Жил в одном селении парень по имени Кобин. Был он ладен собой – и высок, и пригож, и умелец такой, что всякий его руки нахваливал. Девушки парня стороной не обходили, всё норовили то рядом присесть, то перед ним своими умениями похвалиться.
Только сердцу не прикажешь, толстой косой и узорчатой вышивкой глаза не закроешь. Всё чаще замечали девицы, что не их, веселушек и красавиц, он привечает, а тихую и скромную сиротку Нелюбу, которая была приживалкой в одном богатом доме.
Что ни утро, едва солнце покажется, отправлялась Нелюба то по воду, то грядки полоть, то в лес грибы-ягоды собирать. Идёт с ней и хозяйская дочь Радинка. У Нелюбы рубаха старенькая, серенькая, ноги босы, на шее скромная ниточка с тусклыми бусинками. Радинка в наряде цветном, ботиночках мягких, бусы огнём горят. У Нелюбы глаза серые, точно дождливое небо, да косица скромная, а Радинка синими очами сверкает, толстой косищей на всю улицу хвастает.
Только Кобин на Радинку и не смотрел вовсе, от скромной Нелюбы глаз оторвать не мог.
- Душа у неё светится, - говорил он матери, ругавшей сына за глупые мечтания. – Взгляну на Нелюбушку – и сердце радуется. Добрая она, ласковая, со стариками приветливая, с ребятнёй управляется ловко. А уж рукодельница – всем на зависть.
Качала головой мать, хмурился отец – не безотцовщину-бесприданницу, сироту горькую сыну он в жёны искал. Уж если брать невестку в дом, так сильную и здоровую, а с такой тростинки что взять? И дитя выносить не сможет – не дай боги переломится! Только разве же можно упрямство молодости переспорить?
Мудрыми были родители Кобина, да дед подсказал, да соседи присоветовали. Одним словом, решили отправить парня князю послужить. Силёнок ему хватало, младший брат при родителях оставался – всё не без помощника. А в дальних краях, глядишь, или позабудет о своей Нелюбе, или другую невесту найдёт – боярышню, а то и княжну какую.
Что поделать? Не годится почтительному сыну против родительской воли идти. Покорился.
И как пришло время князю дань платить, так и отправился с полюдьем ратником обещанным.
Вечером перед отъездом долго прощался Кобин с Нелюбой. Всё говорил ей слова ласковые, уверял, что вернётся вскорости, и просил его дожидаться, замуж, за кого укажут, не ходить.
Обещала Нелюба друга своего день и ночь помнить, ни на кого не променять, не позариться. Так и встретило их солнце зимнее, невесёлое. Кобин на завалинке сидит, Нелюба голову ему на плечо положила, и у обоих слёзы на глазах блестят, точно не на год прощаются, а на веки вечные.
Долго ли, коротко ли странствовал Кобин, а сердце его всё к дому родному тянулось. Выпало раз за море ехать – царю южному подарки от князя везти. Глаз парень от волн игривых оторвать не может – всё они ему улыбку Нелюбы напоминают.
За морем девицы одна другой краше – белолицы, черноглазы, волосы шёлковым полотном стелются. День-деньской сидят взаперти в палатах каменных, от солнца жгучего красоту свою оберегают, сласти разные холодными напитками запивают да на инструментах диковинных музыку бренчат.
Многие вои восторга от тех девиц сдержать не в силах, за морем ради них остаться готовы. Кобин и не смотрит в их сторону – Нелюба в сердце его живёт, её серые глаза душу греют.
Вернулась из-за моря дружина поредевшая. Посердился князь немного, да велел в новый поход собираться – в степи кочевников хитрых погонять, что на землю чужую лезть вздумали.
Добралась дружина до места, зорко вдаль глядят – не покажется где враг? Один Кобин не о врагах думает. Глядит он на колышущееся бескрайнее поле золотистое, а перед глазами опять его Нелюба. Так и кажется, что не земля перед ним бескрайняя, а подруга милая свои косы распустила. Даже жалко конём красоту эту топтать.
