— Папа, не расстраивайся. Я его поищу.
Амела подхватила вышивку и посеменила к двери, стараясь не наступать на чернила. Ей нравились эти туфельки и не хотелось, чтобы ее маленькие следы отпечатались на пушистом ковре в коридоре.
— Никто не доверяет... — сказал ей в спину отец, и в голосе его была такая обречённость, что Амелу продернуло могильным холодом вдоль позвоночника, — если я умру, посмотри, горят ли глаза у змей, и, если горят, беги. Из дворца. Из столицы. Из Империи, если получится. И колдуна своего прихвати, вдруг поможет… хоть чему-нибудь. Запомнила?
Амела замерла. Повернулась. Покачала головой.
— Ты не умрешь, папочка. Ты вообще-то собрался жениться. Это международный скандал, если ты умрешь.
Император мгновение смотрел на нее потрясенно, а потом рассмеялся.
Смеялся долго.
И Амела смеялась с ним. До слез.
А потом она пошла искать брата. Есть свои положительные стороны и в том, чтобы быть послушной дочерью: взрослые не такие уж и дураки, и частенько они дают полезные советы.
Но если Цесин не мог просто так взять и войти в покои Лэйли безо всякого приглашения, и ограничился тем, что послал туда женщину из секретариата, которую не пустили дальше приемной, то Амела направилась прямиком внутрь. Оставила свою респектабельную няньку болтать с няньками Лэйли за чашечкой чая, а сама вошла вглубь, туда, куда ее, конечно же, никто не звал.
Но никто не мог и запретить. И никто не стремился предупреждать. Дворцовая прислуга не слишком-то любила Лэйли.
Среди них она считалась нелюдимой дикаркой с дурным характером, пригретой Императором то ли из жалости, то ли по капризу. А то и вовсе взятой в заложники из опасений, что Север снова поднимет восстание, как сделал это меньше столетия назад.
У некоторых из этих слуг еще живы были дедушки, вернувшиеся из усмирительного похода без руки или глаза, и ещё больше живо было бабушек, к которым их милый так и не вернулся. А пусть бы это Сердце Севера и выдрали с корнем, и поделом. Местные служанки не горели большим рвением к тому, чтобы служить этой нелюдимой гордячке. Тем более, что она и сама неприкрыто предпочитала служанку из Ширга, Дилу.
Дила же не встретилась Амеле в пустой череде холодных комнат. Не потому, что Амела была удачлива. Перед визитом у себя в покоях Амела сменила свои звонкие туфельки на мягкие танцевальные балетки, и шла осторожно, тихо, как мышка. Едва заслышав стук чужих каблуков по мраморному полу, Амела замирала и пряталась — за портьеру, диван, пыталась сделать вид, что она картина на стене. Почему бы принцессе не поиграть в прятки, если уж ей так вздумалось?
Ребенку прощаются странные идеи и внезапные игры.
И Дила прошла мимо нее, как и все прочие случайные служанки, не обратив внимания.
И у Амелы и впрямь вышло прокрасться к двери спальни Лэйли незамеченной. За дверью слышались голоса.
Вот они попадутся! Ей овладело неуместное детское веселье.
Она без стука распахнула дверь и замерла на пороге комнаты.
— Ну увлекся я, увлекся, и Ирай увле...
Сенниления сидел на стуле у Лэйли перед зеркалом, локтем опершись на туалетный столик. Пузырьки и притирания он явно разгреб в несколько движений, они нависали над очищенным пространством беспорядочной грудой. Но Амелу удивили вовсе не свидетельства бесцеремонности брата, эка невидаль, Сенниления куда-то вломился и что-то перевернул вверх дном.
А то, как он грел руки об нелепую глиняную кружку. Было в этом что-то такое… бытовое. Расслабленное. Почти семейное. Судя по оставшимся в уголках губ следам, в кружке этой было теплое молоко.
Он посмотрел на Амелу, медленно отставил кружку на плоскую крышку от пудреницы. Скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу, за мгновение из позы расслабленной и свободной защелкнувшись, как железный замок.
Лэйли, не дождавшись окончания фразы, обернулась к Сеннилении, держа в руках не менее нелепый глиняный кувшин для молока.
