Так было. Стук копыт приближался по дороге, давно не знавшей торговых караванов и неизвестной даже сборщикам податей.
Плешивый старик-цыган придержал стремя гостя, помог ему соскочить с коня на сухое чистое место у покосившихся ворот и зацепил поводья за остатки коновязи у зарослей дикой малины. Сказал, что с конем ничего здесь не случится, и повел принца (нам ли не узнавать принцев) в глубь двора. Под высокую арку ворот, через вросшую в землю решетку с проржавевшей и упавшей с петель калиткой.
Плющ и дикий виноград затянули каменные башни. Прогнившие деревянные строения у стены провалились крышами внутрь себя. Когда-то их роскошные, красного дерева колонны восхищали... теперь эта резная роскошь не годилась и в камин захудалого трактира.
Расчищенная от хлама и высокой колючей травы дорожка вела внутрь башни, стоявшей посреди квадратного плаца, запертого по сторонам высокими стенами.
«Так давно не строят», — подумал образованный и начитанный принц, нагибаясь и входя в низкую дверь основания башни.
— Десять серебряных монет, ваше высочество, — цыган протянул руку, широкую и не слишком чистую.
— Что это за разговор смешной? Какие монеты? Я принц и приехал разбудить ее! — Принц нервничал и, кажется, был напуган.
— Десять монет, ваше высочество. Это только для принцев. Двадцать для ремесленников и тридцать для солдат и бродяг, если они, конечно, наберут столько в своих дырявых карманах и узнают дорогу сюда.
Плешивый цыган при внимательном рассмотрении оказался достаточно высоким, чтобы смотреть на принца сверху вниз. Его большие смуглые руки, низкий хриплый голос, тяжелый нож у пояса — все это было убедительно.
— Но мне рассказывали про спящий замок, старую колдунью и принцессу... Никто не говорил про деньги... — принц был платежеспособен, но глуп. Принцы. Оба этих качества были характерны для них. Иногда они были еще спесивы и грубы, а иногда пугливы, как этот, смешные усики которого топорщились и делали его похожим на задиристую карманную собачонку. По правде сказать, скучный и однообразный разговор:
— Ваше высочество найдет спящую принцессу на верхнем этаже башни. Вам не соврали. Она спит. Увы, только чудо может ее разбудить. У вашего высочества будет одна попытка, а небольшой сервисный сбор не сделает храброго принца беднее.
Бывало, что с цыганом спорили. Пугали. Один особенно важный и скупой рыцарь даже пытался напасть на него со своим огромным мечом...
Почему разговор о деньгах так выводил из себя всех этих богатых принцев и рыцарей? Небольшая, в сущности, сумма. Смешная плата за подвиг. И за то, что цыган кормил их лошадей, чистил дорожку к башне, менял у спящей красавицы постельное белье, убирал пыль в ее комнате и башне. На прошлой неделе вымыл окна и витражи. Косые разноцветные лучи солнца падали теперь на ее прекрасные светлые волосы, закрывавшие многочисленные подушки. Среди мягких подушек и одеял она спала. Маленькое чудо заброшенного замка. Прекрасная заколдованная принцесса. Невинная в своем неведении. Сказочная. Улыбавшаяся девичьим снам. Разве свидетельство чуда не стоит небольшой суммы на входе?
Принц фыркнул, топнул пару раз ножкой в замшевом сапожке с золотыми пряжками. Покосился на лестницу, ведущую вверх. Очевидно, прикинул свои расходы на поездку, трактиры и гостиницы. Пришел к разумному выводу — заплатить — и высыпал горсть монет из кошелька на стол. Цыган медленно пересчитал. Принц покраснел и добавил еще одну монету. Потом вздернул вверх подбородок и отправился по лестнице вверх. Цыган тяжело пошел следом за ним. Принц вприпрыжку одолел подъем и, стукнув пару раз кулачком в дверь (для приличия, разумеется), шагнул в комнату спящей красавицы.
