Огромный чешуйчатый паук, вытащенный этими проклятыми тварями из неведомо каких недр, дёрнулся последний раз и упал на арену.
Его тонкие и жёсткие ноги ещё шевелились, как и странные короткие недощупальца, которых у нормального паука просто не должно быть, но фактически чудовище было уже мертво.
Свартар отстранённо подумал, что странное существо и пауком-то назвать сложно – одна тьма знает, где орки такое выловили. В груди поднялось тёмное чувство и его охватило желание отрубить эти нелепо дёргающиеся конечности. Чтобы домучить.
Последняя нотка злого торжества плеснула кривой улыбкой на исказившемся от боли лице, и он под радостное улюлюканье, вопли и топот орков упал на арену вслед за убитой им тварью.
Напоследок дроу успел подумать, что даже будь это паук – всё равно рад, что не он, Свартар, останется на этой арене навсегда. И наплевать, что только он сам виноват в том, что попал сюда. Жить, совершив глупость всё равно приятнее, чем умереть, совершив глупость.
Когда веселье после великого развлечения – смотреть, как гордый дроу мечется по арене, пытаясь убить изловленного ими бархуса, спало, орки собрались закатить торжественную пирушку.
Нужно же обмыть всеобщий проигрыш!
Кто-то ставил на то, что клятый дроу скорее сдохнет, чем убьёт «паучка» на потеху восторженной публике, другие на то, что дёргаться-то пленник будет, но бархус всё равно его сожрёт. И никто не ставил на то, что дроу бархуса грохнет. Никто раньше не сподобился. И вот такой отличный, проверенный бархус мёртв! А это значит, что сегодня можно отметить намечающуюся поимку нового, ещё более крупного и злого (чтобы наверняка), а заодно повспоминать лучшие моменты схватки.
Два сиволапых орка открыли тяжеленные кованые ворота, а их более мелкие и юркие собратья поволокли полумёртвого пленника в его камору. Может он там от ран сдохнет, если сейчас не возжелал. А не сдохнет, что сомнительно, так ещё слизнь в запасе есть. Недавно пойманный, но очень зубастый и голодный. Фиг же знает чем его кроме пленников кормить. А всех предыдущих скормили бархусу.
Нужно будет, кстати, их побольше наловить, перед поимкой следующего. А то голодные бархусы шибко буйные, ещё решётки снесёт и самими ловцами подзакусит – бывало уже такое. А подыхать, не сумев грохнуть вместо себя кого другого – полный отстой! Последний пещерный тролль это знает.
Свартара снесли в подземелье, небрежно закинули на вытесанную из камня лежанку, а потом утопали пировать.
Израненный дроу остался один в опустевшей темнице, где сейчас не осталось даже стражи. Просто потому, что охранять уже некого.
Пленниками постарались разжиться на послеследующий же день.
Почти неудачно.
Неудачно не только в плане разжитости пленниками. Ближайшие горы орки прочесали давно – никто больше не рисковал селиться рядом с ними. Поэтому пришлось спуститься к перевалу и устроить засаду там.
Сами орки надеялись изловить десяток-другой гномов, которые обязательно потащатся к опасной теснине, чтобы сократить путь к богатому торговому городу и уменьшить за этот счёт дорожные расходы. Кто ж знал, что тёмной, но короткой дорогой в осеннюю пору занесёт светлых эльфов? А эти без боя не сдаются.
В этот день они не закатили победную пирушку – слишком немногие вернулись с победой. Некоторые потом жалели, что с ними не случилось Главного орка – пристрели его ушастые, можно было бы по возвращению устроить неплохую драку за место на Каменном троне.
Но одного пленника поимщики всё-таки ухватили.
Пленницу, которую два отряда ушастых защищали до последнего, тащил на себе равнодушный ко всему пещерный тролль. Ему хотелось только одного – побыстрее убраться с начинающего подниматься солнца и отоспаться в тёмном уголке.