Амела слышала про странное для благородной девы увлечение Лэйли гончарным делом, но впервые видела, чтобы она пользовалась плодами этих увлечений.
Наверное, потому что раньше она никогда так не вламывалась на ее территорию.
Амела потупилась, вошла в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
— Братик Сенни, — сказала она, — тебя папа ищет. Там секретарь в приемной, Лэйли.
— А ты что здесь делаешь?
Теперь она узнавала голос Сеннилении. Привычно-раздраженный.
Амела подошла к нему, достала из кармашка любимый апельсинковый платочек, приподнялась на цыпочки и промакнула брату уголки губ.
— Так-то лучше, — сказала она довольно, отступая и оценивающе его разглядывая, — а то ты заляпался. Немножко.
Дразнить Сеннилению всегда было весело. Чувство сродни бегу по тонкой перекладине, когда внизу голодная пропасть. Играть с этой пропастью в догонялки слишком интересно, чтобы удержаться.
— Зачем ты сюда пришла? — еще раз спросил Сенниления, и на мгновение Амеле почудилась в этом вопросе детская почти обида за разоренное чужими убежище.
— Папа тебя искал, — повторила она, насупилась, защищась, надулась, — хочет с тобой поговорить. Про Ирая.
— Все хотят со мной поговорить про Ирая. Передай Императору, что я болен и устал.
Амела удивленно углянулась на Лэйли, но та не собиралась вмешиваться. Она поставила кувшин на столик, достала еще одну кружку, и сыпала туда что-то из банки, вовсе не обращая внимания на их семейные разборки.
— Что? — вскинул белесые брови Сенниления, желчно усмехнулся, — Братику Шанни можно, а мне нельзя? Это не Императорский суд, чтобы я вас подменял, я надеюсь?
— Сенни, — Амела скомкала платочек в руке, сунула в кармашек, кармашек некрасиво оттопырился. — Сенни. Братик Сенни. Зачем вы поссорились?
Лэйли выдвинула из-под туалетного столика маленьку табуретку, которая куда больше ему подходила, чем массивное кресло, которое Сенниления подтащил сюда, не обращая внимания на царапины от мрамора. Слегка надавила ей на плечо, вручая еще одну кружку.
От напитка внутри пахло шоколадом.
— Амела, — сказала она как могла мягко, но в этой мягкости скрывалась, как китовый ус в нежной ткани, несгибаемая убежденность, — затем же, зачем все мы встаем друг против друга в тренировочных боях. Чтобы знать, чего этот человек стоит, как соратник.
Сенниления фыркнул в свою кружку.
— Давай еще, выдай мне красивую речь про сражение спина к спине. Чтоб как в рыцарских романах.
Лэйли покачала головой.
— Не слишком удобно. Лучше бок о бок.
— Жопа к жопе, — скривился Сенниления.
Амела с трудом подавила желание спросить, не пьет ли он свое молоко с лимоном.
Лэйли выпад проигнорировала, села на краешек кровати, подтянула к себе столик на колесиках и взяла себе кружку тоже.
— А теперь никто не встанет из-за стола, пока не допьет какао. — сказала она, — И не сделает простое лицо.
— Тут нет стола, — рассудительно возразила Амела.
— У меня очень простое лицо, — возмутился Сенниления, — я в своем костюме слуги-телохранителя.
Лэйли подняла ладонь и похлопала сведенными пальцами о большой, изображая то ли разевающую клюв птицу, то ли что кто-то слишком много болтает.
Амела фыркнула в кружку. Посланный братом испепеляющий взгляд ее странным образом даже согрел.
Так они просидели в тишине минут десять. Потом Лэйли собрала пустые кружки и с тихим звоном поставила их на столик.
Блокировала бросок Сеннилении локтем, вывернулась из его захвата и дернула за шнурок колокольчика.
— У вас три минуты до того, как придёт Дила за чашками. Очень прошу избавить мои покои от вашего императорского присутствия, — сказала она Сеннилении куда-то в подбородок.
Сенниления неохотно отпустил ее локоть.