Цыган со вздохом пересчитал уже стократно считанные ступени и сел перед прикрытой дверью. Он прекрасно знал, что там происходит. Слышал их монологи, плохие стихи собственного сочинения и купленные в ближайшей гостинице «магические заклинания», потом признания, потом… Цыган знал, что будет потом, и не хотел видеть это постыдное действо. Но и уйти он тоже не мог. Оставить спящую красавицу одну? С этим заносчивым избалованным аристократом? Невозможно.
Звуки, доносившиеся из комнаты, говорили о том, что красноречие принца исчерпано, поцелуй не произвел ожидаемого эффекта, а безнаказанность и желание легко преодолели сопротивление благородного воспитания. Зашуршали одеяла и шелковые покрывала, ритмично заскрипели пружины кровати.
Цыган закурил. Скрип прекратился, и после легкого шуршания на пороге появился запыхавшийся и растрепанный принц.
— Не проснулась! Я сделал все что мог! — принц покраснел. — Какая-то ошибка... Я настоящий принц, наследник За*льского королевства, мой благородный отец...
— Я помню вашего благородного отца.
Старик-цыган неуважительно перебил принца, кряхтя, поднялся со ступенек, бросил окурок в окно. Проследил, как маленький огонек упавшей звездочкой зашипел и погас в мутной глинистой луже. Повернулся к принцу:
— Я провожу ваше высочество до коновязи, дотемна вы будете в гостинице на Восточном тракте.
Принц, услышав про отца, еще больше покраснел, хотел что-то сказать... возразить или спросить, но стушевался и медленно пошел по ступенькам вниз, заправляя в нарядные брюки белую накрахмаленную рубашку в кружевах.
Запрыгнув в седло и почувствовав себя увереннее, принц, видимо, полностью оправился после конфуза. Не торопясь выехать за ворота, он оглядел высокие стены, развалины часовни и пришел к какому-то решению.
— Я, пожалуй, переночую в гостинице, а завтра к полудню приеду. Попробую еще раз.
Принц вызывающе посмотрел с высоты своего небольшого роста и дорогого коня на плешивого старика-цыгана.
Цыган вздохнул. Эта оригинальная мысль возникала почти у всех. Вернуться завтра или переночевать в башне… Или заехать снова после Пасхи...
— Одна попытка, ваше высочество. Для всех одна попытка.
Цыган не двинулся с места, вечерняя длинная тень от башни лежала на половине его лица. Темные глубокие провалы глаз. Седая короткая борода. Длинный уродливый шрам, рассекающий скулу (след меча того рыцаря, что не хотел платить).
— Если я еще раз увижу вас на пороге, то вытряхну из штанов и отрежу ваше драгоценное беспокойство. А потом подвешу этот жалкий трофей на воротах нашего славного замка. Доброго пути, ваше высочество. Не возвращайтесь.
Цыган говорил, положив правую руку на рукоять тяжелого ножа, подвешенного в кожаных ножнах к поясу. Говорил привычно, почти равнодушно и без всякой угрозы. Но принц почему-то не усомнился в правдивости и неотвратимости предупреждения. Не прощаясь, он развернул коня и умчался за ворота.
Когда стих стук копыт его быстрого и красивого коня, цыган развернулся и пошел в башню.
Там он поднялся в комнату принцессы. Бережно сменил измятые и испачканные простыни, не удивляясь тому, что воспитание королевских детей позволяет им влезать в постель прямо в сапогах. Губкой и теплой мыльной водой вытер безвольное прекрасное спящее тело. Привел в порядок ночную рубашку, задранную торопливым принцем. Укрыл спящую девушку чистым шелковым покрывалом и расчесал ее светлые волосы.
Принцесса снова улыбалась во сне. Ее волшебный сон остался с ней. Может быть, следующий принц или рыцарь будет счастливее? Или здесь вопрос не в удаче и даже не в голубой крови? В чем, если не в этом? Цыгану ли знать ответ на такие вопросы?
