Има брила щетину.
Медленно и осторожно вела острым лезвием по скуле к подбородку. Это был совсем особый звук, — рассыпчатое потрескивание срезаемых волосков, — затухавший, когда лезвие удалялось от не слишком чувствительного уха.
Звук ленивого утра, когда отчеты написаны, эксперименты в лаборатории завершены, и можно не нестись с утра, сломя голову, что-то доделывать, а понежиться в кровати лишние полчасика, потом встать, отмыть волосы от запаха реагентов, сбрить отросшую за долгие дни бдений щетину. светлую, почти незаметную, и даже приготовить себе настоящий завтрак, вместо того, чтобы на скорую руку рубить бутерброды или заливать в урчащий желудок очередную чашку кофе с кучей сахара.
Рука у Имы дрогнула, и она с неудовольствием отметила алые бисеринки крови на скуле.
И что с того, что это ее последний раз?
Нечего нюни разводить и портить себе хорошее утро.
Волею добросердечной герцогини Име было даровано шесть лет беззаботной жизни. Свободный Университет Либена зачислил ее сначала на четыре года основного курса обучения, а потом, когда она блистательно сдала экзамены, по ходатайству Вунка, ее научного руководителя, еще на два года дополнительного.
Вчера она блистательно защитила магистерскую. В конце недели ее ждет специальная смешная шапочка, диплом и лицензия на работу с рудами и минералами.
И возвращение на малую родину, к родителям. Родители гномы простые: уже похлопотали ей о месте младшего техномага на шахте, — старшим Име никогда не стать, нет в ней магии, все ее знания лишь наука, — и все пишут, как ждут, как пристроили Име комнатку на выходной бонус от герцогини, как выстроятся к Име женихи, от двери и спиралью вдоль коридоров, как выйдет Имочка замуж, и заживет благопристойно и счастливо, с профессией в руках и долгожданными внучатками у штанины...
Иму такие идеи не вдохновляли, но и не пугали. Спокойная размеренная жизнь — почему бы и нет?
Были в ее жизни приключения, и не было в тех приключениях большого счастья; была в ее жизни наука, да не было в той науке грандиозных открытий; а семьи еще не было, и эта неизвестность казалась довольно многообещающей.
Снова дрогнула рука.
Има вздохнула, умылась холодной водой. Осторожно промокнула ранки спиртом: можно и не заклеивать, уже почти и затянулись, хорошая всё-таки у гномов регенерация.
На первых курсах она за бородой ухаживала. В лаборатории обязательно надевала на нее белый колпак, чтобы не испортить реагенты лишней волосней, заплетала в косички на празднике, и считалась в среде гномьей общины Очень Перспективной Девушкой.
Ее родителям тогда пришло несколько очень солидных брачных предложений. Мать скурпулезно составляла список, которым хвасталась подругам, но Има попросила раньше времени не отвечать.
А потом ей на колпак пролилась кислота. Разбавленная, но красоту девичью попортила. Пришлось избавляться от кос до пояса: Има подравняла себе бороду, оставив едва по плечи, — в ее родном городке это считалось бы очень смелым каре, — и с удивлением отметила, что ей гораздо проще держать подбородок прямо.
Стрижка за стрижкой, и Има избавилась и от пушистых бакенбардов, и от усов, за которыми тоже лень стало ухаживать. И наконец начала бриться гладко, а волосы за спиной наскоро заплетать в не слишком длинную косу до лопаток и сворачивать в узел, чтобы удобно было повязывать рабочую косынку.
В студенческой среде это было нормально. Не она первая испортила себе бороду реагентами.
Здесь вообще всем было как-то все равно, гномка ты, очень некрасивая эльфийка-карлица, орчанка не того цвета или низенькая человечка. Здесь, в Вольном Университете Либена, не в ходу были расовые предрассудки, и студенты смешивались в более-менее однородную массу, с гораздо большим энтузиазмом блюдя традиции студенческие.
За фриков скорее считали тех, кто упорно оставался в рамках своих землячеств и общин.
Но теперь Има защитилась.
