Часть 1
Щупальце проскальзывает к волосатому лону, оттягивает его вверх, обнажая внутренние розовые губки. К ним приникает жаждущий рот огромного осьминога, и обхватывает нежные складки, и ласкает их языком, а кончик щупальца легонько играет на клиторе, елозит по нему, проходится вперёд и назад. Гибкие и мускулистые конечности обхватили бёдра, насильно раздвигают их, чтобы упругая голова размером с подушку глубже облобызала раскрытый вход.
Удовольствие затягивает, японская ныряльщица за жемчугом приподнялась навстречу. По её плечу тоже скользит щупальце, находит грудь, приподнимает. Тонкий кончик обвивается вокруг соска, потягивает – о, это уже второй осьминог, поменьше.
Он заботливо поддерживает белую шею, а его рот, длинный отросток, похожий на мужской орган, проникает между губ ныряльщицы. Та стонет с закрытыми глазами, ведь больший осьминог всё сильнее теребит её нижние губы. Похоже, он уже и внутрь влез – вон как вздулся живот у девушки, как страстно её пальцы сжали щупальце…
Рина брезгливо отодвинула от себя экран, который совал под нос Хонер. Гидролог потряс айфоном:
– Девятнадцатый век, «Сон жены рыбака», гравюра Хокусая – того самого, который нарисовал «Большая волна в Каганаве». Правда, мастер?
– Мастер! – фыркнула Рина, беря штурвал влево. Яхта кренилась, её нужно было вывести носом поперёк гребней. – Фантазия у него пашет. А об осьминогах тогда ничего и не знали. Что сифон делает между глаз? Это трубка для выброса воды, и находится она позади головы, возле мантийной щели. Рот у осьминога – вернее, клюв, располагается под головой, посреди розетки, где сходятся руки.
Рина пожала плечами, взглянула на бортовой компьютер, сверяя курс. Продолжила раздражённо:
– И зачем вообще моллюск будет приставать к млекопитающей? Головоногие при размножении берут свой сперматофор, цилиндрик с семенем, и вставляют в мантийную полость самки. Всё. Что нужно делать с человеческой женщиной, какие манипуляции доставят ей удовольствие, осьминог вряд ли разберётся.
Хонер склонился к самому уху Рины, так что пружинки пепельных кудряшек упали ей на плечи. Запах мужского пота шибанул в ноздри. Напарник прошептал:
– Ну я-то разберусь, не переживай. На яхте из людей теперь только мы с тобой, поставь её на автомат. Гляди, какой здесь, в рубке, уютный диванчик.
Рина отстранилась, строго посмотрела на гидролога:
– Ты женат, забыл? Кажется, ещё двадцать лет назад, в университетской подсобке, всё обговорили. Рабочие отношения…
Хонер снял синюю водолазку. Его подтянутый торс украшала татуировка: водолаз с трезубцем в руке восседает на коралловом троне. На каждом из плеч улыбалось по русалке, их роскошные груди вздымались, когда играли мускулы хозяина. По шее вилось нарисованное ожерелье из ракушек.
– Ракушек раньше не было, – отметила Рина. – Хорош, хорош. Одевайся, не мёрзни. У Гавайев будем, тогда и позагораешь.
Яхта «Илона» выходила из холодного Аляскинского залива. Её целью была подводная гора у побережья острова Ниихау, что в Гавайском архипелаге. Возле подножия этой горы покоился странный объект: правильный колокол пятидесяти метров диаметром. Прошлая экспедиция пыталась пробить его, но только обломала бур. Получилось отверстие с кроличью нору, человек в него влезть не мог.
Но на яхте было существо, способное протискиваться в самые узкие щёлки.
Хонер обиженно сопел, натягивая водолазку обратно. За годы знакомства это, наверное, стотысячная попытка обольстить бывшую подружку. Давно уже пора понять: дело совсем не в обстановке. И не в том, что Рине нравится кто-то другой.
Обычно её только раздражала мужская возня. Пыталась много раз, с тем парнем, с другим, но всегда – одно и то же: «ББП». Больно, быстро, а потом – проблемы.
