Из очередного липкого сна меня вырвал плачь дочки. Встала, прошла к ней в комнатку и помогла сесть на горшок, потом снова уложила, поцеловала и укрыла одеяльцем. Уснула она практически сразу, оно и понятно – всего шесть утра и можно поспать еще пару часов. Ей, но не мне.
Оле почти три года и я начала собирать документы для определения ее в детский садик, у нее еще так удачно подошла очередь в этом году – на середину лета. Легче будет привыкнуть к новой обстановке, когда большую часть времени дети будут гулять. Так я думала раньше, до того момента когда посетила первый раз детского невропатолога для медицинской ккомиссии.
-Мария Юрьевна, у вашей Оли все признаки задержки психо–речевого развития. Вам необходимо пройти с ней обследования, а также консультацию у детского психолога и психиатра, – заявил врач, глядя на меня поверх своих очков.
-А последних двух зачем? – удивилась я и посмотрела на дочку. Оля играла с пирамидками разной формы на кушетке и вела себя тихо.
-Во-первых, вам их все равно нужно пройти для медкомиссии, во-вторых, исключить расстройство аутистического спектра. Вот направления на ЕЭГ дневного сна и РЭГ. Как все пройдете, снова запишитесь ко мне на прием, будем назначать препараты.
Из кабинета я выходила в раздраеных чувствах и не верила услышанному, внутри закипало негодование и злость. Решительно тряхнула головой и отправилась в регистратуру записываться на обследования, чтобы пройти их и убедиться в неверном диагнозе врача.
-У меня нормальный ребенок! Ну и что, что еще почти не говорит! Это ничего не значит! – возмущалась я вполголоса, пока стояла на остановке и ждала автобуса.
Нужный нам транспорт долго не подъезжал и Оля начала капризничать, то прыгала с недовольными восклицаниями, то начинала лезть ко мне в сумку в поисках своих любимых аскорбинок. Пришлось достать и дать ей витаминку, что бы она немного успокоилась и перестала недовольно притопывать ногой.
Позже вечером, наблюдая за игрой дочки, я размышляла о том, что нужно записаться к другому невропатологу, а то у этого врача из обычной больницы просто устаревшие взгляды. «Да, именно так и надо сделать!» решила я и полезла в интернет искать высококвалифицированного специалиста с кучей рекомендаций от уже посетивших его пациентов. Сходила, заплатила за консультацию и услышала все тоже самое, что мне сказала та женщина с усталым взглядом из обычной больницы. На все слова и замечания нового врача я недовольно хмыкнула и покинула кабинет. «Они все ошибаются! Оля просто не хочет говорить, вот и все!» Твердила я себе и снова искала во всемирной паутине нужную для себя информацию.
Дни летели один за другим, я бегала по врачам из перечня обходного листа и каждый раз отодвигала визит к детскому психологу и психиатру. Прошла назначенное обследование невропатологом, но ничего не поняла из всех тех медицинских терминов и отложила их пока подальше. Во многих поликлиниках сейчас оборудованы детские уголки с игрушками или множеством стульчиков и телевизором, по которому всегда идут мультики, и Оля с радостью устраивалась там, играя с пирамидками, кубиками, пазлами. Если же это был мультик, то дочка садилась и с интересом смотрела, а я облегченно выдыхала.
Сегодня я пришла на прием к офтальмологу и с ужасом поняла – детского уголка тут нет! Взглянула на Олю, которая хмуро осмотрела коридор без намека на телевизор или детского столика, и я молча простонала про себя. Все потому, что моя девочка не может сидеть в долгих очередях у кабинетов врачей, малышка начинает вскакивать, вырываться и убегать в направлении другого конца коридора. Мне приходится бежать за ней. Дочке весело, она задорно хохочет, довольная тем, что мама поддержала игру, а мне безумно стыдно за ее поведения, ведь на вид Оле все четыре, а поведение достойное ребенка полутора, двух лет. Особенно подобные выходки раздражают, когда очередь уже подходит и я начинаю злиться, порою доходит до встряхивания дочки и хлопка по попе, от этого на душе становится вдвойне противно, но терпения просто уже не всегда хватает. Я думала раньше, что многие дети так себя ведут, но все чаще начинаю замечать что нет – ее ровесники спокойно сидели рядом с мамами или бабушками и терпеливо ждали.