Ей дадут шапочку и диплом, последнюю стипендию, чуть повышенную за успехи в учебе, месяц на выселение из общежития, а дальше пора будет возвращаться домой.
И хорошо бы за этот месяц отрастить приличествующуюю гномке на выданье бороду. Има не сомневалась, что родители поймут смелое каре красавицы-студентки, но испытывать их терпение голым лицом не собиралась.
Поэтому — последний раз.
Правда последний.
Да, есть у нее брачное предложение, где парень не испугается, но…
Има всполоснула в воде тонкое лезвие опасной бритвы, а потом легко переломила его меж сильными пальцами.
Больше не понадобится.
— Эй!
В дверь несколько раз гулко стукнули кулаком.
Има накинула халат, затянула пояс на слишком тонкой для гномки талии, — ничего, дома откормят ещё, округлится как надо, — и открыла дверь.
— Чего тебе, уважаемый?
Весь ее тон говорил, что уважения она не испытывает ровным счётом никакого. Просто Има всегда была вежливая девушка, и «к демонам идите» использовала только когда ее отвлекали посреди важного эксперимента.
За дверью обнаружился Бунаэль, дружок Янга.
Има поняла, что спокойно позавтракать ей сегодня не дадут.
Янг, приемный сын благодетелницы-герцогини, был именно тем мальчишкой, который когда-то давно втянул Иму в ее первое в жизни, и она смела надеяться, последнее приключение. Там было много разъездов, беготни и гневных властных взрослых, способных раздавить юную Иму, тогда всего лишь младшую горничную при герцогине, кончиком пальца. Там было холодно, голодно и страшно.
Там было непонятно, что завтра.
Там было абсолютно очевидно, что Янг не выкрутится.
Там Янг выкрутился.
Он пообещал Име, что с ней все будет хорошо, что он о ней позаботится.
И после приключения Има зажила спокойно и в достатке, а потом и вовсе получила приглашение в Университет: вступительная заявка оплачена, пожалуйста, прибудьте на экзамен.
И как она готовилась!.. Она вцепилась в подаренный ей шанс и месяц перед экзаменом не вылезала из маленькой городской библиотеки. Простая горничная из семьи рудознатцев еще проще, третья по счету дочь, что-то она по верхам ухватила от родителей, но бесконечно мало, и с каждым днем она понимала лишь, что не успеет, никак не успеет выучить все, что ее знания — лишь микроскопический камешек у подножия огромной горы…
И когда она нашла себя в списках удостоенных стипендии, она впервые в жизни плакала от счастья.
Янг о ней позаботился, но и она о себе позаботилась, это был не только Янг.
Но был еще сам побег, тот момент, который все не отпускал Иму, мучил и снился, — вместе, она и Янг, по ночному полю, по высохшей осенней траве, в неизвестность, в темноту, в свободу; не счастье, но предвкушение счастья, которое юная Има глотала, как пьяное вино.
Они были детьми тогда. Они могли позволить себе носиться сломя голову.
С тех пор Има повзрослела.
Она держалась за стипендию, она пять лет провела без единого выговора и приключения.
А потом Янг поступил на первый курс, и в посвят, конечно же, угодил в кутузку: добрая студенческая традиция.
И Има знала, что он поступил, видела его на празднике, здоровалась... И знала, что он обязательно попадет в кутузку, несмотря на все свои знакомства с местной стражей, потому что Янг был не из тех, кто пропускает такое приключение. Если бы его туда не взяли, он бы обязательно напросился.
И она за ним пришла и расписалась в поручительстве. И за дружбанов его расписалась: кто бы за ними еще пришел?
И с тех пор друзья Янга всегда шли к ней, когда с Янгом что-нибудь случалось. Или когда с ними что-то случалось. Или когда у Янга появлялась какая-нибудь безумная идея, за которую он цеплялся, чтобы развеять скуку. Чаще Има отговаривала, но иногда нет.
Последний учебный год — никакого Име покоя.
Бунаэль был ближайшим из его друзей. На половинку с четвертинкой человек, эльф на едва заострённые уши и толику магии, ходячее недоразумение, шут в свите юного герцогенка; доверенное лицо.
