ПРОЛОГ
— Если ты спрячешься сейчас, господь покарает тебя, бледный блин! — Пригрозил монах луне, что незапно прикрылась облаком, и долгая извилистая лента дороги едва не погрузилась в темноту.
Как ни тяжело было в его возрасте, старик не сбавлял шага, и когда задыхался совсем, приободрялся молитвами да прижимал сильнее к груди объёмный сверток, будто он и давал силы идти дальше.
У каменной, увитой жадным плющом арки старик остановился. Перед тем, как войти, поднял глаза к небу и наскоро перекрестился:
— Прости меня, но я не знаю, как по-иному остановить все это. Помоги мне, молю Тебя, ибо все это только во благо Твоих недостойных детей...
И белый туман, что полз со стороны склепов, поглотил неуклюже ступающую сгорбленную фигуру.
Высокие своды собора пожирал мрак, и только лунные лучи дрожали в воздухе, пробиваясь из дыр в потолке и стенах. Везде был разлит мертвый блеск серебра. Вьюн, точно змей, опутывал массивные колонны, на полуосыпавшихся от времени фресках извивались демоны и антропоморфные сущности.
Осторожно ступая по разбитому, с островками травы полу, монах дошел до алтаря и возложил сверток на аналой.
Лунный свет оживил бурую вязь древних страниц.
— Ot` remas it tiirib` a` sertyrogg`er`re... — вознёсся к куполу сдавленный голос. — Vasde`omolisa`e`khet da sterdem`as il me lix`ea`les… Sao reos` sao ste.
Монах осмотрелся и вслушался в образовавшуюся тишину. Цикады и ночной шелест листвы не были слышны.
"Неужели все настолько просто?" — подумал монах и вздрогнул, когда опрокинулся свечной держатель и, дребезжа, покатился по разбитому мозаичному полу.
Но тишина исчезала. В нарастающем шуме старик ясно различал голоса... Сам храм пульсировал в такт вспышкам хоровых распевов, будто приветствуя что-то, что очнулось и теперь ворочалось в подземном ложе.
— Не может быть… Этого не может быть... Все должно быть по-другому!.. – В ужасе старый монах спрятался за каменный алтарь и закрылся руками. Но нечто вдруг повалило его, распластав на полу, и невидимые пальцы разжали челюсти с гнилыми зубами.
В смятении хрипя и извиваясь старик видел, как темная тень, приблизившись, долго рассматривала его, затем сорвала крест, и, сжав в кулаке точно виноградную гроздь, выдавила расплавленное серебро прямо в открытую глотку.
Крик потерялся в царящем вокруг грохоте и радостном богомерзком ликовании...
ЧАСТЬ I
Глава 1
Стук в дверь повторился. Леста села на кровати, собираясь с мыслями: кого принесло в такую погоду и в такое время? Девушка нырнула в холодные башмаки, и, завернувшись в шаль, прошаркала к двери.
Часы показывали без четверти четыре, и девушка с неспокойным сердцем прильнула к дубовой двери.
— Кто там? — спросила она.
Сквозь царапающийся дождь и раскатистый удар грома мужской голос отвечал:
— Меня предупредили, что вы предпочитаете принимать клиентов в ночное время. Есть дело.
Разве она с кем-то договаривалась на сегодня?
— Слушайте, я не для того тащился в такую ночь, за город, почти в лес, чтобы получить отказ! Открывайте! Я хорошо заплачу. Очень хорошо.
Помаявшись, Леста открыла дверь.
На пороге стоял высокий человек в тёмной, абсолютно сухой одежде. Через порог странный гость переступил только после того, как получил приглашение войти.
— Я бы хотел, чтобы вы разложили мне карты, — сказал он.
— Кто вам меня посоветовал?
— Оставим имена в стороне. Так будет лучше.
Леста больше почувствовала, что гость неприятно улыбнулся. Лицо его было будто размыто.
Леста пригласила незнакомца к столу, зажгла старую масляную лампу и достала карты, но разложила их по рассеянности рубашками вверх. Досадно прикусив губу, она перевернула одну из карт, но там... опять была изнанка! Девушка не верила своим глазам: карты, доставшиеся ей еще от прабабки, не хотели ничего говорить! Незнакомец внимательно следил за ней и ухмылялся.