Посмеиваются над парнем вои опытные, чувствуют тоску в сердце его. Один водицей студёной охладиться посоветует, другой – девку-полонянку ему подсовывает, третий и вовсе насмешничает. Никого не слушает Кобин, только дни считает – долго ли ему ещё князю служить.
Год-другой ветром пролетели. Верой и правдой Кобин князю служит. Многими дарами награждали его, много пленниц прекрасных приводили. Боярские да купеческие дочки своих глаз от парня не отводят. Только никто и ничто ему не нужно. Улыбнётся порой Кобин, поблагодарит за щедрый дар – и выберет из всех каменьев самоцветных и мечей калёных простенькое колечко, которое только девке деревенской нечёсаной и дарить. Девицам-красавцам слово ласковое скажет да в сторону отойдёт – ни к одной его не тянет. Усмехаются в усы опытные вои – совсем парнишка ума не нажил!
Так пять лет промелькнули. Из статного парня превратился Кобин в могучего мужчину. Плечи широкие, грудь такая, что можно паруса вместо ветра одним выдохом надувать. Силушки в нём – трёх коней на плечах снесёт и не крякнет.
Вот отслужил он свой срок князю. Пришла пора Кобину домой возвращаться. Как ни уговаривал его воевода, ни в какую парень остаться при дружине не желает – счастье своё, говорит, в родимой деревне оставил. Собрал он пожитки, подарки немудрёные, потрепал коня верного по шее да побрёл пешочком к родному селению.
Долго ли, коротко ли шёл, да под вечер одного дня добрался.
Смотрит по сторонам – всё как прежде. Дома стоят, из труб дымок вьётся. Под заборами гуси гогочут, ребятишки их хворостинами гоняют. У колодца девки хохочут, никак домой воду нести не соберутся.
Кобина-то поначалу и не признали. Он полдороги до дома пройти успел, пока кто-то не охнул вслед: княжеский вой вернулся! И сазу шум утих, даже гуси, кажется, шёпотом загоготали. Странно это показалось Кобину, да ничего не сказал он – торопился скорее с отцом-матерью поздороваться да к Нелюбе бежать.
Шустрые мальчишки уже весть принесли – все домашние высыпали на улицу его встречать. Отец по плечу хлопает, мать в рубашку слёзы льёт, младшие братишки на спине висят. И все что-то говорят, лопочут. Только никого Кобин не слышит. По сторонам оглядывается да хмурится всё сильнее.
Мать его, наконец, в дом завела. Кобин только мешок заплечный на пол скинул да и спрашивает:
- А что же Нелюба меня встречать не вышла? Али её с каким поручением к соседям услали?
- Ну, не успел в дом войти, уже свою голодранку поминаешь, - рассердилась мать. – Ты сперва в баньку сходи, дух чужой с себя сгони, потом садись к столу, тогда обо всём и поговорим.
Не стал Кобин с матерью спорить. Да только так быстро из бани выскочил, точно его там батюшка банный веничком подгонял. Сел за стол да молчит, на мать смотрит. Видит та, что уж никак не отвертеться, седа рядом и тихо стала рассказывать:
- Вторая весна пошла, как ты в княжеские вои ушёл. Напал на село мор лютый – на каждом дворе, почитай, одного-двух захватил. И у меня девчоночку новорожденную лихорадки забрали. Один только дом болезнь стороной обошла. Побежали мужики тогда к бабке-знахарке, чтобы научила, как беду отвратить и селение наше защитить. Она и научила…
Замолчала мать, а Кобин ни жив ни мёртв сидит. Так и хочется матери сказать: замолчи, не говори. А она уж сама продолжает:
- Пришли ночной порой мужики в тот дом толпой да и велели хозяину плату лихорадкам отдавать. А плата сам знаешь, какая – девка красивая да нарядная. Старосте свою-то Радинку жалко отдавать было, он и указал на Нелюбу.
Мать, вздрогнув, замолчала. На улице забеспокоились собаки, услыхав глухой вой. А Кобин, схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, всё выл от горя. Пять лет он хранил верность своей любимой, а оказалось, что мороку. И даже тёплая материнская рука не могла утишить его горя.
- Где? – только и смог вымолвить он.
- На высоком берегу реки, где все праздники справляем.
Поднялся Кобин да пошёл, куда ему указали.