Старик сел на каменный пол у постели спящей красавицы и взял в свои большие грубые ладони ее маленькую руку. Теплая и нежная, словно маленькая птичка. Старик чувствовал, как бьется жилка на запястье. Чувствовал невинность и непричастность этой чудесной девушки к постыдному происходящему. Он знал, что когда-нибудь она откроет свои глаза, потянувшись и легко вздохнув, рассмеется новому дню. Он знал ее улыбку и верил, что смех ее будет таким ярким и звонким, что расцветут даже засохшие много лет назад розовые кусты у подножия башни. Увидят ли это его старые глаза?
Старик-цыган держал маленькую, хрупкую, беззащитную руку в своих горячих ладонях и видел себя много лет назад. Юного и переполненного мечтами на пороге этой самой комнаты. Видел запустение и грязь вокруг. Сгнившие матрацы, насекомых и грязную спящую девушку со спутанными, слипшимися волосами среди всего этого уродства. Он помнил, как, приблизившись, увидел ее сомкнутые веки и потрясенный, замер, когда улыбка тронула ее спящие губы. С ужасом заметил кровоподтеки на ее груди, следы грубых рук на бедрах и ягодицах...
Он не посмел прикоснуться к ней тогда. Он выбрасывал остатки сгнившей мебели из окна башни, когда на пороге комнаты появился очередной принц. А когда при взгляде на обнаженную спящую красавицу принц потянулся к застежкам своих брюк, молодой цыган, не задумываясь, всадил ему между лопаток длинный тяжелый нож. А потом сбросил тело из окна, прямо на груду сгнившей мебели.
Дни сменялись месяцами… годами. Волосы цыгана побила седина, спящая красавица по-прежнему притягивала искателей чуда и романтиков. Время не имело власти над ее красотой. А цыган так и не решился поцеловать ее прекрасные губы. Даже вытирая ее лицо после очередной постыдной попытки пробуждения. Даже тогда.
Совсем стемнело. Старик-цыган поужинал сыром и яблоками, привычно разрезая их своим ножом. Немного прокисшего красного вина из погреба замка спящей красавицы — это хороший вечер.
Дым его сигареты без фильтра поднимался к окнам на верхнем этаже башни. Словно его старое дыхание тянулось к ней, согревало ее… и не решалось войти. Так было.
Плешивый старик-цыган придержал стремя гостя, помог ему соскочить с коня на сухое чистое место у покосившихся ворот и зацепил поводья за остатки коновязи у зарослей дикой малины. Сказал, что с конем ничего здесь не случится, и повел принца (нам ли не узнавать принцев) в глубь двора. Под высокую арку ворот, через вросшую в землю решетку с проржавевшей и упавшей с петель калиткой.
Плющ и дикий виноград затянули каменные башни. Прогнившие деревянные строения у стены провалились крышами внутрь себя. Когда-то их роскошные, красного дерева колонны восхищали... теперь эта резная роскошь не годилась и в камин захудалого трактира.
Расчищенная от хлама и высокой колючей травы дорожка вела внутрь башни, стоявшей посреди квадратного плаца, запертого по сторонам высокими стенами.
«Так давно не строят», — подумал образованный и начитанный принц, нагибаясь и входя в низкую дверь основания башни.
— Десять серебряных монет, ваше высочество, — цыган протянул руку, широкую и не слишком чистую.
— Что это за разговор смешной? Какие монеты? Я принц и приехал разбудить ее! — Принц нервничал и, кажется, был напуган.
— Десять монет, ваше высочество. Это только для принцев. Двадцать для ремесленников и тридцать для солдат и бродяг, если они, конечно, наберут столько в своих дырявых карманах и узнают дорогу сюда.
Плешивый цыган при внимательном рассмотрении оказался достаточно высоким, чтобы смотреть на принца сверху вниз. Его большие смуглые руки, низкий хриплый голос, тяжелый нож у пояса — все это было убедительно.
— Но мне рассказывали про спящий замок, старую колдунью и принцессу... Никто не говорил про деньги... — принц был платежеспособен, но глуп. Принцы. Оба этих качества были характерны для них. Иногда они были еще спесивы и грубы, а иногда пугливы, как этот, смешные усики которого топорщились и делали его похожим на задиристую карманную собачонку. По правде сказать, скучный и однообразный разговор:
— Ваше высочество найдет спящую принцессу на верхнем этаже башни. Вам не соврали. Она спит. Увы, только чудо может ее разбудить. У вашего высочества будет одна попытка, а небольшой сервисный сбор не сделает храброго принца беднее.