— Ну я не хочу, — капризно сказал он, — я устал и болею, мне сегодня уйму времени лечили ожоги, я даже заснул пару раз! Не знаю, как соратник, но как лекарь Ирай стоит того, чтобы нанять любого другого лекаря.
— Значит ты хотя бы выспался, — улыбнулась Лэйли и распахнула окно, — две. Минуты.
Сенниления закатил глаза, но запрыгнул на подоконник.
— Амела, можешь ничего отцу не передавать, я подойду раньше, — сказал он, легко спрыгнул на ветку растущего под окном дерева и исчез в парке.
— Можно еще какао? — робко спросила Амела, которая поняла, что ей больше совсем нечего делать этим вечером, а оставаться в своих покоях в окружении нянек вовсе не хочется.
Лэйли кивнула.
— Конечно.
— Я правда испугалась, — зачем-то призналась Амела, когда ей вернули чашку.
— Я тоже, — Лэйли вдруг вздохнула, длинно и тяжело, — я тоже.
Дила не пришла через минуту. И через полчаса тоже. Смеясь, Лэйли призналась, что давно условилась с ней больше, чем об одном звонке.
И впрямь позвонила три раза, подождала, пока Дила заберет помыть чашки, кофейник и кувшин с молоком. Амела вздохнула — и Лэйли, и впрямь пророчица, догадавшись как-то о желании, о котором Амела еще и сама не догадывалась, попросила Дилу передать нянькам Амелы, что сегодня Амела изъявила намерение переночевать у нее.
Амела захлопала в ладоши.
Лэйли сама помогла Амеле снять ее тяжелое платье, отдала одну из своих ночных рубашек и разрешила поспать под боком. Лэйли эта ночная рубашка, наверное, была едва по колено, но Амела уютно в ней утонула и даже решила утром попросить ее навсегда. Где-то там, в ее расплывчатых воспоминаниях, подруги постоянно менялись одеждой, и пусть Лэйли вряд ли знакома была с такими традициями, это вовсе неважно, Амела-то будет знать.
Амела засыпая на огромной мягкой кровати в глубине многих и многих пустых комнат, отведенных Сердцу Севера для спокойного сна, Амела подумала, что здесь, рядом с Лэйли, уже не так уж и одиноко.
И впервые в жизни, кажется, немножко своего злого брата поняла.
Редингот из немаркой темно-синей ткани, который Кэл перешила из редингота отца, выгодно подчеркивал тонкую талию и льстиво жал в груди. Длинная юбка черного цвета скрывала тяжелые ботинки, которые Кэлли сегодня надела вместо туфель.
Это был удобный наряд. Самый удобный наряд, который дама могла себе позволить без нарушения приличий, изящно балансируя на грани скандальности. А еще скромный и элегантный. Кэлли иногда готова была смириться со скромностью ради элегантности.
Кэлли убрала рыжие волосы в гладкий пучок и заколола их под маленькую синюю шляпку с иссиня-черным вороньим пером. Уместно для траура. Стоило отдать дань уважения той, ради кого она сегодня вышла в парк.
День обещал быть сложным и суетливым, а пока был просто жарким. Весеннее солнце сегодня решило притвориться летним.
И, глядя на Чимиза Шаррина, без куртки, с закатанными выше локтя рукавами рубашки, Кэлли отгоняла мысль, что на ее месте Лэйли просто оделась бы в мужское и оказалась бы на пару-тройку слоев ткани дальше от теплового удара.
У дикарки с Севера были свои привилегии. Когда-нибудь Кэллири использует Лэйли для демонстрации своих идей, но пока просто кажется не такой уж и попирающей традиции на ее фоне.
Чимиз под внимательным взглядом Кэлли смущался, слегка краснел шеей, но движения его рук оставались плавными и точными.
Он раскатал по тропинке листы бумаги, слой за слоем, сдул на них графитовую взвесь, провел рукой над поверхностью, разглаживая невидимые складки.
— Леди Вассарин, — наконец решился он, — все готово. Вы не могли бы коснуться?
Они познакомились сегодня утром, когда Кэлли зашла продолжить свой разговор с Хэдолом. Она долго блуждала по абсолютно пустому павильону, заглядывала в незапертые кабинеты и дергала ручки запертых. Хэдола так и не нашла, зато нашла Чимиза.
