорством носорога пёр к цели, один за одним беря сакральные тексты измором. Это было лучшее занятие для развлечения себя в моменты ожидания, а ещё на всевозможных нудных «совещаниях штаба», на которых чёрному трибуну было положено присутствовать по званию. Тот факт, что на его счету этих бессмысленных совещаний были тысячи, и одно мало отличалось от другого, никого не волновал. Ульвара в том числе: он прекрасно понимал значение слова «надо», даже если под этим «надо» не было никакого объективного смысла. Жить на взгляд сына Тора тоже было «надо», но никто почему-то не возражал против бессмысленности сего процесса; так что ворчать на совещания?
А потом дежурный связист, робкий молодой романец, дикими глазами косивший на офицеров, настроил аппаратуру ближней связи, и комната наполнилась виртуальными фигурами тех, кто находился на иных кораблях.
Сегодняшний совет не занял много времени. Наверное, потому, что оказывать серьёзное сопротивление Белой Чуме было некому: по десятку захудалых баз и паре орбитальных батарей на планету, хватило трёх когорт. Награды удостоился пилот истребителя, изящно снявшего одну из батарей; красиво угробивший пару турелей и попутно спасший свой взвод молодой парнишка из центурии Лиходеева (там была спорная ситуация, но он действительно старался; решили поощрить новичка, месяц как взятого в элитное подразделение и теперь стремящегося оправдать доверие). И пару взводов, нарвавшихся на, казалось бы, второстепенном объекте на нешуточное противостояние превосходящих сил противника, и с честью его преодолевших. И ещё двоих бойцов посмертно. Насчёт последних у Ульвара были возражения, потому что по его мнению нарвались оба по собственной дурости, и награждать там было нечего. Но мнение своё трибун Наказатель придержал при себе: пусть их лишний раз вспомнят добрым словом. В конце концов, погибли действительно как мужчины и воины, в бою, не запятнав честь мундира.
Потом, правда, выяснился неловкий момент. Оказалось, что на флагмане, где должно было происходить награждение, и где сейчас находились все награждаемые, из старших офицеров во плоти присутствовал один лишь Ульвар. Решили никого никуда не гонять, и провести награждение как есть; норманн великодушно согласился, сдерживая насмешливую ухмылку. Он догадывался, и даже почти знал, как это будет выглядеть.
Ну, что сказать? Торжественность момента зашкаливала, и каждый из трясущихся бойцов был готов поклясться, что никогда этого момента не забудет. Получить из рук чёрного трибуна заслуженную награду — это было событие, о котором можно было бы рассказать своим детям. Если бы они были у космодесантников.
Нет, иногда случалось и такое. И действительно выходили в отставку, не калеками и не по психическому несоответствию, овеянные славой и увенчанные наградами, и даже семьи заводили, и продолжали служить Империи, уже даря ей сыновей. Но это была участь хорошо если одного из десяти, а скорее — одного из пятнадцати. В основном же солдаты Империи были смертниками. И шли они на эту смерть с гордостью, за что их уважал даже такой чёрствый циник, как Ульвар сын Тора, хотя и делал это молча.
После церемонии награждения чёрный трибун решил проведать лаборатории; мало ли, будут какие-то подвижки? Исикава всегда производил на него впечатление увлекающегося человека, не любящего оставлять незаконченные дела назавтра.