Долго мерил он шагами за века вытоптанную до песка полянку, то вновь хватаясь за голову, то ожесточённо взвывая. Только под утро накрыл его сон, да такой глубокий, что девки, пошедшие наутро в лес за поздними грибами, никак не могли его разбудить.
Кинулись к знахарке – та велела везти его скорее к ней. Долго над ним колдовала, бормотала что-то себе под нос, травы в огне сжигала – да чего только ни делала, а не приходит Кобин в себя.
Позвала знахарка тогда его родителей и говорит:
- Болезнь с вашим сыном всем давно известная приключилась – тоскою прозывается. Никак мне из его сердца тоску не убрать, но могу я в каменную бронь одеть его сердце, чтобы мог Кобин дальше жить, о своей потере не печалясь.
Погоревали родители Кобина. Не хотелось им, чтобы у сына их сердце окаменело, да деваться некуда – в семье помощник нужен. Так и согласились они.
Опять запела, забормотала знахарка, травы жечь стала. Всех из дома прогнала, чтобы магии её не мешали. Неведомо, что старуха творила, да только наутро вышел Кобин от неё живой-здоровый.
Про Нелюбу он больше ни слова ни у кого не спросил, да и на других девок совсем смотреть перестал. Правду сказала знахарка: сердце в нём словно закаменело, в глазах зимняя ночь поселилась. Хоть и Кобин, а другой он стал для своих родичей, точно чужак пришлый. На кого взглянет – мороз по коже продирает.
Сколько-то пожил так Кобин в селении. Тихо плакала мать, жалея своего сына, но не зная, чем ещё ему помочь. Тяжело вздыхал отец, не узнавая парня. Стали люди его сторониться. И вот однажды ночью Кобин просто встал и ушёл из дома. Никто не видел, в какую сторону он отправился. Никому он сам не сказался.
Совсем постарели мать с отцом от горя. Как ни хотели сына дома удержать, а от судьбы, знать, не уйдёшь. Видно, на роду ему написано в чужом краю сгинуть.
В селении поговорили о пропавшем парне, да скоро позабыли о нём. Только на ночь теперь детишкам рассказывали сказки не только про Бабу Ягу и Бессмертного Кощея, но и про парня, который потерял свою возлюбленную и обзавёлся каменным сердцем, чтобы о ней не тосковать. Да наказывали: одним юным девицам по лесам не бродить, чтобы под руку Каменному Сердцу не попасться. Он ведь теперь в каждой девке свою погибшую суженую ищет, а коли не находит, убивает.
Сто лет с тех пор прошло – а может и больше. Никого уж в живых не осталось из тех, кто живым человеком Каменное Сердце помнил. Стали и страшную сказку забывать.
Вот однажды ясным летним утром собрались в лес девицы за ягодами. Лукошками запаслись, хлебом да водицей – и отправились полянки ягодные искать. Далеко от дома забрели, в самую чащу. Здесь и птицы будто чужие, поют песни незнакомые, и кажется, что звери из-за каждого куста выглядывают.
Жмутся девушки друг к дружке, сразу все страшные сказки вспомнили. Трясутся, а сами посмеиваются над своим испугом: никак Каменное Сердце кто-то испугался?
Вдруг заскрипели деревья, затряслась земля, небо почернело. Завизжали девицы, лукошки побросали и помчались скорее прочь всей толпой. Лишь одна за ними поспеть не могла. Была она от рождения хромая – одна ножка короче другой получилась. Ходила-то и дела исправляла Кривуша ловко, а вот бегать не могла. Спряталась она под раскидистой елочкой и затихла.
Смотрит – идёт по лесу молодой мужик. Собою пригожий, высокий и широкоплечий. А на лице точно маска застыла, из глаз зимняя стужа льётся. И кажется, что эти страшные глаза всё и всех насквозь видят.
- Выходи, я знаю, что ты здесь, - обычным человеческим голосом сказал он.
Делать нечего – вышла Кривуша из своего укрытия, глаза опустила.
- Что же ты, - спрашивает мужик, - с сестрицами своими не убежала?