— Что-то не так? Молчат? – он достал из кармана увесистый звенящий мешочек. — Может это их разговорит?
Глаза Лесты загорелись от такого количества золота, но карты упрямо молчали.
— Позвольте, я погадаю вам по руке, —растерянно предложила Леста.
Костлявая рука с огромным, как жирный паук, черным перстнем была омерзительна, и едва Леста склонилась, чтобы рассмотреть линии, вцепилась девушке в горло и отбросила к стене.
Каминное пламя зловеще вспыхнуло.
Черный человек ступал медленными шагами, но Леста не могла убежать, даже подняться! Руки жглись об пол, словно он весь раскалился до бела. Незнакомец поставил на грудь девушки ногу, и Леста завизжала от нестерпимой боли. Она слышала, как шипит ее кожа, а огромный черный исполин вдавливал тело все глубже в расплавленный пол:
— Признайся, что ты ведьма! – гремел голос. — Признайся, что ты ведьма!..
Собравшись силами девушка сделала рывок вверх…
***
Как разбуженный покойник в гробу, Леста поднялась, вся в поту и тяжело дыша.
Солнечный свет заливал маленькую комнатку, за окном пели птицы и ветер шелестел в кронах порыжевших яблонь и вишен.
Трясущимися пальцами Леста утерла лоб, посмотрела на кота, наблюдавшего за жужжавшей у самого потолка пчелой, и вновь с головой спряталась под старым лоскутным одеялом. Еще один такой кошмар, и она сойдет с ума.
Кот, заметивший, что хозяйка проснулась, оставил пчелу и сунул мордочку под одеяло, урча и тыкаясь мокрым носом. Сброшенный с кровати, он запрыгнул снова, начал топтаться, и в конце концов приступил к волосам. Путаясь в темной гриве, кот чмокал, фыркал и чихал до тех пор, пока из-под одеяла не донеслось унылое:
— Да встаю я, встаю!
Спасть хотелось невероятно – почти до трех ночи Леста прождала даму, которая должна была еще в полночь прийти за заказом. Однако желание вернуть мужу былую ретивость оказалось не слишком сильным. Надо было все-таки взять предоплату.
Кот призывно мяукнул и выглянул из кухни.
— Иду я, иду! — вздохнула Леста.
Леста с завистью смотрела на довольного кота. Молоко, которое теперь лакал Маркус, было последним. Еды в доме не осталось, денежная заначка стремительно таяла, и сегодняшний заказ, на вознаграждение за который она так рассчитывала, стоял себе на полочке, и уже завтра его можно было вылить, как простую дурно пахнущую воду.
Леста осмотрелась. Конечно, в доме нашлось бы немало достойных вещей – старые часы, статуэтки, книги, но... Вряд ли кто-нибудь согласится купить хотя бы подсвечник из проклятого, некогда чумного дома.
И все же, пока деньги имелись. А значит Лесте предстояла прогулка в ненавистный до зубного скрежета город.
Прода от 03.01.2022, 09:32
ГЛАВА 2
Городской рынок Селефаиса, небольшого портового города на юге Намаскарийской Империи, мало чем отличался от иных рынков. Гул, суета, в одно ухо кудахчет курица, в другое нахваливают только что собранную бруснику, дородные руки суют под нос кругляши сыра и пучки свежей зелени. Но пахнет все одинаково – перебивает въедливый запах тины и начинающей гнить на солнце рыбы.
Раздраженная вонью и слишком жаркой для сентября погодой, стража пряталась в тени и процеживала людскую массу лениво-пренебрежительным взглядом.
Но вот один из стражников толкнул другого, кивнув в сторону девушки в черном капюшоне и небольшой корзинкой на тонкой, в темной перчатке руке. Бурно зашушукались при этом появлении и местные торговки. Одна из пышнотелых рыночных дам злобно шепнула соседке.
— Гляди-гляди. Как только наглости хватает подолом своим черным мести. Точно говорю, теперь молоко скиснет. Точно тебе говорю, скиснет! Давно бы в мешок и сжечь. Уродище…
— Угу-угу. Лет так двадцать назад не церемонились бы... — вторила другая.