Уставшие, взмыленные орки тоже торопились вернуться в пещеры, но всё равно перебрасывались мыслишками о дальнейшей судьбе пленницы. Сразу ли её скормить слизеню или сначала саму откормить чуток, чтобы слизнь костями не подавился? Стоит ли девчонку пытать или веселее смотреть, как она здоровенькая станет бегать по арене от нового бархуса, а, значит, забава выйдет намного потешнее и дольше продлится?
В итоге чтобы не передраться девчонку решили сдать Главному орку – пусть сам чего придумает. Он хитрый.
Ышкыр – нынешний Главный орк, вдоволь нагонялся ночью мелочь, которая только-только завербовалась к нему в подданные и, хлебнув тёмного эля утащенного пару недель назад у проезжих гномов, уже собирался вздремнуть, как вернулись его бравые ребятки, отправленные за кормом для зверюшника.
И Ышкыр решил заценить корм самолично. Слишком уж виноватый вид имели те, кто прибежал докладать о возвращении поимщиков.
Опять, поди, гномов понадкусали? А теперь будут лепить, что те сами друг друга ели поедом. Из их собственной гномьей гадости. Или потому что у тех закончились припасы… всего в двух шагах от людской деревеньки в предгорье, которая только за счёт продажи провианта подобным путникам и живёт. Деревеньку орки по приказу Ышкыра Хитрого почти не трогали – а то потом и вовсе никто сюда не сунется.
Увидев сколько ребяток воротилось с ночной вылазки, Ышкыр сначала хотел снести головы всем выжившим – чтобы следующие так глупо не подставлялись. Но толком расспросив незадачливых воротил и сложив два отряда между собой (складывать Главный орк умел только один и один, ну ещё и лапы на стол, но в этом случае ему и того хватило) помягчел и решил простить всё. Даже если они кого погрызли.
Отправив самых стойких и тех, кем проще всего помыкать и можно заставить вылезти из пещер днём, Ышкыр велел прикопать одних эльфов, а из вторых повытаскивать оркские клинки и стрелы да снести павших подальше от пещер. Он задумал провернуть дельце так, будто два враждующих эльфийских клана так и не помирились.
Скажи кто Ышкыру Хитрому, что его ребятки всё же не смогут замести следы столь хорошо, чтобы эльфы повелись на его жалкую уловку, он бы не сильно расстроился. Как-никак попытка – не пытка, хоть и не так весело, зато какое чувство собственной важности после неё остается!
Порядком взопревший от спешки тролль равнодушно вывалил совершенно не погрызенную пленницу перед троном Ышкыра. Лениво нюхнув тощую девицу, он чихнул – ушастая отвратительно пахла цветами и казалась слишком мытой, чтобы быть вкусной. Протестующее взревев что-то типа «добейте её уже кто-нибудь», он утопал в свою пещеру.
Бледноликая пленница в жёлто-лунном платье обречённо сидела на полу тронного зала.
Ышкыр нервно зыркнул на это диво. Эльфийки к ним в плен почти не попадали. Эльфы – да, так с теми всё просто – кого не запытали, того бархусу на поживу, на арену. Но бархуса грохнул проворный дроу, а слизеню этой доходяги всего на один укус – не поесть, а только разозлиться. Ещё охранниками своими ненароком подзакусит. Кто потом захочет его охранять?
Прикасаться к светлой тоже не особо хотелось.
Видели ли вы когда-нибудь раскрывшиеся в ночи лунники, освещенные полной луной, сияющие бледно-золотистым светом и пахнущие так… так сладко, что орки старались обходить цветущие поляны стороной, чтобы не унюхать ненароком мерзкий запах? Знакомо ли вам это кошмарное чувство, когда что-то непрошено-чуждое (или давно забытое?) пробирается куда-то повыше желудка, пытается пустить там корни и шепчет, что есть и другая жизнь? И в этой другой жизни поют песни, танцуют на залитых лунным светом полянах, и в ней нет места злу.
Ышкыр с ужасом содрогнулся от воспоминаний. Гадское чувство!
Светлая пришла в себя и открыла небесно-голубые, как утреннее небо, глаза.