- Я бегать не умею, - чуть осмелев, ответила. – Одна нога у меня другой короче с рождения. Знать, мать, когда меня носила, часто на одной ноге стояла, вот и уродилась я неправильная.
- Пойдём, что ли, до светлого леса тебя провожу. А то не ровен час, на братца моего серого набредёшь. Уж он-то разговаривать с тобой не будет – мигом разорвёт.
- А кто же ты, молодец, будешь? – удивилась таким разумным речам Кривуша.
- Был-то я человеком, - усмехнулся он в ответ. – Да лечила меня знахарка от тоски смертной, а превратила, сама того не ведая, в чудовище безродное. Жил-то я в здешних местах, девицу одну любил, в жёны её брать собирался. Только отдали её без моего ведома лихорадкам в жертву. С той поры и мне жизни не стало.
Ахнула про себя Кривуша, догадалась, кто с ней речи ведёт, но ни звуком страха своего не выдала.
- Как же беде твоей помочь, добрый человек? – спросила.
- Уж и не человек я давно, девица.
- Каждый человек, кто страдает да сердце имеет.
- Сердце? Вот оно – моё сердце.
И вдруг схватился рукой за грудь и вырвал из неё камень. Светится тот камень мягким светом да вздрагивает тихонько, точно и впрямь сердце бьётся.
Отшатнулась от него Кривуша, вскрикнула испуганно. А Каменное Сердце своё сердце назад в грудь убрал и говорит печально:
- И пока сердце моё мёртвым бьётся, нет мне ни покоя, ни свободы. Крепко, знать, та знахарка меня заговорила. Что ж, девица, от этого место и сама до дома доберёшься, не заплутаешь.
Развернулся и в чаще леса скрылся, только опять всё вокруг затряслось да заскрипело.
Только поздним вечером вернулась домой Кривуша. Мать уж по ней и откричала, а глядь – бредёт потихоньку, лукошко с ягодами несёт.
Стали её расспрашивать – что да как, отчего задержалась да кто девок в лесу напугал. Кривуша или молчит, или посмеивается, мол, зверь за кустами прошёл, а они со страху чего себе только не выдумали.
Слушать-то её слушали, да не сильно верили. Кое-кто вообще говорил, что из лесу не девка, а дух чужой вернулся, потому никому ничего и не рассказывает. Седьмица прошла, а ничего не меняется – как чужая стала дочь. Мать её опять в слёзы ударилась, да знающие люди присоветовали – отвести Кривушу к знахарке, чтобы та дурной дух из неё выгнала.
Деваться некуда – стали собираться, угощения старухе готовить. Рано утречком отец лошадку запряг, дочь посадил да повёз в соседнее село, к знахарке местной. А Кривуша точно и рада этому. Впервые с того дня, как из лесу одна вернулась, оживилась, заулыбалась.
Знахарка – бабка старая, пополам согнувшаяся, на Кривушу посмотрела, мужика послушала-послушала, да и прогнала его из избушки своей.
- Ну, - говорит, - сказывай, девица, что за дума тебя гложет.
Кривуша, всё как было, той и поведала.
- Нелёгкая у тебя задача, - посидев, заговорила старуха. – Сердце жара лишить просто, да вновь заставить его ожить – о таком я и не слыхала. Много по нашим землям душ обиженных бродит, а Каменное Сердце – страшнее всех. Он по любимой своей страдает так, что горы слезами горючими плачут, а ты спасти его вздумала. Себя-то потерять не боишься?
- Ах, бабушка, себя потерять не страшно, страшно горе чужое в душе своей носить. А я, как Каменное Сердце повстречала, так и ночей сплю – его жалею.
- Что ж, коли не побоишься, расскажу, о чём моя наставница мне говаривала. Есть в земле восходной чудо-растение. Корень его стариков молодыми делает, больных – здоровыми. Да стерегут то растение твари подземные. Десять молодцев в поход за одним корешком его идут, да лишь один возвращается – остальные гибель свою в том походе встречают. Вот добыть бы тот корень, зелье из него сварить да Каменное Сердце напоить, тогда и он, может, снова человеком бы стал. Да девке ли в путь дальний пускаться?