Бунаэль улыбался белозубо и слегка смущался. Он всегда слегка смущался при дамах.
— Вот, — сказал он, — это вам, о мудрейшая и прекраснейшая из Им!
— Что? — Има приняла из его рук небольшой конвертик с золочеными уголками.
На конверте красовалась печать герцогов Дайрифэйнэ, скорее небрежно нацарапанная, чем выдавленная на сургуче.
Янг иногда использовал такую после того, как раздарил всем свои печати.
Не то чтобы он ввалился в университет, рассказывая всем, что он, вообще-то, официальный наследник герцогства. Но когда началась неизбежная стадия притирки первокурсников и какие-то дворяне попытались напомнить смердам их место, Янга как раз отправили чистить картошку в столовой за провинность на тренировках: то ли он там случайно манекен сломал, то ли отходил кого-то не по правилам шпагой. Янг от скуки вырезал на картошке с полсотни своих резолюций и раздал всем желающим; с тех пор на все притязания аристократов всегда можно было помахать бумажкой «пошли вы на» с печатью Я. Дайрифэйнэ.
Печати быстро разошлись по курсам, будущие резчики по камню от души наплодили множество неприличных вариантов исходной задумки, и это стало своего рода студенческим суверниром; Янг коллекционировал особенно смешные.
Но когда он посылал что-то сам, он выцарапывал инициалы своей рукой.
Има сломала печать.
— «Приглашение на вечеринкув честь выпуска мудрейшей и прекраснейшей»… Что… — начала читать Има, — «Имирит Сельдовиц, в качестве королевы бала»… Бунаэль, это что такое?
— Я-то что, я просто посланец, — ухмыльнулся Бунаэль, указывая на сумку-почтовку через плечо, — мне дали, так я доставил. Чтоб торжественней вышло. Янг к тебе заскочит после пар, сам все и объяснит, но в общем и целом, там типа это, сюрприз.
Бунаэль почесал ухо.
Это значило, что Бунаэлю немножко неловко.
— А что за…
— Ну Янг позвал Церимею, Зиму и Гимасия из твоих, из его компании будет он, я и Зелюка, он очень просился, сказал, хочет лично поблагодарить за материалы к Рудам… Ну и короче ресторашка, он там в зальчик в «Юности» вложился, ну как, мы настояли и скинулись, ты нас столько вытаскивала… Тортик, танцы, если хочешь, вон там в приглашении форма одежды «шикарная», проводы, короче. Если не хочешь, ты мне скажи, я ему скажу. А если хочешь, еще кого позови, твой же праздник.
Има смутилась.
— Да я так-то не занята… чего отказывать… а что он сам меня не спросил?
Буниэль снова почесал ухо.
— Так это. Приглашение ж сюрприз. И ты до вчера готовилась, к тебе подойти-то страшно было. А теперь сдала. А дальше можно откатить, если тебе сюрприз не понравился. — Буниэль поморщился, пожал плечами, — Ты ж сама Янга знаешь, он продуманный.
Има кивнула.
— И ты ко мне первой пошел приглашения разносить?
— Ну да.
— Гимасия отдай. — неожиданно для себя попросила Има.
Буниэль кивнул, зарылся в почтовку и достал конверт.
— Что, не ждать твоего жениха? — лукаво спросил он, — Жалко, я хотел у него про волны в катушках поспрашивать.
Има пожала плечами.
— Будешь много спрашивать, нос отрастет и кто-нибудь его дверью прищемит, — буркнула она, — мы пока не помирились еще. Вот и помиримся, сама ему отдам.
Буниэль снова хмыкнул. Друзья у Янга тоже все были продуманные через одного, проницательные, дураков он в своем окружении не терпел. Так что Има вовсе не удивилась, когда он залез в почтовку, достал брусок сургуча и вручил ей.
— Печать только Янгову не забудь отковырять, — сердечно посоветовал Буниэль, — горелку ж не вернула? Вот тебе еще, — он достал ворох конвертов, еще не запечатанных, — имена повписывать.