Рина поручила штурвал Хонеру и спустилась по лесенке в салон. Справа вдоль стены протянулся полутораметровый аквариум. Внутри стоял осьминог, опираясь о дно кончиками щупалец. В таком положении он был ростом с человека, вытянутая голова – словно дыня, касалась поверхности воды.
Увидев Рину, Фьют встрепенулся, прижал к стеклу жёлтый глаз с горизонтальным зрачком. Прощёлкал:
– Мы скоро прибудем на место? Озарённые страдают без жилищ, каждый день акулы крадут малышей! Ты выполнишь обещание, без обмана?
Поселение разумных осьминогов располагалось на дне в Аляскинском заливе. Оно погибло из-за аварии на нефтяной платформе. Фьют был там Лучом Познания, большим начальником, и согласился отправиться в путешествие на корабле людей, чтобы найти убежище, где могут спрятаться от хищников остатки его расы. Он считал, что подводный колокол возле Гавайев – Тайный город древних «озарённых».
Рина остановилась перед аквариумом, стекло отразило цепкий взгляд синих глаз. Пригладила короткие белые волосы, улыбнулась:
– Две недели пути. А тебе не надоело сидеть в тесной клетке? Кажется, ты хотел посмотреть мою лабораторию?
Она старалась говорить равнодушно, не выдать своего потаённого желания.
Разумные осьминоги! Это же для науки ошеломительная вещь, взрыв. Какой у них мозг? Как устроены внутренние органы? Что позволяет октопус сапиенс жить по двадцать лет и дольше, хотя осьминоги Дофлейна едва дотягивают до пяти? Кроме трёх пальцев на каждой руке, возможно, есть ещё сюрпризы?
Ответы на все вопросы скрыты у Фьюта под мантией. Было до нервной дрожи интересно первой из учёных узнать его секреты.
– Ужасно надоело сидеть! – Он расцвёл оранжевыми звёздочками – обрадовался. Через лючок на крышке вылез на пол.
На воздухе октопус зажимал мантийную щель и дышал за счёт воды, которую набрал внутрь. По доскам Фьют полз довольно быстро, под тонкой кожей перекатывались бугры мышц. Она совершенно удивительным образом изменялась: то в мелкой зыби, как поверхность моря, то гладкая, блестящая.
Спустились в центральную носовую каюту, переделанную под нужды океанологии: слева – лабораторный стол со встроенной раковиной, напротив гудит вытяжной шкаф, висят закрытые полки для препаратов. У раковины заготовлена бутыль солёной воды; октопус не должен догадаться, зачем.
Рина поставила рядом склянки с плавающими в жидкости трепангами, морскими ангелами, голотуриями. Фьют за секунду открыл одну баночку и сунул щупальце внутрь – но тут же отдёрнул:
– Жжёт! Как же их изучать?
– Там формалин! Не лезь, куда не просят.
Рина отобрала препарат, отодвинула подальше. И достала кипу альбомов с засушенными рачками, креветками и брюхоногими моллюсками. Фьют пошёл жёлтыми полосами от возбуждения, трогал закрученные шипастые раковины, чёрные бусинки на длинных стебельках. Жители дальних морей приводили его в искренний восторг, октопус примостился на столе и листал сразу два альбома, каждый глаз рассматривал свою страницу.
От осьминога приятно пахло морской капустой и чем-то свежим, словно арбуз. Рина погладила основание щупальца. На ощупь кожа была влажной и слегка бархатистой, как женские половые губы с внутренней стороны. Фьют дёрнулся, оторвался от своего занятия и взглянул недоумённо.
Однако, пора и самой получить кое-какую информацию. Убрав коллекции, Рина показала серый прибор: как рация, только с экранчиком. Впереди торчал скруглённый датчик, смазанный гелем. Сказала небрежно:
– Это аппарат УЗИ, он сканирует ультразвуком тело и показывает, что внутри, смотри.
Провела по своей руке; на экране появилось 3D изображение кровеносных сосудов и кости.
Фьют отодвинулся, над глазами у него выскочили настороженные гвоздики. Сморщившись, сказал:
– Противно дребезжит. Убери.
Но Рина не собиралась отступать.
– Ты чувствуешь вибрацию воздуха? Как интересно! Можно тебя просканировать, это не больно? Если согласишься, обещаю наловить много свежей рыбы. Ну?