Чимиз очень испугался ее присутствия, но это и к лучшему. Кэллири всё-таки смогла с ним познакомиться, пока сидела на столе, а он упрашивал ее не наступать на пол, чтобы не пораниться об осколки чашки, которую он уронил, и не испортить обувь.
Очень вежливый молодой человек.
Из тех людей, которые рождаются кабинетными учеными.
Худой, слабый, с узкими сгорбленными плечами, с вялым подбородком, переходящим в тонкую шею, на которой проглоченным яблоком ходил огромный кадык. Жидкие волосы он не стриг армейским ежиком, как обычно делали придворные его возраста по примеру принца Шанналана, а заплетал в старомодную жидкую косицу. Кэлли могла бы даже представить его в напудренном парике, и это не смотрелось бы неуместно.
Но стоило ему коснуться его бумаг, и в нем появлялась уверенность. Это задумчивое, сосредоточенное выражение лица, слегка нахмуренные брови, сжатые губы… ему очень шло, все эти думы даже делали мягкую линию челюсти жестче. И такому Чимизу Кэллири не смогла оказать в любезности пройти с ним на тропинку около места того самого преступления, и помочь снять следы, добавив к его свиткам касание своей магии — ибо у Чимиза, в отличие от Кэллири и, по-видимому, Хэдола, высочайшего разрешения на неклассическое колдовство не было.
— Конечно, — вежливо сказала Кэлли, подошла к сидящему на корточках Чимизу и коснулась взмокшего плеча, делясь магией, — сколько вам угодно.
И через мгновение отпрянула, стараясь не закашляться. Чимиз воспринял ее приглашение слишком прямо и взял столько, сколько ему было угодно, а это было... Многовато.
Он торопливо коснулся нескольких знаков на свитках, пронизывая их магической энергией, а потом поспешно подбежал поддержать Кэлли под локоть. Весьма кстати, потому что ноги были как ватные. Неприятное это ощущение: магическое истощение.
Хорошо хоть ее маленький резерв легко быстро пополнить. Иначе это стоило ей куда больше, чем три минуты головокружения.
— Простите! — воскликнул он с искренним раскаянием, — я привык работать с господином Хэдолом, и не ожидал...
— Что у леди будет меньше магических сил, чем у него? — насмешливо спросила Кэлли.
— Леди Вассарин, я...
— Не видит Спящий, но вы уже держите меня за руку! — раздраженно бросила Кэлли, — зовите меня Кэллири! А то мне все время кажется, что вы обращаетесь не ко мне, что сейчас из-за спины выскочит моя мать!
— Простите, леди Кэллири, — Чимиз покаянно опустил голову, заметил, что ветер слегка растрепал лежащие на тропинке листы, тут же отпустил локоть Кэлли и бросился их придерживать.
Кэлли хмыкнула.
Она была знакома с Чимизом едва ли час, но уже готова была побиться об заклад, что они с Ираем вполне могли бы родиться в одном кабинете.
Она смотрела, как медленно появляются на листах следы ног.
Поднялась на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть тот след, который позволил тайникам огородить этот участок: несколько вывернутых острыми каблучками Сиины клочков уже подсохшей травы.
Зачем она свернула в глубь леса? Одна ли, или ее кто-то позвал?
Для этого Чимиз и снимал все эти следы. По часу следов на лист, и так час за часом, чтобы увидеть, не шел ли вместе с Сииной кто-то.
Они не знали, во сколько это произошло, когда именно Сиина сошла с дороги, сколько времени Сиина провела в парке на той поляне. Чимиз по пути сюда объяснил Кэлли, что Сиина там даже сидела на траве, и, возможно, даже не одна. Кэлли возразила, что в платье Сиины довольно расточительно было бы сидеть прямо на траве, особенно на такой юной весенней траве, еще не до конца скрывшей землю, а покрывала для пикника на поляне не было. Правда, Кэллири сомневалась, что Чимиз понял, о чем она говорила: его гораздо больше заботило, что разработанные им свитки не позволяли снимать следы с поляны. Они с Хэдолом надеялись найти что-то на последнем относительно ровном участке дороги, на который Сиина ступала, но не сильно на это рассчитывали.