— Не вернула горелку, — вздохнула Има, — ладно, иди давай.
— Без отмен?
— Без отмен. Спасибо большое. Сюрприз удался, правда.
Буниэль кивнул.
— Нам всем будет тебя не хватать. Не только потому, что ты расписалась за наши поручительства.
— Ну-ну, отложи речи до вечера…
— Там я лыка вязать не буду! Но все в твою честь! — Буниэль по-военному прищелкнул каблуками и выпрямился, — Следую по маршруту!
— Пока.
Има закрыла дверь.
Села за учебный стол.
Достала горелку.
Вписала на чистые места во вложенных в конверты заготовки приглашений имена научника, Вунка, он орк, и без политесов впишется, если что, в компанию, и Танариэль, девчонки, у которой с ней защита была в один день, как-то они друг к другу прикипели за этот месяц, пока вместе бумажки собирали.
И замерла над конвертом Гимасия.
Они дружили с первого курса. Не только потому, что оказались двумя представителями гномьего племени в группе. Просто оказались очень похожи, по темпераменту, по характеру, по воспитанию. С ним удобно было делать совместные проекты, домашние задания, лабораторные. Они вместе пошли к Вунку в ученики. Когда гномье землячество высказало заблудшей овечке Име из-за ее бороды, Гимасий не присоединился к бойкоту и тоже из землячества вышел.
За эти шесть лет их совместное одиночество иногда почти превращалось в отношения, но каждый их поцелуй отдавал разделенной на двоих безнадегой, и Има говорила: «не надо», а Гимасий соглашался.
Они еще встретят тех, кому понравятся такими, какие есть, с кем не просто удобно. Так считала Има. Что об этом думал Гимасий Има не знала: в каких-то вопросах он был тем еще молчуном. Но он никогда ей не возражал.
А потом, за пару недель перед защитой, мама написала Име, что его родители прислали ее семье письмо с брачным предложением. Има сначала думала, что Гимасий тоже не знал — а оказалось, что Гимасий об этом их и попросил.
«Има», — сказал он, — «у меня как раз тетка в твоем городе живет, за которой нужен присмотр, это нам обоим будет удобно».
И Има не могла не согласиться, что это будет удобно.
Гимасий прав: в ту размеренную и предсказуемую жизнь, в которую Има планирует вернуться, он впишется идеально. Хороший партнер, надежный и верный муж, замечательный отец для ее детей и заботливый сын для ее родителей.
И она планировала согласиться. И помириться. Зря она тогда вспылила, когда узнала.
Но все оттягивала… оттягивала.
Она вписала в одно из приглашений имя Гимасия, разогрела горелку и быстро припечатала эти три конверта печатью, которую когда-то вырезала себе на мастер-классе по резьбе по дереву. Это была не ее специальность, но сокращенный курс она все-таки прошла. Просто так, для себя.
Ей нравилось, как теплое гладкое дерево ее личной печати лежит в пальцах, как пахнет. Нравилось.
К ней снова постучались. Быстро и дробно.
— Янг, — сказала Има, не оборачиваясь к двери даже, — заходи.
И Янг зашел вместе с огромной коробкой.
Закинул коробку на застеленную кровать, плюхнулся рядом, скрипнул пружинами, раскинул длинные руки и ноги. Има могла не смотреть, она знала, что он по привычке теребит затейливо повязанный на тонкую шею платок.
Он уже слишком вырос, чтобы носить банты, как любил делать маленьким мальчиком. Но оставлять шею голой не любил, и вечно теребил-теребил давящий узел.
— Как, готовишься быть королевой бала? — спросил Янг, и Има наконец-то обернулась: невежливо не смотреть на того, с кем разговариваешь.
— А что за коробка?
— Платье. Я упомянул в письме матушке, что ты выпускаешься, а она взяла и прислала. Я не открывал коробку, большего не знаю.
— У твоей матушки отличный вкус, почту за честь…
— Ой, Има, хватит уже, — Янг поморщился, — моя матушка давно уже жена школьного учителя, а никакая не герцогиня, а ты иногда будто жаждешь поклоны поотбивать.