Ышкыр содрогнулся повторно. Как будто проклятущее солнце к ним под землю заглянуло! Стоящие рядом с ним орки зарычали от гнева. Ышкыр задёргался. Нужно было срочно брать дело в свои лапы.
– Какая неприятная встреча! Кто же это тут у нас обретается? – на пробу рыкнул Ышкыр самым злорадным тоном. – Неужели вы принесли корм для моих драгоценных зверюшек? – обратился он якобы к заявившимся ребяткам. – Или это новая игрушка для бархуса?
Орки в тронном зале подуспокоились и довольно захрюкали. Кто-то из них заорал: «Корм», кто-то: «Игрушка»!
Эльфийка молчала.
В её глазах сквозила неизбывная печаль, словно она всё ещё находилась на злополучном перевале, рядом с теми, кто уже никогда не услышит запах цветов и не увидит звёздного света.
Когда Главный орк приставил к её горлу свой грязный, испачканный застарелой кровью и нарочито затупленный клинок только одна слеза скатилась по её щеке и упала на лезвие. Слеза, как живая потекла по клинку, и Ышкыру показалось, что от этой проклятой солёной капли клинок светлеет на глазах.
– Эй, что могёшь, ушастая? Стрелять из лука, швыряться ножами или мой клинок тебе по плечу? – с издёвкой вопросил орк.
Если становится страшно, нужно скорее запугивать других, чтоб не забывались – рабочая схема. Ышкыр ею с детства пользовался.
Пленница безразлично молчала. Только кроткий взмах потемневшими от слёз ресницами и небесный взгляд на короля орков дали понять, что она его услышала. Ышкыр нажал клинком на горло светлой посильнее.
– Я умею петь, – внезапно тихо, но твёрдо произнесла она.
Тихо, но примолкшие в ожидании орки расслышали каждое слово. Морды у большинства из них расплылись в ехидных ухмылках. Ышкыр пришёл в ужас, а его менее продуманные подданные дружно завопили: «Пусть поёт!».
Кто-то не вовремя вспомнил, как пел прошлого года пойманный гном вот так же поприжатый за горло. Орки потом ещё долго этот концерт поминали! Недобрым рыком. Хотя пара непристойных песенок, исполненных пленником после того, как ему споили пару жбанов старого самогона, прочно вошла в оркский фольклор. К ним даже добавили пару куплетов, в которых они, орки, добивают всех главных героев. Для большей правдоподобности.
Пока Ышкыр искал достаточно хитрый предлог, чтобы так и не услышать пения светлой, эльфийка посчитала, что с неё достаточно воплей. Или решила, что если пришло время умирать, лучше принять смерть под собственный голос, а не под грубые вопли орков.
И она запела.
Она запела о золотом солнечном свете, который сменяет звёздный на рассвете, и вдыхает жизнь в каждую травинку, в каждый цветок. О ветре, который пробуждает в душе свободу, что ведома каждому живому существу, о солёных брызгах, которые разносит ветер и белых облаках, что бегут вслед за теми, кто уплывает далеко-далеко и больше не возвращается назад.
У Ышкыра опустились руки.
Клинок больше не прижимался к горлу эльфийки. Бледно-золотистые цветы теперь не казались орку злом. На одно мгновение он захотел, чтобы солнечный свет больше не резал глаза, лесные запахи перестали быть настолько удушающими, а ветер показал ему путь к морю. Туда, куда можно уплыть не возвращаясь. И каждый мелкий орчонок в тронном зале в этот самый момент чувствовал тоже самое.
И никто из них не видел, как поющая эльфийка медленно поднялась с колен, на которые её швырнул тролль, и неслышимой походкой двинулась к выходу. И все расступались перед ней. Как солёные брызги моря перед серебристым кораблем.
И она ушла бы прочь, но уставший тролль так и не дошёл к своей пещере до того, как эльфийка начала петь. И вернулся.
Подкравшуюся к выходу девушку встретили двери, распахнутые чешуйчатой лапой. Раздался возмущённый рык озлобленного тролля, и голос у певицы сорвался. Очарование нежного голоса пропало и собравшиеся в тронном зале орки пришли в себя. И сильно пожалели о своей доверчивости.