- Не боюсь я трудностей и опасностей! Он меня пощадил, когда я с подругами в лес его без спроса явилась. Уж отплачу за милость, если сил хватит.
Только сердцу не прикажешь, толстой косой и узорчатой вышивкой глаза не закроешь. Всё чаще замечали девицы, что не их, веселушек и красавиц, он привечает, а тихую и скромную сиротку Нелюбу, которая была приживалкой в одном богатом доме.
Что ни утро, едва солнце покажется, отправлялась Нелюба то по воду, то грядки полоть, то в лес грибы-ягоды собирать. Идёт с ней и хозяйская дочь Радинка. У Нелюбы рубаха старенькая, серенькая, ноги босы, на шее скромная ниточка с тусклыми бусинками. Радинка в наряде цветном, ботиночках мягких, бусы огнём горят. У Нелюбы глаза серые, точно дождливое небо, да косица скромная, а Радинка синими очами сверкает, толстой косищей на всю улицу хвастает.
Только Кобин на Радинку и не смотрел вовсе, от скромной Нелюбы глаз оторвать не мог.
- Душа у неё светится, - говорил он матери, ругавшей сына за глупые мечтания. – Взгляну на Нелюбушку – и сердце радуется. Добрая она, ласковая, со стариками приветливая, с ребятнёй управляется ловко. А уж рукодельница – всем на зависть.
Качала головой мать, хмурился отец – не безотцовщину-бесприданницу, сироту горькую сыну он в жёны искал. Уж если брать невестку в дом, так сильную и здоровую, а с такой тростинки что взять? И дитя выносить не сможет – не дай боги переломится! Только разве же можно упрямство молодости переспорить?
Мудрыми были родители Кобина, да дед подсказал, да соседи присоветовали. Одним словом, решили отправить парня князю послужить. Силёнок ему хватало, младший брат при родителях оставался – всё не без помощника. А в дальних краях, глядишь, или позабудет о своей Нелюбе, или другую невесту найдёт – боярышню, а то и княжну какую.
Что поделать? Не годится почтительному сыну против родительской воли идти. Покорился.
И как пришло время князю дань платить, так и отправился с полюдьем ратником обещанным.
Вечером перед отъездом долго прощался Кобин с Нелюбой. Всё говорил ей слова ласковые, уверял, что вернётся вскорости, и просил его дожидаться, замуж, за кого укажут, не ходить.
Обещала Нелюба друга своего день и ночь помнить, ни на кого не променять, не позариться. Так и встретило их солнце зимнее, невесёлое. Кобин на завалинке сидит, Нелюба голову ему на плечо положила, и у обоих слёзы на глазах блестят, точно не на год прощаются, а на веки вечные.
Долго ли, коротко ли странствовал Кобин, а сердце его всё к дому родному тянулось. Выпало раз за море ехать – царю южному подарки от князя везти. Глаз парень от волн игривых оторвать не может – всё они ему улыбку Нелюбы напоминают.
За морем девицы одна другой краше – белолицы, черноглазы, волосы шёлковым полотном стелются. День-деньской сидят взаперти в палатах каменных, от солнца жгучего красоту свою оберегают, сласти разные холодными напитками запивают да на инструментах диковинных музыку бренчат.
Многие вои восторга от тех девиц сдержать не в силах, за морем ради них остаться готовы. Кобин и не смотрит в их сторону – Нелюба в сердце его живёт, её серые глаза душу греют.
Вернулась из-за моря дружина поредевшая. Посердился князь немного, да велел в новый поход собираться – в степи кочевников хитрых погонять, что на землю чужую лезть вздумали.
Добралась дружина до места, зорко вдаль глядят – не покажется где враг? Один Кобин не о врагах думает. Глядит он на колышущееся бескрайнее поле золотистое, а перед глазами опять его Нелюба. Так и кажется, что не земля перед ним бескрайняя, а подруга милая свои косы распустила. Даже жалко конём красоту эту топтать.
Посмеиваются над парнем вои опытные, чувствуют тоску в сердце его. Один водицей студёной охладиться посоветует, другой – девку-полонянку ему подсовывает, третий и вовсе насмешничает. Никого не слушает Кобин, только дни считает – долго ли ему ещё князю служить.