Амела подхватила вышивку и посеменила к двери, стараясь не наступать на чернила. Ей нравились эти туфельки и не хотелось, чтобы ее маленькие следы отпечатались на пушистом ковре в коридоре.
— Никто не доверяет... — сказал ей в спину отец, и в голосе его была такая обречённость, что Амелу продернуло могильным холодом вдоль позвоночника, — если я умру, посмотри, горят ли глаза у змей, и, если горят, беги. Из дворца. Из столицы. Из Империи, если получится. И колдуна своего прихвати, вдруг поможет… хоть чему-нибудь. Запомнила?
Амела замерла. Повернулась. Покачала головой.
— Ты не умрешь, папочка. Ты вообще-то собрался жениться. Это международный скандал, если ты умрешь.
Император мгновение смотрел на нее потрясенно, а потом рассмеялся.
Смеялся долго.
И Амела смеялась с ним. До слез.
А потом она пошла искать брата. Есть свои положительные стороны и в том, чтобы быть послушной дочерью: взрослые не такие уж и дураки, и частенько они дают полезные советы.
Но если Цесин не мог просто так взять и войти в покои Лэйли безо всякого приглашения, и ограничился тем, что послал туда женщину из секретариата, которую не пустили дальше приемной, то Амела направилась прямиком внутрь. Оставила свою респектабельную няньку болтать с няньками Лэйли за чашечкой чая, а сама вошла вглубь, туда, куда ее, конечно же, никто не звал.
Но никто не мог и запретить. И никто не стремился предупреждать. Дворцовая прислуга не слишком-то любила Лэйли.
Среди них она считалась нелюдимой дикаркой с дурным характером, пригретой Императором то ли из жалости, то ли по капризу. А то и вовсе взятой в заложники из опасений, что Север снова поднимет восстание, как сделал это меньше столетия назад.
У некоторых из этих слуг еще живы были дедушки, вернувшиеся из усмирительного похода без руки или глаза, и ещё больше живо было бабушек, к которым их милый так и не вернулся. А пусть бы это Сердце Севера и выдрали с корнем, и поделом. Местные служанки не горели большим рвением к тому, чтобы служить этой нелюдимой гордячке. Тем более, что она и сама неприкрыто предпочитала служанку из Ширга, Дилу.
Дила же не встретилась Амеле в пустой череде холодных комнат. Не потому, что Амела была удачлива. Перед визитом у себя в покоях Амела сменила свои звонкие туфельки на мягкие танцевальные балетки, и шла осторожно, тихо, как мышка. Едва заслышав стук чужих каблуков по мраморному полу, Амела замирала и пряталась — за портьеру, диван, пыталась сделать вид, что она картина на стене. Почему бы принцессе не поиграть в прятки, если уж ей так вздумалось?
Ребенку прощаются странные идеи и внезапные игры.
И Дила прошла мимо нее, как и все прочие случайные служанки, не обратив внимания.
И у Амелы и впрямь вышло прокрасться к двери спальни Лэйли незамеченной. За дверью слышались голоса.
Вот они попадутся! Ей овладело неуместное детское веселье.
Она без стука распахнула дверь и замерла на пороге комнаты.
— Ну увлекся я, увлекся, и Ирай увле...
Сенниления сидел на стуле у Лэйли перед зеркалом, локтем опершись на туалетный столик. Пузырьки и притирания он явно разгреб в несколько движений, они нависали над очищенным пространством беспорядочной грудой. Но Амелу удивили вовсе не свидетельства бесцеремонности брата, эка невидаль, Сенниления куда-то вломился и что-то перевернул вверх дном.
А то, как он грел руки об нелепую глиняную кружку. Было в этом что-то такое… бытовое. Расслабленное. Почти семейное. Судя по оставшимся в уголках губ следам, в кружке этой было теплое молоко.
Он посмотрел на Амелу, медленно отставил кружку на плоскую крышку от пудреницы. Скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу, за мгновение из позы расслабленной и свободной защелкнувшись, как железный замок.
Лэйли, не дождавшись окончания фразы, обернулась к Сеннилении, держа в руках не менее нелепый глиняный кувшин для молока.