Больше всех пожалел себя Главный орк – как же так, ведь знал, что ничего хорошего из эльфийского пения не выйдет!
На голову девчонке быстренько накинули мешок, а Ышкыр впал в депрессию – самолично с эльфийкой ему не справиться – душевных сил уже не хватает. На корм слизеню пускать рано, нужно ещё натаскать пленников, а гадость светлой нужно срочно устроить. И тут его осенило. Зачем решать проблему самому, если можно ловко переложить на чужие плечи? А он ещё так и не наградил храброго дроу за эффектное представление на арене. В конце-концов именно Главный орк собирал всё ставки. И после всеобщего проигрыша ему они и достались.
Велев швырнуть девчонку в одну камеру с дроу, Ышкыр почти успокоился. Недовольный тем, что ему так и не дали выспаться тролль накинул на проворную пленницу мешок и поволок в подземелье, грозно порыкивая на всех, кто попадался ему на пути и путался под ногами.
Эльвион потеряла сознание ещё когда тролль надел ей на голову ужасный, пахнущий какой-то мёртвенной затхлостью мешок.
Надежда выйти из подземелья живой и невредимой пропала, когда огромные каменные двери распахнулись перед ней и её волшебный голос, который никогда не подводил, престал повиноваться. А только звуки собственного голоса позволили очнуться от той картины, что стояла перед глазами всё это время – залитые кровью, лежащие на земле сородичи и эльфы из чужого клана.
Ещё вчера Эльвион казалось, что её долгая жизнь наконец-то изменится. Пусть и против воли. Нет, она сама согласилась выйти замуж за сына властителя Светозарного леса, чтобы положить конец древней вражде, которая тёмным проклятьем отравляла души и лесным эльфам и морским. Но Эльвион, как и все эльфы, желала бы быть с тем, кого искренне полюбит. И ей оставалось лишь уповать, что при встрече с лесным царевичем её сердце потянется к нему, как цветы утром к солнцу, как душа морского эльфа к заморским далям, как это бывает с каждым, кто безмерно, всепоглощающе счастлив.
И вот её провожатые – друзья и родичи, навсегда останутся в тесной горной долине, как и лесные эльфы, которые выехали встречать девушку по дороге в лесной край. А её, быть может, ожидает ещё более страшная судьба, чем тех, чьи сердца перестали биться пронзённые орочьими стрелами и кривыми ятаганами.
Сознание милосердно не хотело возвращаться к ней. Только слабое биение собственного сердца слышала эльфийка бессильно лежа на жёстком плече подземного тролля. А перед глазами царила мгла, ещё темнее той, что окружала её сейчас. Эльвион больше не пыталась вернуться к свету. Наверное, потому что ей некуда было возвращаться. Её собственный свет угасал. Тоска и горе способны убить даже бессмертного эльфа.
Сердитый на свою суровую судьбинушку и Главного орка тролль спустился в подземелье, открыл камеру смертников и спихнул мерзкую девчонку на каменную лавку, не потрудившись даже развязать мешок.
Но Эльвион этого не почувствовала, ведь эльфы могут уйти в последний чертог лишь по одному своему желанию.
Свартар услышал сердитое топанье тролля, как только тот открыл дверь на верхней площадке лестницы, ведущей в подземелье.
Дроу очнулся лишь утром и пожалел, что не подох на арене вместо неведомой твари, которую прикончил. Левая рука ничего не чувствовала, правый бок был ободран, а ощущения такие, словно потеряй он немного больше крови и уже бы не проснулся.
С тоской дроу подумал, что судьба и сегодня не подкинет ничего хорошего.
После провалившихся побегов он уже не был начеку каждую минуту в ожидании возможности, которая ему непременно подвернётся. Конечно, сам себе Свартар напоминал, что ещё рано сдаваться! Бой на арене немного развлёк его, дал на мгновение возможность вновь упиться той силой, что была частью его сути, его расы, его мировоззрения.
Но безумная мечта о безграничных льдах в краях вечной ночи уже не казалась настолько притягательной. Вместо нее всё чаще прокрадывались мысли о вечном покое.