Медленно и осторожно вела острым лезвием по скуле к подбородку. Это был совсем особый звук, — рассыпчатое потрескивание срезаемых волосков, — затухавший, когда лезвие удалялось от не слишком чувствительного уха.
Звук ленивого утра, когда отчеты написаны, эксперименты в лаборатории завершены, и можно не нестись с утра, сломя голову, что-то доделывать, а понежиться в кровати лишние полчасика, потом встать, отмыть волосы от запаха реагентов, сбрить отросшую за долгие дни бдений щетину. светлую, почти незаметную, и даже приготовить себе настоящий завтрак, вместо того, чтобы на скорую руку рубить бутерброды или заливать в урчащий желудок очередную чашку кофе с кучей сахара.
Рука у Имы дрогнула, и она с неудовольствием отметила алые бисеринки крови на скуле.
И что с того, что это ее последний раз?
Нечего нюни разводить и портить себе хорошее утро.
Волею добросердечной герцогини Име было даровано шесть лет беззаботной жизни. Свободный Университет Либена зачислил ее сначала на четыре года основного курса обучения, а потом, когда она блистательно сдала экзамены, по ходатайству Вунка, ее научного руководителя, еще на два года дополнительного.
Вчера она блистательно защитила магистерскую. В конце недели ее ждет специальная смешная шапочка, диплом и лицензия на работу с рудами и минералами.
И возвращение на малую родину, к родителям. Родители гномы простые: уже похлопотали ей о месте младшего техномага на шахте, — старшим Име никогда не стать, нет в ней магии, все ее знания лишь наука, — и все пишут, как ждут, как пристроили Име комнатку на выходной бонус от герцогини, как выстроятся к Име женихи, от двери и спиралью вдоль коридоров, как выйдет Имочка замуж, и заживет благопристойно и счастливо, с профессией в руках и долгожданными внучатками у штанины...
Иму такие идеи не вдохновляли, но и не пугали. Спокойная размеренная жизнь — почему бы и нет?
Были в ее жизни приключения, и не было в тех приключениях большого счастья; была в ее жизни наука, да не было в той науке грандиозных открытий; а семьи еще не было, и эта неизвестность казалась довольно многообещающей.
Снова дрогнула рука.
Има вздохнула, умылась холодной водой. Осторожно промокнула ранки спиртом: можно и не заклеивать, уже почти и затянулись, хорошая всё-таки у гномов регенерация.
На первых курсах она за бородой ухаживала. В лаборатории обязательно надевала на нее белый колпак, чтобы не испортить реагенты лишней волосней, заплетала в косички на празднике, и считалась в среде гномьей общины Очень Перспективной Девушкой.
Ее родителям тогда пришло несколько очень солидных брачных предложений. Мать скурпулезно составляла список, которым хвасталась подругам, но Има попросила раньше времени не отвечать.
А потом ей на колпак пролилась кислота. Разбавленная, но красоту девичью попортила. Пришлось избавляться от кос до пояса: Има подравняла себе бороду, оставив едва по плечи, — в ее родном городке это считалось бы очень смелым каре, — и с удивлением отметила, что ей гораздо проще держать подбородок прямо.
Стрижка за стрижкой, и Има избавилась и от пушистых бакенбардов, и от усов, за которыми тоже лень стало ухаживать. И наконец начала бриться гладко, а волосы за спиной наскоро заплетать в не слишком длинную косу до лопаток и сворачивать в узел, чтобы удобно было повязывать рабочую косынку.
В студенческой среде это было нормально. Не она первая испортила себе бороду реагентами.
Здесь вообще всем было как-то все равно, гномка ты, очень некрасивая эльфийка-карлица, орчанка не того цвета или низенькая человечка. Здесь, в Вольном Университете Либена, не в ходу были расовые предрассудки, и студенты смешивались в более-менее однородную массу, с гораздо большим энтузиазмом блюдя традиции студенческие.
За фриков скорее считали тех, кто упорно оставался в рамках своих землячеств и общин.
Но теперь Има защитилась.