Когда долгожданная очередь уже подходит и я радуюсь, что этот кошмар закончился, беру малышку за руку, готовая войти в кабинет, а она начинает вырываться и падать на спину или живот прямо на холодную плитку пола. Поднимаю ее на руки, а она выворачивается и снова на пол. Умом понимаю, что это просто детская усталость, но чувство раздражения от этого не уходит и я снова начинаю злиться.
Наконец кошмар в коридоре закончился, мы в кабинете, садимся перед офтальмологом или другим специалистом. Дочка на коленях, а на столе для нее куча всего интересного: карты других детей, лопаточки в упаковках, молоточки, шариковые ручки. Все это, конечно же возбужденному детю хочется потрогать, а тетя-врач, как назло, не сразу приступает к осмотру. Она медлительно закрывает в компьютере предыдущего пациента и к твоему ребенку ее внимание обратится, в лучшем случае, через минуты две. Я-ху, у моей дочки целых две минуты! И снова стыдно.
Осмотр окончен, врач приступает к ответам на мои вопросы. Ребенок достигает пика возбуждения, обиженный тем, что ему ничего не дали посмотреть, сползает с колен на пол и снова разваливается на холодной плитке или начинает кататься по нему и ползать. Медсестра отмачивает традиционное: "Теперь пол мыть не надо". Хочется ее убить.
Решив все вопросы, стараясь удержать брыкающуюся, исполняющую на руках акробатические этюды дочку, а, в худшем случае ещё и вопящую от возмущения, покидаю кабинет. В коридоре к нам обращаются взгляды "очереди", половина сочувствующих, половина осуждающих, чаще старушек советской закалки. Хочется убить и тех и тех. Терпение уже достигло пика, а меня ещё ждёт одевание дочки и себя, путь до остановки, ожидание автобуса с танцами вокруг меня возбужденной малышки и сам автобус. Я люблю свою Олю, но люди, убейте меня.
В дни, когда нам никуда не нужно бежать, я сажусь за компьютер, оставшийся от мужа и пытаюсь поработать. В свое время, когда Оля еще только-только родилась, а я осталась одна с ребенком на руках, подруга посоветовала мне подработку в интернете. Со временем у меня стало получаться лучше и быстрее справляться с появившимися заявками, я стала брать еще заказы и получать от необычной работы вполне приличный заработок. Прибавьте к этому детское пособие и алименты от мужа, укатившего на заработки на север на три месяца и оставшегося там навсегда, встретив другую – молодую, раскованную и не располневшую из-за последних сроков беременности. Развели нас тихо и быстро, обязав Олега выплачивать алименты.
Сегодня работать не выходило. Мысленно прокручивала вновь и вновь события дня, готовая кричать на появившуюся полную луну прямо с балкона. Тяжелые слова психиатра прозвучали как выстрел: «Детский аутизм». Женщина была хорошим специалистом, о чем свидетельствовали многочисленные дипломы на стенах кабинета и огромный хвалебный список отзывов на сайте клиники. Сомневаться в ее словах не было смысла, но я не могла... Не могла! Вот взять и смириться с таким диагнозом? Никогда! Уложила дочку спать и села за компьютер, но не работать, а искать, снова и снова искать статьи о тех или иных методиках лечения подобного рода расстройства у детей. Информации и статей было множество, хвалебных описаний различных центров в городе тоже. Провела за изучением всего, что удалось найти, полночи и утром еле встала. Нам предстояло пройти сегодня медико–педагогическую комиссию по определению Оли в садик – обычный или специальный. На последнем я зло скрипнула зубами, решительно тряхнула головой и направилась в умываться.