Его тонкие и жёсткие ноги ещё шевелились, как и странные короткие недощупальца, которых у нормального паука просто не должно быть, но фактически чудовище было уже мертво.
Свартар отстранённо подумал, что странное существо и пауком-то назвать сложно – одна тьма знает, где орки такое выловили. В груди поднялось тёмное чувство и его охватило желание отрубить эти нелепо дёргающиеся конечности. Чтобы домучить.
Последняя нотка злого торжества плеснула кривой улыбкой на исказившемся от боли лице, и он под радостное улюлюканье, вопли и топот орков упал на арену вслед за убитой им тварью.
Напоследок дроу успел подумать, что даже будь это паук – всё равно рад, что не он, Свартар, останется на этой арене навсегда. И наплевать, что только он сам виноват в том, что попал сюда. Жить, совершив глупость всё равно приятнее, чем умереть, совершив глупость.
Когда веселье после великого развлечения – смотреть, как гордый дроу мечется по арене, пытаясь убить изловленного ими бархуса, спало, орки собрались закатить торжественную пирушку.
Нужно же обмыть всеобщий проигрыш!
Кто-то ставил на то, что клятый дроу скорее сдохнет, чем убьёт «паучка» на потеху восторженной публике, другие на то, что дёргаться-то пленник будет, но бархус всё равно его сожрёт. И никто не ставил на то, что дроу бархуса грохнет. Никто раньше не сподобился. И вот такой отличный, проверенный бархус мёртв! А это значит, что сегодня можно отметить намечающуюся поимку нового, ещё более крупного и злого (чтобы наверняка), а заодно повспоминать лучшие моменты схватки.
Два сиволапых орка открыли тяжеленные кованые ворота, а их более мелкие и юркие собратья поволокли полумёртвого пленника в его камору. Может он там от ран сдохнет, если сейчас не возжелал. А не сдохнет, что сомнительно, так ещё слизнь в запасе есть. Недавно пойманный, но очень зубастый и голодный. Фиг же знает чем его кроме пленников кормить. А всех предыдущих скормили бархусу.
Нужно будет, кстати, их побольше наловить, перед поимкой следующего. А то голодные бархусы шибко буйные, ещё решётки снесёт и самими ловцами подзакусит – бывало уже такое. А подыхать, не сумев грохнуть вместо себя кого другого – полный отстой! Последний пещерный тролль это знает.
Свартара снесли в подземелье, небрежно закинули на вытесанную из камня лежанку, а потом утопали пировать.
Израненный дроу остался один в опустевшей темнице, где сейчас не осталось даже стражи. Просто потому, что охранять уже некого.
***
Пленниками постарались разжиться на послеследующий же день.
Почти неудачно.
Неудачно не только в плане разжитости пленниками. Ближайшие горы орки прочесали давно – никто больше не рисковал селиться рядом с ними. Поэтому пришлось спуститься к перевалу и устроить засаду там.
Сами орки надеялись изловить десяток-другой гномов, которые обязательно потащатся к опасной теснине, чтобы сократить путь к богатому торговому городу и уменьшить за этот счёт дорожные расходы. Кто ж знал, что тёмной, но короткой дорогой в осеннюю пору занесёт светлых эльфов? А эти без боя не сдаются.
В этот день они не закатили победную пирушку – слишком немногие вернулись с победой. Некоторые потом жалели, что с ними не случилось Главного орка – пристрели его ушастые, можно было бы по возвращению устроить неплохую драку за место на Каменном троне.
Но одного пленника поимщики всё-таки ухватили.
Пленницу, которую два отряда ушастых защищали до последнего, тащил на себе равнодушный ко всему пещерный тролль. Ему хотелось только одного – побыстрее убраться с начинающего подниматься солнца и отоспаться в тёмном уголке.
Уставшие, взмыленные орки тоже торопились вернуться в пещеры, но всё равно перебрасывались мыслишками о дальнейшей судьбе пленницы. Сразу ли её скормить слизеню или сначала саму откормить чуток, чтобы слизнь костями не подавился? Стоит ли девчонку пытать или веселее смотреть, как она здоровенькая станет бегать по арене от нового бархуса, а, значит, забава выйдет намного потешнее и дольше продлится?