Амела слышала про странное для благородной девы увлечение Лэйли гончарным делом, но впервые видела, чтобы она пользовалась плодами этих увлечений.
Наверное, потому что раньше она никогда так не вламывалась на ее территорию.
Амела потупилась, вошла в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
— Братик Сенни, — сказала она, — тебя папа ищет. Там секретарь в приемной, Лэйли.
— А ты что здесь делаешь?
Теперь она узнавала голос Сеннилении. Привычно-раздраженный.
Амела подошла к нему, достала из кармашка любимый апельсинковый платочек, приподнялась на цыпочки и промакнула брату уголки губ.
— Так-то лучше, — сказала она довольно, отступая и оценивающе его разглядывая, — а то ты заляпался. Немножко.
Дразнить Сеннилению всегда было весело. Чувство сродни бегу по тонкой перекладине, когда внизу голодная пропасть. Играть с этой пропастью в догонялки слишком интересно, чтобы удержаться.
— Зачем ты сюда пришла? — еще раз спросил Сенниления, и на мгновение Амеле почудилась в этом вопросе детская почти обида за разоренное чужими убежище.
— Папа тебя искал, — повторила она, насупилась, защищась, надулась, — хочет с тобой поговорить. Про Ирая.
— Все хотят со мной поговорить про Ирая. Передай Императору, что я болен и устал.
Амела удивленно углянулась на Лэйли, но та не собиралась вмешиваться. Она поставила кувшин на столик, достала еще одну кружку, и сыпала туда что-то из банки, вовсе не обращая внимания на их семейные разборки.
— Что? — вскинул белесые брови Сенниления, желчно усмехнулся, — Братику Шанни можно, а мне нельзя? Это не Императорский суд, чтобы я вас подменял, я надеюсь?
— Сенни, — Амела скомкала платочек в руке, сунула в кармашек, кармашек некрасиво оттопырился. — Сенни. Братик Сенни. Зачем вы поссорились?
Лэйли выдвинула из-под туалетного столика маленьку табуретку, которая куда больше ему подходила, чем массивное кресло, которое Сенниления подтащил сюда, не обращая внимания на царапины от мрамора. Слегка надавила ей на плечо, вручая еще одну кружку.
От напитка внутри пахло шоколадом.
— Амела, — сказала она как могла мягко, но в этой мягкости скрывалась, как китовый ус в нежной ткани, несгибаемая убежденность, — затем же, зачем все мы встаем друг против друга в тренировочных боях. Чтобы знать, чего этот человек стоит, как соратник.
Сенниления фыркнул в свою кружку.
— Давай еще, выдай мне красивую речь про сражение спина к спине. Чтоб как в рыцарских романах.
Лэйли покачала головой.
— Не слишком удобно. Лучше бок о бок.
— Жопа к жопе, — скривился Сенниления.
Амела с трудом подавила желание спросить, не пьет ли он свое молоко с лимоном.
Лэйли выпад проигнорировала, села на краешек кровати, подтянула к себе столик на колесиках и взяла себе кружку тоже.
— А теперь никто не встанет из-за стола, пока не допьет какао. — сказала она, — И не сделает простое лицо.
— Тут нет стола, — рассудительно возразила Амела.
— У меня очень простое лицо, — возмутился Сенниления, — я в своем костюме слуги-телохранителя.
Лэйли подняла ладонь и похлопала сведенными пальцами о большой, изображая то ли разевающую клюв птицу, то ли что кто-то слишком много болтает.
Амела фыркнула в кружку. Посланный братом испепеляющий взгляд ее странным образом даже согрел.
Так они просидели в тишине минут десять. Потом Лэйли собрала пустые кружки и с тихим звоном поставила их на столик.
Блокировала бросок Сеннилении локтем, вывернулась из его захвата и дернула за шнурок колокольчика.
— У вас три минуты до того, как придёт Дила за чашками. Очень прошу избавить мои покои от вашего императорского присутствия, — сказала она Сеннилении куда-то в подбородок.
Сенниления неохотно отпустил ее локоть.
— Ну я не хочу, — капризно сказал он, — я устал и болею, мне сегодня уйму времени лечили ожоги, я даже заснул пару раз! Не знаю, как соратник, но как лекарь Ирай стоит того, чтобы нанять любого другого лекаря.