Девушка кинула на торговок надменный взгляд. Лет двадцать назад после таких слов на их месте бы уже дули животы две жабы... — и прошла дальше.
Привыкшая к подобным словестным укусам в спину, Леста повторяла цель: молоко, хлеб. Своеобразное заклинание отвлекало от всего вокруг, в том числе от идущего позади ребенка, так же шушукающегося с матерью.
— Мам, а мам. А меня ведьма может сейчас унести?
— Не говори ерунду. День на дворе. Вот если не будешь молиться и хорошо себя вести, то унесет.
— А бабушка говорила, что у этой ведьмы такой рот, потому она живьем детей глотала, и вот он и разорвался до ушей. Это правда?
— Тихо ты! — одернула мать.
«Хлеб, молоко… А потом домой, домой, домой. К Маркусу. И можно три дня не выходить в город. Нет, четыре! Неделю бы здесь не появляться!» — твердила Леста себе, стиснув зубы и рукоять корзины.
Но когда неугомонная девчонка шепотом спросила, если ведьму все-таки решат когда-нибудь сжечь, можно ли ей будет посмотреть...
— Это чем же я тебе так досадила, милая? – обернулась Леста.
— Отойди, бестия! – орлицей закрыла собой дочку мать и сжала нательное распятие.
— Нет, пусть скажет, за что меня надо сжечь? Дитя, ты чего спрятался? Отвечай. Думаешь, спрячешься от меня? — Леста как кошка чуть отпрыгнула в сторону, девочка взвизгнула и уткнулась в подол матери.
— Иди, куда шла!.. – срывался голос женщины. — Уйди, я позову стражу!
— Ты ведьма, ты бесовское отродье, — пропищала девочка, — я тебя не боюсь! Твое место на костре, как и твоих богомерзких теток!
Леста перевела взгляд на побелевшую мать.
— А это разговоры явно не ребенка. Слушай, дитя, — поймав круглый от страха взгляд, проговорила она вязко и на распев. — Я приду к тебе ночью, когда весь дом будет спать. И ты заснешь. И тогда я положу в твой маленький ротик огромного, мохнатого черного паука! Он пролезет тебе в живот, и будет медленно грызть тебя изнутри…
Леста вытянула вперед тонкую в черной сетке руку, провела в воздухе черными когтями и рассмеялась.
Все будто взорвалось: девочка заревела в голос, мать кричала и успокаивала визжащую дочь, торговки кудахтали, прохожие негодовали, требуя немедленно расправится с ведьмой. Будучи наготове стража быстро оказалась возле девушки.
Прода от 04.01.2022, 22:03
***
Старший следователь Трибунала Агорд Мориоц перебирал листы и что-то бурчал под нос, как делают люди, глубоко погруженные в работу. Это был человек приятной внешности, лет около пятидесяти, с седыми, собранными в хвост волосами, но еще темными бровями и бесцветными глазами, посаженными так глубоко, что казалось, будто смотрит он откуда-то из темноты.
Когда в дверь кабинета постучали, следователь, не отвлекаясь, бросил: «да-да», но, увидев вошедшую, отшвырнул бумаги.
— Опять? — покрываясь бурыми пятнами, Мориоц гаркнул густым басом. — Я предупреждал, еще раз и я лично засуну тебя в петлю?! Что больше не буду прикрывать твои выходки. Ты забыла, что на тебе и так висит долг почти в полторы тысячи золотых? Это за последние пять лет.
Леста скрестила на груди руки и демонстративно отвела взгляд на ряды книг.
— Смотри на меня, когда с тобой разговаривают! Хочешь, я тебе скажу, что будет дальше? Когда эта сумма станет две тысячи, тебе поставят клеймо и отправят на рудники, готовить стряпню для каторжников днем, и забавлять их ночью. Ты этого хочешь? – привстал он из-за стола, - этого ты хочешь?!
— А что мне делать? – возмутилась Леста. — Бургомистр меры не знает. Посмотри на мои долги, половина из них это проценты за неуплату! У меня было всего три каких-то дрянных штрафа, и я честно попыталась их оплатить. Но этот грабительский процент, и мой долг увеличился раз в десять! Да мне за три жизни столько не заработать!
Мориоц изумленно повел бровью.