В итоге чтобы не передраться девчонку решили сдать Главному орку – пусть сам чего придумает. Он хитрый.
***
Ышкыр – нынешний Главный орк, вдоволь нагонялся ночью мелочь, которая только-только завербовалась к нему в подданные и, хлебнув тёмного эля утащенного пару недель назад у проезжих гномов, уже собирался вздремнуть, как вернулись его бравые ребятки, отправленные за кормом для зверюшника.
И Ышкыр решил заценить корм самолично. Слишком уж виноватый вид имели те, кто прибежал докладать о возвращении поимщиков.
Опять, поди, гномов понадкусали? А теперь будут лепить, что те сами друг друга ели поедом. Из их собственной гномьей гадости. Или потому что у тех закончились припасы… всего в двух шагах от людской деревеньки в предгорье, которая только за счёт продажи провианта подобным путникам и живёт. Деревеньку орки по приказу Ышкыра Хитрого почти не трогали – а то потом и вовсе никто сюда не сунется.
Увидев сколько ребяток воротилось с ночной вылазки, Ышкыр сначала хотел снести головы всем выжившим – чтобы следующие так глупо не подставлялись. Но толком расспросив незадачливых воротил и сложив два отряда между собой (складывать Главный орк умел только один и один, ну ещё и лапы на стол, но в этом случае ему и того хватило) помягчел и решил простить всё. Даже если они кого погрызли.
Отправив самых стойких и тех, кем проще всего помыкать и можно заставить вылезти из пещер днём, Ышкыр велел прикопать одних эльфов, а из вторых повытаскивать оркские клинки и стрелы да снести павших подальше от пещер. Он задумал провернуть дельце так, будто два враждующих эльфийских клана так и не помирились.
Скажи кто Ышкыру Хитрому, что его ребятки всё же не смогут замести следы столь хорошо, чтобы эльфы повелись на его жалкую уловку, он бы не сильно расстроился. Как-никак попытка – не пытка, хоть и не так весело, зато какое чувство собственной важности после неё остается!
***
Порядком взопревший от спешки тролль равнодушно вывалил совершенно не погрызенную пленницу перед троном Ышкыра. Лениво нюхнув тощую девицу, он чихнул – ушастая отвратительно пахла цветами и казалась слишком мытой, чтобы быть вкусной. Протестующее взревев что-то типа «добейте её уже кто-нибудь», он утопал в свою пещеру.
Бледноликая пленница в жёлто-лунном платье обречённо сидела на полу тронного зала.
Ышкыр нервно зыркнул на это диво. Эльфийки к ним в плен почти не попадали. Эльфы – да, так с теми всё просто – кого не запытали, того бархусу на поживу, на арену. Но бархуса грохнул проворный дроу, а слизеню этой доходяги всего на один укус – не поесть, а только разозлиться. Ещё охранниками своими ненароком подзакусит. Кто потом захочет его охранять?
Прикасаться к светлой тоже не особо хотелось.
Видели ли вы когда-нибудь раскрывшиеся в ночи лунники, освещенные полной луной, сияющие бледно-золотистым светом и пахнущие так… так сладко, что орки старались обходить цветущие поляны стороной, чтобы не унюхать ненароком мерзкий запах? Знакомо ли вам это кошмарное чувство, когда что-то непрошено-чуждое (или давно забытое?) пробирается куда-то повыше желудка, пытается пустить там корни и шепчет, что есть и другая жизнь? И в этой другой жизни поют песни, танцуют на залитых лунным светом полянах, и в ней нет места злу.
Ышкыр с ужасом содрогнулся от воспоминаний. Гадское чувство!
Светлая пришла в себя и открыла небесно-голубые, как утреннее небо, глаза.
Ышкыр содрогнулся повторно. Как будто проклятущее солнце к ним под землю заглянуло! Стоящие рядом с ним орки зарычали от гнева. Ышкыр задёргался. Нужно было срочно брать дело в свои лапы.