В зеркале отразилась молодая женщина: средний рост, спортивная фигура, немного растрепанные темно-русые волосы по плечи, серые глаза, небольшая родинка под правым глазом и бледные губы. Улыбнулась сама себе и потянулась за зубной пастой. «Ничего! Сейчас умоюсь и буду готова идти и радовать собой весь мир!» бодро подумала я и услышала как открылась дверь комнаты Оли. Дочка встала и направилась искать меня, а найдя, радостно улыбнулась и тоже потянулась к своей щетке. Чистить зубы она любит, а вот причесываться – не очень.
До сегодняшнего дня я куда только с Олей не ездила и какие только процедуры не проходила. От массажа пришлось отказаться сразу, так как она не хотела просто лежать и терпеть и выражала свой протест хорошим криком и визгом, да таким, что массажистка сама от нас отказалась. В платной группе подготовки к садику на пятом занятии меня отвела в сторону администратор и заговорила о возврате уплаченных за занятия денег и отсутствия у них необходимого специалиста для моей дочки. В логопедическом центра Оле понравилось и она сама в него бежала, когда видела знакомое крыльцо. Там с ней все занятия проводили в игровой форме и в разных кабинетах. Чего там только не было: и на моторику, и на внимание, и на подражание и много чего еще, но потом мы сходили к их психологу. Женщина по наблюдала за дочкой, попробовала с ней позаниматься и вызвать разные реакции, а после отвела ее обратно в кабинет на занятия, попросив меня задержаться. Нет, их центр не отказывался заниматься с малышкой, просто мне объяснили весь спектр программы по коррекции поведения и на что будет делаться основной уклон, а еще – сколько все это будет стоить. Спорить и утверждать, что Оля вполне обычный ребенок, я не стала. Предпочла промолчать и обдумать все дома, от дочки не отказались, с ней готовы были заниматься, но вот только по программе адаптации детей с психическими расстройствами и именно это слово царапало и жгло мое сознание, мое нежелание смириться с необычностью родного дитя. Тряхнула головой, отгоняя ненужные сейчас мысли, и направилась готовить завтрак.
На комиссию была очередь, но небольшая – всего двое детей перед нами, что очень радовало. Я в этот раз захватила с собой питье, печенье и игровой планшет с развивающими играми и музыкой из мультфильмов. Ожидание в этот раз прошло легче, а вот сам результат меня снова превратил в ощетинившегося иголками дикобраза. Вынесли заключение молча, попросив расписаться в его получении в журнале и все. Прочла и возмутилась! Да как так? Почему в коррекционный садик? Решительно взяла Олю за руку и снова вошла в кабинет за ответами на свои вопросы.
– Успокойтесь, – раздался мужской голос сбоку от сидевших в ряд четырех женщин.
Я повернулась взглянуть на новое лицо в кабинете – пожилой мужчина в очках и с таким взглядом в самую душу, что я шумно выдохнула и села, а собеседник говорил долго, много и не используя заумных медицинских терминов. Объяснял на примере дочки и другого ребенка, что уже сидел в кабинете и выполнял задания. Попросил понаблюдать и сравнить, успокаивали уверял, что в другом садике Оле будет комфортно и что группы там по количеству детей совсем маленькие, что в каждой свой логопед и дефектолог, а еще личный психолог в самом садике. Говорил о программе адаптации и снова объяснял все спокойным и доверительным голосом, заглядывал в глаза, тепло улыбался и опять просил посмотреть на дочку. Я слушала и смотрела, запоминала и.. успокаивалась. Моя буря улеглась сама собой, нет я не смирилась с заключением, вот только спорить с этим мужчиной не было никакого желания. Кивнула и покинула кабинет.
Когда до дома оставалось каких-то сто метров Оля заканючила, потянула на детскую площадку. Я подчинилась. Спорить с дочкой сейчас не было ни сил, ни желания.