Ей дадут шапочку и диплом, последнюю стипендию, чуть повышенную за успехи в учебе, месяц на выселение из общежития, а дальше пора будет возвращаться домой.
И хорошо бы за этот месяц отрастить приличествующуюю гномке на выданье бороду. Има не сомневалась, что родители поймут смелое каре красавицы-студентки, но испытывать их терпение голым лицом не собиралась.
Поэтому — последний раз.
Правда последний.
Да, есть у нее брачное предложение, где парень не испугается, но…
Има всполоснула в воде тонкое лезвие опасной бритвы, а потом легко переломила его меж сильными пальцами.
Больше не понадобится.
— Эй!
В дверь несколько раз гулко стукнули кулаком.
Има накинула халат, затянула пояс на слишком тонкой для гномки талии, — ничего, дома откормят ещё, округлится как надо, — и открыла дверь.
— Чего тебе, уважаемый?
Весь ее тон говорил, что уважения она не испытывает ровным счётом никакого. Просто Има всегда была вежливая девушка, и «к демонам идите» использовала только когда ее отвлекали посреди важного эксперимента.
За дверью обнаружился Бунаэль, дружок Янга.
Има поняла, что спокойно позавтракать ей сегодня не дадут.
Янг, приемный сын благодетелницы-герцогини, был именно тем мальчишкой, который когда-то давно втянул Иму в ее первое в жизни, и она смела надеяться, последнее приключение. Там было много разъездов, беготни и гневных властных взрослых, способных раздавить юную Иму, тогда всего лишь младшую горничную при герцогине, кончиком пальца. Там было холодно, голодно и страшно.
Там было непонятно, что завтра.
Там было абсолютно очевидно, что Янг не выкрутится.
Там Янг выкрутился.
Он пообещал Име, что с ней все будет хорошо, что он о ней позаботится.
И после приключения Има зажила спокойно и в достатке, а потом и вовсе получила приглашение в Университет: вступительная заявка оплачена, пожалуйста, прибудьте на экзамен.
И как она готовилась!.. Она вцепилась в подаренный ей шанс и месяц перед экзаменом не вылезала из маленькой городской библиотеки. Простая горничная из семьи рудознатцев еще проще, третья по счету дочь, что-то она по верхам ухватила от родителей, но бесконечно мало, и с каждым днем она понимала лишь, что не успеет, никак не успеет выучить все, что ее знания — лишь микроскопический камешек у подножия огромной горы…
И когда она нашла себя в списках удостоенных стипендии, она впервые в жизни плакала от счастья.
Янг о ней позаботился, но и она о себе позаботилась, это был не только Янг.
Но был еще сам побег, тот момент, который все не отпускал Иму, мучил и снился, — вместе, она и Янг, по ночному полю, по высохшей осенней траве, в неизвестность, в темноту, в свободу; не счастье, но предвкушение счастья, которое юная Има глотала, как пьяное вино.
Они были детьми тогда. Они могли позволить себе носиться сломя голову.
С тех пор Има повзрослела.
Она держалась за стипендию, она пять лет провела без единого выговора и приключения.
А потом Янг поступил на первый курс, и в посвят, конечно же, угодил в кутузку: добрая студенческая традиция.
И Има знала, что он поступил, видела его на празднике, здоровалась... И знала, что он обязательно попадет в кутузку, несмотря на все свои знакомства с местной стражей, потому что Янг был не из тех, кто пропускает такое приключение. Если бы его туда не взяли, он бы обязательно напросился.
И она за ним пришла и расписалась в поручительстве. И за дружбанов его расписалась: кто бы за ними еще пришел?
И с тех пор друзья Янга всегда шли к ней, когда с Янгом что-нибудь случалось. Или когда с ними что-то случалось. Или когда у Янга появлялась какая-нибудь безумная идея, за которую он цеплялся, чтобы развеять скуку. Чаще Има отговаривала, но иногда нет.
Последний учебный год — никакого Име покоя.
Бунаэль был ближайшим из его друзей. На половинку с четвертинкой человек, эльф на едва заострённые уши и толику магии, ходячее недоразумение, шут в свите юного герцогенка; доверенное лицо.