– Какая неприятная встреча! Кто же это тут у нас обретается? – на пробу рыкнул Ышкыр самым злорадным тоном. – Неужели вы принесли корм для моих драгоценных зверюшек? – обратился он якобы к заявившимся ребяткам. – Или это новая игрушка для бархуса?
Орки в тронном зале подуспокоились и довольно захрюкали. Кто-то из них заорал: «Корм», кто-то: «Игрушка»!
Эльфийка молчала.
В её глазах сквозила неизбывная печаль, словно она всё ещё находилась на злополучном перевале, рядом с теми, кто уже никогда не услышит запах цветов и не увидит звёздного света.
Когда Главный орк приставил к её горлу свой грязный, испачканный застарелой кровью и нарочито затупленный клинок только одна слеза скатилась по её щеке и упала на лезвие. Слеза, как живая потекла по клинку, и Ышкыру показалось, что от этой проклятой солёной капли клинок светлеет на глазах.
– Эй, что могёшь, ушастая? Стрелять из лука, швыряться ножами или мой клинок тебе по плечу? – с издёвкой вопросил орк.
Если становится страшно, нужно скорее запугивать других, чтоб не забывались – рабочая схема. Ышкыр ею с детства пользовался.
Пленница безразлично молчала. Только кроткий взмах потемневшими от слёз ресницами и небесный взгляд на короля орков дали понять, что она его услышала. Ышкыр нажал клинком на горло светлой посильнее.
– Я умею петь, – внезапно тихо, но твёрдо произнесла она.
Тихо, но примолкшие в ожидании орки расслышали каждое слово. Морды у большинства из них расплылись в ехидных ухмылках. Ышкыр пришёл в ужас, а его менее продуманные подданные дружно завопили: «Пусть поёт!».
Кто-то не вовремя вспомнил, как пел прошлого года пойманный гном вот так же поприжатый за горло. Орки потом ещё долго этот концерт поминали! Недобрым рыком. Хотя пара непристойных песенок, исполненных пленником после того, как ему споили пару жбанов старого самогона, прочно вошла в оркский фольклор. К ним даже добавили пару куплетов, в которых они, орки, добивают всех главных героев. Для большей правдоподобности.
Пока Ышкыр искал достаточно хитрый предлог, чтобы так и не услышать пения светлой, эльфийка посчитала, что с неё достаточно воплей. Или решила, что если пришло время умирать, лучше принять смерть под собственный голос, а не под грубые вопли орков.
И она запела.
Она запела о золотом солнечном свете, который сменяет звёздный на рассвете, и вдыхает жизнь в каждую травинку, в каждый цветок. О ветре, который пробуждает в душе свободу, что ведома каждому живому существу, о солёных брызгах, которые разносит ветер и белых облаках, что бегут вслед за теми, кто уплывает далеко-далеко и больше не возвращается назад.
У Ышкыра опустились руки.
Клинок больше не прижимался к горлу эльфийки. Бледно-золотистые цветы теперь не казались орку злом. На одно мгновение он захотел, чтобы солнечный свет больше не резал глаза, лесные запахи перестали быть настолько удушающими, а ветер показал ему путь к морю. Туда, куда можно уплыть не возвращаясь. И каждый мелкий орчонок в тронном зале в этот самый момент чувствовал тоже самое.
И никто из них не видел, как поющая эльфийка медленно поднялась с колен, на которые её швырнул тролль, и неслышимой походкой двинулась к выходу. И все расступались перед ней. Как солёные брызги моря перед серебристым кораблем.
И она ушла бы прочь, но уставший тролль так и не дошёл к своей пещере до того, как эльфийка начала петь. И вернулся.
Подкравшуюся к выходу девушку встретили двери, распахнутые чешуйчатой лапой. Раздался возмущённый рык озлобленного тролля, и голос у певицы сорвался. Очарование нежного голоса пропало и собравшиеся в тронном зале орки пришли в себя. И сильно пожалели о своей доверчивости.