Проследив взглядом за тем, как счастливый ребенок забирается в ближайшую песочницу и устраивается недалеко от мальчика в синей кепочке, я устало опустилась на скамейку напротив. В голове вертелись слова врача об особенностях моей Оли и необходимости специализированного сада. Почему-то вспомнилось, как я, будучи ещё беременной, мечтала отдать дочку в музыкальную школу или танцевальную студию. Танцевальную студию? Мне стало смешно. Это шило не может усидеть на месте и минуты… Гиперактивность, аутизм, задержка психо-речевого развития. И все эти страшные слова о ребенке, которого я так ждала! Надежды рушились, в душе расползалась противное чувство обречённости и тоски. Я – сильный человек, но даже сильные люди порою доходят до последней черты.
– Добрый вечер…
Я вздрогнула, поворачиваясь на звук приятного женского голоса. Голос принадлежал высокой блондинке. Незнакомка кивнула на место рядом со мной:
– Вы позволите?
– Да, конечно…
Я перевела взгляд на Олю. Дочка с большим энтузиазмом расшвыривала по сторонам песок, хорошо хоть до мальчика не дотягивалась.
Блондинка опустилась рядом, снова посмотрела на меня:
– Заранее прошу извинить за странный вопрос, ваша дочь, она особенная?
Фраза прозвучала, как реплика из фильма о мутантах.
– Что вы имеете в виду?
– Вы аутисты, – незнакомка решила не ходить вокруг да около.
Меня передёрнуло от этого слова. Хотелось послать любопытную блондинку куда подальше, но я сдержалась, кивнула:
– Мы только с комиссии.
Женщина участливо покачала головой:
– А мы с этим диагнозом уже три года живём… Ратмир, нельзя! Брось! "Кака"!
Мальчик в кепочке, потянувший было в рот найденный в песке камень тут же его выбросил, издав свистящий звук, энергично помахал ладонями у лица и снова вернулся к прежнему занятию.
Оля тоже трясла так руками. Я посмотрела на блондинку, но уже с большим вниманием. С мамой аутиста я общалась впервые.
Женщина смущённо улыбнулась:
– Звучит как команда собачке, но по-другому он не воспримет, чем короче инструкция, тем лучше.
Надо запомнить.
Ситуация очень напоминала встречу случайных попутчиков в купе поезда. Эту маму я видела здесь впервые и вполне возможно больше никогда не увижу, поэтому могу смело расспрашивать о чем хочу.
– И как вы справляетесь?
– С ребенком? – уточнила блондинка.
Мне хотелось ответить: "С собой," – но стало стыдно и я, просто, кивнула.
Женщина по-доброму усмехнулась, на ее лице расцвела радостная улыбка:
– О, Ратмирчик – чудо…
Чудо потянул в рот ещё один камень. Блондинка повторила "команду", "кака" снова послушно вернулась в песочницу.
– Сколько вам лет? – поинтересовалась я.
– Шесть.
Шесть? Ребенок вел себя как трехлетний. Мою Олю ждёт то же…
– Знаете, что удивительно в аутистах? Они все разные, нет даже двух похожих, – произнесла женщина, словно прочитав мои мысли. – А сколько вам?
– Три.
На лице женщины снова расцвела добродушная улыбка. Мне бы ее позитивный настрой.
– И вас совсем не беспокоит ненормальность вашего ребенка? – решилась я на главный вопрос.
– Особенность, – поправила мамочка, – мой Ратмир особенный.
Я не стала спорить, повторила вопрос меняя "ненормальность" на "особенность".
– Честно, – женщина посмотрела на ребенка с нескрываемой нежностью, – поначалу свыкнуться с неприятным диагнозом сына было непросто. Мы с мужем здоровые люди, к зачатию, вы уж извините за такие подробности, тщательно готовились: пили витамины, проходили врачей, даже питались правильно. И по родственникам у нас все чисто, никаких отклонений...