Год-другой ветром пролетели. Верой и правдой Кобин князю служит. Многими дарами награждали его, много пленниц прекрасных приводили. Боярские да купеческие дочки своих глаз от парня не отводят. Только никто и ничто ему не нужно. Улыбнётся порой Кобин, поблагодарит за щедрый дар – и выберет из всех каменьев самоцветных и мечей калёных простенькое колечко, которое только девке деревенской нечёсаной и дарить. Девицам-красавцам слово ласковое скажет да в сторону отойдёт – ни к одной его не тянет. Усмехаются в усы опытные вои – совсем парнишка ума не нажил!
Так пять лет промелькнули. Из статного парня превратился Кобин в могучего мужчину. Плечи широкие, грудь такая, что можно паруса вместо ветра одним выдохом надувать. Силушки в нём – трёх коней на плечах снесёт и не крякнет.
Вот отслужил он свой срок князю. Пришла пора Кобину домой возвращаться. Как ни уговаривал его воевода, ни в какую парень остаться при дружине не желает – счастье своё, говорит, в родимой деревне оставил. Собрал он пожитки, подарки немудрёные, потрепал коня верного по шее да побрёл пешочком к родному селению.
Долго ли, коротко ли шёл, да под вечер одного дня добрался.
Смотрит по сторонам – всё как прежде. Дома стоят, из труб дымок вьётся. Под заборами гуси гогочут, ребятишки их хворостинами гоняют. У колодца девки хохочут, никак домой воду нести не соберутся.
Кобина-то поначалу и не признали. Он полдороги до дома пройти успел, пока кто-то не охнул вслед: княжеский вой вернулся! И сазу шум утих, даже гуси, кажется, шёпотом загоготали. Странно это показалось Кобину, да ничего не сказал он – торопился скорее с отцом-матерью поздороваться да к Нелюбе бежать.
Шустрые мальчишки уже весть принесли – все домашние высыпали на улицу его встречать. Отец по плечу хлопает, мать в рубашку слёзы льёт, младшие братишки на спине висят. И все что-то говорят, лопочут. Только никого Кобин не слышит. По сторонам оглядывается да хмурится всё сильнее.
Мать его, наконец, в дом завела. Кобин только мешок заплечный на пол скинул да и спрашивает:
- А что же Нелюба меня встречать не вышла? Али её с каким поручением к соседям услали?
- Ну, не успел в дом войти, уже свою голодранку поминаешь, - рассердилась мать. – Ты сперва в баньку сходи, дух чужой с себя сгони, потом садись к столу, тогда обо всём и поговорим.
Не стал Кобин с матерью спорить. Да только так быстро из бани выскочил, точно его там батюшка банный веничком подгонял. Сел за стол да молчит, на мать смотрит. Видит та, что уж никак не отвертеться, седа рядом и тихо стала рассказывать:
- Вторая весна пошла, как ты в княжеские вои ушёл. Напал на село мор лютый – на каждом дворе, почитай, одного-двух захватил. И у меня девчоночку новорожденную лихорадки забрали. Один только дом болезнь стороной обошла. Побежали мужики тогда к бабке-знахарке, чтобы научила, как беду отвратить и селение наше защитить. Она и научила…
Замолчала мать, а Кобин ни жив ни мёртв сидит. Так и хочется матери сказать: замолчи, не говори. А она уж сама продолжает:
- Пришли ночной порой мужики в тот дом толпой да и велели хозяину плату лихорадкам отдавать. А плата сам знаешь, какая – девка красивая да нарядная. Старосте свою-то Радинку жалко отдавать было, он и указал на Нелюбу.
Мать, вздрогнув, замолчала. На улице забеспокоились собаки, услыхав глухой вой. А Кобин, схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, всё выл от горя. Пять лет он хранил верность своей любимой, а оказалось, что мороку. И даже тёплая материнская рука не могла утишить его горя.
- Где? – только и смог вымолвить он.
- На высоком берегу реки, где все праздники справляем.
Поднялся Кобин да пошёл, куда ему указали.