— Значит ты хотя бы выспался, — улыбнулась Лэйли и распахнула окно, — две. Минуты.
Сенниления закатил глаза, но запрыгнул на подоконник.
— Амела, можешь ничего отцу не передавать, я подойду раньше, — сказал он, легко спрыгнул на ветку растущего под окном дерева и исчез в парке.
— Можно еще какао? — робко спросила Амела, которая поняла, что ей больше совсем нечего делать этим вечером, а оставаться в своих покоях в окружении нянек вовсе не хочется.
Лэйли кивнула.
— Конечно.
— Я правда испугалась, — зачем-то призналась Амела, когда ей вернули чашку.
— Я тоже, — Лэйли вдруг вздохнула, длинно и тяжело, — я тоже.
Дила не пришла через минуту. И через полчаса тоже. Смеясь, Лэйли призналась, что давно условилась с ней больше, чем об одном звонке.
И впрямь позвонила три раза, подождала, пока Дила заберет помыть чашки, кофейник и кувшин с молоком. Амела вздохнула — и Лэйли, и впрямь пророчица, догадавшись как-то о желании, о котором Амела еще и сама не догадывалась, попросила Дилу передать нянькам Амелы, что сегодня Амела изъявила намерение переночевать у нее.
Амела захлопала в ладоши.
Лэйли сама помогла Амеле снять ее тяжелое платье, отдала одну из своих ночных рубашек и разрешила поспать под боком. Лэйли эта ночная рубашка, наверное, была едва по колено, но Амела уютно в ней утонула и даже решила утром попросить ее навсегда. Где-то там, в ее расплывчатых воспоминаниях, подруги постоянно менялись одеждой, и пусть Лэйли вряд ли знакома была с такими традициями, это вовсе неважно, Амела-то будет знать.
Амела засыпая на огромной мягкой кровати в глубине многих и многих пустых комнат, отведенных Сердцу Севера для спокойного сна, Амела подумала, что здесь, рядом с Лэйли, уже не так уж и одиноко.
И впервые в жизни, кажется, немножко своего злого брата поняла.
Глава 14. Кэлли
Редингот из немаркой темно-синей ткани, который Кэл перешила из редингота отца, выгодно подчеркивал тонкую талию и льстиво жал в груди. Длинная юбка черного цвета скрывала тяжелые ботинки, которые Кэлли сегодня надела вместо туфель.
Это был удобный наряд. Самый удобный наряд, который дама могла себе позволить без нарушения приличий, изящно балансируя на грани скандальности. А еще скромный и элегантный. Кэлли иногда готова была смириться со скромностью ради элегантности.
Кэлли убрала рыжие волосы в гладкий пучок и заколола их под маленькую синюю шляпку с иссиня-черным вороньим пером. Уместно для траура. Стоило отдать дань уважения той, ради кого она сегодня вышла в парк.
День обещал быть сложным и суетливым, а пока был просто жарким. Весеннее солнце сегодня решило притвориться летним.
И, глядя на Чимиза Шаррина, без куртки, с закатанными выше локтя рукавами рубашки, Кэлли отгоняла мысль, что на ее месте Лэйли просто оделась бы в мужское и оказалась бы на пару-тройку слоев ткани дальше от теплового удара.
У дикарки с Севера были свои привилегии. Когда-нибудь Кэллири использует Лэйли для демонстрации своих идей, но пока просто кажется не такой уж и попирающей традиции на ее фоне.
Чимиз под внимательным взглядом Кэлли смущался, слегка краснел шеей, но движения его рук оставались плавными и точными.
Он раскатал по тропинке листы бумаги, слой за слоем, сдул на них графитовую взвесь, провел рукой над поверхностью, разглаживая невидимые складки.
— Леди Вассарин, — наконец решился он, — все готово. Вы не могли бы коснуться?
Они познакомились сегодня утром, когда Кэлли зашла продолжить свой разговор с Хэдолом. Она долго блуждала по абсолютно пустому павильону, заглядывала в незапертые кабинеты и дергала ручки запертых. Хэдола так и не нашла, зато нашла Чимиза.