Женщина на мгновение замолчала, ее улыбка стала печальной:
– А тут такой удар. И причину никто толком объяснить не может. Врачи говорят: гипоксия плода. Но беременность протекала хорошо у меня даже токсикоза не было.
Оле почти три года и я начала собирать документы для определения ее в детский садик, у нее еще так удачно подошла очередь в этом году – на середину лета. Легче будет привыкнуть к новой обстановке, когда большую часть времени дети будут гулять. Так я думала раньше, до того момента когда посетила первый раз детского невропатолога для медицинской ккомиссии.
-Мария Юрьевна, у вашей Оли все признаки задержки психо–речевого развития. Вам необходимо пройти с ней обследования, а также консультацию у детского психолога и психиатра, – заявил врач, глядя на меня поверх своих очков.
-А последних двух зачем? – удивилась я и посмотрела на дочку. Оля играла с пирамидками разной формы на кушетке и вела себя тихо.
-Во-первых, вам их все равно нужно пройти для медкомиссии, во-вторых, исключить расстройство аутистического спектра. Вот направления на ЕЭГ дневного сна и РЭГ. Как все пройдете, снова запишитесь ко мне на прием, будем назначать препараты.
Из кабинета я выходила в раздраеных чувствах и не верила услышанному, внутри закипало негодование и злость. Решительно тряхнула головой и отправилась в регистратуру записываться на обследования, чтобы пройти их и убедиться в неверном диагнозе врача.
-У меня нормальный ребенок! Ну и что, что еще почти не говорит! Это ничего не значит! – возмущалась я вполголоса, пока стояла на остановке и ждала автобуса.
Нужный нам транспорт долго не подъезжал и Оля начала капризничать, то прыгала с недовольными восклицаниями, то начинала лезть ко мне в сумку в поисках своих любимых аскорбинок. Пришлось достать и дать ей витаминку, что бы она немного успокоилась и перестала недовольно притопывать ногой.
Позже вечером, наблюдая за игрой дочки, я размышляла о том, что нужно записаться к другому невропатологу, а то у этого врача из обычной больницы просто устаревшие взгляды. «Да, именно так и надо сделать!» решила я и полезла в интернет искать высококвалифицированного специалиста с кучей рекомендаций от уже посетивших его пациентов. Сходила, заплатила за консультацию и услышала все тоже самое, что мне сказала та женщина с усталым взглядом из обычной больницы. На все слова и замечания нового врача я недовольно хмыкнула и покинула кабинет. «Они все ошибаются! Оля просто не хочет говорить, вот и все!» Твердила я себе и снова искала во всемирной паутине нужную для себя информацию.
Дни летели один за другим, я бегала по врачам из перечня обходного листа и каждый раз отодвигала визит к детскому психологу и психиатру. Прошла назначенное обследование невропатологом, но ничего не поняла из всех тех медицинских терминов и отложила их пока подальше. Во многих поликлиниках сейчас оборудованы детские уголки с игрушками или множеством стульчиков и телевизором, по которому всегда идут мультики, и Оля с радостью устраивалась там, играя с пирамидками, кубиками, пазлами. Если же это был мультик, то дочка садилась и с интересом смотрела, а я облегченно выдыхала.
Сегодня я пришла на прием к офтальмологу и с ужасом поняла – детского уголка тут нет! Взглянула на Олю, которая хмуро осмотрела коридор без намека на телевизор или детского столика, и я молча простонала про себя. Все потому, что моя девочка не может сидеть в долгих очередях у кабинетов врачей, малышка начинает вскакивать, вырываться и убегать в направлении другого конца коридора. Мне приходится бежать за ней. Дочке весело, она задорно хохочет, довольная тем, что мама поддержала игру, а мне безумно стыдно за ее поведения, ведь на вид Оле все четыре, а поведение достойное ребенка полутора, двух лет. Особенно подобные выходки раздражают, когда очередь уже подходит и я начинаю злиться, порою доходит до встряхивания дочки и хлопка по попе, от этого на душе становится вдвойне противно, но терпения просто уже не всегда хватает. Я думала раньше, что многие дети так себя ведут, но все чаще начинаю замечать что нет – ее ровесники спокойно сидели рядом с мамами или бабушками и терпеливо ждали.