Долго мерил он шагами за века вытоптанную до песка полянку, то вновь хватаясь за голову, то ожесточённо взвывая. Только под утро накрыл его сон, да такой глубокий, что девки, пошедшие наутро в лес за поздними грибами, никак не могли его разбудить.
Кинулись к знахарке – та велела везти его скорее к ней. Долго над ним колдовала, бормотала что-то себе под нос, травы в огне сжигала – да чего только ни делала, а не приходит Кобин в себя.
Позвала знахарка тогда его родителей и говорит:
- Болезнь с вашим сыном всем давно известная приключилась – тоскою прозывается. Никак мне из его сердца тоску не убрать, но могу я в каменную бронь одеть его сердце, чтобы мог Кобин дальше жить, о своей потере не печалясь.
Погоревали родители Кобина. Не хотелось им, чтобы у сына их сердце окаменело, да деваться некуда – в семье помощник нужен. Так и согласились они.
Опять запела, забормотала знахарка, травы жечь стала. Всех из дома прогнала, чтобы магии её не мешали. Неведомо, что старуха творила, да только наутро вышел Кобин от неё живой-здоровый.
Про Нелюбу он больше ни слова ни у кого не спросил, да и на других девок совсем смотреть перестал. Правду сказала знахарка: сердце в нём словно закаменело, в глазах зимняя ночь поселилась. Хоть и Кобин, а другой он стал для своих родичей, точно чужак пришлый. На кого взглянет – мороз по коже продирает.
Сколько-то пожил так Кобин в селении. Тихо плакала мать, жалея своего сына, но не зная, чем ещё ему помочь. Тяжело вздыхал отец, не узнавая парня. Стали люди его сторониться. И вот однажды ночью Кобин просто встал и ушёл из дома. Никто не видел, в какую сторону он отправился. Никому он сам не сказался.
Совсем постарели мать с отцом от горя. Как ни хотели сына дома удержать, а от судьбы, знать, не уйдёшь. Видно, на роду ему написано в чужом краю сгинуть.
В селении поговорили о пропавшем парне, да скоро позабыли о нём. Только на ночь теперь детишкам рассказывали сказки не только про Бабу Ягу и Бессмертного Кощея, но и про парня, который потерял свою возлюбленную и обзавёлся каменным сердцем, чтобы о ней не тосковать. Да наказывали: одним юным девицам по лесам не бродить, чтобы под руку Каменному Сердцу не попасться. Он ведь теперь в каждой девке свою погибшую суженую ищет, а коли не находит, убивает.
Прода от 01.11.2023, 20:42
Сто лет с тех пор прошло – а может и больше. Никого уж в живых не осталось из тех, кто живым человеком Каменное Сердце помнил. Стали и страшную сказку забывать.
Вот однажды ясным летним утром собрались в лес девицы за ягодами. Лукошками запаслись, хлебом да водицей – и отправились полянки ягодные искать. Далеко от дома забрели, в самую чащу. Здесь и птицы будто чужие, поют песни незнакомые, и кажется, что звери из-за каждого куста выглядывают.
Жмутся девушки друг к дружке, сразу все страшные сказки вспомнили. Трясутся, а сами посмеиваются над своим испугом: никак Каменное Сердце кто-то испугался?
Вдруг заскрипели деревья, затряслась земля, небо почернело. Завизжали девицы, лукошки побросали и помчались скорее прочь всей толпой. Лишь одна за ними поспеть не могла. Была она от рождения хромая – одна ножка короче другой получилась. Ходила-то и дела исправляла Кривуша ловко, а вот бегать не могла. Спряталась она под раскидистой елочкой и затихла.
Смотрит – идёт по лесу молодой мужик. Собою пригожий, высокий и широкоплечий. А на лице точно маска застыла, из глаз зимняя стужа льётся. И кажется, что эти страшные глаза всё и всех насквозь видят.
- Выходи, я знаю, что ты здесь, - обычным человеческим голосом сказал он.
Делать нечего – вышла Кривуша из своего укрытия, глаза опустила.
- Что же ты, - спрашивает мужик, - с сестрицами своими не убежала?
- Я бегать не умею, - чуть осмелев, ответила. – Одна нога у меня другой короче с рождения. Знать, мать, когда меня носила, часто на одной ноге стояла, вот и уродилась я неправильная.