Больше всех пожалел себя Главный орк – как же так, ведь знал, что ничего хорошего из эльфийского пения не выйдет!
На голову девчонке быстренько накинули мешок, а Ышкыр впал в депрессию – самолично с эльфийкой ему не справиться – душевных сил уже не хватает. На корм слизеню пускать рано, нужно ещё натаскать пленников, а гадость светлой нужно срочно устроить. И тут его осенило. Зачем решать проблему самому, если можно ловко переложить на чужие плечи? А он ещё так и не наградил храброго дроу за эффектное представление на арене. В конце-концов именно Главный орк собирал всё ставки. И после всеобщего проигрыша ему они и достались.
Велев швырнуть девчонку в одну камеру с дроу, Ышкыр почти успокоился. Недовольный тем, что ему так и не дали выспаться тролль накинул на проворную пленницу мешок и поволок в подземелье, грозно порыкивая на всех, кто попадался ему на пути и путался под ногами.
***
Эльвион потеряла сознание ещё когда тролль надел ей на голову ужасный, пахнущий какой-то мёртвенной затхлостью мешок.
Надежда выйти из подземелья живой и невредимой пропала, когда огромные каменные двери распахнулись перед ней и её волшебный голос, который никогда не подводил, престал повиноваться. А только звуки собственного голоса позволили очнуться от той картины, что стояла перед глазами всё это время – залитые кровью, лежащие на земле сородичи и эльфы из чужого клана.
Ещё вчера Эльвион казалось, что её долгая жизнь наконец-то изменится. Пусть и против воли. Нет, она сама согласилась выйти замуж за сына властителя Светозарного леса, чтобы положить конец древней вражде, которая тёмным проклятьем отравляла души и лесным эльфам и морским. Но Эльвион, как и все эльфы, желала бы быть с тем, кого искренне полюбит. И ей оставалось лишь уповать, что при встрече с лесным царевичем её сердце потянется к нему, как цветы утром к солнцу, как душа морского эльфа к заморским далям, как это бывает с каждым, кто безмерно, всепоглощающе счастлив.
И вот её провожатые – друзья и родичи, навсегда останутся в тесной горной долине, как и лесные эльфы, которые выехали встречать девушку по дороге в лесной край. А её, быть может, ожидает ещё более страшная судьба, чем тех, чьи сердца перестали биться пронзённые орочьими стрелами и кривыми ятаганами.
Сознание милосердно не хотело возвращаться к ней. Только слабое биение собственного сердца слышала эльфийка бессильно лежа на жёстком плече подземного тролля. А перед глазами царила мгла, ещё темнее той, что окружала её сейчас. Эльвион больше не пыталась вернуться к свету. Наверное, потому что ей некуда было возвращаться. Её собственный свет угасал. Тоска и горе способны убить даже бессмертного эльфа.
Сердитый на свою суровую судьбинушку и Главного орка тролль спустился в подземелье, открыл камеру смертников и спихнул мерзкую девчонку на каменную лавку, не потрудившись даже развязать мешок.
Но Эльвион этого не почувствовала, ведь эльфы могут уйти в последний чертог лишь по одному своему желанию.
***
Свартар услышал сердитое топанье тролля, как только тот открыл дверь на верхней площадке лестницы, ведущей в подземелье.
Дроу очнулся лишь утром и пожалел, что не подох на арене вместо неведомой твари, которую прикончил. Левая рука ничего не чувствовала, правый бок был ободран, а ощущения такие, словно потеряй он немного больше крови и уже бы не проснулся.
С тоской дроу подумал, что судьба и сегодня не подкинет ничего хорошего.
После провалившихся побегов он уже не был начеку каждую минуту в ожидании возможности, которая ему непременно подвернётся. Конечно, сам себе Свартар напоминал, что ещё рано сдаваться! Бой на арене немного развлёк его, дал на мгновение возможность вновь упиться той силой, что была частью его сути, его расы, его мировоззрения.
Но безумная мечта о безграничных льдах в краях вечной ночи уже не казалась настолько притягательной. Вместо нее всё чаще прокрадывались мысли о вечном покое.