Когда долгожданная очередь уже подходит и я радуюсь, что этот кошмар закончился, беру малышку за руку, готовая войти в кабинет, а она начинает вырываться и падать на спину или живот прямо на холодную плитку пола. Поднимаю ее на руки, а она выворачивается и снова на пол. Умом понимаю, что это просто детская усталость, но чувство раздражения от этого не уходит и я снова начинаю злиться.
Наконец кошмар в коридоре закончился, мы в кабинете, садимся перед офтальмологом или другим специалистом. Дочка на коленях, а на столе для нее куча всего интересного: карты других детей, лопаточки в упаковках, молоточки, шариковые ручки. Все это, конечно же возбужденному детю хочется потрогать, а тетя-врач, как назло, не сразу приступает к осмотру. Она медлительно закрывает в компьютере предыдущего пациента и к твоему ребенку ее внимание обратится, в лучшем случае, через минуты две. Я-ху, у моей дочки целых две минуты! И снова стыдно.
Осмотр окончен, врач приступает к ответам на мои вопросы. Ребенок достигает пика возбуждения, обиженный тем, что ему ничего не дали посмотреть, сползает с колен на пол и снова разваливается на холодной плитке или начинает кататься по нему и ползать. Медсестра отмачивает традиционное: "Теперь пол мыть не надо". Хочется ее убить.
Решив все вопросы, стараясь удержать брыкающуюся, исполняющую на руках акробатические этюды дочку, а, в худшем случае ещё и вопящую от возмущения, покидаю кабинет. В коридоре к нам обращаются взгляды "очереди", половина сочувствующих, половина осуждающих, чаще старушек советской закалки. Хочется убить и тех и тех. Терпение уже достигло пика, а меня ещё ждёт одевание дочки и себя, путь до остановки, ожидание автобуса с танцами вокруг меня возбужденной малышки и сам автобус. Я люблю свою Олю, но люди, убейте меня.
В дни, когда нам никуда не нужно бежать, я сажусь за компьютер, оставшийся от мужа и пытаюсь поработать. В свое время, когда Оля еще только-только родилась, а я осталась одна с ребенком на руках, подруга посоветовала мне подработку в интернете. Со временем у меня стало получаться лучше и быстрее справляться с появившимися заявками, я стала брать еще заказы и получать от необычной работы вполне приличный заработок. Прибавьте к этому детское пособие и алименты от мужа, укатившего на заработки на север на три месяца и оставшегося там навсегда, встретив другую – молодую, раскованную и не располневшую из-за последних сроков беременности. Развели нас тихо и быстро, обязав Олега выплачивать алименты.
Сегодня работать не выходило. Мысленно прокручивала вновь и вновь события дня, готовая кричать на появившуюся полную луну прямо с балкона. Тяжелые слова психиатра прозвучали как выстрел: «Детский аутизм». Женщина была хорошим специалистом, о чем свидетельствовали многочисленные дипломы на стенах кабинета и огромный хвалебный список отзывов на сайте клиники. Сомневаться в ее словах не было смысла, но я не могла... Не могла! Вот взять и смириться с таким диагнозом? Никогда! Уложила дочку спать и села за компьютер, но не работать, а искать, снова и снова искать статьи о тех или иных методиках лечения подобного рода расстройства у детей. Информации и статей было множество, хвалебных описаний различных центров в городе тоже. Провела за изучением всего, что удалось найти, полночи и утром еле встала. Нам предстояло пройти сегодня медико–педагогическую комиссию по определению Оли в садик – обычный или специальный. На последнем я зло скрипнула зубами, решительно тряхнула головой и направилась в умываться.