- Пойдём, что ли, до светлого леса тебя провожу. А то не ровен час, на братца моего серого набредёшь. Уж он-то разговаривать с тобой не будет – мигом разорвёт.
- А кто же ты, молодец, будешь? – удивилась таким разумным речам Кривуша.
- Был-то я человеком, - усмехнулся он в ответ. – Да лечила меня знахарка от тоски смертной, а превратила, сама того не ведая, в чудовище безродное. Жил-то я в здешних местах, девицу одну любил, в жёны её брать собирался. Только отдали её без моего ведома лихорадкам в жертву. С той поры и мне жизни не стало.
Ахнула про себя Кривуша, догадалась, кто с ней речи ведёт, но ни звуком страха своего не выдала.
- Как же беде твоей помочь, добрый человек? – спросила.
- Уж и не человек я давно, девица.
- Каждый человек, кто страдает да сердце имеет.
- Сердце? Вот оно – моё сердце.
И вдруг схватился рукой за грудь и вырвал из неё камень. Светится тот камень мягким светом да вздрагивает тихонько, точно и впрямь сердце бьётся.
Отшатнулась от него Кривуша, вскрикнула испуганно. А Каменное Сердце своё сердце назад в грудь убрал и говорит печально:
- И пока сердце моё мёртвым бьётся, нет мне ни покоя, ни свободы. Крепко, знать, та знахарка меня заговорила. Что ж, девица, от этого место и сама до дома доберёшься, не заплутаешь.
Развернулся и в чаще леса скрылся, только опять всё вокруг затряслось да заскрипело.
Только поздним вечером вернулась домой Кривуша. Мать уж по ней и откричала, а глядь – бредёт потихоньку, лукошко с ягодами несёт.
Стали её расспрашивать – что да как, отчего задержалась да кто девок в лесу напугал. Кривуша или молчит, или посмеивается, мол, зверь за кустами прошёл, а они со страху чего себе только не выдумали.
Слушать-то её слушали, да не сильно верили. Кое-кто вообще говорил, что из лесу не девка, а дух чужой вернулся, потому никому ничего и не рассказывает. Седьмица прошла, а ничего не меняется – как чужая стала дочь. Мать её опять в слёзы ударилась, да знающие люди присоветовали – отвести Кривушу к знахарке, чтобы та дурной дух из неё выгнала.
Деваться некуда – стали собираться, угощения старухе готовить. Рано утречком отец лошадку запряг, дочь посадил да повёз в соседнее село, к знахарке местной. А Кривуша точно и рада этому. Впервые с того дня, как из лесу одна вернулась, оживилась, заулыбалась.
Знахарка – бабка старая, пополам согнувшаяся, на Кривушу посмотрела, мужика послушала-послушала, да и прогнала его из избушки своей.
- Ну, - говорит, - сказывай, девица, что за дума тебя гложет.
Кривуша, всё как было, той и поведала.
- Нелёгкая у тебя задача, - посидев, заговорила старуха. – Сердце жара лишить просто, да вновь заставить его ожить – о таком я и не слыхала. Много по нашим землям душ обиженных бродит, а Каменное Сердце – страшнее всех. Он по любимой своей страдает так, что горы слезами горючими плачут, а ты спасти его вздумала. Себя-то потерять не боишься?
- Ах, бабушка, себя потерять не страшно, страшно горе чужое в душе своей носить. А я, как Каменное Сердце повстречала, так и ночей сплю – его жалею.
- Что ж, коли не побоишься, расскажу, о чём моя наставница мне говаривала. Есть в земле восходной чудо-растение. Корень его стариков молодыми делает, больных – здоровыми. Да стерегут то растение твари подземные. Десять молодцев в поход за одним корешком его идут, да лишь один возвращается – остальные гибель свою в том походе встречают. Вот добыть бы тот корень, зелье из него сварить да Каменное Сердце напоить, тогда и он, может, снова человеком бы стал. Да девке ли в путь дальний пускаться?
- Не боюсь я трудностей и опасностей! Он меня пощадил, когда я с подругами в лес его без спроса явилась. Уж отплачу за милость, если сил хватит.