— Три дрянных штрафа?.. А напомнить, моя дорогая, за что были штрафы?
Леста завела глаза и опять отвернулась.
– Сто десять, сто пять, одиннадцать! Сказать кому страшно, только ведовской девяностой не хватает! Одна статья и всё, с такой предысторией можно сразу на костер. Скажи спасибо мне, если бы не я, то висели бы не три дрянных штрафа, а ты!
— Спасибо, — прошипела Леста и пристально посмотрела в глаза следователя.
Мориоц опустился в кресло, откинул голову и потер виски. Каждый раз, когда Леста оказывалась в его кабинете, он клялся, что теперь-то уж бросит ее в камеру, теперь-то он припомнит ей все...
И вот сейчас он смотрел на нее —наглую, вызывающе одетую и размалеванную, разглядывающую массивные перстни на длинных, с уродливо зарубцевавшейся кожей пальцах — и не понимал, чего хочет больше: вырвать щипцами ей угольные когти или обнять...
Мориоц разворошил бумаги на столе и протянул Лесте исписанный, в кляксах лист.
— Вот. Читай.
— Что опять? Я погладила корову и та сдохла через неделю? Или серой вдруг запахло, когда в хлебную лавку вошла? О внешнем виде, о поведении, непосещении воскресных служб я тоже…
Леста пробежала по бумаге ехидным взглядом, и улыбка ее дрогнула. Она подняла глаза.
– Кто это написал?..
— Не видишь? Внизу же: со слов N, — ответил Мориоц и, забрав листок, зачитал: —...Мною было подслушано, как она сказала, что «инквизиция состоит из изворотливых, скользких и лицемерных тварей…" Я попыталась пристыдить падшую душу, ведь если твоя совесть чиста и вера в верховного Бога нашего непоколебима и тверда, то Инквизиция будет надежным защитником и добрым другом. И бояться не придется. На что ведьма рассмеялась. К вечеру у меня поднялся жар и прошел только после посещения храма, — Мориоц сделал выразительную паузу. — Я одного не понимаю. Ты самоубийца или сумасшедшая?
Леста молчала, понурив голову. То, что мысли эти были ее, она не сомневалась, но кто при ее мизерном круге знакомств мог настрочить такой донос?
От внезапного колокольного звона она поморщилась:
— Что это? Рановато для конца службы?
— Успокойся. У бургомистра жена на сносях. Он обещал, если наконец родится наследник, то все семь соборов бить будут.
Мориоц вышел из-за стола и закрыл окно.
–Леста, я прошу тебя. Все, что угодно. На меня срывайся, даже на Трибунал. Но ни слова больше об инквизиции. Ты же знаешь, что это такое.
— Как и ты, — процедила Леста и, не дождаясь разрешения, покинула кабинет.
Мориоц, оставшись наедине, налил себе вина и залпом опрокинул бокал. Нужно было непременно закончить дела сегодня, потому что завтра, как и последующие несколько дней, будет не до этого. Бургомистр не поскупится. А кто на хмельную голову занимается бумагами?
Лесте смешно было подумать, сколько шуму наделало рождение какого-то слюнявого младенца. Под несмолкаемый колокольный звон семи соборов Селефаиса люди суетились в Трибунале, в центре города, бежали куда-то... Одни были встревожены, другие растеряны, третьи воодушевленно крестились соборным крестам.
Когда же в воздухе засвистели хлысты и выросшие из ниоткуда стражи на лошадях, принялись загонять без того перепуганную толпу на городскую площадь, Лесте стало окончательно ясно – наследник тут ни при чем.
Со всех сторон в пыли и визге полосовало слух одно и то же слово, способное выбить испарину на лбу у любого, кто помнил о событиях двадцатилетней давности: Верховная Инквизиция.
Прода от 07.01.2022, 21:41
ГЛАВА 3
Дверь небольшого, увитого порыжевшим плющом домика, что на самой опушке леса, резко отворилась. Асе, что населяло старый сервант, звякнуло, со стены упал веник засушенного шалфея.
— Еще не хватало... Только не это... Нет, нет, нет!!
Леста влетела на кухню и, стуча зубами и стакан, разом выпила воду. Мысли метались, как в агонии, сердце билось в горле.