– Мне бы не хотелось…
Фьют глядел с тревогой, поджимал то одно, то другое щупальце. Ободрила его:
– Не трусь, всего лишь посмотрю, что у тебя там.
Она прислонила датчик к мантии, принялась водить. Мантия отстранялась, дёргалась. Под мускульной стенкой, в морской воде, которую Фьют набрал для дыхания, ходили пузыри; разобрать что-либо на изображении было невозможно. Рина с досадой попросила:
– Давай, посиди спокойно. И не дыши, не видно ничего.
– Гель отвратительный на вкус, – пожаловался Фьют. – И прибор гудит, словно сейчас разрежет. Благодарю за экскурсию. Не надо рыбы, мне бы обратно…
Он увернулся от аппарата, принялся сползать на пол.
Терпение Рины кончилось. Чтобы какой-то моллюск тут срывал исследования, командовал в её же лаборатории?! Она положила аппарат, сказала почти спокойно:
– Подожди, ещё не всё.
Попыталась вернуть октопуса на середину стола, однако присоски намертво впились в столешницу, Фьют вспыхнул алым:
– У твоей кожи вкус злости! Сердишься? Что я сделал не так?.. Пусти!
– Сейчас, проверю кое-какие догадки.
Поддела пальцами с двух сторон края мантии – и вывернула её наизнанку, словно носок. Вылилось литра четыре воды, но не страшно: в лаборатории есть гидроизоляция, УЗИ-аппарат тоже в плёнке.
Фьют беспорядочно забил щупальцами, защёлкал:
– Не убивай! За что?!. Пусти! Дышать…
Его жабры хлопали на воздухе, силясь вобрать хоть каплю. Рина полила их из бутылки, придержала дрожащее тело и попросила:
– Погоди, не бейся, я только посмотрю.
Она изумлялась: почки две вместо одной, главное сердце увеличено, печень очень странной формы для осьминогов. Все органы октопуса были плотнее, чем у диких собратьев, аккуратнее. Под тонкой мембраной сжимались и трепетали изумительные открытия, на две докторские хватит. Прощупать бы мозг, насколько он больше?
Фьют сбивчиво щёлкал:
– Обещала без опытов… Обещала помочь озарённым… Сама потрошишь… Обман, обман!
– Успокойся, помогу. Дай-ка гляну, что тут.
Она легонько провела сканером вдоль волнующихся жабр, скользнула к главному сердцу, которое лихорадочно стучало. Чернильная железа довольно маленькая, зато увеличена хрящевая капсула, которая оберегает мозг. Результаты передаются на компьютер, потом можно проанализировать.
– Больно, ничего не вижу, прошу тебя!.. – щёлкало уже еле слышно.
Сфотографировать бы… Но в следующий раз. Рина позволила мантии вывернуться обратно, обдала напуганного октопуса из бутылки.
Он упал на пол, мигом выскочил из дверей лаборатории, взлетел по лестнице – ничего себе прыть! Плюхнулся в аквариум и забился под свой замок из камней.
Не показался, даже когда ему принесли живого кижуча, малинового оттенка, горбатого, аппетитного. На вопросы Фьют больше не отвечал, вообще перестал разговаривать, и с Хонером тоже.
Через два дня Рина не на шутку забеспокоилась: а если повредила какой-то жизненно важный орган? Она ругала себя за прихоть: как маленькая, подайте мне строение октопусов. Самое важное спасти их, а изучать можно и потом; Фьют же – единственная ниточка, которая связывает людей и эту удивительную глубинную расу. Неужели Рина по-глупому обрезала её?..
Опустила обе ладони в аквариум: пусть октопус по запаху почувствует её раскаяние.
Он не реагировал. Руки закоченели в холодной воде. Наконец в щель замка настороженно выглянул жемчужный глаз.
– Увлеклась, прости, – попросила Рина. – Такого больше не будет, честно.
Наружу просочились щупальца, затем тело. Скоро Фьют встал в полный рост, покачиваясь и заложив руки назад. Он рисовал возле глаз чёрные полосы, словно хмурился. Щелчки звучали холодно:
– Ты не знаешь о нас ничего. И не понимаешь, насколько унизила меня. Наизнанку выворачивают лишь изменника, выставляют на главной площади, чтобы рыбы медленно выедали ему кишки. – Он опустил глаза. – Я беспомощен на вашем корабле, бежать мне некуда. Вы легко можете сделать со мной что захотите. Но и пленнику сообщают о казни заранее.