В зеркале отразилась молодая женщина: средний рост, спортивная фигура, немного растрепанные темно-русые волосы по плечи, серые глаза, небольшая родинка под правым глазом и бледные губы. Улыбнулась сама себе и потянулась за зубной пастой. «Ничего! Сейчас умоюсь и буду готова идти и радовать собой весь мир!» бодро подумала я и услышала как открылась дверь комнаты Оли. Дочка встала и направилась искать меня, а найдя, радостно улыбнулась и тоже потянулась к своей щетке. Чистить зубы она любит, а вот причесываться – не очень.
До сегодняшнего дня я куда только с Олей не ездила и какие только процедуры не проходила. От массажа пришлось отказаться сразу, так как она не хотела просто лежать и терпеть и выражала свой протест хорошим криком и визгом, да таким, что массажистка сама от нас отказалась. В платной группе подготовки к садику на пятом занятии меня отвела в сторону администратор и заговорила о возврате уплаченных за занятия денег и отсутствия у них необходимого специалиста для моей дочки. В логопедическом центра Оле понравилось и она сама в него бежала, когда видела знакомое крыльцо. Там с ней все занятия проводили в игровой форме и в разных кабинетах. Чего там только не было: и на моторику, и на внимание, и на подражание и много чего еще, но потом мы сходили к их психологу. Женщина по наблюдала за дочкой, попробовала с ней позаниматься и вызвать разные реакции, а после отвела ее обратно в кабинет на занятия, попросив меня задержаться. Нет, их центр не отказывался заниматься с малышкой, просто мне объяснили весь спектр программы по коррекции поведения и на что будет делаться основной уклон, а еще – сколько все это будет стоить. Спорить и утверждать, что Оля вполне обычный ребенок, я не стала. Предпочла промолчать и обдумать все дома, от дочки не отказались, с ней готовы были заниматься, но вот только по программе адаптации детей с психическими расстройствами и именно это слово царапало и жгло мое сознание, мое нежелание смириться с необычностью родного дитя. Тряхнула головой, отгоняя ненужные сейчас мысли, и направилась готовить завтрак.
На комиссию была очередь, но небольшая – всего двое детей перед нами, что очень радовало. Я в этот раз захватила с собой питье, печенье и игровой планшет с развивающими играми и музыкой из мультфильмов. Ожидание в этот раз прошло легче, а вот сам результат меня снова превратил в ощетинившегося иголками дикобраза. Вынесли заключение молча, попросив расписаться в его получении в журнале и все. Прочла и возмутилась! Да как так? Почему в коррекционный садик? Решительно взяла Олю за руку и снова вошла в кабинет за ответами на свои вопросы.
– Успокойтесь, – раздался мужской голос сбоку от сидевших в ряд четырех женщин.
Я повернулась взглянуть на новое лицо в кабинете – пожилой мужчина в очках и с таким взглядом в самую душу, что я шумно выдохнула и села, а собеседник говорил долго, много и не используя заумных медицинских терминов. Объяснял на примере дочки и другого ребенка, что уже сидел в кабинете и выполнял задания. Попросил понаблюдать и сравнить, успокаивали уверял, что в другом садике Оле будет комфортно и что группы там по количеству детей совсем маленькие, что в каждой свой логопед и дефектолог, а еще личный психолог в самом садике. Говорил о программе адаптации и снова объяснял все спокойным и доверительным голосом, заглядывал в глаза, тепло улыбался и опять просил посмотреть на дочку. Я слушала и смотрела, запоминала и.. успокаивалась. Моя буря улеглась сама собой, нет я не смирилась с заключением, вот только спорить с этим мужчиной не было никакого желания. Кивнула и покинула кабинет.
Когда до дома оставалось каких-то сто метров Оля заканючила, потянула на детскую площадку. Я подчинилась. Спорить с дочкой сейчас не было ни сил, ни желания.