Бунаэль улыбался белозубо и слегка смущался. Он всегда слегка смущался при дамах.
— Вот, — сказал он, — это вам, о мудрейшая и прекраснейшая из Им!
— Что? — Има приняла из его рук небольшой конвертик с золочеными уголками.
На конверте красовалась печать герцогов Дайрифэйнэ, скорее небрежно нацарапанная, чем выдавленная на сургуче.
Янг иногда использовал такую после того, как раздарил всем свои печати.
Не то чтобы он ввалился в университет, рассказывая всем, что он, вообще-то, официальный наследник герцогства. Но когда началась неизбежная стадия притирки первокурсников и какие-то дворяне попытались напомнить смердам их место, Янга как раз отправили чистить картошку в столовой за провинность на тренировках: то ли он там случайно манекен сломал, то ли отходил кого-то не по правилам шпагой. Янг от скуки вырезал на картошке с полсотни своих резолюций и раздал всем желающим; с тех пор на все притязания аристократов всегда можно было помахать бумажкой «пошли вы на» с печатью Я. Дайрифэйнэ.
Печати быстро разошлись по курсам, будущие резчики по камню от души наплодили множество неприличных вариантов исходной задумки, и это стало своего рода студенческим суверниром; Янг коллекционировал особенно смешные.
Но когда он посылал что-то сам, он выцарапывал инициалы своей рукой.
Има сломала печать.
— «Приглашение на вечеринкув честь выпуска мудрейшей и прекраснейшей»… Что… — начала читать Има, — «Имирит Сельдовиц, в качестве королевы бала»… Бунаэль, это что такое?
— Я-то что, я просто посланец, — ухмыльнулся Бунаэль, указывая на сумку-почтовку через плечо, — мне дали, так я доставил. Чтоб торжественней вышло. Янг к тебе заскочит после пар, сам все и объяснит, но в общем и целом, там типа это, сюрприз.
Бунаэль почесал ухо.
Это значило, что Бунаэлю немножко неловко.
— А что за…
— Ну Янг позвал Церимею, Зиму и Гимасия из твоих, из его компании будет он, я и Зелюка, он очень просился, сказал, хочет лично поблагодарить за материалы к Рудам… Ну и короче ресторашка, он там в зальчик в «Юности» вложился, ну как, мы настояли и скинулись, ты нас столько вытаскивала… Тортик, танцы, если хочешь, вон там в приглашении форма одежды «шикарная», проводы, короче. Если не хочешь, ты мне скажи, я ему скажу. А если хочешь, еще кого позови, твой же праздник.
Има смутилась.
— Да я так-то не занята… чего отказывать… а что он сам меня не спросил?
Буниэль снова почесал ухо.
— Так это. Приглашение ж сюрприз. И ты до вчера готовилась, к тебе подойти-то страшно было. А теперь сдала. А дальше можно откатить, если тебе сюрприз не понравился. — Буниэль поморщился, пожал плечами, — Ты ж сама Янга знаешь, он продуманный.
Има кивнула.
— И ты ко мне первой пошел приглашения разносить?
— Ну да.
— Гимасия отдай. — неожиданно для себя попросила Има.
Буниэль кивнул, зарылся в почтовку и достал конверт.
— Что, не ждать твоего жениха? — лукаво спросил он, — Жалко, я хотел у него про волны в катушках поспрашивать.
Има пожала плечами.
— Будешь много спрашивать, нос отрастет и кто-нибудь его дверью прищемит, — буркнула она, — мы пока не помирились еще. Вот и помиримся, сама ему отдам.
Буниэль снова хмыкнул. Друзья у Янга тоже все были продуманные через одного, проницательные, дураков он в своем окружении не терпел. Так что Има вовсе не удивилась, когда он залез в почтовку, достал брусок сургуча и вручил ей.
— Печать только Янгову не забудь отковырять, — сердечно посоветовал Буниэль, — горелку ж не вернула? Вот тебе еще, — он достал ворох конвертов, еще не запечатанных, — имена повписывать.