– Я не собиралась тебя унижать, – оправдывалась Рина. – И ты не пленник, мы же вместе идём искать Тайный город для озарённых, верно? Ну, не дуйся. Что надо сделать ради прощения?
Он словно ждал подобного вопроса, подался вперёд:
– Ты изучала меня. Я хочу изучить тебя. Без этой вашей одежды.
– Не-ет! – Рина отпрянула. Под ноги попался стул, чуть не свалилась.
Ничего себе хотелки у головоногого! Так и до японских гравюр дойдёт.
Но ведь Фьют совсем из другой таксономической группы существ. Моллюск просто не способен чувствовать влечение к человеку; значит, тут чистое любопытство учёного.
– Отказываешься? – Фьют потемнел, покрылся колючками. – Так и думал: ты не признаёшь во мне равного по разуму. Считаешь трепангом, как те, что заливаешь ядом в своих пробирках. Давай же, бери меня, заспиртовывай, или делай чучело. Зачем разговариваешь? Зачем подаёшь ложные надежды?
– Ничего не ложные, я сама у Гавайев ныряла и видела на колоколе барельеф с многощупальцевым осьминогом, печать ваших Древних. Вполне могут там быть пещеры, в которых укроется твой народ. – Она нахмурилась, покусала губы. – Хорошо. Можешь поизучать меня. В запасном гальюне. Но! – Она подняла ладонь. – Никаких поползновений внутрь тела. Отверстия – не для тебя, понял?
– Вполне понимаю…
– И ничего никому не говори. Особенно Хонеру!
– Я планировал составить описание, включить в отчёт.
– А, так ты планировал?!
– Надеялся.
Рина окинула Фьюта подозрительным взглядом: светло-охровый, в жемчужных глазах бегают взволнованные искры. Предвкушает новые открытия? Знакомое чувство. Вздохнув, согласилась:
– В семь вечера приму вахту, Хонер заляжет спать. Поставлю «Илону» на автоматику. Тогда.
– О, я успею подготовить устриц для записи!
Фьют расцвёл зелёным и жёлтым, как луг ранней весной. Он порылся под кастрюлей, достал ракушки, принялся перебирать. Те служили озарённым вместо флешек. Изредка досадливо щёлкал: устрицы заполнены информацией, свежих взять негде. Похоже, октопус и не мечтал, что ему разрешат «поизучать».
Правда, стоило ли?..
В семь тридцать Рина ушла с вахты, спустилась в трюм. Из носовой каюты, где жил Хонер, доносился храп. Вздохнув, отправилась через весь корабль в кормовой гальюн. Было всё больше не по себе; зря согласилась.
Она заперла обе двери – в каюту и в коридор, разделась. Хотя бы помыться надо перед исследованием.
Стала босыми ногами в стеклянную душевую кабинку, закрыла раздвижную дверку. Но воду включить не успела, как пара холодных струек потекли на шею, по плечам.
Задела нечаянно смеситель?
Рина глянула на кран: закрыт. А струйки уже пробирались вдоль позвоночника, непостижимым образом поднялись от живота к грудям. В недоумении она опустила глаза…
И подавилась воплем: щупальца! Три шоколадных кончика ползли к соску.
Рина крутанулась, сгребла в охапку тентакли вместе с их обладателем и шмякнула об пол. Хорошего шлепка не получилось: присоски цеплялись о стену.
Выскочив из кабинки, с силой задвинула дверцу, придавила мягкую конечность.
– Ай! – раздался щелчок. – Куда ты?!
Фьют. Конечно же, это он. Хорошо – не убила; а могла. Процедила сквозь зубы:
– Не смей ко мне подкрадываться!
Голос октопуса звучал обиженно:
– Ты обещала дать обследовать…
– Нет! – цыкнула Рина, лихорадочно влезая в джинсы.
– Тебе было приятно, я чувствовал по запаху, по движению крови. И уговор – не горсть планктона, по струе не пустишь.
Застегнув джинсы, Рина остановилась. Действительно ведь обещала, что послужит анатомическим пособием.