Чимиз очень испугался ее присутствия, но это и к лучшему. Кэллири всё-таки смогла с ним познакомиться, пока сидела на столе, а он упрашивал ее не наступать на пол, чтобы не пораниться об осколки чашки, которую он уронил, и не испортить обувь.
Очень вежливый молодой человек.
Из тех людей, которые рождаются кабинетными учеными.
Худой, слабый, с узкими сгорбленными плечами, с вялым подбородком, переходящим в тонкую шею, на которой проглоченным яблоком ходил огромный кадык. Жидкие волосы он не стриг армейским ежиком, как обычно делали придворные его возраста по примеру принца Шанналана, а заплетал в старомодную жидкую косицу. Кэлли могла бы даже представить его в напудренном парике, и это не смотрелось бы неуместно.
Но стоило ему коснуться его бумаг, и в нем появлялась уверенность. Это задумчивое, сосредоточенное выражение лица, слегка нахмуренные брови, сжатые губы… ему очень шло, все эти думы даже делали мягкую линию челюсти жестче. И такому Чимизу Кэллири не смогла оказать в любезности пройти с ним на тропинку около места того самого преступления, и помочь снять следы, добавив к его свиткам касание своей магии — ибо у Чимиза, в отличие от Кэллири и, по-видимому, Хэдола, высочайшего разрешения на неклассическое колдовство не было.
— Конечно, — вежливо сказала Кэлли, подошла к сидящему на корточках Чимизу и коснулась взмокшего плеча, делясь магией, — сколько вам угодно.
И через мгновение отпрянула, стараясь не закашляться. Чимиз воспринял ее приглашение слишком прямо и взял столько, сколько ему было угодно, а это было... Многовато.
Он торопливо коснулся нескольких знаков на свитках, пронизывая их магической энергией, а потом поспешно подбежал поддержать Кэлли под локоть. Весьма кстати, потому что ноги были как ватные. Неприятное это ощущение: магическое истощение.
Хорошо хоть ее маленький резерв легко быстро пополнить. Иначе это стоило ей куда больше, чем три минуты головокружения.
— Простите! — воскликнул он с искренним раскаянием, — я привык работать с господином Хэдолом, и не ожидал...
— Что у леди будет меньше магических сил, чем у него? — насмешливо спросила Кэлли.
— Леди Вассарин, я...
— Не видит Спящий, но вы уже держите меня за руку! — раздраженно бросила Кэлли, — зовите меня Кэллири! А то мне все время кажется, что вы обращаетесь не ко мне, что сейчас из-за спины выскочит моя мать!
— Простите, леди Кэллири, — Чимиз покаянно опустил голову, заметил, что ветер слегка растрепал лежащие на тропинке листы, тут же отпустил локоть Кэлли и бросился их придерживать.
Кэлли хмыкнула.
Она была знакома с Чимизом едва ли час, но уже готова была побиться об заклад, что они с Ираем вполне могли бы родиться в одном кабинете.
Она смотрела, как медленно появляются на листах следы ног.
Поднялась на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть тот след, который позволил тайникам огородить этот участок: несколько вывернутых острыми каблучками Сиины клочков уже подсохшей травы.
Зачем она свернула в глубь леса? Одна ли, или ее кто-то позвал?
Для этого Чимиз и снимал все эти следы. По часу следов на лист, и так час за часом, чтобы увидеть, не шел ли вместе с Сииной кто-то.
Они не знали, во сколько это произошло, когда именно Сиина сошла с дороги, сколько времени Сиина провела в парке на той поляне. Чимиз по пути сюда объяснил Кэлли, что Сиина там даже сидела на траве, и, возможно, даже не одна. Кэлли возразила, что в платье Сиины довольно расточительно было бы сидеть прямо на траве, особенно на такой юной весенней траве, еще не до конца скрывшей землю, а покрывала для пикника на поляне не было. Правда, Кэллири сомневалась, что Чимиз понял, о чем она говорила: его гораздо больше заботило, что разработанные им свитки не позволяли снимать следы с поляны. Они с Хэдолом надеялись найти что-то на последнем относительно ровном участке дороги, на который Сиина ступала, но не сильно на это рассчитывали.