— Не вернула горелку, — вздохнула Има, — ладно, иди давай.
— Без отмен?
— Без отмен. Спасибо большое. Сюрприз удался, правда.
Буниэль кивнул.
— Нам всем будет тебя не хватать. Не только потому, что ты расписалась за наши поручительства.
— Ну-ну, отложи речи до вечера…
— Там я лыка вязать не буду! Но все в твою честь! — Буниэль по-военному прищелкнул каблуками и выпрямился, — Следую по маршруту!
— Пока.
Има закрыла дверь.
Села за учебный стол.
Достала горелку.
Вписала на чистые места во вложенных в конверты заготовки приглашений имена научника, Вунка, он орк, и без политесов впишется, если что, в компанию, и Танариэль, девчонки, у которой с ней защита была в один день, как-то они друг к другу прикипели за этот месяц, пока вместе бумажки собирали.
И замерла над конвертом Гимасия.
Они дружили с первого курса. Не только потому, что оказались двумя представителями гномьего племени в группе. Просто оказались очень похожи, по темпераменту, по характеру, по воспитанию. С ним удобно было делать совместные проекты, домашние задания, лабораторные. Они вместе пошли к Вунку в ученики. Когда гномье землячество высказало заблудшей овечке Име из-за ее бороды, Гимасий не присоединился к бойкоту и тоже из землячества вышел.
За эти шесть лет их совместное одиночество иногда почти превращалось в отношения, но каждый их поцелуй отдавал разделенной на двоих безнадегой, и Има говорила: «не надо», а Гимасий соглашался.
Они еще встретят тех, кому понравятся такими, какие есть, с кем не просто удобно. Так считала Има. Что об этом думал Гимасий Има не знала: в каких-то вопросах он был тем еще молчуном. Но он никогда ей не возражал.
А потом, за пару недель перед защитой, мама написала Име, что его родители прислали ее семье письмо с брачным предложением. Има сначала думала, что Гимасий тоже не знал — а оказалось, что Гимасий об этом их и попросил.
«Има», — сказал он, — «у меня как раз тетка в твоем городе живет, за которой нужен присмотр, это нам обоим будет удобно».
И Има не могла не согласиться, что это будет удобно.
Гимасий прав: в ту размеренную и предсказуемую жизнь, в которую Има планирует вернуться, он впишется идеально. Хороший партнер, надежный и верный муж, замечательный отец для ее детей и заботливый сын для ее родителей.
И она планировала согласиться. И помириться. Зря она тогда вспылила, когда узнала.
Но все оттягивала… оттягивала.
Она вписала в одно из приглашений имя Гимасия, разогрела горелку и быстро припечатала эти три конверта печатью, которую когда-то вырезала себе на мастер-классе по резьбе по дереву. Это была не ее специальность, но сокращенный курс она все-таки прошла. Просто так, для себя.
Ей нравилось, как теплое гладкое дерево ее личной печати лежит в пальцах, как пахнет. Нравилось.
К ней снова постучались. Быстро и дробно.
— Янг, — сказала Има, не оборачиваясь к двери даже, — заходи.
И Янг зашел вместе с огромной коробкой.
Закинул коробку на застеленную кровать, плюхнулся рядом, скрипнул пружинами, раскинул длинные руки и ноги. Има могла не смотреть, она знала, что он по привычке теребит затейливо повязанный на тонкую шею платок.
Он уже слишком вырос, чтобы носить банты, как любил делать маленьким мальчиком. Но оставлять шею голой не любил, и вечно теребил-теребил давящий узел.
— Как, готовишься быть королевой бала? — спросил Янг, и Има наконец-то обернулась: невежливо не смотреть на того, с кем разговариваешь.
— А что за коробка?
— Платье. Я упомянул в письме матушке, что ты выпускаешься, а она взяла и прислала. Я не открывал коробку, большего не знаю.
— У твоей матушки отличный вкус, почту за честь…
— Ой, Има, хватит уже, — Янг поморщился, — моя матушка давно уже жена школьного учителя, а никакая не герцогиня, а ты иногда будто жаждешь поклоны поотбивать.