Проследив взглядом за тем, как счастливый ребенок забирается в ближайшую песочницу и устраивается недалеко от мальчика в синей кепочке, я устало опустилась на скамейку напротив. В голове вертелись слова врача об особенностях моей Оли и необходимости специализированного сада. Почему-то вспомнилось, как я, будучи ещё беременной, мечтала отдать дочку в музыкальную школу или танцевальную студию. Танцевальную студию? Мне стало смешно. Это шило не может усидеть на месте и минуты… Гиперактивность, аутизм, задержка психо-речевого развития. И все эти страшные слова о ребенке, которого я так ждала! Надежды рушились, в душе расползалась противное чувство обречённости и тоски. Я – сильный человек, но даже сильные люди порою доходят до последней черты.
– Добрый вечер…
Я вздрогнула, поворачиваясь на звук приятного женского голоса. Голос принадлежал высокой блондинке. Незнакомка кивнула на место рядом со мной:
– Вы позволите?
– Да, конечно…
Я перевела взгляд на Олю. Дочка с большим энтузиазмом расшвыривала по сторонам песок, хорошо хоть до мальчика не дотягивалась.
Блондинка опустилась рядом, снова посмотрела на меня:
– Заранее прошу извинить за странный вопрос, ваша дочь, она особенная?
Фраза прозвучала, как реплика из фильма о мутантах.
– Что вы имеете в виду?
– Вы аутисты, – незнакомка решила не ходить вокруг да около.
Меня передёрнуло от этого слова. Хотелось послать любопытную блондинку куда подальше, но я сдержалась, кивнула:
– Мы только с комиссии.
Женщина участливо покачала головой:
– А мы с этим диагнозом уже три года живём… Ратмир, нельзя! Брось! "Кака"!
Мальчик в кепочке, потянувший было в рот найденный в песке камень тут же его выбросил, издав свистящий звук, энергично помахал ладонями у лица и снова вернулся к прежнему занятию.
Оля тоже трясла так руками. Я посмотрела на блондинку, но уже с большим вниманием. С мамой аутиста я общалась впервые.
Женщина смущённо улыбнулась:
– Звучит как команда собачке, но по-другому он не воспримет, чем короче инструкция, тем лучше.
Надо запомнить.
Ситуация очень напоминала встречу случайных попутчиков в купе поезда. Эту маму я видела здесь впервые и вполне возможно больше никогда не увижу, поэтому могу смело расспрашивать о чем хочу.
– И как вы справляетесь?
– С ребенком? – уточнила блондинка.
Мне хотелось ответить: "С собой," – но стало стыдно и я, просто, кивнула.
Женщина по-доброму усмехнулась, на ее лице расцвела радостная улыбка:
– О, Ратмирчик – чудо…
Чудо потянул в рот ещё один камень. Блондинка повторила "команду", "кака" снова послушно вернулась в песочницу.
– Сколько вам лет? – поинтересовалась я.
– Шесть.
Шесть? Ребенок вел себя как трехлетний. Мою Олю ждёт то же…
– Знаете, что удивительно в аутистах? Они все разные, нет даже двух похожих, – произнесла женщина, словно прочитав мои мысли. – А сколько вам?
– Три.
На лице женщины снова расцвела добродушная улыбка. Мне бы ее позитивный настрой.
– И вас совсем не беспокоит ненормальность вашего ребенка? – решилась я на главный вопрос.
– Особенность, – поправила мамочка, – мой Ратмир особенный.
Я не стала спорить, повторила вопрос меняя "ненормальность" на "особенность".
– Честно, – женщина посмотрела на ребенка с нескрываемой нежностью, – поначалу свыкнуться с неприятным диагнозом сына было непросто. Мы с мужем здоровые люди, к зачатию, вы уж извините за такие подробности, тщательно готовились: пили витамины, проходили врачей, даже питались правильно. И по родственникам у нас все чисто, никаких отклонений...
Женщина на мгновение замолчала, ее улыбка стала печальной:
– А тут такой удар. И причину никто толком объяснить не может. Врачи говорят: гипоксия плода. Но беременность протекала хорошо у меня даже токсикоза не было.