Бывало, что с цыганом спорили. Пугали. Один особенно важный и скупой рыцарь даже пытался напасть на него со своим огромным мечом...
Почему разговор о деньгах так выводил из себя всех этих богатых принцев и рыцарей? Небольшая, в сущности, сумма. Смешная плата за подвиг. И за то, что цыган кормил их лошадей, чистил дорожку к башне, менял у спящей красавицы постельное белье, убирал пыль в ее комнате и башне. На прошлой неделе вымыл окна и витражи. Косые разноцветные лучи солнца падали теперь на ее прекрасные светлые волосы, закрывавшие многочисленные подушки. Среди мягких подушек и одеял она спала. Маленькое чудо заброшенного замка. Прекрасная заколдованная принцесса. Невинная в своем неведении. Сказочная. Улыбавшаяся девичьим снам. Разве свидетельство чуда не стоит небольшой суммы на входе?
Принц фыркнул, топнул пару раз ножкой в замшевом сапожке с золотыми пряжками. Покосился на лестницу, ведущую вверх. Очевидно, прикинул свои расходы на поездку, трактиры и гостиницы. Пришел к разумному выводу — заплатить — и высыпал горсть монет из кошелька на стол. Цыган медленно пересчитал. Принц покраснел и добавил еще одну монету. Потом вздернул вверх подбородок и отправился по лестнице вверх. Цыган тяжело пошел следом за ним. Принц вприпрыжку одолел подъем и, стукнув пару раз кулачком в дверь (для приличия, разумеется), шагнул в комнату спящей красавицы.
Цыган со вздохом пересчитал уже стократно считанные ступени и сел перед прикрытой дверью. Он прекрасно знал, что там происходит. Слышал их монологи, плохие стихи собственного сочинения и купленные в ближайшей гостинице «магические заклинания», потом признания, потом… Цыган знал, что будет потом, и не хотел видеть это постыдное действо. Но и уйти он тоже не мог. Оставить спящую красавицу одну? С этим заносчивым избалованным аристократом? Невозможно.
Звуки, доносившиеся из комнаты, говорили о том, что красноречие принца исчерпано, поцелуй не произвел ожидаемого эффекта, а безнаказанность и желание легко преодолели сопротивление благородного воспитания. Зашуршали одеяла и шелковые покрывала, ритмично заскрипели пружины кровати.
Цыган закурил. Скрип прекратился, и после легкого шуршания на пороге появился запыхавшийся и растрепанный принц.
— Не проснулась! Я сделал все что мог! — принц покраснел. — Какая-то ошибка... Я настоящий принц, наследник За*льского королевства, мой благородный отец...
— Я помню вашего благородного отца.
Старик-цыган неуважительно перебил принца, кряхтя, поднялся со ступенек, бросил окурок в окно. Проследил, как маленький огонек упавшей звездочкой зашипел и погас в мутной глинистой луже. Повернулся к принцу:
— Я провожу ваше высочество до коновязи, дотемна вы будете в гостинице на Восточном тракте.
Принц, услышав про отца, еще больше покраснел, хотел что-то сказать... возразить или спросить, но стушевался и медленно пошел по ступенькам вниз, заправляя в нарядные брюки белую накрахмаленную рубашку в кружевах.
Запрыгнув в седло и почувствовав себя увереннее, принц, видимо, полностью оправился после конфуза. Не торопясь выехать за ворота, он оглядел высокие стены, развалины часовни и пришел к какому-то решению.
— Я, пожалуй, переночую в гостинице, а завтра к полудню приеду. Попробую еще раз.
Принц вызывающе посмотрел с высоты своего небольшого роста и дорогого коня на плешивого старика-цыгана.
Цыган вздохнул. Эта оригинальная мысль возникала почти у всех. Вернуться завтра или переночевать в башне… Или заехать снова после Пасхи...
— Одна попытка, ваше высочество. Для всех одна попытка.
Цыган не двинулся с места, вечерняя длинная тень от башни лежала на половине его лица. Темные глубокие провалы глаз. Седая короткая борода. Длинный уродливый шрам, рассекающий скулу (след меча того рыцаря, что не хотел платить).
— Если я еще раз увижу вас на пороге, то вытряхну из штанов и отрежу ваше драгоценное беспокойство. А потом подвешу этот жалкий трофей на воротах нашего славного замка. Доброго пути, ваше высочество. Не возвращайтесь.
Цыган говорил, положив правую руку на рукоять тяжелого ножа, подвешенного в кожаных ножнах к поясу. Говорил привычно, почти равнодушно и без всякой угрозы. Но принц почему-то не усомнился в правдивости и неотвратимости предупреждения. Не прощаясь, он развернул коня и умчался за ворота.
Когда стих стук копыт его быстрого и красивого коня, цыган развернулся и пошел в башню.
Там он поднялся в комнату принцессы. Бережно сменил измятые и испачканные простыни, не удивляясь тому, что воспитание королевских детей позволяет им влезать в постель прямо в сапогах. Губкой и теплой мыльной водой вытер безвольное прекрасное спящее тело. Привел в порядок ночную рубашку, задранную торопливым принцем. Укрыл спящую девушку чистым шелковым покрывалом и расчесал ее светлые волосы.
Принцесса снова улыбалась во сне. Ее волшебный сон остался с ней. Может быть, следующий принц или рыцарь будет счастливее? Или здесь вопрос не в удаче и даже не в голубой крови? В чем, если не в этом? Цыгану ли знать ответ на такие вопросы?
Старик сел на каменный пол у постели спящей красавицы и взял в свои большие грубые ладони ее маленькую руку. Теплая и нежная, словно маленькая птичка. Старик чувствовал, как бьется жилка на запястье. Чувствовал невинность и непричастность этой чудесной девушки к постыдному происходящему. Он знал, что когда-нибудь она откроет свои глаза, потянувшись и легко вздохнув, рассмеется новому дню. Он знал ее улыбку и верил, что смех ее будет таким ярким и звонким, что расцветут даже засохшие много лет назад розовые кусты у подножия башни. Увидят ли это его старые глаза?
Старик-цыган держал маленькую, хрупкую, беззащитную руку в своих горячих ладонях и видел себя много лет назад. Юного и переполненного мечтами на пороге этой самой комнаты. Видел запустение и грязь вокруг. Сгнившие матрацы, насекомых и грязную спящую девушку со спутанными, слипшимися волосами среди всего этого уродства. Он помнил, как, приблизившись, увидел ее сомкнутые веки и потрясенный, замер, когда улыбка тронула ее спящие губы. С ужасом заметил кровоподтеки на ее груди, следы грубых рук на бедрах и ягодицах...
Он не посмел прикоснуться к ней тогда. Он выбрасывал остатки сгнившей мебели из окна башни, когда на пороге комнаты появился очередной принц. А когда при взгляде на обнаженную спящую красавицу принц потянулся к застежкам своих брюк, молодой цыган, не задумываясь, всадил ему между лопаток длинный тяжелый нож. А потом сбросил тело из окна, прямо на груду сгнившей мебели.
Дни сменялись месяцами… годами. Волосы цыгана побила седина, спящая красавица по-прежнему притягивала искателей чуда и романтиков. Время не имело власти над ее красотой. А цыган так и не решился поцеловать ее прекрасные губы. Даже вытирая ее лицо после очередной постыдной попытки пробуждения. Даже тогда.
Совсем стемнело. Старик-цыган поужинал сыром и яблоками, привычно разрезая их своим ножом. Немного прокисшего красного вина из погреба замка спящей красавицы — это хороший вечер.
Дым его сигареты без фильтра поднимался к окнам на верхнем этаже башни. Словно его старое дыхание тянулось к ней, согревало ее… и не решалось войти. Так было.
